***
Большая кружка из термоустойчивого стекла наполнена до краев горячим зеленым чаем. Тонкая долька лимона покоится где-то на дне, отдавая напитку весь смак эфирных масел. «Какаши пьет кофе и чай без сахара», — фраза, сказанная Эми, крепко отпечаталась в памяти Хатаке. Вот и сейчас стоило только заварить любимый напиток, как воображение услужливо подкинуло образ светлой и милой девушки, которая последнее время все чаще краснеет и отводит взгляд в присутствии Какаши. Горячий чай приятно опалил горло. От его тепла где-то в животе растекалась приятная нега, клоня ко сну. Лениво потянувшись на пышных подушках, джоунин смахнул выступившие слезы и подавил зевок. Внезапный отпуск — это, конечно, хорошо, но стоит им распорядиться грамотно. Провалявшись в постели четыре дня, Хатаке умудрился прочитать всю серию романов Джирайи по два раза. А потом даже заскучал. Разнообразие вносила Эми: девушка с завидным упорством вытаскивала Какаши то на утренние, то на вечерние прогулки. Они просто гуляли по мирной Конохе, болтая и поедая мороженное. Ну… точнее Канеко уплетала сладкое лакомство в сумасшедших количествах, всякий раз напрашиваясь на поучительные речи от Хатаке. И как она еще не подхватила ангину?! Однако, предостережения мужчины не были эффективны: Эми отмахивалась и шутила, с улыбкой утверждая, что человек владеющий Стилем Льда никак не может простудиться от поедания мороженного. Иногда забегал Гай, восторженно расхваливая силу юности и пытаясь приобщить Какаши к активному отдыху. Сын Белого Клыка тактично отказывался, ссылаясь на запрет докторов. Но Зеленый Зверь на то и Зверь, так как отличался диким упрямством. Правда однажды, Майто напоролся на зашедшую проведать Хатаке Эми и был ликвидирован буквально за две минуты. А Какаши в тот день открыл для себя новую сторону удивительной Канеко: оказывается, милая и легкая девушка может яростно защищать то, что ей дорого. Неожиданное умозаключение заставило мужчину распахнуть глаза. «Она защищает то, что ей дорого…» — повторил заветные слова. В груди что-то ухнуло с бархатистой теплотой. Прослонявшись по квартире весь вечер, Какаши решил провести время с пользой и разобрать давно забытую кладовку. Чрезвычайно «увлекательное» занятие мужчина откладывал не первый месяц, но сейчас повода отлынивать не нашлось, поэтому, со вздохом поднявшись с кровати, джоунин отправился трудиться.***
Узкий коридор был завален различными коробками. Чего тут только не было! Старая одежда, какие-то инструменты, исписанные свитки… Нашлось даже треснутое ведро! — Неужели это все мое? — вытер пот со лба Какаши и сдул мешающую прядь серебристых волос. Дойдя до дальней и самой высокой полки, мужчина неожиданно замер: в углу, вся в пыли, покоилась небольшая синяя коробка. На картонной крышке аккуратным почерком было написано: Сакумо Хатаке. Бережно, словно держит в руках самое ценное сокровище, мужчина вытащил коробку. Устроившись на голом полу и прислонившись спиной к прохладной стене, открыл. На дне лежало всего несколько предметов, но, безусловно, каждый из них был очень важен для Какаши. В бархатном свертке завернута рукоять сломанного клинка Сакумо. Какаши переломил это клановое оружие в день, когда получил свой Шаринган… Каким-то образом Минато-сенсей смог сохранить этот уникальный предмет. — Учитель… спасибо, — с губ сорвался шепот, но, кажется, Хатаке этого и не заметил. Рядом покоилась небольшая книжка в кожаном переплете — личный дневник отца. Какаши никогда не читал его. Слишком больно. Слишком… Возможно, когда-нибудь у него появятся силы, чтобы встретиться с прошлым лицом к лицу. Найдутся силы окунуться в жизнь отца. Но сейчас… сейчас Какаши не готов. Не удержавшись, мужчина подносит дневник к носу и с шумом втягивает воздух. Этот