***
Когда стрелки указали на второй час ночи, Какаши, наконец, откинулся на подушки, приятно пахнущие свежей лавандой, и устало потянулся. Работа Хокаге хоть и была тяжелой, но со временем мужчина привык. Правильное распределение сил и дисциплина — и Шестой сумел выстроить трудовой процесс таким образом, чтобы как можно реже возвращаться домой за полночь. Однако сегодняшний день стал неприятным исключением. А всему виной участившиеся вспышки нападений на мирные деревушки в Стране Огня. Тщательно анализируя каждый отчет, Какаши пришел к неутешительному выводу: почерк, безжалостная жестокость и еще куча деталей указывали на причастность злополучной организации «Черный Дым». Черт! Хатаке уже два года скрывал от Эми, что группировка, повинная в ее мучениях и смерти их ребенка, активировалась и набиралась сил. Та ночь, когда Какаши своими руками убил организатора по имени Горо, вовсе не предзнаменовала крах организации, которая насчитывает по нынешним данным не меньше пяти гарнизонов. Нетрудно догадаться, что после смерти предводителя, кто-то, обладающий определенными навыками и сумевший вовремя подсуетиться, возьмет бразды правления в свои руки. Какаши знал, что кошмар не закончится. Это был лишь вопрос времени. Теперь, когда у Черного Дыма новый лидер, неизвестно, что именно ждет мир шиноби. — О чем ты думаешь? — нежный девичий голос раздался неожиданно. — Что-то случилось? — Нет, просто устал, — он хотел прижать Эми к груди, но она выставила вперед ладони, не оставляя ему и шанса. — Ты врешь, — смотрела долго и внимательно. А потом разгладила пальчиком глубокую морщину меж светлых бровей Какаши, которая становилась все ярче с каждым годом. — Если ты хмуришься, значит, размышляешь о чем-то нехорошем. — Тебе кажется. Не стоит волноваться по пустякам. Тем более в твоем положении. Всегда горячая мужская ладонь любовно легла на уже ставший заметным живот. Да, Эми носила второго ребенка. В этот раз все было немного иначе. Одним прекрасным утром, девушка проснулась от того, что кто-то из соседей жарил рыбу. Настойчивый запах проник в спальню и навалился на Эми мерзким смрадом, заставив глубоко и часто дышать. А когда, завтракая, она отправила в рот кусочек яичницы, к горлу неожиданно подкатила тошнота, вынудив Эми судорожно убежать в ванную комнату. Вернувшись на кухню, она встретилась с удивленно-ожидающими глазами Какаши. Нервно села за стол, помолчала, собралась с силами и, наконец, сказала: — Сакумо, у тебя скоро появится брат или сестра. Шестой от неожиданности уронил вилку, а ребенок вскочил с места и принялся целовать маму, старательно убеждая, что будет самым лучшим старшим братом. Пройдут года, и Сакумо Хатаке тысячу раз докажет, что слова, сказанные обычным утром ранней весны, сущая правда. А тех, кто вынудит «доказывать», жестоко покарает.***
По дороге, устеленной вычищенной каменной плиткой, с детским визгом пронеслась малышня. Сакумо проводил осуждающим взглядом шумную компанию и процедил сквозь зубы: — Ребячество. — Ты что-то сказал? — Эми отвлеклась от поедания мороженого и удивленно моргнула. — Нет, ничего. Знаешь, мам, я согласен с папой: если ты будешь есть так много холодного, то заболеешь. — Глупости. Ты уверен, что не хочешь? — Не люблю сладкое, — мальчик подпрыгнул и сорвал с дерева крупный зеленый листочек, сжал его в кулаке и выбросил. Светлые брови нахмурены, а взгляд серьезный, как никогда. — Ты сегодня не в настроении? Что-то случилось? — спросила Эми, мягко присаживаясь на нагретую солнцем лавочку. Погода стояла просто изумительная: бархатный воздух позднего лета приятно касался кожи, терялся в складках одежды и доносил армаду сладостных запахов полевых цветов. Наверное, именно поэтому девушка вытащила сына на прогулку в парке, прикрывшись обещанием, что они обязательно зайдут в резиденцию и навестят Какаши. — Он рычит сильнее. Этот гул в голове скоро сведет меня с ума! Что ему нужно от меня?! — Сакумо раздосадовано топнул ногой и зарылся пальцами в серебряные волосы. — Никак не пойму! — Успокойся. Попробуй поговорить с ним, — она протянула сыну руку, приглашая сесть рядом, но он упрямо отвернулся и уставился на огромную стену, что являлась границей Конохи. И как только они умудрились забрести так далеко? — Мам, братик скоро появится? — Эми не понравилось, что Сакумо проигнорировал ее совет, но возмущаться не стала. Ей вообще иногда казалось, что ее старший сын еще более взрослый, чем она. Слишком много смысла и ума плескалось в темно-серых радужках, а слова, будто невзначай брошенные мальчиком, слишком мудрые и проницательные. — Еще четыре месяца и ты, наконец, увидишь его, — узкая женская ладонь рефлекторно легла на живот и очертила полукруг. Неделю назад, Цунаде преподнесла Эми и Какаши новость о том, что у них родится еще один сын. Кажется, словно они еще вчера стояли в кабинете главного медика Страны Огня и узнавали о Сакумо, хотя прошло уже больше пяти лет. Да, время скоротечно. Девушка улыбнулась своим воспоминаниям и сладко потянулась на солнышке, а в голове пульсировала лишь одна по-настоящему яркая картинка: опешившие, но бессовестно-счастливые глаза Какаши, только что узнавшего, что он во второй раз станет отцом. — А почему ты спросил, сынок? Сакумо не сразу ответил. Поковырял носком сандалий стык каменных плиток и ребячески шаркнул ногой. Ему казалось, что он упускает что-то очень важное. Оно будто крутится на поверхности, но стоит только приблизиться, сразу ускользает. Сын Шестого злился на самого себя. Злился на существо, что упрямо набивалось в его Хранители. И ужасно переживал за маму и еще не родившегося младшего брата. И только отец мог понять его: в памяти накрепко отпечатались руки папы — самые сильные руки на свете! — гладящие его жесткие волосы и дарящие такое горячее тепло, что все волнения разом растворяются. Но последние несколько дней отец занят в резиденции. Он приходит поздно ночью и почти сразу ложится спать. Сакумо не злился на Какаши. Слишком умный и рассудительный для ребенка, он все прекрасно понимал и безумно гордился отцом. А пост Хокаге считал абсолютной ответственностью, предать которую не представляется возможным. — Я тут подумал, когда братик подрастет, к нему тоже придет Хранитель? — получив утвердительный кивок в ответ, мальчик нахмурился еще больше, а потом продолжил. — Мам, а что, если и он будет мучиться? Ну… этот рёв в голове! Я не хочу, чтобы братик прошел через это. Эми поднялась со скамьи и осторожно-медленно присела на корточки перед сыном, стараясь заглянуть в его печальные глаза. Коснулась белой