***
Истошный вопль вырвал Какаши из лап неспокойного сна. Он рывком сел в кровати и судорожно огляделся, но спустя мгновение устало выдохнул. — Эми, — крепко схватил за плечо и ощутимо потряс, заставляя Канеко очнуться. — Эми, проснись… Это сон. Всего лишь сон. «Это» продолжалось непозволительно долго: каждую ночь, стоило только солнцу скрыться за горизонтом, самые изощренные кошмары вместе с садистским переплетением воспоминаний врывались в сознание Эми. Они рвали ее на части, вновь погружая в ад перенесенных мучений. — Что? — она, словно по привычке, нелепо широко распахивает глаза и бездумно глядит перед собой, но, узнав, наконец, Какаши, заметно расслабляется. — Да, сон… А потом отворачивается к стенке и подтягивает к груди коленки, даже не подозревая, насколько уязвимой делает ее эта поза. Каких-то коротких десять-двадцать минут Эми лежит спокойно, силясь вновь уснуть и непременно молясь всем Богам, чтобы кровавые картинки плена оставили ее в покое. Но не выдерживает: выворачивается из крепких рук Какаши и покидает спальню, наивно полагая, что Сын Белого Клыка не замечает ее тревоги. А еще не думает, как тяжело мужчине слышать эти мечущиеся туда-сюда шаги. Этот приглушенно-сдавленный плач из-за закрытой двери, изредка прерываемый вырвавшимися воплями. Какаши ненавидит эти слезы. Ненавидит каждую чертову каплю. Он неустанно поднимается с постели. Непременно находит Эми где-нибудь в глубине квартиры в абсолютной темноте. А потом успокаивает, говорит множество теплых слов, но отчаянно старается придать голосу уверенность и скрыть уставшие нотки. Иногда это даже помогает: девушка послушно кивает и возвращается в кровать, позволяя обрывистому, но пустому сну поглотить себя. Но… Все чаще у Какаши опускаются руки. Все чаще Эми отмахивается от его ободряющих речей, отталкивает горячо-родные ладони и запирается в ванной до самого утра. И никакой бушующий напор воды, что бешено вырывается из открытого до отказа крана, не может заглушить отчаянные рыдания. А утром все словно обнуляется: опять эти рассеянные и задумчивые глаза, завтрак в абсолютной тишине и обязательно резкий хлопок входной двери. Когда Какаши уходит в резиденцию, Эми становится особенно тяжело. Их квартира, что раньше была настоящим пристанищем уюта и тепла, превращается в жестокую ловушку, из которой нет пути во спасение. Но девушка понимает: Какаши не может отказаться от работы, ведь совсем скоро, он примет пост Шестого. Оставшись в одиночестве, Эми не старается придумать для себя занятие. Просто забирается с ногами на узкий диван в гостиной, умещаясь в самом углу, и глухо глядит куда-то перед собой. «Эми, мне очень жаль…» — обреченный тон Цунаде настигает замученный разум в тысячный раз, и вновь оживает убивающий механизм: метания и домыслы, нескончаемый анализ и воспоминания… Эми прокручивает в голове возможные исходы злополучных дней плена и пытается выцепить хоть один шанс на спасение ее нерожденного ребенка. Всегда безуспешно. А когда в голове раздается дикий свист кнута, усеянного множеством стальных крючков, спину будто пронзает обжигающая боль. Она волной пульсирует, убийственной такой волной. А потом рассеивается и забивается под ребра, заставляя забыть сделать вдох. Эми окончательно замыкается в своей цикличной пустоте. Просто не хочет разорвать порочный круг и вынырнуть на поверхность. Какаши всегда старается как можно скорее вернуться домой, потому что отчетливо осознает, как нуждается в нем Канеко. Замирает на пороге и ждет торопливых шагов. Ждет, что его обязательно встретят, совсем как раньше. Но это проклятое «раньше» утекало сквозь пальцы, оставляя после себя лишь гадливый привкус собственной беспомощности. Какаши понимает: он теряет Эми. Эми теряет саму себя. Она идет ко дну, но даже не пытается бороться. Может, Горо был прав в своих жестоких словах? Какаши стискивает челюсти до хруста и выдыхает. Заставляет себя успокоиться и собраться. И это абсолютно правильно, ведь он — сильнее. А еще старше и выносливее. Говорят, что время лечит. Но дни сменялись ночами, недели — месяцами, а дышать становилось все труднее. Просыпаться больнее. А от вида отрешенно-потерянного лица Эми хотелось отчаянно выть. Эта фатальная беспомощность сжирала Какаши изнутри, пока, наконец, он не поймал себя на мысли, что уже и сам летит в пропасть. Только вот помощи ждать неоткуда.***
— Куда ты собралась? — он уже второй раз повторяет вопрос, но никак не может добиться ответа. Что, впрочем, не удивительно: Эми говорит все меньше. И, кажется, чем настойчивее пытается Какаши вытянуть из девушки хоть слово, тем сильнее она замыкается в себе. — Уже слишком поздно. Тишина. Она по прежнему не спеша натягивает колючую кофту и едва заметно вздрагивает, когда натыкается на свое отражение в зеркале. Сводит брови и обрывисто заправляет подол в узкие штаны, а потом решительно выходит в коридор, эгоистично не замечая отчаянные попытки Какаши помешать ей. — Эми! — он разозлен не на шутку. Еще капля и взорвется. И это тоже стало типичным для их «новой» жизни. — Хватит вести себя, как… — Как «кто»? — она перебивает его слишком резко и хлестко оборачивается, практически уткнувшись носом в широкую грудь. Дерзко вздергивает подбородок и бесстрашно встречается взглядом с суровыми темно-серыми глазами напротив. Смотрит испепеляюще. Снизу вверх. — Договаривай, Какаши! — Ты знаешь, который час? — он с трудом подавляет нарастающий гнев и