Враг коленопреклоненный

Все члены делегации, собранной вокруг Эмирана, сходились в одном: до сих пор его поездка была успешной. Куда бы он ни прибывал, его встречали с восторгом, хвалились всем подряд, а за возможность поклониться ему с расстояния в полсажени и — при особой удаче — пожать руку с невероятной радостью соглашались на любые переговоры, в которых советники Эмирана с несколько неожиданной легкостью достигали результатов, заметно превосходивших ожидаемые. Эмирана осыпали подарками, в его честь устраивали всевозможные празднества; пару раз на его столе оказывались донесения, в которых сообщалось: провинции регистрировали после его отбытия заметный рост любви к именам «Эмиран» и «Констант» для новорожденных. Это, разумеется, становилось основанием для очередного потока шуток, и Эмиран не гнушался отвечать иногда, что не сомневается: восемь-девять месяцев спустя следует ожидать иной волны — непосредственно новорожденных, и их-то вполне могут назвать по именам отцов, глядя при этом на отдельных членов свиты. Тем доставало совести залиться румянцем и не отвечать. Адальор не отличался ничем: пышные праздники в огромных залах сменялись организованными с размахом народными гуляньями, толпы богато разряженной знати растворялись в несчитанном количестве народа попроще. Все это чередовалось с собраниями городских и районных глав, заседаниями всевозможных советов, обедами с высшими чинами и виднейшими промышленными деятелями, в которых Эмирана заверяли в глубочайшей преданности Константу. Правда, потом офицеры из его свиты могли доложить, что после встреч с людьми по их профилю (военными, полицией разной степени тайности или особыми службами внутри министерств) создавалось иное представление о том, что на самом деле происходило в провинции. В Адальоре, к примеру, четыре влиятельных семьи усердно воевали за власть; это приводило к очень сложным и не всегда понятным попыткам купить или перекупить чиновников, затянутым судебным процессам о порче чужого имущества и нудным, малопонятным и бесконечным расследованиям, чаще всего ничем не заканчивавшимся. Эти семьи разными путями искали доступа к членам делегации, их посредники передавали приглашения на празднества, организованные специально в честь кого-то из Высокого города (у глав семей хватало благоразумия не пытаться завоевать Эмирана в качестве почетного гостя); и в результате завтраки в общей столовой на дирижабле начинались едва ли не с рассветом и длились порой полдня, потому что за ними близкие к Эмирану чиновники обменивались своими впечатлениями и сведениями, сверяли их с докладами, к которым получали доступ, и прикидывали, как следует вести себя, если кое-чья настойчивость станет чрезмерной. Это не значило, что Адальор был спокоен — впрочем, беспокойным его тоже нельзя было назвать. Он был удобно защищен горами с одной стороны и более бедными провинциями с другой от стран, способных выдвинуться против Вальдорана. От Высокого города он тоже был отделен многими районами вокруг Вальдери – «из Адальора никак не разглядишь Высокий город, даже если заберешься на самую высокую гору», говорили в нем, а поэтому чего страдать. О каждой из четырех влиятельных семей немало было известно как мэтру Мондалару (в его подчинении находился очень хорошо снабжаемый отдел, занимавшийся государственным благополучием), так и кое-каким службам в министерстве мэтра Керниана, так и армейской разведке. Любая из семей была тесно связана не только — скорее же не столько с имперскими министерствами; куда любопытней и выгодней им было торговать с заграницей. Это не запрещалось — попробуй запрети; контрабанда не одобрялась в обществе, но попробуй уследи за всеми тропами: около трети границ провинции приходилось на горы, причем некоторые их участки были очень сложными и — по разным причинам малоосвоенными, только и удавалось, что изредка патрулировать увеличенными отрядами пограничников. При желании можно было на многих из гостей городского и губернского глав рассмотреть ткани из Ингора или драгоценности, легко узнаваемые как добытые по ту сторону Миллийских гор; наверняка о том, как они попадали в Адальор, можно было сложить немало историй, как забавных, так и трагичных, а если ввозить их по всем правилам, то стоили бы они слишком много, чтобы быть по карману многим. Кое-кто в свите Эмирана шипел, что в этих сборищах никому не следует верить, все только и ждут, чтобы предать Константа и его самого повыгоднее, что на правление рассчитывать тоже не следует, потому что мнения особых отделов прокуратуры о их благонадежности (скорее даже неблагонадежности) вполне определенны; иные предпочитали не обращать внимания на эти замечания, потому что Адальор обладал существенным значением для Вальдери. Промышленность была развита сравнительно неплохо в этой провинции. Благоразумно министерства промышленности и финансов, а с ними армия и флот следили, чтобы ключевые для Вальдорана предприятия оставались во владении близких к Высокому городу людей. Но они не могли обходиться без многих значительных деталей, материалов и оснастки, которых в Адальоре изготавливалось немало и самого лучшего качества. Помимо этого: промышленные машины; а еще: ремесленники, проходившие отличную школу подготовки. И, разумеется, сырье: в том, чтобы важные предприятия располагать в Адальоре, пусть ближе к северо-востоку, чтобы оттуда проще было добираться до Вальдери, был простой расчет. С одной стороны, проще было направлять в них мастеров из вальдерских школ и заводов; с другой же, куда меньше были пути для перевозки сырья. А в рудниках Адальора добывались разные металлы, и пусть колдуны-промышленники преуспевали в том, чтобы наилучшим образом применять для изделий то, что имелось в наличии, но все же куда удобнее было пользоваться, к примеру, определенными материалами для заданных целей: некоторые металлы были особенно чутки к магии, откликались на малейшие воздействия, другие, напротив, инертны, и это тоже было хорошо в некоторых случаях. Адальор обеспечивал внушительный выбор, и все очень кучно, так что и ярмарки с этими профилями проводились четыре раза в год; городской глава не менее трехсот