детской щечки и поправила свисающую на лоб прядь волос. — Не стоит думать о плохом. Сакумо, Хранители бывают разные… Не всем так везет, как мне с Рю. Но в одном я уверенна точно: если ты справился, то и твой брат сможет. — Нет! — мальчик дернулся в сторону и гневно сжал кулаки. — Я — это я! Даже если мне будет трудно — это ничего страшного. Я вытерплю все, но братик… — Почему ты считаешь, что он не сможет? — Я не считаю, а знаю, мам. — Почему, Сакумо? — Просто. Знаю, — мальчик замолчал, прекращая этот сложный разговор. И шутка ли или, может быть, мифическое совпадение, но предвидение старшего сына Шестого окажется горькой истиной. А забота о младшем брате станет его кредо на всю оставшуюся жизнь. Эми хотела сказать что-то еще, но не успела: в кустах мелькнула тень, а потом воздух пронзил высокий свист металла. Кунай, мастерски брошенный неизвестным, устремился точно в ребенка. Повинуясь древним материнским инстинктам, девушка отпихнула от себя сына, а через мгновение почувствовала острую боль в правом плече и липко-горячую влагу. — Мама! — Сакумо вскочил с пыльной плитки и схватил мать за руку, с ужасом наблюдая, как из глубокого пореза сочится яркая кровь, пропитывающая легкое летнее платье. Обернулся и увидел, что кунай прошил воздух и врезался в камень мостовой. «Что еще за черт?! Нападение на Коноху?» — в голове проревел Рю, едва не оглушив и без того шокированную Эми. Она, почти не разбирая слов Хранителя, судорожно скользила взглядом по округе, пытаясь разглядеть нападавших. Долго стараться не пришлось: из темноты густого леса, что благодаря заботе жителей деревни превратился в ухоженный парк, вышло трое мужчин. Темные одежды и полное боевое снаряжение. Отчаянный вопль сердца и бешеный стук в груди. Кошмар вернулся? Вновь? Свист кнута и жар Преисподней будто вновь опалили кожу спины, испещренную уродливыми шрамами. Тьма засасывала в воронку. Крик Сакумо у самого уха и пустые попытки привести мать в чувства. И вот мальчик принимает решение: набирает в легкие побольше воздуха и умело вырывает кунай из земли. Встает в боевую позу, закрывая Эми спиной, и дерзко бросает вызов врагам. Это… кровь? Нас сейчас просто убьют?.. И единственным, что смогло вернуть Эми здравый смысл, был увесистый пинок малыша. Она схватилась за живот и тихо попросила у младшего сына прощение. — Стиль Льда: Возмездие Севера! — ее гневный вскрик порвал воздух в клочья, а из земли появились ледяные пики, несокрушимой волной атаковавшие противников. Кажется, они не ожидали, что беременная женщина сможет дать отпор: замешкались на мгновение, а Эми только это и нужно было. Схватив сына за руку, она понеслась по дороге вверх туда, где по ее предположениям должны находиться люди. Она никогда в жизни так не бежала, а еще никогда не молилась столь отчаянно. Пожалуйста, защити моих детей! Защити их! Слышишь?! Эми не услышала шагов за спиной. Даже дуновения ветра не почувствовала. Мощный толчок в бок, и ноги потеряли связь с землей: она сдавленно вскрикнула и вспахала землю телом, успев в последнюю секунду сжаться, чтобы защитить живот. В глазах потемнело и опасно задрожало, гневное усилие воли, и девушка запретила себе отключаться. Услышала испуганный голос сына и какую-то возню позади, а когда нашла в себе силы подняться, чуть не обезумела от страха: гигантская стена, ограждающая Коноху, надорвана у самого основания. И в образовавшуюся дыру стремительно просочились трое нукенинов, унося с собой Сакумо. «Эми! Не смей! Немедленно ступай к Какаши!» — разъяренный голос Рю больно бил по черепной коробке, а Эми ощутила, что и сама начинает звереть. Да, эта чистейшая злоба растекалась в груди, забивалась под кожу крючьями, и рождала лишь одно желание: поскорее вернуть сына и наказать преступников! И ни капли жалости и сострадания не было в потемневших голубых глазах. Только решительность и жажда действовать. «Ты слышишь меня?! Разворачивайся!» — Тамоцу не умолкал даже, когда девушка устремилась к импровизированному проходу. — «Дозорные уже наверняка прознали о вторжении: защитный барьер нарушил свою целостность. Я уверен, Какаши уже идет сюда!» «Я не брошу своего сына! Что бы ты не говорил, Рю. Нет!» — она заскрипела зубами от боли, что жгучей волной прошлась по животу, но сбавлять шага не стала. «Если ты будешь использовать мою чакру, это может навредить твоему не рожденному ребенку. Ты хоть понимаешь это?» — последняя попытка достучаться до сознания обезумевшей от горя матери, но и это бесполезно. «Ты предлагаешь мне выбрать одного из моих детей, а другого бросить?» — зашипела, подобно самой настоящей змее, и уверенно переступила границу Конохи, теряясь за первым же старым деревом. «Вовсе нет. Я пытаюсь помочь тебе!» «Мне не нужна такая помощь! Если ты в данной ситуации не можешь больше ничего сделать, тогда просто помолчи!» — дерзкий и грубый ответ заставил Тамоцу подавить гадкую волну гнева. Еще ни разу Эми не говорила так с ним. Что-то изменилось в ней за два года его отсутствия, будто жестокая тьма поселилась в нежном девичьем сердце. Сакумо разлепил тяжелые веки и со стыдом осознал, что все-таки отключился. Утробный рык вырвался из груди, и мальчик со всей силы пнул похитителя, что уносил его из родной деревни, будто обыкновенный мешок с картошкой. — Пусти! — сжал кулаки и забарабанил по спине крепкого мужчины. — Пусти, кому говорю! — Заткнись, щенок! — его перекинули на другое плечо, отвесив смачную оплеуху. В ушах зазвенело, но Сакумо не сдавался: пытался дотянуться до кармана с кунаем нукенина, но когда до цели его отделяли считанные миллиметры, раздался грохот вперемешку с характерным треском, а потом мальчик услышал голос матери: — Стиль Льда: Ледяная Вершина! — перед самым носом преступника из ниоткуда вырос почти прозрачный столб застывшей воды, заставив грязно выругаться и сменить траекторию. Воспользовавшись неловкостью незнакомца, сын Шестого извернулся ужом и выскользнул из цепких лап, напоследок оставив отпечаток своих сандалий на искаженном болью лице нукенина. — Стиль Льда: Разящий Порыв! Сакумо, беги! Как только сын оказался рядом, Эми толкнула его меж лопаток и кивнула, указав направление для отступления. Но, видимо, удача сегодня обошла их стороной: она едва успела договорить, как поняла — они окружены. Сердце больно грохочет под ребрами. В глазах рябит от количества противников: она судорожно их пересчитывает, но сбивается, когда цифра доходит до девяти… — Кто… Кто вы, черт возьми, такие?! — пытается сохранять рассудок и прячет сына за спиной, а сама думает лишь о том, как