запах… Перед глазами взорвались многочисленные образы из детства. — Пап… — в глазах защипало, а к горлу подкатил ком. Боже! Как бы Какаши хотел обнять его! Поговорить! Рассказать о той душевной разрухе, что измучила его за последние полтора года… Как сын рассказывает отцу. Воспоминания с болью проносились в голове, отключая от реальности. Кажется, джоунин просидел так очень долго. Но вдруг взгляд зацепился за помятый уголок бумаги, что выбивалась из общего строя одинаковых листков дневника. Какаши потянул за него. Это оказалась вырезка из старой газеты: «Сакумо Хатаке — Белый Клык Конохи!» На губах мужчины заиграла теплая улыбка: он вспомнил, как еще совсем мальчишкой тщательно вырезал заголовок статьи и спрятал его у себя в тумбочке. Ведь Какаши ужасно гордился своим отцом! Видимо Сакумо нашел-таки маленький клад сына и решил сохранить его… Еще в коробке была фотография в скромной деревянной рамке: со слегка выцветшего от времени изображения на Какаши смотрел и улыбался его отец — совсем молодой. Медленно проведя пальцем по гладкой поверхности стекла, джоунин всматривался в темно-серые глаза Сакумо. Зеленый чай уже давно остыл. Кладовка так и осталась неубранной. Зато на прикроватной тумбочке Сына Белого Клыка теперь покоилась фотография молодого и улыбчивого мужчины — Сакумо Хатаке.***
Какаши показалось, что кто-то душит его во сне. Когда воздуха осталось совсем немного, он резко проснулся, кубарем скатившись с кровати. Адская боль раздирала грудную клетку. Казалось, будто легкие окунули в чан с кипящим металлом. Паника захлестнула рассудок, стоило мужчине понять, что он не может сделать ни одного вдоха. Захрипев и пару раз зачем-то ударив себя по грудине, он вдруг зашелся в сумасшедшем кашле. В глазах сначала потемнело, а потом перед взором заплясали цветные круги. Когда давление в груди достигло максимума, Какаши почувствовал, как по дыхательным путям поднимается что-то горячее, а всего через секунду его рот наполнился кровью. От неожиданности мужчина еле успел стянуть с лица маску, прежде чем выплюнул густую алую жидкость на деревянный пол. Красное пятно растеклось, заполняя мельчайшие щели фактуры паркета. Но вот еще один болезненный спазм, и новая порция крови с брызгами обрушилась на пол. Дышать стало легче, но тело вдруг потяжелело, лишившись сил. Хатаке понял, что еще немного и провалится в беспамятство. Отчаянно стараясь не отключиться, он, собрав остатки сил, дрожащими руками сложил печати. Раздался хлопок, и перед мужчиной появился Паккун. — Босс, приве… Какого черта?! — темные песьи глаза расширились от испуга. Подлетев к Какаши, нинкен заглянул джоунину в лицо. — Что случилось?! — Цу… Цунаде… — одна лишь сила воли удерживала Хатаке в сознании. Заикаясь, хрипя и отплевываясь от крови, он пытался донести до Паккуна суть. — Позови… — Понял я! Понял! Заткнись, Какаши! Тебе нельзя говорить! — запрыгнув на подоконник и толкнув лапой приоткрытое окно, нинкен обернулся. — Босс, продержись еще немного. Не смей отключаться!***
— Посторонним выйти из операционной! — проревела Цунаде, уронив скальпель на стерильный кафельный пол. — Я сказала: пошли вон! Нерасторопные начинающие ирьенины с испугом выскочили в коридор. — Госпожа Цунаде, сердечный ритм нестабилен, — раздался спокойный голос ассистента. — Я разберусь, а ты удерживай чакру над областью кровотечения. Он не может потерять еще больше крови! — равномерно распределяя лечебную энергию по всему телу пациента, Пятая оценивала сердечно-сосудистую систему в целом. Объем циркулирующей крови был резко снижен, несмотря на то, что сразу после госпитализации Какаши вливали внушительное количество растворов. Это могло значить только одно: кровотечение прогрессировало. Но где? Сосуды легких удалось