раз сокрушился, что поездка Эмирана составлена таким образом, что пришлась как раз посередине между двумя. Важнейшей же оставалась горная промышленность. Эмиран уже побывал в рудной палате. Снаружи это было четырехэтажное здание темно-красного цвета, почти лишенное украшений, разве что кое-какие окна были сделаны хитрым образом: снаружи они казались оранжевыми, красными, иногда зелеными и непроницаемыми для взглядов, изнутри же оставались прозрачными и даже захватывали чуть больше света, а помимо этого отлично хранили тепло. Сравнить его с ратушей — и она выглядела куда богаче, не считая обычных, всего лишь более толстых стекол, разумеется; внутри рудная палата обставляла ее по всем фронтам. Здание несли толстейшие стены, способные выдержать мощный обстрел; парадный зал возносился вверх на три этажа, а они сами по себе были очень высокими, центральная лестница отделана мрамором, а столбики перил выкованы из трех искусно переплетенных металлических лент. Мебель, очевидно, изготавливали не в Адальоре, потому что в его лесах не росло таких деревьев; и выделка кожи указывала скорее на мастерские Нижнего города. Кабинеты, в которых Эмиран вел приватные беседы с главой и важнейшими секретарями палаты, тоже были обустроены наилучшим, наиудобнейшим образом, не всегда еще и с утонченным вкусом, но с неизменной роскошью. Разумеется, Эмирану рассказывали в самых пышных выражениях о том, как рады все члены палаты вниманию, которое он уделял ей; при этом разговор строился таким образом, чтобы осторожно выведать: не больше ли времени отводили иным палатам и цехам и не стоит ли оскорбиться, если выясняли нечто не в их пользу. После завтрака Эмиран в сопровождении главы палаты и городского главы отправился к одному из самых богатых рудников Адальора. К нему пролегали сразу две дороги — обычная с твердым покрытием для повозок разного рода и двойная рельсовая. Глава палаты настоял на том, чтобы они отправились в поездку на поезде, составленном из пяти вагонов — трех принадлежащих палате и двух из городского подчинения. Много выводов можно было бы сделать из того, как отделаны вагоны; еще больше — из того, как настоятельно руководители палаты требовали, чтобы после первого рудника Эмиран продолжал поездку именно в их вагонах. Возможно, выбора особого не оставалось: после альнеарского рудника к уже выделенным трем присоединяли еще три, два городских вагона не могли двигаться дальше, потому что ширина их колей не соответствовала местной — и сложно было не подозревать начальство рудников в происках, слишком уж умышленно это выглядело. Не возникло сомнений, разумеется, что верхушка городского руководства будет сопровождать Эмирана дальше, но — не на своей территории. Точно также легко можно было допустить, что колеса не составило труда расставить пошире — если бы начальство палаты распорядилось об этом, а так отчего-то возникло немало непреодолимых сложностей, и все усиливались многократно еще более непреодолимыми сложностями, что проще оказалось в конце концов отмахнуться и согласиться с их транспортом. Первый отрезок пути пролетел совсем незаметно. Вагон ехал очень мягко, Эмирана развлекали наперебой рассказами о планах по обустройству земель по обе стороны от дороги; и снова это двойственное ощущение, невозможность не разглядеть за восторгами, направленными друг к другу, многочисленные уколы и упреки. Иными словами, все как во дворце. Поезд ехал неторопливо, и повозки на дороге двигались синхронно с ним; погода установилась великолепная, небо оставалось чистым всю ночь и утро, разве что пара облачков возникала откуда-то, но потом растворялась клочьями в ослепительной, бездонной его голубизне. Эмиран, столько времени проведший на горизонте, все еще не мог привыкнуть к удивительному ощущению пространства, не ограниченного бездной за границей круга, невозможностью дотронуться до неба, сменившейся зато наслаждением от его невероятной высоты. Поначалу ему было непросто ступать по земле — казалось, тело враз стало куда тяжелее, не подчинялось ему с привычной легкостью; сопровождающие признавались в похожих ощущениях, установив к облегчению своему, что иные переживают те же жалобы. Но пришла новая привычка, и можно было наслаждаться, чем угодно: ярким светом, короткими тенями, новым ощущением силы и даже — особенно теплым воздухом. Наверное, не в последнюю очередь из-за этого силовые игры чиновников воспринимались Эмираном со снисходительностью. Очень любопытно было следить за тем, как поезд приближался к горам. Полотно дорог сохранило свой уровень, но по обе стороны от них начинали расти горы. Эмирану охотно объяснили, что решение о том, чтобы пробить этот туннель, принималось долго, но, к счастью людей, ратовавших за нее, эксплуатация дорог, проложенных по поверхности склонов скоро была определена как сложная и дорогостоящая. Ему наперебой рассказывали, как именно происходило ее строительство, какие забавные и трагичные случаи имели место, даже указали на памятные плиты, установленные как раз на уровне глаз. Эмиран не смог прочитать, что было на них выбито, но предположил: имена погибших во время строительства. Его догадку подтвердили. Когда поезд и сопровождавшие его повозки въехали в туннель, кто-то из свиты Эмирана улучил момент и прошептал: «Отличная возможность для засады». Само это предположение казалось глупостью: невозможно было даже допустить, что кто-то из влиятельных людей допустит, чтобы с Эмираном случилось что угодно неприятное, особенно приведшее к его смерти. Это значило бы установление чрезвычайного положения, арест и смещение всего руководства от рудника и управления транспортными путями до провинции, назначение особых следственных групп и обеспечение их всеми возможными полномочиями. Кому бы из путеводителей Эмирана было выгодно такое внимание? С другой стороны, он не мог не понимать, что, помимо необходимости любыми способами сохранить расположение императора и его приближенных, провинцию волновали куда более близкие проблемы. Горы, например, были и оставались не только источником пропитания для двух третей, если не больше, населения — в той или иной степени многие были связаны с рудной