переводит тему, безрезультатно пытается достучаться до ее здравомыслия. — Знаю. Острый ответ заставил Какаши сжать кулаки, а в следующую секунду мужчина с громким гулом захлопнул входную дверь, раздраженно поворачивая ключ и закидывая связку себе в карман: — Ты никуда не пойдешь, — бескомпромиссный ответ, ставящий точку, и мужчина решительно удаляется вглубь квартиры, даже ни разу не обернувшись. — Еще как пойду! — Попробуй. — Какаши! Немедленно отдай мне ключи! — Эми уже вовсю кричит. Сотрясает воздух волнами накатывающей истерики. Он останавливается и замирает. Медленно отсчитывает от одного до десяти и выдыхает. — Если ты так хочешь прогуляться, то подожди немного: я соберусь и мы… — Нет! Я хочу пойти одна! — в который раз грубо перебивает, уже не замечая, как злые слезы катятся по щекам. — Понимаешь? Одна! Я хочу побыть наедине с собой! Что-то ёкнуло во вздымающейся мужской груди и разбилось на миллион осколков. Настолько больно и обреченно, что хочется вывернуть свою плоть наизнанку, лишь бы избавиться от этого проклятого чувства! Но Какаши сильный. Какаши обязательно справится, ведь по другому просто не может быть. Это все — результат чудовищных истязаний, что чудом пережила Эми. Та нестерпимая агония, разом порвавшая нежное девичье сердце в клочья. Пошатнувшая ее разум. «Качели» начались относительно недавно: чересчур быстрая смена настроения и эмоций — вовсе не хороший знак, и Какаши уже твердо решил попросить помощи у Цунаде. Нельзя оставлять ее одну. Она просто заживо сгорит. — Иди спать, — он принял решение и отказываться от своих слов не собирался. Твердые шаги Какаши теряются в темноте коридора, но уже в спальне до чуткого слуха мужчины доносится звук бьющейся посуды: не в чём неповинная чашка, одиноко стоящая на краешке кухонного стола, разлетелась вдребезги от беспомощной ярости Эми Канеко.***
Теплый ночной ветер застенчиво гладил бледные девичьи щёки, иногда зарываясь в гущу пшеничных волос. Каменные лица Хокаге величественно взирали на раскинувшуюся Коноху, словно бессмертные Боги, охраняющие свое детище. На самом верху расположилась длинная смотровая площадка, окруженная низкими поручнями. Крепко вцепившись пальцами в стальные прутья, Эми вглядывалась в черное небо, старательно пересчитывая мерцающие звёзды. Крохотные огоньки призывно дразнили своим холодным светом, будто каждый из них — упущенный шанс изменить прошлое. Хотелось дотронуться до этих искр рукой, ухватиться и прижать к груди. Но это невозможно: слишком далеки от бренной земли космические светила. Недосягаемы для простой смертной Эми. Говорят, что если постоянно о чем-то думать, это обязательно с тобой случится. Мысли материальны — учит мудрость народа. Так вышло и с Эми: не было ни дня, чтобы девушка не боролась за право быть свободной. А самый изощренный и мучительный страх — оказаться в лапах алчного тирана — догнал ее слишком неожиданно и больно. Фатально. Судьба Канеко предрешена на поколения вперед. А всему виной — проклятая кровь, что стремительно бежит по артериям, горячей волной пульсирует в груди. Чёртов клан! Чёртова судьба! Как бы она хотела родиться в другой семье, чтобы никогда не испытывать первобытного ужаса. Не вздрагивать от любого прохожего чужака. Просыпаться по утрам, вдыхать свежий воздух до хруста в легких! «Я люблю тебя, Дитя», — голос родного Хранителя набатом прогремел под сводом черепа, заставив широко распахнуть глаза и сморгнуть накатившие слезы. Нет, она не имеет права говорить так… Эми никогда не откажется от Рю! Но Боги! Почему она не может просто жить?! — Почему?! Почемупочемупочему! — высокий крик утонул в порыве ветра, что пронесся по округе, очертил высокую скулу каменного лика Четвертого Хокаге и растворился средь далеких крыш домов. Ответа не было. Никто ни разу не соизволил объяснить Эми Канеко, за какие грехи она вынуждена расплачиваться собственным счастьем. Ей оставалось только стоять, прибитой суровой реальностью, и задыхаться от невозможности что-то изменить. Истекать этими мыслями и тихо стонать от собственной беспомощности, ведь произошедшее с ней — это только одна доля всего кошмара, предначертанного Всевышним. Все повторится. Снова и снова. Пока однажды ее не убьют. Она бы очень хотела разорвать порочный круг и освободиться. Подушечки пальцев отстранено погладили холодную поверхность стального поручня, а взгляд голубых глаз устремился вниз — к подножию исполинских размеров скалы. Внутри задрожало судорожно и буйно, а потом свернулось узлом и лопнуло, противно медленно стекая по стенкам живота. Сердце трепыхнулось и замерло на мгновение, но тут же забилось вновь — размеренно и спокойно. Да, это правильно. Абсолютно нужно и желанно. Обнаженное женское бедро кольнуло холодом металла, когда Эми перекидывала ноги через ограждение, туда — в пустоту. Ступни уперлись в голый камень, потревожив его и заставив крошиться. Эти песчинки, что всего секунду назад были частью самого важного монумента Конохи, сейчас летели в пропасть. Каждая из них терялась в толще атмосферы, превращаясь в ненужное и забытое всеми «ничто». Совсем, как Эми. Худые ладони сильнее вжимаются в поручни, а руки медленно выпрямляются в локтях, позволяя девичьему телу наклониться вперед — лицом к лицу с вечностью и судьбой. Судьбой? Если за Канеко уже давно все решили, то Эми ничего не остается, кроме как смириться. — Я сдаюсь, — кому она послала свое признание? Кому предназначена эта