коагулировать, следовательно, кровит где-то еще… — Увеличить объем инфузии! — Госпожа Цунаде, давление падает, — аппарат, оценивающий жизненно важные функции организма, противно запищал. — Увеличьте инфузию, быстрее! Ввести восемьсот миллиграмм дофамина! — строгим и холодным голосом Цунаде раздавала приказы. «Нужно найти второй источник кровотечения… Где же ты? Где?!» — опытные руки врача тщательно сканировали тело Какаши. — Нашла! — радостный вскрик вырвался из пышной женской груди. Отчего-то такая крупная почечная артерия дала течь, заливая кровью все пространство вокруг себя. «Судя по всему, это случилось уже на операционном столе. Какаши, если бы второе кровотечение открылось раньше — ты бы точно умер!» — мысленно обратилась к Хатаке Цунаде, пообещав себе ни за что не дать ему погибнуть. Когда основной этап операции подошел к концу, показатели стабилизировались. Выгнав всех до единого, Хокаге осталась одна. Последний раз проверив сосуды, женщина окутала зеленой чакрой тело Какаши, чтобы хотя бы отчасти восполнить кровопотерю, стимулировав эритропоэз.***
В кабинет главного врача госпиталя Конохи постучали. — Войдите, — устало разрешила Цунаде, откинувшись на спинку мягкого кресла. Вошедший мужчина был отличным ирьенином и часто ассистировал Хокаге на сложнейших операциях. В руках у него было несколько распечатанных листов и блокнот, исписанный ужасным врачебным почерком. — Госпожа Цунаде, пришли результаты исследования крови. — Какие по счету? — Уже девятые, — ирьенин поправил съехавшие очки. — Вы, как всегда, оказались правы: в крови Хатаке Какаши обнаружен яд. — Так и знала! — деревянный стол жалобно затрещал от удара тяжелого кулака Пятой. — Удалось подобрать антидот? И я жду объяснений: почему, после стольких проб, яд обнаружили только сейчас? Мужчина устало потер переносицу и, заметив приглашающий кивок Цунаде, присел на мягкий диван у стены: — По правде говоря… Наши лаборатории пребывают в глубоком шоке. — Что вы имеете в виду? — Кхм… Я скажу, как есть: мы впервые сталкиваемся с чем-то подобным. Эта отрава превосходит лучшие яды! Даже Скрытый Песок не может конкурировать с ней. Биохимия яда уникальна: вещество обладает замедленным механизмом действия и постоянно меняет свою структуру! Из-за этого подобрать противоядие… — … невозможно, — закончила фразу ирьенина Цунаде, глядя стеклянными глазами на гладкую поверхность стола. Воцарилась оглушающая тишина. Даже не было слышно тиканья часов. Руки Хокаге похолодели, а вся сложившаяся ситуация казалась кошмарным сном. — Наибольшая концентрация яда обнаружена в легких, — осторожно заговорил медик. — Мы полагаем, что яд попал в организм при вдыхании… — Мы можем попробовать вывести яд при помощи массивной фильтрации жидкостей организма, — Цунаде перебила коллегу, отказываясь принимать действительность. — Невозможно. Вещество вступило в тесную связь с почти всеми клетками тела. Сжав зубы, женщина швырнула настольную лампу на пол. От чудовищного удара предмет разлетелся на куски, а кафельная плитка пошла трещинами. Этого не может быть! «Какаши! Чтоб тебя!», — Пятая отчаянно сжала кулаки. В глазах защипало. Она не верит в это! Какаши не может погибнуть вот так… Медленно встав, ирьенин положил на стол Хокаге результаты исследований, а затем тихо вышел из кабинета, напоследок сказав: — Простите, Госпожа Цунаде. Стоило двери закрыться, как больница содрогнулась от невообразимого грохота: старый деревянный стол, видавший многое, не выдержал ярости и горя Цунаде Сенджу, расколовшись на сотни мелких обломков.***