промышленностью или переработкой сырья; они же становились отличным местом схрона для контрабандистов, но и бандитов. Тем более мелкие, враждующие между собой баронства или независимые провинции по ту сторону хребта не гнушались совершать вылазки и в Адальор. Армия и полиция не всегда успевали отреагировать, когда уже был нанесен ущерб и даже убиты люди; часто действия центральных властей оказывались неудачными. Поэтому подчас казалось удобнее договариваться с предводителями банд или с официальными людьми, так или иначе покрывавшими их с той стороны хребта, чем дотошно следовать закону Вальдоров. Это если смотреть далеко вперед или назад; но чем меньше земля, тем у֜же кругозор. Так что Эмиран чувствовал неожиданное удовлетворение, оказавшись в знакомых, по большому счету, условиях, напоминавших то ли подъемную шахту, то ли промежуточные этажи и коридоры: далеко от солнца, экономное освещение и полная скудость отделки между остановками. Им навстречу ехал грузовой поезд, и распираемые гордостью руководители рудной палаты начали рассказывать Эмирану, как, когда и где были созданы эти тянущие машины, способные доставить до ста вагонов с малообработанной рудой или полусырьем к нужному заводу. Это напоминало чем-то транспортные сети в Нижнем городе, чьей разработкой и производством занимались близкие к Эмирану предприятия, так что он очень хорошо понимал, о чем идет речь. Куда любопытнее была реакция его охраны: они стояли за его спиной, замерев и внимательно следя за всем, что происходило за окнами, держа при этом руки близко к поясам с оружием и жетонами. Наверное, их напряженность можно было понять, но поезд ехал сейчас в туннеле, который наверняка охранялся очень хорошо что самими шахтами, что рудной палатой. Поезд остановился; Эмиран вышел из вагона и первым делом огляделся в поисках Тиами. Тот выглядел вполне неплохо; ранним утром Эмиран спросил у него о самочувствии, получил в ответ недоуменный взгляд и полное замешательства молчание. На Тиами то ли шикнули, то ли украдкой ущипнули, и его как прорвало: он начал восхвалять доброту и огромное, полное всяческих достоинств сердце Эмирана, обращающее внимание на самого ничтожного из его слуг. – Отлично, – поспешно сказал Эмиран, когда Тиами выдохся и сделал паузу, чтобы набрать воздуха в легкие. – Я буду расценивать ваше велеречие как знак полностью восстановившегося здоровья, любезнейший магистр. Тиами поник, опустил глаза и немного порозовел. Эмиран испытал нечто, слишком напоминающее укол совести. Поэтому он натянуто улыбнулся и положил руку на предплечье Тиами, добавив куда мягче: – Я действительно рад, что вы сохранили присущую вам способность наслаждаться жизнью в самых простых ее проявлениях и поэтому бодры и полны радости. Но все же, мэтр Тиами, я настаиваю, что если вы почувствуете малейшее недомогание, вам следует незамедлительно уведомить меня. Я испытываю глубочайшее неудовлетворение от собственной беспечности, из-за которой подверг вас этому испытанию. Рука под его ладонью осталась неподвижной, но хозяин ее задрожал — затрепетал, не смея поднять на Эмирана взгляд, не зная, куда деваться, не желая прерывать мгновение высочайшего блаженства. Эмиран убрал руку и подбадривающе улыбнулся, и куда более веселый Тиами низко поклонился ему и заверил, что ни за что не осмелится скрывать свое недомогание. Эмирану пришлось довольствоваться этим. Потом он неоднократно ощущал на себе взгляд Тиами и — знал, где тот стоит, что думает и чувствует. После немалого времени в туннеле Эмиран рад был оказаться на перроне подземной станции — пещере, по сути, с высочайшими сводчатыми потолками, подпертыми ребрами балок и колоннами свай, с многочисленными фонарями под потолком, на стенах и колоннах. Он прислушался к тому, что его окружает, используя не только привычные пять чувств, но и магические, и едва не поежился: он чувствовал себя слепым. Очевидно, его магическое ядро никуда не исчезло, но то привычное нечто, питающее его в моменты сильной усталости, к примеру, или дающее новые возможности в критических ситуациях, ослабело до почти полной невозможности быть различенным. Иными словами, Вальдор находился на границе подчиненных ему земель, либо совсем близко к ней. Тем сильнее оказалось удивление, наполнившее его, когда за стенами людей, на фоне магических сетей и линий, за огромным количеством магических светильников Эмиран мог без усилий распознать Вальтгиса Тиами. Он поздоровался с управляющими шахтами и разными службами, с непритворным вниманием выслушал небольшую справку о станции, на которой находился, и воспользовался ситуацией, чтобы оглядеться. Тиами стоял где-то в хвосте свиты, глядел по сторонам с любопытством, но не более. Он, кажется, пытался разглядеть в рисунке клепок на колоннах и балках шифр и был почти удовлетворен собственной наблюдательностью. Поездку в последнем вагоне он воспринимал как неудобную лишь отчасти — передвижение в дирижабле было всяко мягче, но и с ним случались разные неприятности; люди почти перестали пугать его. Словно ощутив интерес Эмирана, он посмотрел в его сторону и вопросительно поднял брови. Эмиран успокаивающе улыбнулся и отвернулся. И его окатило тихим, блаженным счастьем. Затем были еще две шахты. Эмирану с гордостью сообщили, что та, в которой они находятся, является бесспорной гордостью провинции, палаты и всех находящихся здесь людей, она обустроена с применением лучших достижений техники и колдовства, в ней добываются многочисленные ценные минералы, но предлагать Эмирану спуститься в нее было и остается неразумным предложением, потому что спуск займет добрый час, а подъем и того больше. Это было произнесено с нескрываемой гордостью, мол, на версту вниз уходит шахта. Эмиран согласно кивал; в его свите сдержанно улыбались: Нижний город — горизонты под деревом высокого города — примерно на столько уровней вниз простирался, сейчас рос в ширину скорее, чем в глубину, но его нижние горизонты были освоены очень хорошо, в том числе многочисленными предприятиями и мастерскими поменьше. Любопытно было также, какие перерабатывающие линии догадались обустроить здесь. Эмирана ввели в три зала, провели вдоль