исповедь? Это не имеет никакого значения, потому что в следующую секунду Эми набирает в легкие побольше прохладного ночного воздуха, который обжигающей волной резонирует в груди, и начинает обратный отсчет. Десять… Измученный взор сконцентрировался на мигающих огнях ночной Конохи, но Эми ничего не видела перед собой, потому что голубые радужки скрыла прочная мутная пленка, сотканная из отчаяния и боли. Девять… Ветер ударил в грудь, словно хотел уберечь от фатальной ошибки, но сила сосущей пустоты в душе необъятна. Восемь… Граница, разделяющая лживое спасение и задыхающийся отголосок рассудка, стерлась, подобно разводам на запотевшем стекле. Семь… Эми почувствовала холодные скользкие пальцы на коже спины. Это смерть подошла непозволительно близко и обняла, как свою старую подругу… Шесть… Пальцы затекли и онемели, норовя в любую секунду соскользнуть с металлического поручня. А сама Эми с тоской осознала, что не может больше ждать: хотелось прервать мучительный отсчет и просто покориться жестокой судьбе. Да, пусть этот зверь из бездны сожрет ее израненную душу. Пять… Ресницы плавно колыхнулись и задрожали. Обледенелые руки разжались, а ночной воздух лизнул вспотевшие ладони… Шаг вперед. Отчаянный крик сердца, а потом — тишина. Эми успела насладиться свободой совсем недолго: вдруг что-то грохнуло сзади, а потом по-звериному сильные пальцы вцепились в нежную кожу локтя и дёрнули назад. Буквально ворохом перетащили через перила и грубо бросили на голую землю, заставив больно удариться сначала коленями, а потом головой так, что из глаз брызнули искры, а из легких выдрало весь кислород. Девушка закашлялась, пытаясь сделать хоть один крошечный вдох, и у нее почти получилось, но… Чудовищно-злая чакра обрушилась сверху, придавливая своей ужасающей, почти мистической, мощью обратно — к шершавой земле, поддернутой колючей каменной крошкой. — Что я сейчас видел, Канеко? — убийственно-тихий голос едва пробился до слуха Эми сквозь густую завесу давления. Она сделала над собой усилие и приподнялась на локтях, открыла глаза и уткнулась взором в чужие ноги, обутые в походные сандалии. — Я повторяю… Что. Я. Сейчас. Видел?! Эми молчала. Уже поняла, кому обязана своим спасением, и от этого знания уж точно хотелось убиться. Очевидно, человеку напротив не понравилось, что его игнорируют, поэтому он присел, шипя сквозь зубы, и грубо схватил девушку за грудки. Встряхнул хорошенько и потащил вверх. — Ты умом тронулась? — ониксовые глаза Саске излучали настоящую ярость. Бездонные черные омуты словно засасывали в свою бездну, вызывая дикий страх. Эми даже показалось, что еще чуть-чуть и Учиха отвесит ей смачную оплеуху. Он все так же стоял: стискивал ворот льняного платья, беспощадно натягивая ткань, будто хотел разорвать его в клочья. Или… боялся отпустить? — Саске, я… — …конченная идиотка, — процедил оскорбление тонкими губами, опалив жаром своего дыхания в миг обледеневшие девичьи щеки. — Пусти меня, — Эми едва касалась носками туфель голой земли и беспомощно хваталась за горячие запястья парня, прятала взгляд, потому что не могла вынести прямого давления столь мощной чакры. Учиха словно очнулся: грубо отпихнул от себя Канеко, отчего девушка потеряла равновесие и шлепнулась на спину. Зашипела сквозь зубы и потерла ушибленную поясницу, а потом неловко дернулась и удивленно уставилась на разодранную коленку, из которой сочилась темная кровь. Саске наблюдал за несчастными потугами девушки какое-то время, а потом цыкнул и устало сказал: — И почему ты такая дура? — Хватит меня оскорблять! — Эми вскочила на ноги и грозно сжала кулаки, будто бросая вызов своему спасителю. И это была ее главная ошибка: в голове у парня словно взорвался целый океан фейерверков, и он решительно шагнул навстречу. Пара неуловимых движений, и он опять сжимает ворот ее платья, больно натягивая и заставляя подняться на цыпочки. Смотрит убийственно холодно. А еще долго и прожигающе. И, наконец, произносит: — Я буду тебя оскорблять столько, сколько захочу, потому что ты этого заслуживаешь! — Эми задохнулась от возмущения и даже забыла, что нужно отвечать. Слова просто застряли в горле. — А если бы я не успел? Что тогда, Эми? Ты подумала о последствиях? Ты подумала о том, что станет с Какаши? И тут Эми будто окатили ледяной горной водой: она ведь, и вправду, ни разу за весь сегодняшний вечер не вспомнила о Какаши. Даже больше — втихаря ускользнула из дома, пока мужчина задерживался в резиденции. Он и не знает, что она натворила… Видимо на ее бледном лице отразились мучительные выводы, потому как Саске немного ослабил звериную хватку и позволил девушке почувствовать твердую землю под ногами. Ониксовые глаза внимательно изучали каждую эмоцию, что излучала Канеко. — Я… — она сглотнула саднящий горло ком и постаралась сконцентрироваться на ответе. Эми казалось, что от ее слов сейчас зависит очень многое. Будто она вся — в суровых руках Учиха Саске. Он вдруг резко отпустил тонкую льняную ткань и отвернулся. Отошел на пару шагов, двигаясь тяжело и шумно, что было вовсе на него не похоже, а потом поднял лицо к черному ночному небу, усыпанному бесчисленными звездами. Это так абсурдно! Саске успел в последнее мгновение! Еще бы чуть-чуть и… Он чувствовал себя странно: никак не мог понять, что именно остервенело грохочет под ребрами. Испуг за жизнь далеко не чужого человека отошел на задний план, оставив после себя колючую смесь из злости и