Тишина ночного коридора больницы оглушала. Низкое гудение потолочных вытянутых ламп казалось неприлично громким и уже изрядно раздражало. Жесткая скамья своими деревянными балками больно врезалась в нежную кожу слабой девичьей спины, оставляя красные пятна. Эми сидит здесь уже почти сутки. От огромного количества выпитого кофе, что стал в этот день единственной пищей, жгло желудок. Для небольшого веса девушки принятая доза кофеина оказалась слишком велика: усталость все равно брала свое, а вот сердце заходилось в бешеном ритме. Тахикардия. Вроде это так называется. Мысли плыли медленно, словно утопленные в густом киселе. Догадки сменяли друг друга. А истина была недоступна: ни Цунаде, ни дежурившая в больнице Сакура, ни один из других многочисленных ирьенинов не отвечали на вопрос Эми. «Что с Какаши?», — как мантру повторяла Канеко. Однако, медики лишь сочувственно отводили взгляд и, сославшись на срочные дела, стремительно удалялись. Ничего. Она не сдастся. Она обязательно выяснит, что произошло! «Какаши…», — сердце будто сжало колючей проволокой. Дыхание срывалось, стоило представить образ всегда такого сильного и спокойного, уверенного в себе мужчины. Его серые глаза смотрят на нее с безграничной теплотой. Эми могла поклясться, что такого взгляда он удостаивает только ее. И никого больше. Тогда в Скрытом Тумане… Она как одержимая сжимала его плечи, прижимаясь лицом к горячей шее, с упоением вдыхая запах дождя и свежести. Одним Богам известно, как много готова была отдать Эми за возможность обнять Какаши снова! Она не заметила тихих шагов за своей спиной. — Эй… — Сакура осторожно окликнула Канеко, невесомо дотрагиваясь до напряженного плеча девушки, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. — Ты как? — Нормально. Что-нибудь удалось выяснить? — с надеждой задала такой важный для нее вопрос. — Прости… — виновато опустив голову, Харуно попыталась улыбнуться. Внимательная куноичи уже давно догадалась, что между бывшим учителем и Эми вспыхнули какие-то чувства. Сакура понимала Канеко. Понимала до такой степени, что становилось страшно. Однако, при всем желании не могла пролить свет на сложившуюся ситуацию — Цунаде отмалчивалась, отказываясь объяснять, почему Какаши сейчас находится в реанимации. Стеклянные двери разъехались в сторону, пропуская в полумрак коридора поникшую и сгорбившуюся фигуру невысокой женщины. Она что-то тихо шептала, говоря сама с собой. Сделав пару шагов, Цунаде остановилась, издалека увидев молодых девушек. Всего мгновение и образ Хокаге изменился: плечи расправились, на лицо легла строгая маска. — Канеко! Ты еще здесь? — стоило Пятой подойти ближе, как Эми заметила, что глаза Цунаде были очень красными и припухшими. Задохнувшись от нахлынувшего предчувствия, девушка пропустила слова мимо ушей. — Я с тобой говорю! — Госпожа Цунаде… — Канеко, не до тебя сейчас… — Пятая устало сжала переносицу, а потом продолжила, более мягким тоном. — Иди домой, Эми. Поспи. В данной ситуации ты ничем не можешь помочь. — Нет. Я никуда не пойду. Сначала Хокаге охватила злость: женщина уже было собиралась выгнать досаждающую девчонку, но заметила насколько обеспокоенной и напуганной выглядела Канеко. Неясно, что это было: женская солидарность или обыкновенное сочувствие. Однако, Цунаде осознала, что не может грубо вышвырнуть Эми из больницы, наплевав на ее чувства. Вместо этого женщина присела рядом с девушкой и тихо заговорила: — Он тебе дорог, да? В любой подобной ситуации Канеко бы привычно залилась краской и дико смутилась. Но сейчас… Сейчас ей отчаянно хотелось поделиться своими эмоциями. Рассказать, как сильно она боится потерять Какаши! Слезы потекли по бледным щекам, а Эми даже не пыталась их сдержать. — Вы не представляете насколько… — сжав в тонких руках край водолазки, Канеко крепко зажмурилась. — Тогда… Тебе тем более нужно идти. Подготовься к его возвращению. Я скоро выпишу Какаши, — проглотив ком в горле, слегка охрипшим от напряжения голосом