установок, рядом с которыми стояли рабочие, и не все они были счастливы видеть его. Ему представили двух из них (наиболее благонадежных, подозревал Эмиран), показали, во что превращается руда после обработки на таких линиях, и вскоре делегация снова сидела в поезде, а он катился к выходу из туннеля. Солнце клонилось к закату, когда поезд Эмирана приближался к третьему руднику. – Он насчитывает триста пятьдесят лет, – сообщил ему глава палаты, – до сих пор прибылен, и в соответствии с нашими архивами как раз на этой неделе празднует свое основание. – Мы приурочили празднования к вашему прибытию, ваше высочество, – тут же подхватил городской глава, явно не желавший оставаться в стороне. Эмиран знал, что ему собираются вручить что-то почетное: знак горняка или защитный шлем. Это должно было стать трехсотым, если не ошибаться, экземпляром в его музее — где только он ни становился почетным членом, и в очередной раз выказывать благодарность и радость было все же утомительно. Впрочем, поезд мягко двигался по рельсам, Эмиран не без тайных действий со стороны советников был лишен общества адальорских чиновников, и публика в вагоне состояла из давно знакомых и проверенных лиц. Можно было немного передохнуть, полюбоваться закатным небом и картинами холмов и пятен полей и садов на их склонах; поезд сильно замедлял ход на станциях, потому что и на них собирались сотни людей и даже сводились огромные оркестры и хоры. Эмиран садился так, чтобы его было лучше видно в окне, и приветственно махал им. В большинстве толпы были настроены доброжелательно, хотя пару раз о стенки вагона все же стукались камни. Капитан Реса и половина гвардейцев проводили почти весь путь между вагонами, и изредка рядом с Эмираном возникала Линда, докладывая совсем тихо: этот отрезок был совершенно спокоен, этот — спокоен к удивлению местных полицейских, этот — очень старательно и небезуспешно зачищался две недели до поездки, поэтому спокоен, и так далее. К собственному облегчению, Эмиран снова ощущал магию Вальдоров, пусть куда более слабую, чем привычно. Последняя шахта в тот день была названа в честь одного из основателей рода: «Валиан». По тщательно хранимой легенде, он, не ставший императором, но уже коронованный венцом, первым ударил по каменной породе. Даже место, куда был нанесен тот легендарный удар, и кирка рядом были обнесено стеклом, чтобы все желающие могли на него посмотреть. Эмирану тут же рассказали, как Валиан настоял на том, чтобы начать разработку этого места, как прибыл еще раз, чтобы показать первый лом, отлитый из местной руды, и все такое. Эмиран слушал с подобающим вниманием и старательно изображал гордость за предка и собственный род. Его подвели к вагонетке, стоявшей на узких рельсах, и через некоторое время началась небольшая экскурсия по подземным путям. Солнце уже село за горизонт, когда поезд был готов вернуться в город. Гвардейцы стояли у вагонов и подозрительно осматривались, местная полиция и охрана рудника оцепили площадку в несколько рядов: они готовились сопровождать поезд по обычной дороге рядом. Эмиран считал, что это редкая глупость, но решил поменьше доверять собственной уверенности в безопасном возвращении. Отчего-то тенью за ним следовали Линда и — Тиами. Поезд удалился от станции на четыре версты; за окнами потемнело, и по настоянию охраны Эмиран согласился, что следует задвинуть шторы. Это пришлось ему не по душе — он привык к бесхитростной радости от природных картин за окном, но ночью фигуры в освещенном вагоне могли стать отличными мишенями. Слуги разносили напитки, кто-то взялся за гитару и скрипку, и разговор дрейфовал от ленивых похвал рудникам и промышленным установкам вокруг них к предвкушению вечера или ночи, полных развлечений, какими только славится Адальор. Эмиран вполуха слушал, что ему говорили секретари рудной палаты, сам же наслаждался восстановленным ощущением своей магии. Ему было любопытно: едва ли не сразу же после коронации и в течение доброго года Констант всерьез, очень старательно и, в общем-то, изобретательно занимался тем, что восстанавливал — обновлял — создавал заново защитную полосу вдоль границ Вальдорана. Задумка эта, к которой Эмиран не мог не относиться со снисхождением, а многие из военных советников открыто считали вздором, оказалась вполне работающей; она, как оказалось, не только сигнализировала о попытках вторжения, но и препятствовала им активно. Разумеется, полноценному отряду скопленный в ее матрице заряд не мог противопоставить ничего заметного, но малочисленную банду вполне мог задержать. В горах ее матрицы, насколько Эмиран помнил, тоже прокладывали. При этом границы власти их кровной магии ощущались очень четко. Было ли это связано с рельефом, с приграничными линиями защиты или с какими-то иными феноменами, Эмиран опасался предполагать. В нем почти не ощущалось снисходительности или раздражительности или иных нездравых чувств от необходимости обсудить это с Константом. Он почти не сомневался, что тот сможет объяснить ему куда больше, чем открыто сейчас; возможно даже, сама поездка Эмирана была способом для Константа проверить, как именно воспринимают их кровь подвластные им земли. Сама поездка обратно в город не должна была занять больше часа. Поезду предстояло следовать без остановок или замедления хода: на пути не было крупных станций, и те были связаны с заводами. Скорость поезд тоже набрал значительную, едва ли она могла сравниться с Альбором, даже когда тот поднимался к родным стойлам с высоты шестого круга, и иные дирижабли тоже летали куда быстрее, но все же не каждая повозка могла угнаться с поездом. Эти заключения Эмирану охотно подтвердили секретари рудной палаты; городской глава помалкивал: наверное, потому что повозки были сделаны не в его провинции, а те, которые собирали здесь, использовались для иных целей, размерами заметно превосходили пассажирские и применялись как раз для работы внутри гор. Линда сидела с бокалом вина рядом с игравшими на музыкальных инструментах и усердно кивала головой в такт музыке, удовлетворенно щурясь. Изредка в вагон заглядывал кто-то из гвардейских капитанов: чтобы выпить кофе, съесть что-то из