разочарования. Сказать, что Эми поступила плохо, значит ничего не сказать. Самоубийство — один из самых недостойных поступков! Высшее проявление эгоизма и слабости. А факт того, что Канеко опустилась до такого и сдалась, будоражил внутренности, вызывая желание отвесить девчонке пару звонких пощёчин. Возня и шуршание каменной крошки выдернули Саске из водоворота размышлений, и он обернулся корпусом, нашел взглядом остолбеневшую Канеко, что сейчас бездумно хлопала глазами и, кажется, боролась с желанием разрыдаться в голос: — Почему Какаши должен страдать из-за тебя? — неожиданный вопрос пришелся, словно удар кнута по голой коже, заставив Эми судорожно хватать воздух ртом. Но жизненно важный кислород наотрез отказывался наполнять собой легкие, а вместо него грудь будто налилась раскаленным свинцом. — Ты решила уйти из жизни. Отвратительный поступок! Но это твое дело: как именно испоганить свою судьбу. Но Какаши? Скажи мне, Канеко, разве он недостаточно сделал для тебя? Он заслужил всего того кошмара, что ты любезно подаришь ему после своей кончины? Эми понимала: Саске жестоко прав. Она — эгоистка! Пошла на поводу у своего истерзанного сердца и сдалась. А что бы сказал Рю? Она представила себе чистую титаническую ярость Хранителя, и по телу пробежала волна изворотливых мурашек. В животе будто натянули режущую нить, которая норовила порваться в любую секунду. — Ты много не знаешь, Саске, — она выдавила из себя всего несколько слов, потому что на полное объяснение у Эми просто не было сил. Эта обреченная опустошенность и цикличность пустоты вымотали ее до отказа. Выпили всю кровь, расшатали к черту нервы. — А ты, видимо, думаешь, что тяжело только тебе? — Учиха опять прав. Его холодно-осуждающий голос наносил все новые и новые раны, и девушка, наконец, не выдержала: спрятала лицо в обледенелых ладонях и зарыдала в голос. Он не кинулся ее успокаивать. Не в этот раз и никогда после. Подобное вообще ему не свойственно. Но, несмотря ни на что, Саске никогда не узнает, что в эту ночь он спас не только жизнь Эми Канеко, но и вытащил из пропасти. Буквально поставил на ноги и раскрыл глаза. Он позволил ей выплакаться, а потом сухо сказал: — Пошли. Дорога домой показалась Эми крайне короткой, наверное, потому что она ужасно боялась посмотреть Какаши в глаза, после всего, что натворила. Боялась его разочарования и осуждения. И уже у самого подъезда обернулась к Учиха и тихонько попросила: — Саске, пожалуйста, не говори Какаши о… — Ладно. Он перебил Канеко резко и грубо, словно не хотел произносить гадкие слова вслух. Но еще Саске с отстраненным удивлением осознал, что понимает Эми. Все ее чувства, поступки и глупости. От каждого жеста до фатальных ошибок. Ему искренне жаль девушку. Настолько, что хочется скрипеть зубами и сжигать пространство вокруг пламенем Аматерасу. Ее боль пройдет. Рано или поздно — любое, даже самое безумное горе, заканчивается. Саске знает это не понаслышке. Перед самым прощанием он позволил себе дикую странность: остановился непозволительно близко от лица Эми и неспешно прошелся по девичьим чертам лица. От узкого лба к светлым бровям и усталым глазам. Очертил линию исхудавших скул и едва задержался на покусанных губах — чуть дольше, чем положено. И вдруг понял. Саске отпускает Эми. Навсегда. Он уничтожит те опасные чувства, что зародились в его душе из обыкновенной алчности и жажды силы, потому что теперь они — нечто совсем другое. И Саске страшно, в полной абсурдности этого слова. Едва заметная улыбка вырвалась сама собой, а потом парень совершает нелепую глупость: поправляет перекосившийся воротник льняного платья, который так жестоко комкал каких-то полчаса назад и невесомо касается голой ключицы. Украденным прикосновением. Прикосновением, которое больше никогда не случится.***
Время — скоротечно. Оно бежит своим чередом, не обращая внимания на судьбы людей, их чувства и мысли. Инаугурация Шестого Хокаге настигла Какаши чересчур неожиданно: раньше он считал, что примет правление еще не скоро, а все эти бессонные ночи и загруженные дни в резиденции никогда не закончатся. Но огромная толпа людей, что радостно приветствует нового Каге громкими криками и возгласами — чистая правда, открывающая все карты, а непривычно-тяжелое одеяние красно-белого цвета ставит точку и, одновременно, начинает новый отсчет. Какаши не так представлял себе этот судьбоносный день. И нельзя было сказать, что Сын Белого Клыка безумно желал обрести власть. Это скорее вынужденная необходимость, которая преследует Хатаке всю его сложную жизнь. Ведь нерушимый принцип «кто, если не я?» мужчина не потеряет до самой смерти. В животе неприятно дрожит и скручивает внутренности узлом, а в груди словно поселилась птица, которая щекочет ребра невесомыми взмахами крыльев. Это — трепет, подавить который трудно, а Какаши даже пытаться не хочет. Он поднял руку в знак приветствия народа и завел воодушевляющую речь. Ветер подхватывал уверенные слова мужчины и разносил их вглубь толпы, вселяя в души простых горожан восхищение. Темно-серые глаза метались по толпе, внимательно вглядываясь. Он хотел увидеть одно единственное лицо, по-настоящему важное и родное. И нашел: в гуще людей стояла она — напористый ветер взлохматил светлую макушку, отвел в сторону длинную прядь, обнажая бледный лоб. Именно в этот самый момент Эми поняла — Какаши пронзительно смотрит ей в душу. И во взгляде этом нет ничего кроме ополоумевшей