умудриться защитить своих дорогих мальчишек. Один из которых вовсю пинается в животе. — А ты, Канеко, все еще продолжаешь нестись, как обыкновенная курица? — худощавый мужчина, что до этого не принимал участия в нападении, привалился к толстому стволу дерева и сейчас смотрел на Эми колючими зелеными глазами. — Скольких выродков ты уже понесла от Хатаке? Колени предательски задрожали, и девушке потребовалось все ее мужество, чтобы не рухнуть на землю. Особенно, когда опасные глаза нукенина застыли на ее округлившемся животе. Неужели… опять? — Закрой рот! — гневный крик сына привел Эми в чувства. Она схватила ребенка за плечо и попыталась вернуть его обратно — за свою спину. Понапрасну рассчитывая, что сейчас это самое безопасное место. Как же горько она заблуждалась… Но Сакумо мало того, что грубо отпихнул ладонь матери, так еще и решительно шагнул вперед. — Я сказал: заткнись! — Маленький щенок показал свои зубки? — нестройный смех пронесся по поляне, коснулся растрепанных волос мальчика и рассыпался разъедающей пылью в душе Эми. Она не знала, что ей делать. Не знала, как поступить. От собственной беспомощности защипало в глазах, когда она задержала взор на спине своего старшего сына, который в этот самый момент самоотверженно защищал то, что ему дорого. Знал ли Сакумо, что проиграет? Конечно, знал. Ведь был смышленым не по годам ребенком. Но разве это причина отступить?.. — Что вам нужно? — Эми старалась придать голосу решимости, но, несмотря на все попытки, ее тембр окрасился страхом. — Тебе не обязательно знать всего, Канеко, — она вздернула подбородок, чем только позабавила своего оппонента. — Ах, да. Прости, ты ведь Хатаке. Но ты ведь прекрасно понимаешь, что замужество не повлияло на твою кровь? — Вы — глупцы. Хокаге будет здесь с минуты на минуту. И вообще… — Да-да, конечно. Однако, Горо успел достаточно позабавиться с тобой за время отсутствия Какаши. Поверь: нам тоже хватит времени, — он махнул рукой своему товарищу и кратко оборвал. — Взять мальчишку. Ее убить. Эми успела лишь моргнуть, когда крупная тень метнулась к ней, загородив собой солнце. Время застыло, а мозг будто сошел с ума: запоминал грубые черты лица нукенина, его застаревшую щетину, обветренную кожу с россыпью мелких шрамов, поломанный в прошлых сражениях нос и даже крупную расщелину между передних зубов. Она видела, как неотвратимо опускается в рубящем ударе катана. Эти блики на вычищенном металле завораживали и гипнотизировали. И когда от смерти ее отделяли сущие мгновения, Эми крепко зажмурилась. Раздался скрежет лезвия, а в нос ударил запах раскаленного металла. Она неверяще распахнула глаза и застыла, глядя, как ее пятилетний сын мужественно удерживал вражескую катану кунаем. — Не трогай. Никогда! — темно-серые глаза стали почти черными, словно грозовой небосвод, а детский голос пропитала такая жгучая ненависть, что нукенин со стыдом почувствовал, как тело бросило в пот. Сакумо сцепил зубы. Оскалился, как потрепанный пес. А потом резко присел и поднырнул под врага, воспользовавшись своим малым ростом. Опершись ладонью о землю, поросшую редкой травой, нанес сокрушающий удар ногой точно в челюсть здоровенному мужчине, вынуждая того выронить оружие и отшатнуться. Наступила тишина. Настолько прочная, что Эми задумалась, а не оглохла ли она? Но голос мужчины с колючими зелеными глазами, что являлся капитаном группы, развеял ее домыслы: — Хватит шуток. Это прозвучало как приговор: нукенины — все как один — сорвались со своих мест. — Стиль Льда: Ледовая Броня! — жена Шестого подскочила к сыну и вцепилась в его узкие детские плечики, а в голове жгла и болела только одна мысль: хоть бы успеть завершить технику! Тело ребенка покрылось коркой льда, но тут же побелело, будто впитав в себя защиту. И очень вовремя: один из нукенинов схватил Эми за шею и оттолкнул назад, отчего девушка потеряла равновесие и завалилась набок. — Мама! Сакумо обернулся и хотел броситься на помощь, но очередной противник не позволил ступить и шагу: вырос, словно из-под земли и замахнулся короткой катаной. Неуловимое движение и мальчик уходит в сторону, где его встречает новый враг. Отвлекся на сдавленный стон матери и пропустил мощный удар под дых. Из легких выдрало кислород, а к горлу подкатила тошнота. Сакумо пытался отдышаться, но все, на что он был способен — это нелепо открывать рот. Кто-то схватил за шиворот и отбросил подальше да так, что детское тело вспахало землю, сломало собой ветки кустарника, а на последок больно ударилось о прочнейший ствол дерева. — Сакумо! Вставай, пожалуйста! — Эми рыдала во все горло и отчаянно пыталась сконцентрироваться на чакре. Безрезультатно. Рю ревел в голове все громче, а она, как бы не старалась, не могла уловить сути. Страх за жизнь детей застилал разум. Ладно она, но мальчишки?! Чем они провинились перед Богом? А Сакумо не слышал ничего вокруг. С трудом поднялся с травы и шокировано уставился, как нукенин подходит к его матери, что сейчас едва держалась на ногах и беспомощно закрывала руками живот. Солнце равнодушно играло лучами на ее бледном, заляпанном кровью лице. Рассеченное плечо истекало алой жидкостью, пропитывая одежду. И этот гомон повсюду: смех и улюлюканье проклятых преступников! Подначивания и грязные оскорбления. Сквозь мерзкий рокот Сакумо уловил одно единственно-важное: «Черный Дым». Два слова въелись в подкорку. Засели глубоко между извилинами, окропившись кровью Эми. Он не забудет их никогда, хотя уже сейчас возненавидел всем сердцем. О нем будто забыли и списали со счетов. Все внимание нукенинов нацелено на беременную женщину, что старательно прятала живот. Скалилась и кричала, пыталась использовать хотя бы одну технику! Но чакра Стихии Льда рассеивалась, даже не успев обрести форму. — Мама… — слезы застилали темно-серые глаза, размывая мир вокруг. Сакумо сморгнул проклятую жидкость и уставился на свои ладони. — Я не могу… Мама, я слаб. Почему?! Почему я такой жалкий?! Он стиснул зубы с такой силой, что еще секунда и они треснут. Рассыплются крошкой, как и последняя надежда мальчика, так страстно желающего защитить свою маму и брата. Что он мог? Ребенок — один против целого десятка опытных шиноби! Голову пронзило острой болью, будто в череп разом вогнали миллион раскаленных игл. Эта пульсирующая агония разрасталась пожарищем, не щадя и не милосердствуя. Из глаз брызнули искры, а картинки перед взором поплыли и заиграли, совсем как круги на воде. А потом… яростный рык в ушах привел Сакумо в чувства. Заставил подобраться и поверить в то, что бой еще не окончен. И