закусок, поговорить с кем-то из свиты Эмирана и снова исчезнуть. Вальтгис Тиами стоял у одного из входов, держался за поручень и напряженно смотрел то по ходу поезда, то по сторонам. Эмиран ощущал его напряжение. Более того, за ним скрывалось нешуточное беспокойство. Капитан Реса, войдя в вагон, подозрительно посмотрела на Тиами, что-то спросила у него, затем выглянула и отдала распоряжение, затем же вернулась и встала рядом с Эмираном. – Все ли в порядке? – негромко спросил он, стараясь говорить так, чтобы никто не услышал. – В порядке, ваше императорское высочество, – так же тихо ответила она. Глаза ее при этом смотрели то на выходные двери, то на Тиами у них. – Мне в силу подготовки и изучения самых разных планов не очень нравится столь позднее возвращение, но в нашу пользу играет замечательная скорость поезда. – Мэтр Руофин готов был призвать жреца, желая поклясться, что нам ничего не угрожает. – В Адальоре бесспорно, ваше величество, в Миллийских горах, особенно рядом с Араддейским хребтом я бы поостереглась клясться. Она выпрямилась и тут же была вынуждена ухватиться за спинку кресла, в котором сидел Эмиран: поезд внезапно затормозил. Через секунду она выскочила из вагона. Эмиран напрягся и призвал на помощь свою магию, чтобы получить хотя бы смутное представление о происходившем снаружи. Поезд все останавливался, и это нравилось Эмирану все меньше. Глава рудной палаты уже стоял и отдавал распоряжения, кто-то осторожно отодвинул штору и пытался разглядеть, что происходило снаружи. Через несколько минут поезд снова двинулся, чтобы замедлиться до почти полной остановки; за стенами вагона раздались громкие голоса, и среди них выделялся один — капитана Ресы. Тиами все так же стоял у входа, и лицо его было полностью лишено всяких выражений, глаза и те казались пустыми. Эмиран подивился про себя: люди вокруг него были обеспокоены, самую малость встревожены, но никто не впал в ступор. Впрочем, то странное чувство, время от времени окатывавшее его, помогло и на сей раз: Тиами вслушивался в происходившее за пределами вагона. У него получалось, но совсем не так, как готовы были принять другие, пусть даже с сильным магическим даром: Тиами не был способен различать никакую магию, именно поэтому куда легче угадывал человеческие движения, вообще саму эту жизненную энергию, которую даже Эмиран угадывал не напрямую, а по взаимодействию с привычными ему силовыми линиями — или как он себе это представлял. Тиами словно почувствовал внимание Эмирана, и в его взгляде появилось некое выражение. Он покосился на Эмирана немного виновато и втянул голову в плечи. Знал ли он, что его способности открыты и доступны и ему, или нет, непросто было предполагать. Следовало, скорее всего, спросить его напрямую, но время для этого было неподходящее совершенно. Вскоре, впрочем, поезд тронулся, и некоторое время спустя капитан Реса и двое гвардейцев вошли в вагон. Они, очевидно, пробежали вдоль всех вагонов, не нашли ничего подозрительного или нашли, но недостаточно подозрительное, чтобы требовать прекращения поездки. Еще двое гвардейцев встали на страже внутри вагона с головы поезда, и Тиами пришлось отодвинуться. – Ваше императорское высочество, любезные дамы и господа, на пути поезда встретились некие предметы, которые, будь они расположены иначе и с умом, могли нанести значительный урон поезду, – звучно произнесла капитан Реса. Ее очень недовольный взгляд посмотрел сначала на городского главу — а тот вцепился руками в поручни кресла и смотрел на нее с ужасом, затем на главу рудной палаты, и тот был бледен и покрыт испариной, впрочем, скорее из-за страха за собственную репутацию, чем потому, что не был осуществлен некий возможный план. Она перевела взгляд на других чиновников, управлявших Адальором, говоря всем видом: с вами будут разбираться очень серьезно. – Как все выглядит сейчас, пара звеньев из местной охраны послали за подкреплением и выставляют оцепление, но мне это напоминает незатейливые проказы. Грузовые вагоны раздробили бы эти препятствия, не заметив особенно, возможно, и этот поезд преодолел бы их, но это доставило бы вашему высочеству некоторые неудобства. Несколько противоречили заверениям капитана в полной безопасности пассажиров четыре гвардейца у дверей вагона. Еще меньше подтверждало ее слова следующее: она безмолвно попросила разрешения, а получив его, нагнулась к нему и прошептала: «Ваше высочество, если благодаря вашей особой магии и силе, дарованной вам Семью Небесами, вы заметите нечто неожиданное, какой-то умысел, что угодно еще, то прошу вас незамедлительно сообщать мне». Сама она почти сразу же вышла, не удостоив высших чиновников Адальора взглядом. Эмиран затаил дыхание, чтобы ничто не помешало ему следить за ней: не удалось. Он ощущал поезд, мог следить за путями достаточно далеко — все, что содержало хотя бы немного магии, было открыто ему, а тянущие вагоны сочетали в себе механику и колдовство и рельсы созданы таким образом, чтобы сигнализировать о многом, тоже с его использованием. Эмирану удалось уловить что-то из амулетов Ресы где-то в самой голове поезда, но не более. Тогда он обратился к способностям Тиами: глупейшее решение, не мог не признать Эмиран, во многом нечестное и решительно неблагородное, но это было удобно, потому что таким образом он мог ощущать куда больше и в случае необходимости воспользоваться той самой магией, о которой говорила капитан Реса. Очевидно, Тиами почувствовал нечто, но совершенно не мог объяснить себе, что именно за ощущения время от времени переживает. Он вздрогнул, и взгляд его испуганно пробежался по салону; на Эмирана он не отважился посмотреть, к немалому облегчению последнего. Эмиран обратился к Линде, и та подвела Тиами к нему и чуть ли не насильно усадила в кресло, повинуясь его распоряжениям. Тиами был ввергнут в полное замешательство, не осмеливался поднять глаз, но испытывал огромную благодарность, и скрыть ее было непросто: пальцы его подрагивали, а взгляд тайно искал Эмирана, и на губах нет-нет, да и проскальзывала радостная улыбка. Эмиран обратился к нему с той же просьбой, что до этого к нему Реса: теперь и Тиами следил за тем, что