нежности и дикой надежды на лучшее, будто мужчина просил ее: Пожалуйста, пусть у нас все будет хорошо. Давай начнем сначала. Мы справимся — я обещаю. И она не смогла не согласиться: впервые за такие бесконечные месяцы широко улыбнулась самой искренней и честной улыбкой, на которую была способна. Эми заметила, как вскинулись брови Какаши — удивился. Просто не ожидал такого ответа. Отвык видеть ее счастливой. Но видят Боги — это разожгло в нем пожарище. А толпа вновь взревела, но на этот раз Сын Белого Клыка вздохнул с облегчением. Все же сегодня именно тот день. Особенно важный и долгожданный. Эми был непривычен новый статус Какаши, а точнее — его круглосуточное отсутствие дома. Сначала она вполне сносно справлялась. Пыталась выглядеть счастливой. Пыталась улыбаться и не замечала, насколько фальшиво и вымученно это выглядит. Выдавливала из себя длинные монологи, которые являлись несвязной чепухой. Все чаще отвечала невпопад, а порой и вовсе пропускала мимо ушей слова Какаши. А его будто сломали. Он только-только внушил себе, что отныне проблемы начнут исчезать, а на смену им придет такое желанное умиротворение. Но каждый потухший взгляд Эми, ее ночной вскрик от жуткого сна, вновь начавшиеся истерики и нескончаемый поток слез — все это будто забивало очередной гвоздь в крышку его личного гроба. Какаши понял, что опасно балансирует на краю. Силы почти на исходе — он больше не может вытягивать Эми к свету. И горькое осознание больно било дробью в грудь. Может быть, сработал первобытный инстинкт самосохранения — помощь пришла оттуда, откуда не ждешь. Если это, конечно, действительно помощь. А точнее — простое утешение и отдушина. Корыстная возможность забыться хотя бы на время и спрятаться от удушающих проблем. Да, усердная работа Хокаге пришлась как нельзя кстати. Какаши дневал и ночевал в резиденции. С остервенелым усердием разгребал документы и решал политические вопросы, заботился о личных интересах Конохи. И не важно, что именно он рассматривал: договор поставки строительного материала из Страны Металла или необходимость установки общественных туалетов в деревне. Хатаке брался абсолютно за все, потому что только так мог отвлечься. Но с каждой ночью, проведенной в резиденции, наступало время возвращения домой, где потихоньку угасала Эми. И ни ирьенины во главе с Цунаде, ни разговоры по душам не имели никакого эффекта. А потом Какаши понял: чем дольше Эми находится в одиночестве, тем хуже ей становится. Поразмыслив пару дней, как именно можно совместить работу и личную проблему, мужчина принял решение — убедил Канеко, что ему жизненно необходима ее помощь в резиденции. Конечно, он врал. Но так во всяком случае Эми будет на виду круглосуточно. Она никак не отреагировала. Лишь равнодушно кивнула и уточнила, что именно от нее требовалось. А потом собралась за каких-то пятнадцать минут и объявила о своей готовности. В этот раз они особенно долго задержались: прибывший доверитель Страны Тумана был крайне разговорчив, но лишь половина его слов относилась к делу. Когда, наконец, настырного шиноби удалось выпроводить, Какаши устало поднялся с кресла и размял затекшую спину. Глаза отчаянно слипались. Ужасно хотелось принять теплый душ и глухо уснуть. Выйдя из своего кабинета и пройдя пару метров по коридору, мужчина распахнул дверь в небольшое помещение, которое сам лично выделил Эми для ее «работы». Он вообще думал, что девушка воспротивится выполнять такие нелепые задания, как бездумное переписывание личных дел ниндзя, подшивку потрепанных папок и рассмотрение бытовых жалоб горожан. Но, к великому удивлению Какаши, Канеко ни разу не возразила. Когда он застыл на пороге, устало прислонившись спиной к дверному косяку, Эми даже не подняла головы от текста какого-то документа. Ее пальцы крепко держали ручку, а на бумаге проявлялись убористые иероглифы. — Ты закончила? — подал голос, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию. И добился своего — Эми отрицательно покачала головой. — Продолжишь завтра. Пошли домой. — Нет, — краткий ответ и вновь молчание. — Почему? — Я хочу закончить. Мужчина вздохнул и потер затылок, взлохматив серебристые волосы. — Сколько тебе нужно еще времени? — Много. — Эми, — в спокойном низком голосе Какаши зажглись искры нарастающей злости, и ему потребовалось все мужество, чтобы не спровоцировать очередную ссору. — Не говори так со мной, пожалуйста. — Если ты устал, то иди домой. Я сегодня останусь, — кажется она упрямо не замечала, что почти безграничное терпение мужчины понемногу давало трещину. — Нет, ты не будешь ночевать здесь одна. — Почему это? — Эми, наконец, оторвалась от листа бумаги и с вызовом встретилась взглядом с темно-серыми глазами напротив. Сдаваться она не собиралась. — Я не хочу, чтобы ты находилась в одиночестве. — Я тоже много чего не хочу… — Эми! — Послушай, Какаши! Я уже устала от твоего постоянного надзора! Ты буквально преследуешь меня. Куда бы я не пошла, что бы не сделала — ты упрямо следуешь за мной, — она резко поднялась со стула и вышла из-за стола, подошла ближе, скрестив руки на груди. Девичий голос звенел от возмущения, а голубые глаза потемнели, подобно разбушевавшемуся океану. — В твоем состоянии тебе нужно общество близкого человека, Эми, — тщательно сдерживаемая злость плескалась у самого края, но Какаши пока еще держался. Смотрел на взвинченную девушку сверху вниз и молился всем Богам, чтобы этот кошмар поскорее