тогда пятилетний ребенок ощутил резонанс потоков чакры в груди. Она — чакра — чистой и стремительной волной неслась по системе циркуляции. Даже воздух вокруг завибрировал: пропитанный смертоносной решимостью, принадлежащей Сакумо Хатаке. — Ты! Я знаю: ты слышишь меня! — он резко сжал кулаки и посмотрел куда-то перед собой, не пытаясь сфокусироваться на чем-то конкретном. Ему это и не нужно, ведь тот, к кому он обращается — далеко за пределами человеческого мира. — Я согласен на все! Хочу, чтобы ты стал моим Хранителем! Тихий смешок в голове, а потом непонятный урчащий звук. «Попроси», — прошелестело в сознании, будто говоривший играл на нервах мальчишки. — Черт! Пожалуйста, стань моим! Сейчас я больше всего на свете желаю именно этого! «Зачем?» — краткий вопрос, но Сакумо четко осознал: его проверяют. Словно щупают и изучают, будто остерегаясь принять неверное решение. Оно и понятно, ведь Хранитель привязывает себя к ребенку Канеко навсегда. — Я… хочу защитить маму и брата, — светлые брови сведены у самой переносицы, а глаза закрыты, словно вся боль вселенной разом навалилась на хрупкие детские плечи. Он не мог дышать. Не мог сделать и крошечного вдоха! Эта проклятая агония и жгучее желание защитить близких людей разрывали на части, подобно самому жестокому зверю. И когда терпеть уже не оставалось сил, Сакумо услышал мужской голос: «Если ты так решил, то позови меня. Я открою тебе свое имя…» — тихий шепот. Почти беззвучный, шелестящий, как нежное прикосновение ветра к молодой листве. Этот невесомый звук сложился в одно единственное слово, которое стало судьбоносным для Сакумо Хатаке: — Райден! Разорви небо тысячами молний и приди ко мне! — громогласный крик ребенка эхом прокатился по округе, заглушив собой даже неугомонный гомон нукенинов. Они обернулись к мальчишке, но всего через секунду зажмурились от ослепляющей вспышки: невесть откуда взявшаяся молния вонзилась в землю, снося ударной волной близстоящие деревья и поднимая столпы грязи. По телу Сакумо прошелся электрический разряд, заставив его обессилено упасть на колени, но это только начало: в груди что-то затрещало, а потом откололось, принося за собой боль. Боль. Невероятную, колюче-надрывную, застилающую реальность боль! Он никогда в жизни не испытывал такой ополоумевшей, пожирающей агонии. И откуда ребенку пяти лет было знать, что так страдает душа, от которой отщепили кусок? Беспомощно смял в кулак футболку в районе сердца, стараясь утихомирить бьющееся в истерике сознание, где в этот самый момент кто-то очень сильный наводил свои собственные порядки. «Пацан, ты боишься крови?» — прорычали в голове, отчего Сакумо шокировано дернулся. Странное, абсолютно непривычное чувство застало его врасплох: он словно был не один. Словно теперь, его тело населяет кто-то новый. Чрезвычайно опасный и дикий, но преданный и верный. И сын Шестого понял: ему нечего бояться. Мифическое существо никогда в жизни не причинит ему вред, потому что отныне — Райден — его Хранитель. — Нет, — твердый ответ, и Сакумо, наконец, поднимается на ноги. Находит взглядом перепуганную мать и старается выдавить из себя улыбку, чтобы подбодрить. Не выходит. Он словно в миг разучился улыбаться. «Это хорошо, потому что сейчас ее здесь будет очень много», — уверенный голос резко смолк, а потом неведомая энергия будто вынырнула из сознания мальчика, заставив его поморщиться от неприятного ощущения. Эми смотрела на сына и не могла сдержать слез: ребенок крепко стоял на ногах, все еще сжимая рукой футболку в районе груди. Дождливые глаза излучали ненависть вперемешку с непонятной печалью. Сынок, я прекрасно знаю, как болит раненая душа. Это пройдет. Потерпи еще немного, прошу тебя. И Сакумо терпел. Стиснув зубы и буравя противников убийственным взглядом. Но Эми, как бы не старалась, не смогла не заметить неотвратимые изменения. Ее сын будто повзрослел на добрый десяток лет. А маленькое тело ребенка излучало такую фатальную обреченность, словно он только что принял важное решение. Несомненно правильное и нужное, но горькое. Решение, за которое придется расплачиваться всю жизнь. И нет больше радости и непринужденности на детском лице. Только суровость и готовность взвалить на себя тяжкий груз ответственности. Вдруг где-то совсем рядом протяжно закричал нукенин, а потом Эми окатило волной горячей крови: алая жидкость залила глаза и рот, опалила шею и потекла по груди. Тошнотворный металлический вкус смрадил на языке, вызывая остервенелое желание выблевать внутренности. И единственное, что успела заметить девушка: гибкое пятнистое тело, что пронеслось в опасной близости и скрылось в листве. Воздух раскалился и трещал наэлектризованностью. Птицы стихли, а нукенины боязливо попятились, нелепо оглядываясь по сторонам. Кто-то чужой опалил спину мифической чакрой, а потом до слуха донеслось предупреждающее шипение. Эми медленно обернулась и чуть не вскрикнула от ужаса: перед ней стоял ягуар. Голубые глаза переливались платиной, а серебристая шкура с черными и темно-фиолетовыми пятнами искрила белыми вспышками. Нежное, но очень холодное голубое сияние ниспадало с мускулистого тела, концентрировалось на когтях и стелилось у мощных лап. Он с любопытством взглянул на беременную женщину, ненадолго задержавшись большими глазами на животе, а потом исчез. Секунда. И вновь предсмертный крик нукенина взорвал округу. Все смешалось: утробное рычание зверя, звук разрываемой плоти и хлюпанье крови, что пачкала стволы деревьев, теряясь в траве. Эми зажмурилась крепко-крепко, стараясь не думать о том, что сейчас творится в нескольких метрах от нее. Но одно осознание больно давило на плечи: ее сын призвал Хранителя и сейчас спокойно наблюдал за чудовищной расправой. — Че-е-ерт! Плевать на план! Убейте мальчишку! — пытаясь прикрыть рукой рваную рану на бедре, прокричал капитан, потихоньку отступая к чаще. Это была их фатальная ошибка: один из преступников кинулся к Сакумо, замахиваясь катаной. Он не успел испугаться вида осатаневшего ребенка, что возвышался над павшими шиноби титанической скалой, потому что в следующее мгновение умер: Райден, заметив, что подопечному грозит опасность, бросился наперерез и сомкнул смертоносные клыки на глотке врага, для верности прошив ребра мужчины яркими молниями. Живот нестерпимо заныл: тягучая волна прошлась по телу и запульсировала в самом низу. Эми рухнула на колени и обняла себя руками: — Нет-нет-нет! Малыш, пожалуйста… Все хорошо, пожалуйста, не надо, — она боялась. Отчаянно боялась потерять ребенка! Не теперь, когда их жизнь