происходило вокруг поезда. При этом он изредка обращал на Эмирана задумчивый взгляд, выглядя при этом, словно решал некую сложную математическую задачу. Реса появилась еще через десять минут и встала рядом с одним из гвардейцев у двери. У нее на поясе появилось несколько амулетов, которые человеку неподготовленному не сказали бы ничего, а Эмиран всерьез озадачился: Реса очень основательно подготовилась к сильному и многочисленному нападению? До Адальора оставались пять-шесть верст, если доверять ощущениям. С другой стороны, если он верно помнил карту и соотносил с ней собственные ощущения от рельсов и поезда, то вскоре они должны были огибать пару холмов, расположенных очень удобно, да еще разделенных глубокой рекой с переброшенным через нее мостом, если кому-то взбредет в голову устроить засаду. Тиами неожиданно начал двигаться в кресле и опасливо смотреть то на капитана Ресу, то на Эмирана. – Вы волнуетесь от чего-то неопределенного, любезный Вальтгис? – вкрадчиво спросил тот, кладя руку рядом с его рукой на подлокотнике. – Я боюсь показаться мнительным, высочайший и добрейший князь, – прошептал в ответ Тиами, – но мы проезжаем в таком месте, и обрывки из кое-каких писем вертятся в моей памяти, что я желал бы, чтобы ваша охрана была сейчас особенно внимательна. Капитан Реса подошла к ним, повинуясь незаметному жесту Эмирана, и он заставил Тиами при ней вспомнить все, что мог. Память у него была невероятная: Тиами способен был цитировать целиком огромные письма на самых разных языках; при этом он смог вспомнить нужные отрывки из некой переписки, в расшифровке которой участвовал, правда, соотнести некоторые указания ему удалось далеко не сразу. Только, наверное, с помощью Эмирана. Реса ушла; Эмиран улыбнулся несколько скованно. Мысли его блуждали где-то далеко, он рассеянно улыбался и кивал в ответ на попытки чиновников расспросить его о происходившем. Ему не хватало возможности обсудить происходящее с советниками и без посторонних ушей, и хорошо бы вовлечь в обсуждение пару надежных человек из местной полиции, способных прояснить некоторые детали. В обе двери вагона заглянули гвардейцы, обменялись парой слов со стоявшими на страже, и те исчезли вместе с ними. Кто-то из городских попытался возмутиться, что они совершенно легкомысленно оставляют второго по важности человека в империи без пристальнейшей охраны, но Эмиран сдержанно засмеялся и сказал, что если он не может чувствовать себя в безопасности рядом с высшими людьми провинции, то едва ли он может чувствовать себя в безопасности вообще. – Вы ведь не сомневаетесь в безопасности ваших земель, любезный мэтр Теонил? – обратилась к городскому главе Ленора Мирагост. Тот сглотнул и боязливо покосился на Эмирана. После этого мгновения замешательства, после которого его лицо начало наливаться кровью, а на лбу начал проступать пот, мэтр Теонил начал горячо заверять Эмирана в преданности провинции короне и ему лично. Линда Тельмар позволила себе двусмысленное замечание, о которого городской глава побагровел. Эмиран следил за главой рудной палаты — тот выглядел испуганным, что было неудивительно для человека, сидящего в вагоне поезда, проезжающего по мосту над рекой в явно неспокойной ситуации, но в этом страхе Эмиран не ощущал вины. Впрочем, его сопровождали помощники, близкие к двум из влиятельных семей, и от них исходили именно такие чувства. Эмиран подозвал Линду и велел ей обратить внимание на трех из них, а чуть погромче попросил распорядиться насчет напитков. Поезд почти съехал с моста, неловко дернулся и прибавил ходу. Тиами приподнялся, беспокойно глядя в направлении хвоста поезда, затем бросился на Эмирана, сшиб его из кресла и прижал к полу. Свет в вагоне погас, пол немного приподнялся справа, и со столов съехала и упала на ковер пара бокалов. Затем пол выровнялся, Эмиран хотел было попросить Тиами слезть с него куда-нибудь к вражьим врагам, но тот закрыл ему рот ладонью и застыл, вслушиваясь в происходившее. Заскрежетало что-то сзади; по вагону пробежали две пары гвардейцев. Тиами оттащил Эмирана в угол. Тот подумал было вознегодовать, но вспомнил наставления Хельмы Брангон: не мешать и по возможности молчать. Несмотря на толстые, хорошо изолированные стены вагона, можно было услышать команды гвардейцев, выкрики — и они походили скорее на местный выговор; что-то взорвалось. Наконец зажегся свет и открылась задняя дверь. Тиами осторожно поднял голову, стараясь двигаться очень медленно и почти у самого пола, чтобы его движения не заметили, но Эмиран мог указать ему, что это была Реса и двое гвардейцев. Они помедлили немного в растерянности, подошли к одному дивану, другому, но наконец сообразили, что следует искать в более укромных местах .И правда: вскоре ботинки капитана Ресы встали у носа Тиами. – Ваше высочество, я прошу вас перейти в первый вагон, – сказала она. Благоразумно и целомудренно капитан Реса смотрела в потолок. Эмиран тихо порадовался, что Хельма и Рейкир или Кральм остались в Высоком городе: до нее в любом случае дойдет, но через три недели скалить зубы по этому поводу будет по крайней мере неприлично. Тиами испуганно посмотрел на Эмирана и закрыл глаза. Его начала охватывать паника. Эмиран успокаивающе погладил его по боку и произнес: – Вы послужили самым надежным щитом для меня, любезнейший мэтр Тиами, а теперь позвольте попросить вас послужить мне еще и попутчиком. Давайте-ка проследуем в первый вагон. – В вагоне много места, хватит для всей вашей свиты, ваше высочество, – произнесла Реса, отступая. Тиами съежился и попятился, стараясь держаться как можно дальше от ее ботинок. Эмиран встал, немного отряхнул мундир и снова обратился к Тиами: – Позвольте помочь вам, дражайший Вальтгис. Он протянул руку, Тиами несчастно посмотрел на него и предпочел встать самостоятельно. Через несколько минут вполовину укоротившийся поезд отправился дальше. Реса сообщила Эмирану, что гвардейцы охраняют машинистов — те, понятным образом, пребывают в ужасе, что едва не стали причиной гибели Эмирана, но, помимо этого, вполне работоспособны и с заданием доставить три оставшихся вагона справятся. Она вообще уверена, что гвардейцы там не