закончился. — В каком еще состоянии?! Со мной все нормально, понимаешь? Нор-маль-но! Точка! Она была похожа на загнанного в угол зверя, грудь которого украшает смертельная рана. Эми стоит перед Какаши, такая задыхающаяся и потерянная. А еще до абсурда запутавшаяся и уставшая, что он понимает, ее крик — от бессилия. Ей просто больше не на кого срывать свою злость. У Эми есть только он. Только Какаши. Именно поэтому, мужчина отодвигает свою гордость подальше и подходит вплотную. Нежно обнимает за плечи, гладит по голове, спускается ладонями ниже — к напряженной узкой спине. — Успокойся. Все будет хорошо. Я знаю, как тяжело тебе сейчас, но поверь мне, Эми, прошу тебя: мне тоже непросто. Цунаде сказала, что существует вероятность… — он запнулся. Язык не поворачивался озвучить болезненные мысли. — Ребёнок… У нас еще может все получиться. Она вздрогнула всем телом, а потом резко вырвалась из сильных мужских рук, для верности крепко толкнув Какаши в грудь — подальше от себя. Кабинет взорвался ее ополоумевшим криком: — А может я больше не хочу иметь детей?! Никогда! Слова, сказанные в порыве гнева, ударили больнее любого, даже самого сильного шиноби. Какаши так и застыл: оглушенный и шокированный, а внутри вдруг что-то разбилось. И от этого «что-то» осталось лишь фатально-опустошающее чувство собственной никчемности и ненужности. Все окончательно уничтожено. Выжжено и растоптано. Выходит, Горо был прав? Наверное, в ту кровавую ночь проиграл именно Сын Белого Клыка, а вовсе не предводитель организации «Черный Дым». Какаши не мог вздохнуть: в легкие будто насыпали раскрошенного стекла. А вот Эми дышала часто и глубоко, а еще буравила его безумным взглядом и ждала ответа. Конечно, Какаши мог бы многое ей сказать. Но не стал. Не посчитал нужным. Потому что теперь — все уже кончено. — Пойдем домой, — тихий шепот из-под маски и удаляющиеся шаги в коридоре. *** Тонкая щиколотка свисала с кровати, а холодный предрассветный воздух беззастенчиво касался нежной кожи, постепенно скользя выше к колену, забирался под одеяло и облизывал бедро. Эми не поняла, что ее разбудило. То ли навязчивая прохлада, то ли гнетущее присутствие кого-то очень печального. Открыла глаза и сонно огляделась, а обнаружив рядом с собой пустую подушку, слегка вздрогнула. Копошась и издавая слишком много шума, села в постели и уперлась взглядом в открытый настежь балкон, на самом пороге которого сидел Какаши. Широкие плечи с выступающими мускулами, что вздымались под светлой кожей, поникли. Всегда сильного и собранного мужчину не узнать: сгорбившись и будто постарев на добрый десяток лет, он беззвучно сидел, низко опустив голову и подперев подбородок руками, сцепленными в замок. Густые серебряные волосы торчали во все стороны, а самые длинные пряди ниспадали на лоб, отбрасывали тень на прикрытые глаза. Сентябрь неумолимо приближался, но это не приносило грусти. Просто чаша терпения переполнилась до отказа, не в силах больше принять ни капли. Два человека в целом мире. Да только один из них давно сдался и сейчас с завидным усердием топил другого. И у него почти получилось! Ведь не просто так Какаши не спит какую ночь подряд, продолжая одиноко сидеть на пороге балкона. Мерзнуть под порывами холодного воздуха, не потрудившись укрыться одеялом. Эми так же шумно поднялась на ноги и, пройдя пару шагов, остановилась. Всматривалась в сгорбленную спину любимого человека и не верила, что это именно она сотворила такое с ним. С глаз будто слетела пелена. «Почему Какаши должен страдать из-за тебя?» «А ты, видимо, думаешь, что тяжело только тебе?» Что стало с ее сердцем? Когда она успела превратиться в бесчувственное чудовище?! Эгоизм и упрямая слепота, абсолютная черствость и жестокость к близким — это все — новые спутники Эми. И ей страшно и горько! А еще стыдно и больно. Больно за Какаши, ведь это именно он полностью изменил ее жизнь. Окружил заботой и доказал, что любовь существует. И чем она ему отплатила? Да, Эми потеряла себя. Испытания, что так неожиданно навалились сверху, растоптали и выжгли дотла, но, несмотря ни на что, Какаши самоотверженно тянул ее к свету, вытаскивал из пропасти и не позволял разбиться. Наплевав на себя, задвинув гордость и собственные чувства в самый дальний ящик. Какаши ничего не требовал взамен. И в миллионный раз приносил себя в жертву. Да только Эми не оценила его усердия. С каждой своей выходкой нанося все новые и новые раны. «А может я больше не хочу иметь детей?! Никогда!» Как она посмела кинуть Какаши в лицо такие ужасные слова? Эми знает — неосторожная фраза стала той фатальной гранью, переступив которую, Какаши может уже не вернуться. И это именно она виновата во всем! Ведь собственными руками жестоко подписала приговор человеку, меньше всего заслуживающему подобного. Эми почувствовала, что ее легкие вытащили из груди и бросили на пол, топча ногами. В глазах защипало, а щеки лизнуло жаром. Она не выдержала: осторожно подошла ближе и присела рядом с мужчиной, нежно положив голову ему на плечо. Он не вздрогнул и не обернулся. Вообще никак не отреагировал. И это вдвойне больно, ведь Какаши заметил пробуждение Эми еще в самом начале. Она понимала, что он имеет полное право вести себя с ней жестоко. Но отчего-то Сын Белого Клыка не пользуется своей привилегией. Может, он банально выше этого? Или просто любит Эми до глубины израненной души? Она знает ответ. Именно поэтому позволяет соленым слезам