сказала Цунаде. Неверяще распахнув глаза, Эми почувствовала, как внутренности будто опалило жаром. — С ним все будет хорошо? — с надеждой едва слышно прошептала Канеко, словно боялась услышать «не тот» ответ. Цунаде уже успела пожалеть, что возвращалась в свой кабинет именно этим коридором. Больно прикусив изнутри щеку и собирая все оставшиеся силы, Пятая солгала: — Конечно, — на последнем слоге ее голос дрогнул, а в глазах защипало. Уже который раз за эти проклятые сутки. Но, кажется, окрыленная Канеко этого не заметила: судорожно выдохнув, она откинулась на жесткую спинку скамьи, что-то чувственно прошептав.***
Десять дней. Десять бесконечных дней лучшие медики и химики бились над созданием антидота к проклятому яду. Цунаде ночами напролет изучала литературу, старые свитки и трактаты, советовалась со специалистами из других деревень. Женщина поставила огромное количество экспериментальных проб, даже старалась задействовать варианты Бьякуго, но Ин. Безрезультатно. Все это время Какаши удерживали в состоянии искусственной комы. По правде говоря, такая мера была нужна только в первые два дня, чтобы дать телу хоть немного восстановиться. Оставшиеся восемь суток Пятая никак не могла решиться разбудить Хатаке, отчаянно надеясь, что справится и подберет противоядие. Но так продолжаться больше не может… Он должен знать.***
Забвение. Он находится в нем уже слишком долго. Даже успел привыкнуть. Здесь ничего нет. Только тьма. Сюда не просачиваются запахи, не пробивается свет. Но вдруг кто-то сильный будто хватает его за грудки и вытягивает из густого мрака. В палате тихо, но Какаши чувствует, как окружающая атмосфера, словно лавина, накрывает его, плотнее придавливая к больничной койке. Он не сразу открывает глаза. Пару минут приходит в себя, прислушиваясь к собственному телу. У изголовья его кровати стоит Цунаде, стеклянными глазами буравя пол. С коротким стоном Хатаке сел, касаясь босыми ногами прохладного кафеля. — Привет, — первой заговорила Пятая. От ее разбитого голоса в душе Какаши заскреблось нехорошее предчувствие. Он хорошо знал Сенджу. Всегда строгая, собранная и уверенная в себе женщина сейчас была словно маленькой, запуганной девочкой. Проигнорировав приветствие, Сын Белого Клыка осторожно спросил: — У Вас странный взгляд. Вы что-то нашли? — он вглядывался в ее бледное лицо, стараясь найти объяснения. Не понимал, что же происходит. Цунаде молчит. Опускает глаза, теребит ткань больничного халата, но молчит. И когда продлевать паузу уже не было никаких сил, Пятая резко выдыхает, сжимает кулаки и почти бесшумно произносит: — Да… Какаши, у тебя в крови яд… Видимо слова давались ей чудовищно тяжело, потому что Цунаде отстранилась, отчего-то быстро заморгав. А он ждет. Открыто смотрит на Хокаге своими удивительными и, всегда такими уверенными, темно-серыми глазами. — Мы не смогли подобрать противоядие… Прости меня, — и она не выдерживает: шумно выдыхает и едва заметно всхлипывает, позволяя единственной слезе скатиться до самого подбородка. Он замирает. Всего мгновение и от немого шока не осталось и следа. Непробиваемая маска надета. — Значит… — он понимающе хмурит брови, отводя взгляд. Цунаде медлит, но, наконец, подводит черту: — Я больше ничего не могу сделать, — опять эта гнетущая тишина. Опять это молчание. Но он не сердится. — Ты умираешь, Какаши. Вот и все. Теперь он знает. — Я скажу Эми, чтобы она … — Нет, — мужчина вновь поворачивается, и Цунаде вздрагивает от холодного взгляда ставших стальными глаз. — Это я буду решать сам. Женщина чувствует, как ее тело начинает бить мелкая дрожь. Чтобы хоть как-то справиться с собой, она подходит к окну и прислоняется горячим лбом к холодному стеклу. — Сколько? — голос мужчины звучит равнодушно. — Две недели.