наладилась. Вовсе не после того, что судьба обрушила на Эми. Высокая тень нависла сверху, а затем девушка вздрогнула от гнусавого смеха: нукенин, израненный и потрепанный, с кровоточащими следами от устрашающих когтей ягуара, держал в руках кунай. Безумие плескалось в помутневших радужках, определить цвет которых сейчас невозможно. Он уже понял, что не выберется отсюда живым. Но понадеялся забрать с собой еще две души. — Ты все равно умрешь, девчонка. Я лично отправлю тебя к праотцам, — выплюнул слова, слегка подавившись багровой жидкостью. Однако, абсолютное спокойствие его жертвы выбило из колеи. Она не боится? Почему?.. — Обернись, — твердые слова Эми будто отвесили пощечину, и нукенин решил последовать совету. Не успел. Откуда-то сверху скатилась лавина убийственно-злой чакры. Настолько озверевшей и лютой, что захотелось вспороть себе глотку. А затем фатальное Райкири пробило грудь, сотрясая воздух вокруг характерным щебетом и подсвечивая пространство голубым сиянием. Последнее, что увидел преступник на пороге смерти: пылающий шаринган Шестого Хокаге. Известие о нападении на жену и сына застало Какаши в кабинете. Он, даже не потрудившись снять красно-белое одеяние Хокаге, стремительно вылетел в окно, случайно проломив тяжелым телом оконные рамы. И возмущенные крики старейшин не возымели собой должного эффекта: мужчина несся сломя голову на пределе своих возможностей. Кровавые картинки прошлого вспыхнули в разуме, обдавая внутренности холодом Тартара. Хотелось содрать с себя кожу живьем, лишь бы не мучиться от противных червей страха, неотвратимо разъедающих плоть. А когда Какаши увидел сидящую на голой земле Эми и нависшего сверху незнакомца с оружием наперевес, практически обезумел от ярости. Она — притихшая и слабая женщина, носящая его младшего сына, вся в крови и синяках. Даже печати не пришлось складывать, Хатаке и не заметил, как ладонь опалило любимое Райкири. — Эми, — он присел на корточки перед девушкой и взял ее за плечи. Осторожно осмотрел тело, но она дернулась в сторону и покачала головой. — Это не моя кровь, Какаши, — пыталась успокоить мужчину, но неожиданная волна боли, охватившая живот, не оставила ей и шанса. — Ты… — Нам надо поспешить, — вымученная улыбка отразилась на бледном лице, а Какаши, осознав всю тяжесть риска потерять ребенка, стиснул зубы и едва придавил утробный рык. Булькающий звук и глухой удар, будто упало нечто тяжелое, вынудили обернуться. — Что за черт? — беззвучно, одними губами прошептал мужчина, неверяще глядя, как странное существо спокойно подходит к его ребенку. — Сакумо! Ягуар замер и зашипел. Скользнул сияющими глазами по крепкому телу Какаши, а потом равнодушно повел длиннющими усами. Хатаке уже собирался призвать Материю Молнии, когда вдруг Эми схватила его под локоть: — Не надо! Сакумо призвал Хранителя, — она указала пальцем на Райдена, что сейчас с любовью ткнулся мордой в грудь мальчика, протяжно и густо замурчав. — Он спас нас. Какаши, я… Слова застряли в горле, а потом новая пульсирующая вспышка накрыла с головой: в глазах потемнело. И последнее, что запомнила Эми — это сильные руки, бережно подхватившие ее ослабленное тело, и испуганный крик сына, что неистово звал свою маму.***
Капающий кран в палате не раздражал. Не беспокоили и шаги в больничном коридоре хотя бы потому, что в крыле «красной» зоны не было ни души. Смеркалось. Небо заволокло плотными тучами, которые норовили пролиться дождем. Иногда вспыхивали молнии чередуясь с величественными раскатами грома. Приоткрытое окно впускало в палату влажный воздух, что беззвучно колыхал прозрачную занавеску. Концентрированный запах медикаментов разбавлялся сладковатыми нотками озона. И Какаши подумал, что все-таки ливня не миновать. Он задержался взглядом на мирно спящей на белоснежной койке Эми: капельница с успокоительным почти закончилась. Это значит, что скоро нужно позвать Сакуру. Хоть Цунаде и покинула деревню, отправившись в заслуженный отпуск, госпиталь Конохи остался в надежных руках. Харуно справлялась прекрасно. И младшего сына бывшего учителя, конечно, сумела спасти. Какаши сидел на кожаном диване и гладил жесткие волосы Сакумо. Мальчик крепко спал, положив голову на колени отца и мертвой хваткой вцепившись в его ладонь. Покидать больницу он отказался, упрямо заявив, что не бросит маму. Мужчина улыбнулся. Он бы и сам поступил так же. Когда угроза миновала, Сакумо подошел к отцу, неподвижно стоящему у постели Эми. — Пап… Какаши, не оборачиваясь, сгреб сына в охапку и крепко обнял. Большие и такие горячие ладони легли на затылок, взлохматили волосы ребенка. И в этой гнетущей тишине до чуткого слуха мужчины донеслись едва различимые всхлипывания: — Пап, прости меня, — Сакумо уткнулся лицом в нагрудник отца и зажмурился изо всех сил. Горькая печаль и стыд гнали кровь по сосудам, достигали сердца и сжимали стальными тисками. Утонувшие в тишине слова, оседали больничной пылью на плечах Какаши. Въедались острым чувством собственного бессилия и… гордости? Он приподнял голову ребенка и заглянул в глаза. Настолько дождливые, словно они украли кусочек грозового неба и заключили в себе навсегда. Эти глаза — такие же, как и у него. И чувство, что переполняет сердце ребенка, Какаши знал слишком хорошо. Наверное, это черта всех из рода Хатаке. Фатальное самообвинение и гиперболизированная ответственность. А еще почти собачья преданность и верность семье. Да, достойный сын своего отца. Ничего не скажешь против. — Ты ни в чем не виноват, — бархатный голос прокатился по палате, забрался под белоснежный потолок и замер в груди у Сакумо. Его пытались разубедить в очевидных вещах. И чего греха таить: Какаши знал, что ничегошеньки у него не выйдет. Возможно, если бы ребенок был больше похож на мать, а не на отца, и получилось бы. Но нет. — Виноват! Я слабый! — Сакумо, послушай… — Пап, не надо, — он отпустил нагрудник Какаши и повернулся к спящей матери. Задержался на выпуклом животе и, немного замешкавшись, сжал пальцами тонкую женскую ладонь. Погладил нежно-нежно, будто в последний раз позволил себе такую слабость открытого проявления чувств. — Сегодня я проиграл. Но, пап, обещаю: я обязательно исправлюсь. Какаши почувствовал, как трепетный жар растекся в груди. А в памяти всплыли картинки из далекого детства, где он также давал похожие обещания. Вот только с существенной разницей: он клялся самому себе, потому что лишился отца слишком рано. Просто, больше некому. Он опустился на колени перед сыном и посмотрел на ребенка очень внимательно. Прошелся по зарёванному, но