нужны: больше едва ли на них будут нападать, и город виден. Взрыв пришелся по последним вагонам, но оказался куда менее значительным, чем ожидалось, если судить по количеству взрывчатки: была заложена дюжина взрывных ячеек, активировались только две. После этого замечания все, кто слушал Ресу, посмотрели на Эмирана. – Милость Семи Небес благословенна, я горд служить им моим именем и жизнью, – произнес Эмиран, кротко улыбаясь, – и куда сильнее после этого дня, в течение которого мне было многократно показано, сколь надежно они защищают меня. Он не сомневался, что это везение, не более. Либо эти ячейки создавали по ту сторону Миллийского хребта, а как там относятся к тщательности, в Вальдоране хорошо известно. Разубеждать же, что либо непосредственно Семь Небес, либо родовая магия Вальдоров как-то к этому относятся, он не желал никого. Он немного развлекся, ощущая, что Тиами смотрит на него со священным ужасом и многократно возросшим обожанием, хотя казалось: куда еще расти. Реса продолжила: среди слуг есть раненые, четыре — тяжело, но не безнадежно. Двое из сопровождавших их полицейских отправились за поддержкой, треть гвардейцев осталась на месте происшествия с заданием предельно тщательно исполнять не только прямые обязанности, но и некоторые еще, которые она возложила на них перед тем, как отбыл поезд. Наверняка это было требование внимательно следить за тем, как ведут себя представители полиции и прокуратуры, а также работники, чьим приказом было привести в порядок и подготовить поврежденные вагоны к буксировке, и те, которым предстояло осматривать мост. Были ли они расторопны, старались ли установить причину или уже явились с готовыми предположениями, в которых затем старались бы убедить гвардию и Эмирана. Немного позже капитан Реса отлучилась, чтобы проверить гвардейцев рядом с машинистами и в конце состава, вернулась удовлетворенная и сказала, что видела внушительный отряд, направляющийся, по видимости, к месту происшествия. Эмиран спросил ее, можно ли уже открывать окна, на что она ответила коротким кивком, и Линда первой бросилась раздвигать тяжелые шторы. Поезд медленно ехал по городу, и за высоким забором, ограждавшим рельсы, собирались зеваки. С каждой саженью их становилось все больше, и на конечной станции уже было выставлено усиленное оцепление, и оно с трудом справлялось с толпой, напиравшей сзади. Слуги спешно приводили одежду Эмирана и его советников в порядок; Эмиран покосился на запыленную Ресу, чьи ботинки не блестели ослепительно, да еще и руки были сбиты и щеку украшали царапины. Другие гвардейцы тоже не выглядели безупречно, и Эмиран подумал было распорядиться, чтобы они не выходили пока из поезда, но решил, что слухи о происшествии уже достигли города. Адальорские чиновники уже ждали его у вагона. Городской глава тут же сообщил, что глава палаты и половина его сопровождающих остались у моста. Эмиран кивнул, благодаря за объяснение, и посмотрел, кого тот оставил рядом. Не то чтобы это было показательно, но наводило на размышления, вполне можно было уже предполагать, кому из влиятельных этого города было выгодно какое угодно происшествие с Эмираном. В конце концов, оно могло иметь самые разные последствия: Вальдери мог разорвать многие связи под предлогом крайней опасности Адальорских земель; Констант мог решить, что отныне провинцией и всей ее промышленностью должен управлять некто, кому он доверяет, а не избранные из местных жителей; из Высокого города могла прибыть большая комиссия с огромными полномочиями — возможно, и в сопровождении армии, либо потребовать от расположенных на территории провинции частей полной боевой готовности. И так далее, и десятки более безобидных вариантов, любой из которых в первую очередь ограничивал свободы высших чиновников Адальора. При этом что ни возьми, можно было хорошо представить, как выгодны становились усердно взмутненные воды кому угодно из четырех якобы не связанных напрямую со властью кланов. Каждая из этих семей блюла свои интересы не только в Адальоне, но и по ту сторону Миллийских гор, а также не забывала о связях в Вальдери, возможно, смягчив многочисленными подарками сердца чиновников в имперских министерствах. Эмиран не сомневался, что Таир Мондалар проявит должное внимание к этому случаю: не будет спать сам и не позволит своим следователям, пока не будет установлен виновник. Также и Хельма Брангон решит, что произошедшее наносит удар по ее репутации, и примет все возможное, чтобы не оставить преступника безнаказанным. Начинать же следовало с тех глав, которые действием своим или бездействием допустили в чьи-то горячие умы мысль о том, что на Адальорских землях можно угрожать здоровью, а тем более жизни Вальдора. Пока же Эмиран оставался вежливым с городским главой, снисходительно принял многословные, страстные заверения в преданности от советников из рудной палаты и осведомился о том, насколько повреждены пути и как это скажется на перемещении грузов и людей. Уже через две минуты к нему привели управляющего сетями железных дорог и распорядителя транспортного общества, и те в один голос заверили, что сделают все возможное, чтобы восстановить линию в ближайшее время. А народ напирал сзади на полицейских, и Реса, а с ней четыре гвардейца приблизились к Эмирану, сурово глядя на толпу. Эмиран возвращался к стояночной площадке по дороге, по обе стороны которой стояла огромная, непривычно молчаливая толпа. Разве что там, где проезжал его эскорт, раздавались редкие выкрики вроде «Да здравствует Эмиран». Молчание это можно было оценить как угрожающее, Эмиран предпочитал думать о нем, как о встревоженном. Его это устраивало, и когда кто-то в порыве восторга подпрыгивал и орал особенно громко, Эмиран одобряюще улыбался. Все, кто остался рядом с дирижаблями, стояли на площадке, дожидаясь прибытия Эмирана. Ему пришлось произнести небольшую речь, в которой он подчеркивал: рядом с ним были истинные молодцы, страшное было предотвращено, не в последнюю очередь потому, что преступники явно вдохновлялись не трудовыми умениями Вальдорана, и ничто не изменит мнения Эмирана об Адальоре как чудесной провинции с замечательными, невероятно