скатиться по щекам. Горькие капли тонкими дорожками бежали по бледной коже вниз — к подбородку, а потом касались поникшего плеча мужчины, впитываясь и исчезая. Окропляя и его тоже. В который раз. — Прости меня, — прошептала Эми на выдохе. Крепко зажмурилась и напряглась всем телом. — Умоляю, Какаши, прости. Он молчал. Только поднял голову и устремил взор к небосводу, которого уже коснулись малиновые краски скорого рассвета. Какаши был горячим, будто внутри у него — само сосредоточение ада. А глаза — такие дождливые и уставшие. Невыносимо потерянные и пустые. Даже морщинка меж светлых бровей будто сделалась глубже и ярче. Через что тебе пришлось пройти по моей вине, Какаши? Эми рвано выдохнула, потерлась щекой о плечо мужчины. Поежилась от холода раннего утра и скользнула ладонью по внутренней стороне сильной руки, восхищаясь ее жаром, сплела свои пальцы с шершавыми пальцами Какаши. Как маленькие дети держатся за своих отцов, подсознательно требуя защиты, так же держалась и она. — Я причинила тебе столько боли, — ее голос звучал приглушенно, теряясь где-то в районе горячей мужской шеи. — Ты не заслужил всего этого. Я пойму тебя, если ты уйдешь. Окончание фразы вышло скомканным и рваным — Эми тяжело произносить такие вещи, но тягаться со своей совестью выше ее сил. — Я уже просил тебя, чтобы подобных разговоров не было, — Какаши, наконец, ответил. Очень хрипло и низко, будто его глотку сжимали удавкой. — Да, но… — она вжалась в него сильнее, впившись ребрами в крепкое плечо, заставив почувствовать остервенелое биение собственного сердца. — Я убиваю тебя, Какаши. Медленно и неотвратимо. Мы оба понимаем это. — Ты ошибаешься. Просто я слаб. Это я не в состоянии помочь тебе справиться. По сути все, что произошло с тобой — моя вина. — Не говори так! — Эми дотронулась до колючей щеки мужчины и развернула его лицо, заставив смотреть себе в глаза. — Никто не виноват в случившемся. Кровь моего клана — это моя карма. — Я взял на себя ответственность за тебя и не справился, — дождливые радужки мерцали яркими всполохами, ловя отражение красных бликов неба. — Это не так, — она нежно коснулась губами его скулы и задержала дыхание. Дрожа от восхитительного запаха, что излучает его тело. Господи, и как она не замечала этого аромата на протяжении проклятых месяцев? — Я еще жива только благодаря тебе. — Эми… — Не спорь! Пожалуйста, Какаши… Прости меня за все. — Я и не обижался, — он все же улыбнулся. Такой осторожно-нежной улыбкой, будто боялся спугнуть подкравшееся и долгожданное умиротворение. А потом, наконец, ответил: откинулся назад и потянул замерзшую Эми, позволил ей удобно устроиться на своих коленях. Обхватил тонкую талию и сжал ледяные девичьи ступни горячей рукой, согревая, вызывая вспышку сочного румянца на бледных щеках. Выдохнул в светлую макушку. — Хочу, чтобы все было как раньше. — Нет, Какаши. Уже ничего не будет «как раньше», — от ее слов больно ухнуло где-то в районе живота. Он напрягся и ждал продолжения. — Но… Это не значит, что мы не можем быть счастливы. С плеч будто спала тяжеленная ноша, и Какаши с уверенностью вдохнул свежий утренний воздух. Почувствовал ледяные пальчики на своем лице и судорожный шепот Эми: — Я люблю тебя. Честно-честно! Он уверенно поднялся на ноги, совсем не ощущая вес девичьего тела. А когда промерзшие простыни опалили его разгоряченную кожу, едва сдержал мощный стон. Провел рукой по стройному бедру Эми и нескромно проник под короткую ночнушку — к животу. Вторгся в горячий, раскаленный, дышащий прямо в сердце рот, наполняющий отчаянной, долгожданной дрожью по всему телу. И чуть не обезумел, когда острые ногти впились в кожу его спины. Решил не оставаться в долгу и прикусил кожу шеи там, где остервенело билась трепещущая венка, сорвал с распухших губ надрывный стон и тут же утопил его в диком поцелуе. Им казалось, что они не виделись очень долго, а сейчас, наконец, встретились и решили отдаться накопившимся чувствам. — Я скучал, — выдохнул ей в рот, а она наслаждалась его вкусом и млела под натиском родных, опасно-сильных рук. Эми знала: ладони, испещренные шрамами, забрали тысячи жизней. Знала, что Какаши может быть беспощадным. Абсолютно равнодушным карателем и вершителем судеб. Но только с ней он превращается в любящего и нежного мужчину, неспособного причинить и крупицу боли. В этом и весь он — как ласковый, но лютый зверь, готовый на все ради их счастья. И каждый из них больно убедился: они не достойны друг друга. Но какая, к черту, разница? Слова, как выстрелы. Оставляют кровоточащие дырки в груди обоих. Но они, подобно последним мазохистам, вновь и вновь окунаются в зыбучий омут, потому что знают — только там они вместе. Мешающая одежда полетела на пол, и от контраста мягкой девичьей кожи и крепких мужских мускул сперло дыхание. Тела пылали искрами, а Какаши никак не мог понять, почему его так кроет, ведь Эми не цунами вовсе. Она — гораздо больше.***