серьезному лицу, и тихо сказал: — Сакумо, пообещаешь мне кое-что? — получив в ответ уверенный кивок, улыбнулся сквозь неизменную маску и продолжил. — Защищай маму. Всегда. Пройдут года, и Эми тысячу раз проклянет день, когда Сакумо Хатаке услышит эти слова. Тысячу раз пожалеет, что пятилетний ребенок слишком хорошо запомнит наказ отца. Проплачет сотни ночей напролет, зайдется в бесконечных истериках и осыплет хлесткими обвинениями своего горячо-любимого мужа. Десятки раз окажется на краю пожирающей пропасти отчаяния, пока, наконец, не смирится. Эми научится принимать устрашающий характер своего старшего сына. Убедит себя, что убийства на миссиях — это нормально. Поверит в то, что люди, желающие причинить ей вред, умирают по абсолютно справедливой причине. Перестанет вздрагивать каждый раз, когда видит искры жестокости в темно-серых глазах Сакумо. А он что? Да, все очень просто: Сакумо будет карать. Решительно, не раздумывая и безжалостно. И с каждым годом Какаши будет сильнее испытывать печальную боль в сердце: сын станет олицетворением всей той тьмы, что живет в его душе. А на что он рассчитывал? Дети всегда расплачиваются за грехи родителей. Вот и Сакумо хлебнет сполна, да только неурядица — внук Белого Клыка искренне считает, что жить по-другому не имеет права. Эми разлепила тяжелые веки и попыталась привстать на подушке, о чем тут же пожалела: сгиб локтя, украшенный бежевым пластырем, неприятно укололо. За окном раздался взволнованный рокот грома, заглушив собой шум нарастающего ливня. Сквозь запотевшие стекла виднелась ночная Коноха. Девушка огляделась: стерильная палата и почти приглушенный свет. На диване у стены дремлют ее мужчины: Какаши, облокотившийся щекой на собственный кулак, и Сакумо, мирно устроившийся на коленях отца. Губ коснулась умиротворенная улыбка, и Эми рассеянно погладила живот. Малыш, будто почувствовал прикосновение матери — толкнулся в ответ, привлекая к себе внимание. Она вновь посмотрела на Какаши и слегка вздрогнула, наткнувшись взглядом на уставшие темно-серые глаза. И что его разбудило? Наверное, это легендарное чутье гениального ниндзя сыграло решающую роль. — Как ты себя чувствуешь? — спросил, не вставая с дивана, потому что не хотел тревожить сон ребенка. — Все хорошо, — что-то заскреблось в душе, стоило ей получше вглядеться в лицо мужа. От чего захотелось укрыться одеялом с головой и вновь уснуть. Ну, или хотя бы притвориться. — Ты злишься? — Немного, — честный ответ. По-другому Какаши не умеет. Или эта девушка, что лежит на больничной кровати, просто не заслуживает обратного? — А еще ты совсем тоскливый, — она осторожно улыбнулась и заправила золотистую прядь за ухо, став на мгновение похожей на ту маленькую девочку, которую Какаши впервые увидел в кабинете Пятой много лет назад. — Я испугался, — вот так просто взять и вывернуть душу наизнанку глухой ночью в крыле «красной» зоны госпиталя Конохи. Какаши и сам удивляется, когда это он успел научиться так легко делиться сокровенным. — Чуть не потерял вас. — Иди ко мне. — Но Сакумо… — Пожалуйста. Разве он может ей отказать хоть в чем-то? Очевидно же, что нет. Предсказуемо поднимается, осторожно переложив сына, и на ходу расстегивает жесткий нагрудник. По-мальчишески бросает его на пол и скидывает обувь. Забирается на узкую кровать и медленно выдыхает, когда теплая Эми прильнула к его груди. Слушает, как дождь барабанит по окнам. Как грохочет небо, и как едва заметно посапывает Сакумо. Млеет, когда девушка собственнически стаскивает маску из плотной ткани и вышвыривает ее за пределы видимости, а потом жарко целует в колючую щеку, замирает и жадно втягивает носом любимый запах. Мягко касается сухих мужских губ и улыбается. Живо и пламенно. Эми только ему так улыбается. А всем остальным — нет. — Я опять облажался, — заводит старую песню, но едва заметно вздыхает, когда горячие губы жены опаляют его шею. — Ты знаешь, что я не соглашусь с этим. — Конечно, знаю. Но сути это не меняет. — Пожалуйста, прекрати себя винить. Нельзя предугадать, что нас ждет завтра. Но можно найти в себе силы двигаться дальше, — она дышит ему куда-то в шею, а Какаши кажется, что Эми нырнула в самую его душу. Но он не возражает: ей можно. — Я выставлю охрану. Тензо и АНБУ будут… — Нет, я не хочу, чтобы за мной повсюду таскались люди. — Это был не вопрос, а утверждение. Я констатировал факт, — его голос тверд и невозмутим. И Эми знает: спорить бесполезно. Этот невозможный мужчина всегда и все решает сам. Но, сказать по правде, девушка ни разу не усомнилась в его поступках. Сердце размеренно и спокойно билось в широкой груди Какаши, а Эми принялась считать удары. Млела от тепла сильных рук, и совершенно дерзко забралась ладошкой под темную ткань водолазки. Очертила пальчиками выступающие мышцы пресса и огладила особенно выдающиеся шрамы. Ей было уютно. Она впитывала внутреннюю силу мужа, но только для того, чтобы суметь задать важный вопрос: — Значит, Черный Дым вернулся? Слова разбили тишину. Прозвучали, как нечто запретное, но почему-то Какаши не испугался. Даже если враг, что однажды нанес его семье почти смертельные раны, вышел на тропу войны, он примет бой. И обязательно победит. — Да. — И как долго ты собирался скрывать это от меня? — Эми вывернулась и закинула на Какаши бедро, вжавшись сильнее. — Хотя бы до того момента, пока ты не родишь, — он улыбнулся и выдохнул ей в макушку, а потом забавно фыркнул, потому что золотистые волосы защекотали чуткий нос. — Неужели я не прав? — Прав-прав. Как и всегда. — Обвинения сняты? — Разумеется, Господин Шестой, — Какаши цыкнул и закатил глаза, чем вызвал смех Эми. Она поспешила спрятать лицо на груди мужчины, чтобы заглушить рвущийся наружу хохот. Однако веселье угасло так же стремительно, как и началось. И вот девушка уже вновь считает размеренные и гулкие удары сердца. — Мне жаль этих людей. Ну-у… «Черный Дым». — Почему? — Ты страшен в гневе. Я знаю это. — Не знаешь. К счастью. И он не врал. Эми действительно не знакома с его тьмой в полной мере. Она не слышала предсмертных криков убитых им людей. Не видела гримас ужаса и страха, искажающих ополоумевшие от отчаяния лица. К счастью. Наверное, нестройный поток мыслей завел Какаши не туда. Он вдруг спросил: — У нас не может быть все спокойно, да? — сжал хрупкое девичье плечо и коснулся губами гладкого лба, опалив нежную кожу горячим дыханием. И не было в его словах грусти, лишь легкая, смиренно-теплая тоска. — Надо было думать, прежде чем брать в жёны Канеко. — Ты будто винишь себя во всех бедах. Пытаешься брать с