гостеприимными и открытыми людьми. Кажется, это удовлетворило не только его свиту, но и работников площадки, так что можно было распоряжаться об отдыхе и самому прятаться в спальне. Гентрик спросил его об ужине (или завтраке, если быть точнее), и Эмиран согласился. Через некоторое время Гентрик вернулся не только с подносом с едой, но и с офицером, торжественно несшим два письма с гербом императора и записку от него же. – Велика милость императора, – пробормотал Эмиран и желчно добавил: – а уж как огромно его нетерпение. У него, к сожалению, не оставалось выбора: только сломать печати и приступить к чтению. Эти письма не содержали ничего срочного и доставлены были почтовыми дирижаблями. В них и было-то обычное нытье Константа на грядущую свадьбу, Семирогого, советников, некоторые замечания, попытка добиться совета на самые разные темы, но так, чтобы не пришлось просить, и просто рассказ о буднях, не обремененный некими необходимостями, а потому остроумный и кое-где озорной. Записку же от Константа приняли совсем недавно по удаленной связи, и она была ожидаемо зашифрована. Так что Гентрик отправился за Вальтгисом Тиами. К великому облегчению Эмирана, Тиами еще не успел переодеться в ночную одежду— или Гентрик дал ему несколько минут, чтобы собраться — и поэтому на нем были привычные сорочка и брюки, правда куртка была не из дневной формы. Он был растрепан, смотрел на Эмирана, словно готовился услышать от него о недовольстве и желании отправить домой. Приветствие его, на которое Эмиран ответил задумчивым молчанием, породило к жизни бесконечные потоки заверений в преданности и желании исправить своим безупречным служением в будущем ошибки и дерзость в настоящем, которые он, Тиами, если и допустил, то по беспечности и безответственности, но никак не по злому умыслу. Эмиран же гадал: успел ли тот поужинать. Этот простой вопрос погрузил Тиами в глубокую задумчивость. Гентрик, стоявший у двери, скупо улыбнулся и бесшумно вышел. – Прошу вас, любезнейший Вальтгис, – произнес Эмиран и широким жестом пригласил Тиами к столу. – Мой камердинер принес ужин из расчета на одного меня, но даже в таком случае он думает, что мой желудок не имеет границ. Позволите ли вы посоветовать вам начать с этого замечательного салата? Не желаете ли вина? Или чая, милейший Вальтгис? Садитесь же! Последние слова прозвучали приказом, и у Тиами тут же подкосились колени, и он плюхнулся на стул. Эмиран лично отложил понемногу на блюдо, поставленное Гентриком для него, и протянул Тиами — к его смертельному ужасу. – Ваше высочество! – выдохнул он. – Я не смею, это недопустимо, это… – Я приказываю, – ласково ответил Эмиран. Тиами едва не плакал. Сама по себе возможность тесного общения с Эмираном была принята им как данное: в конце концов, ему приходилось расшифровать записки Константа и готовить к отправке ответы Эмирана. Но едва ли приходило несчастному Вальтгису Тиами, выросшему и возмужавшему в задних комнатах не самой богатой и близкой родни Сильвана Тиэма, что когда-либо Эмиран Вальдор, блистательный, самоуверенный и всемогущий, не просто заметит его, но и будет следить, чтобы его желудок был полон. К счастью, Гентрик вскоре вернулся, поставил еще тарелку перед Эмираном, разложил столовые приборы и учтиво спросил, следует ли ему открыть вино. – Разумеется, – невозмутимо ответил Эмиран. – Есть ли у вас предпочтения, дорогой Вальтгис? Тот потряс головой и втянул ее в плечи. Он боялся посмотреть в сторону Гентрика. Когда тот пожелал показать ему бутылку и спросил, согласен ли мэтр Тиами с таким выбором, замешательство его еще увеличилось, он только и нашел сил, что на судорожный кивок головой. Гентрик служил им с самым невозмутимым выражением на лице. Более того, время от времени он скупо улыбался, когда Эмиран становился особенно ласков с Тиами, предлагал попробовать еще такого блюда или такого, или отпить вина. Затем Гентрик сделал им чай. Эмиран попросил Тиами изучить два обычных письма от Константа, и тот вернул их, сообщив, что в них не содержится дополнительной информации. Затем он принялся за записку, переданную по удаленной связи, а Эмиран начал читать письма более внимательно. Тиами был справен, и вскоре Эмиран недоуменно качал головой: Констант знал о произошедшем с поездом (что само по себе неудивительно — Реса наверняка поставила Хельму Брангон в известность), но и сообщал, что границы в горах действительно воспринимаются им куда менее ясно. Это могло быть связано с искаженной геометрией, могло — с составом породы; разумеется, и матрицы были проложены не с тем тщанием, что на равнине. В любом случае, даже такие отрывочные линии позволяют ему считать, что взрыву не предшествовало никаких заметных перемещений в том районе. – Значит, искать нужно в палате, – пробормотал Эмиран. Тиами медленно складывал черновые листы и карандаши. Он был пьянее, чем желал бы, но наслаждался этим ощущением: оно позволяло ему вести себя чуть смелее, чем привычно, и даже затягивать с отходом. – Возможно, ваше высочество, следует ответить его величеству, как подобает подданному и близкому родственнику? – с невесть откуда взявшейся дерзостью предложил он. – Непременно, добрый Вальтгис, – негромко ответил Эмиран и приподнял его подбородок, чтобы заставить Тиами смотреть прямо в глаза. – Но следует ли мне, верному подданному императора, спешить с составлением очень важной записки? Как вы считаете? Кажется, Тиами не слышал его. Он просто смотрел — любовался — восхищался — и забывал дышать. Эмиран заправил ему за ухо прядь волос и осторожно дернул за мочку уха. – Не думаю, что следует оскорблять внимание императора небрежными и малосмысленными записками, – прошептал он. – Вы ведь уделите мне днем немного вашего времени? Тиами яростно закивал головой и выдохнул: – Всегда! Эмиран не нуждался в этом признании, но оно льстило ему. Он спросил Тиами о здоровье и самочувствии, получил пылкое заверение, что с ним все в полном порядке, и отправил восвояси. Наконец Эмиран мог побыть один. Он даже мог расслабиться настолько, чтобы по телу пробежала дрожь страха, и прошептал благодарение Семи Небесам. Сон к нему, к сожалению, не шел совершенно.