Какаши лениво потянулся в постели и подавил зевок. Сегодня он не пошел в резиденцию — нагло выбил себе выходной. К черту все! Ему просто необходим отдых. А теперь, когда у них с Эми все понемногу налаживалось, покидать уютный дом вообще не хотелось. Шлепая босыми ногами по деревянному полу, мужчина отправился на кухню, по пути соображая, что бы такого вкусного съесть в качестве позднего завтрака. Эми еще пару часов назад упорхнула в неизвестном направлении, клятвенно заверив, что хочет купить какую-то особенную муку для блинов. Конечно, Какаши сразу раскусил ложь, но допрашивать с пристрастием не стал. Слишком горели глаза девушки, будто она давно к чему-то готовилась. Потягивая горячий кофе, Хатаке сконфуженно жевал зачерствевшую печеньку. Холодильник оказался абсолютно пустым! Ну ничего, они обязательно выберутся в магазин. Как раз прогуляются и насладятся последними теплыми деньками. Замок характерно щелкнул, входная дверь медленно приоткрылась, и на пороге появилась улыбающаяся Эми. Голубые глаза встретились с недоуменными темно-серыми, а в следующую секунду Какаши подавился напитком. — Эми? — мужчина поднялся со стула и подошел к девушке. Удивлению его не было предела! Всегда длиннющие золотистые волосы сейчас едва касались плеч. — Я… В общем, я решила, что небольшие изменения во внешности помогут мне, — она потупила взгляд, откровенно расстроившись от неоднозначной реакции Какаши. — Не нравится, да? — Тебе очень идет, — он улыбнулся по-доброму, а потом пропустил короткие пряди сквозь пальцы. — Правда? — Разумеется. Но почему так радикально? — Я… хочу оставить все позади. Краткий ответ, но в этих словах было больше смысла, чем в нескончаемом монологе. Эми, и вправду, оставила боль и горе, старалась жить каждым днем и радоваться. Постепенно, шаг за шагом, преображаясь все больше. Вновь обретая себя. Какаши не мог равнодушно смотреть на эти изменения. Он тоже — по-своему молчаливо — выкарабкивался к свету. И очередной их рывок являлся результатом совместных усилий. В тот же день Эми нашла забытую в шкафу банку с лечебной мазью Цунаде, уверенно скинула с себя домашнее платье и уставилась в зеркало. Несколько мгновений потребовалось, прежде чем девушка тихонько попросила: — Помоги мне, пожалуйста. Сын Белого Клыка все понял без слов. Набирал пальцами терпко пахнущую субстанцию и осторожно смазывал уродливые рубцы, испещряющие узкую девичью спину вдоль и поперек. Скользил от шрама к шраму и в сотый раз злился на себя. Вычерчивал каждый выступающий позвонок, гладил острые лопатки и клятвенно обещал себе, что сегодня обязательно пойдет в магазин и купит столько еды, сколько сможет унести. А потом будет кормить Эми с остервенелым упорством. И все равно, что она будет возражать. Если потребуется, Какаши применит силу. За рутиной трудовых будней Какаши и не заметил, как почти пролетела осень. Первый снег лег вчера ночью, вынуждая вытащить теплое пальто. А до возвращения Тамоцу оставалось не так много времени. С каждым днем нетерпение Эми становилось все более явным. Она постоянно упоминала Хранителя в разговорах и с энтузиазмом делилась забавными историями из прошлого. Совместная жизнь налаживалась, и Какаши не мог не радоваться этому. В кабинете Хокаге стояла тишина. В обеденный перерыв шиноби разбредались кто куда, оставляя резиденцию практически необитаемой. Откинувшись на спинку кресла, Шестой посмотрел на часы: с минуты на минуту должен вернуться Паккун. Нинкен, конечно, не обрадовался просьбе Какаши вернуться за забытым сегодня утром обедом. Для приличия поворчал, что вообще-то собаки-ниндзя в первую очередь воины. Скрежет стекла и резко распахнувшееся окно оповестили Хокаге о прибытии пса, а раздавшееся следом недовольное фырканье заставило улыбнуться. — Холодно, Какаши! Ты понимаешь? Чертовски холодно! — Паккун нагло запрыгнул на письменный стол Шестого, будто бы случайно испачкав пару бумаг грязными лапами. — Давай договоримся о том, что я больше не буду расплачиваться из-за твоей забывчивости. Держи свой обед! Пес с тихим хлопком водрузил на гладкую деревянную поверхность внушительный сверток и важно задрал нос. — Спасибо, — Какаши выставил руки перед собой в примирительном жесте. — Обещаю больше не тревожить тебя по таким пустякам. — Пустякам! Именно так, Какаши, — нинкен спрыгнул на пол и уже собирался исчезнуть, но потом остановился и пробубнил. — Там есть еще кое-что. Эми просила передать тебе. Говорит — это важно. И прежде чем Хатаке успел попрощаться, Паккун исчез, оставив после себя лишь крошечное облачко. Задумчиво повертев сверток, мужчина развязал узел и извлек оттуда две коробочки: одну прозрачную с данго, а другую из плотного картона белого цвета. Не имея ни малейшего понятия, что может находиться внутри, Какаши пожал плечами и снял крышку. Остолбенел. Смотрел на содержимое добрый десяток секунд и не понимал, что все это время не дышит. На дне маленькой коробочки лежала обыкновенная соска-пустышка, а с боку — сложенная пополам бумажка. Онемевшими пальцами, мужчина развернул послание и прочел всего два слова, написанные убористым и нестройным почерком Эми: Поздравляю нас! В голове сделалось как-то пусто, но спустя всего мгновение в груди все взорвалось от сумасшедшей армады чувств. Какаши повторил про себя краткий текст записки не меньше семи раз, и даже не заметил, что до сих пор сжимает в подрагивающей руке соску. В этот особенно важный для Шестого Хокаге момент ему потребуется не один час, чтобы прийти в себя. Когда, наконец, эмоции поутихнут, он расслабленно откинется на спинку любимого кресла и отвернется к заснеженному окну. Будет скользить взглядом по выбеленной Конохе, будучи полностью погруженный в приятные размышления. Даст себе тысячу обещаний и клятв, каждое из которых в будущем обязательно выполнит. И как бы невзначай сунет соску-пустышку в глубокий карман формы. А расстаться с ничего не значащим предметом не сумеет долгие годы.