меня пример? — настало его время шутить. И Эми готова заплатить высокую цену, лишь бы это происходило почаще. — С тобой мне никогда не сравниться, — если бы она могла, то обязательно избавила бы Какаши от этой уничтожающей черты. Но, к сожалению, это участь всех, в чьих жилах течет кровь Хатаке. — И хорошо. Я бы не разрешил тебе заниматься самоистязанием. — Не сомневаюсь. Дождь потихоньку редел, но тучи упрямо отказывались расходиться. Да и не нужно это: в полумраке легче делиться своей душой. — Какаши. — М-м-м? — его дыхание защекотало щеку. Невесомо. Приятно. — Я ни о чем не жалею, — она скромно опустила взгляд, прекрасно зная, что мужчина внимательно изучает ее лицо. Не нашла в себе силы встретиться с дождливыми глазами Какаши. Потому что знала: еще немного и расплачется. — Ты подарил мне свободу. Спасибо тебе. В груди больно ухнуло, а потом растеклось тяжестью по ногам. Она… благодарит? За что? За то, что не уберег? Взвалил на себя ответственность и не справился? Кажется, нет. Ведь не просто так прячет взгляд и краснеет. Старательно сдерживает слезы, прикусив распухшую губу. А еще жмется к нему преданно и нежно. И сквозит этим всесильным чувством, которое однажды изменило его собственную жизнь. Нет, это ты разрушила километровые стены из прочнейшего камня, порвала стальные цепи. Выпустила меня на волю. — Эми. — Да? — Я люблю тебя, — совсем тихо. Шёпотом. А дождь, наконец, отступил, позволяя звездам осветить мирно спящую Коноху.***
Пожелтевшая вырезка из старой газеты совсем помялась, но Сакумо было все равно. Он тщательно хранил свое тайное сокровище — украденную у отца статью про Героя Скрытого Листа. «Сакумо Хатаке — Белый Клык Конохи!» Взгляд в сотый раз скользнул по заветным строчкам, а потом переместился на выцветшую фотографию молодого мужчины. Они похожи, будто созданы под копирку, все втроем — сын, отец и дедушка. Сегодня первый раз за последнюю неделю нет дождя. Вечерний воздух казался густым и плотным. Он нес в себе калейдоскоп ароматов: от цветущих полевых цветов до прогорклого запаха дыма. Мальчик поморщился и подпер руками подбородок, поудобнее устроившись на покатой крыше какого-то здания. Маму продержат в больнице еще пару дней, а это значит, что возвращаться домой пораньше нет никакого смысла, ведь Шестой как обычно просидит в резиденции до глубокой ночи. И не сказать, что Сакумо пользовался внезапно появившейся свободой, нет. Просто возникла возможность побыть наедине с собой. Ну, или почти. Райден потянулся, подобно обыкновенному дворовому коту, и сладко зевнул, обнажив огромные клыки: — Ты сегодня задумчивый, — широкая морда ягуара ткнулась в детскую щеку, а потом замурчала громко и гулко. Шершавый язык смачно лизнул гладкую кожу ребенка, чем вызвал фырканье и недовольное ворчание. — Не хочешь это обсудить? — Не знаю. — А кто знает? Действительно, кто? Сакумо не знал ответа. Равно как и не знал, что ему делать. Вчера ночью отца вызвали в резиденцию по какому-то важному делу, а в голове у ребенка тут же созрел план. Внук Белого Клыка каким-то чудом умудрился проникнуть в архив с документами, воспользовавшись отсутствием охраны. Наверное, всех вызвал к себе Шестой. С фонариком наперевес и тихим мурчанием Хранителя под боком Сакумо упрямо шарил по полкам. Переворачивал коробки и потрошил старые папки. Он искал ответы на свои вопросы. Потому что родители отказывались просветить, ссылаясь на то, что мальчик еще маленький. Сакумо уже сейчас возненавидел слово «маленький». Если они молчат, он докопается до всего сам! Он узнает, как погиб Белый Клык. Зачитает до дыр всю имеющуюся информацию о преступной организации «Черный Дым». Откроет правду об истинном происхождении уродливых шрамов на спине его матери. И о Четвертой Великой Войне Шиноби тоже. А когда части мозаики сложатся, Сакумо не сможет сдержать слез. Вцепится пальцами в густую шерсть Райдена и еле задушит утробный рык. Эта боль пройдет. Конечно, ведь уже сейчас мальчик сидит на крыше неизвестного здания и слушает мелодичное мурчание своего Хранителя. И плевать, что отец пытается скрыть свою разочарованность: его можно понять. Собачник — до мозга костей — банально не ожидал, что сын призовет кого-то из кошачьих. Хоть и Райдена с трудом можно назвать котом… Ягуар опять зевнул, но на этот раз уселся рядом, случайно ударив подопечного крошечным разрядом электричества. Голубые с платиновым переливом глаза блуждали по огням вечерней Конохи, на мгновение задержавшись на величественной резиденции Хокаге. — Твой отец расстроился, да? — задумчивый голос Райдена выдернул Сакумо из размышлений. — Ты о чем? — Он был бы рад, если бы ты призвал простодушного пёсика, разве нет? — красивый голос Хранителя хоть и звучал ровно, но мальчик сумел различить в нем легкую обиду вперемешку с уязвленной гордостью. — Не бери в голову. Главное, что думаю я. — И что же ты думаешь? — Я рад. Очень, — Сакумо улыбнулся. Едва заметно и почти невесомо. Лишь приподнял уголки губ, но Райден это заметил. А потом нагло отвесил мощным хвостом подзатыльник. — Ай! Ты что творишь, глупый кот?! — Ты кого назвал котом? Благодари мою безграничную щедрость! Далеко не каждому посчастливилось получить в Покровители Принца Грозовых Облаков. — Тоже мне… Принц. Хоть Сакумо и скрывал от Хранителя свою искреннюю радость, но с самим собой был честен: ему безумно повезло с Райденом. Ягуар, чье имя переводится как «Бог Грома», был крайне молодым существом. Пылкий и горячий, а еще преданный и бесстрашный. Немного взбалмошный и до ужаса болтливый. Несмотря на некоторые безрассудные поступки, Райден — прекрасный стратег. И пусть он не обладал разрушающей мифической мощью, как Тамоцу, у него было свое неоспоримое достоинство — скорость. Да. Пусть атаки Принца Грозовых Облаков и не могли расколоть землю до самого ядра, но его феноменальная стремительность поражала воображение. И хоть Сакумо еще пока только пять лет отроду, настанет тот день, когда он прославится на весь мир шиноби именно благодаря уникальной способности своего Хранителя. А чакра Стихии Молнии, что течет в телах мальчика и ягуара, однажды позволит появиться на свет сотне новейших техник. По завету клана Канеко их дети способны обладать невиданными и таинственными навыками вроде улучшенного генома или додзюцу, но Сакумо такого подарка не получил. Он приобрел нечто гораздо более ценное, если, конечно, научится пользоваться им с умом. Их с Райденом синхронизация захватывала дух еще с самого первого дня. Именно благодаря этому, сын Шестого мог призывать Хранителя на регулярной основе. Но было кое-что еще, что скреблось в душе и не давало возможности вздохнуть полной грудью. Почему Райден решил стать Покровителем в таком молодом возрасте? Наверное, печальные судьбы притягиваются. Сакумо еще не знал своего будущего, но уже познал прошлое Хранителя. И только потом сумел ответить на этот важный вопрос. Когда молодой Принц Грозовых Облаков принял бразды правления, его страну настигла жестокая война. И как бы Райден не старался защитить близких, в жестоком противостоянии он потерял самое важное в жизни — младшего брата. Эта боль поглотила его без остатка, принося с собой все новые и новые страдания. Кровавая резня и бесчисленные сражения не приносили облегчения. И даже восторжествовавший мир не сумел залечить раны на истерзанном сердце. Райден до конца своих дней будет нести бремя вины. Но… отчаяние породило цель и самый главный принцип в жизни: Защищай то, чем дорожишь. Любой ценой. Даже если придется умыться кровью врагов. И не понятно, что именно послужило причиной внезапному изменению мировоззрения внука Белого Клыка. То ли влияние Хранителя, то ли страдания прошлого семьи Хатаке. Но Сакумо преобразился: что-то щелкнуло в голове, неотвратимо сгорело и рассыпалось прахом, а потом возникло нечто совершенно новое. И дети пяти лет отроду не должны думать о таких вещах, но разве Сакумо Хатаке обычный ребенок? — Я решил, — он сжал в руках кунай, опасно проведя пальцем по кромке вычищенного до блеска лезвия. — У меня появилась цель. Мама и папа… Все! Никто больше не будет страдать. Я сделаю это за них. Ягуар перестал мурчать. Пристально посмотрел в дождливые глаза своего подопечного, который однажды сумеет заменить ему младшего брата. Впитал в себя ауру ребенка и поклялся себе о многом. И узы, возникшие душным вечером позднего лета на крыше незнакомого здания, не сможет разрубить ни один клинок на свете. Эти узы — их святость. Они нужны каждому из них. Крепкую связь Сакумо Хатаке и Райден пронесут сквозь десятилетия. Окропят кровью убитых врагов, умоют слезами недругов, но никогда — не разорвут. Их сила — в братстве. Они докажут это миру. — Я буду защищать, — строгий и невозмутимый голос ребенка мог бы напугать кого угодно. К счастью, рядом нет ни души. — Придется забыть про мягкосердечие. Ты понимаешь это? — Да. Даже если это единственный способ, я готов. — Уверен? Будет трудно. — Черный Дым заплатит. Они все заплатят, — темно-серые глаза ребенка застыли на фотографии Белого Клыка. Он будто о чем-то спросил великого героя, и, кажется, ему ответили. — В мире шиноби всегда будет много крови и боли. Всегда найдутся те, кто захочет устроить войну. — И что ты сделаешь? — Я ударю первым. Если перерезать сорняк в самом начале его роста, можно предотвратить многое. — В твоих словах кроется правда, пацан, — Хранитель опустился рядом с Сакумо и положил тяжелую голову на детские колени, протяжно заурчав. — Райден. — Да? — Ты пойдешь со мной? Мощное тело зверя засветилось чистой платиной, озаряя темноту приближающейся ночи. Крошечные молнии затрещали мелодично и звонко, а потом бархатный мужской голос ответил: — До самого конца.***
Если бы его спросили — что такое любовь? Думаете, он бы ответил? Мог бы, безусловно. Но не стал. Какаши жене-то говорит эти самые слова любви редко. И то шепотом. И то — на выдохе. Предпочитает доказывать поступками. Ну, не по характеру как-то. А он — характер — у Хатаке сложный. Многогранный до смешного и очень-очень скверный. И дело не в природном упрямстве вместе с взращенным с особым садизмом чувством самобичевания, нет. Просто когда-то судьба решила за Какаши и безжалостно выгнала за порог мирной жизни, не забыв громко захлопнуть дверь и выбросить ключ. Вот и сейчас мужчина сидит на балконе своего нового просторного дома, купленного совсем недавно. А одним из немаловажных критериев выбора было наличие того самого балкона. Обязательно большого и длинного, с железными прутьями ограждений. Чтобы он мог вот так выбраться на свежий воздух и тихонько защелкнуть за собой дверь. Присесть на потрепанную диванную подушку, которую будто истязала целая свора бродячих собак, и уставиться на небо. Всегда такое разное, особенное в каждое время года и даже месяц. Какаши раньше не замечал подобных мелочей, а сейчас — научился. Сегодня ему повезло: сентябрь неохотно вступал в свои права, позволяя жителям Конохи подольше насладиться теплыми деньками. Вот и мужчина — наслаждался. И это тоже удивительное новшество. Стащил с лица надоевшую за день маску и выбросил мешающую ткань под ноги. Извлек из кармана домашних черных штанов пачку сигарет и зажигалку. Закурил. Красный огонек игриво подрагивал в темноте ночи. Медленно тлел, создавая тонкую струйку сизого дыма, который спустя пару мгновений рассеивался в воздухе причудливыми узорами. Сухие мужские губы коснулись фильтра. Какаши лениво затянулся и выдохнул. Он редко курил. Настолько редко, что не мог себя назвать курящим человеком. Наверное, это необходимо ему именно в подобные тихие вечера, когда украдкой оглядываешься по сторонам и никак не можешь убедить себя, что происходящее — реальность. Это — особая атмосфера его единения самим с собой. Время, когда он молча скользит взглядом по небосводу и пересчитывает звезды. А иногда и тучи, готовые в любую секунду пролиться дождем. И ночная Коноха — отдельный вид его собственной эстетики. Горький вкус сигарет, приятно саднящий язык, как-то приводил мысли в порядок и настраивал на душевный лад. Эми иногда косо поглядывала на него и смешно морщила аккуратный нос, почувствовав специфический запах. Но никогда не ругалась, ведь понимала — это временное явление, и повода для паники нет. Темно-серые глаза зацепились за россыпь мелких шрамов на огрубевших ладонях, а в голове тут же промчались картинки особенно страшных сражений. Наверное, таков путь шиноби — сколько бы раз не выходил на поле брани, никогда не перестанешь ежиться от воспоминаний. Какаши всегда говорил: убийство — это убийство. В нем нет ничего прекрасного. Через несколько лет ему стукнет пятый десяток, а он — все тот же. Хотя нет, не совсем. Хатаке всегда считал, что жизнь — та еще жестокая игра. Кому-то везет, а кому-то нет. Повезло ли ему? Задайте этот вопрос на десяток лет раньше, и Какаши смиренно покачает головой. А сейчас? Отнюдь. Он всегда считал, что обязан страдать, ведь по-другому расплатиться за грехи — нереально. А грешил Какаши много. Любой демон обзавидуется. А потом — нелепая случайность с детским выражением лица и водопадом золотистых волос бесцеремонно ворвалась в его задушенный мирок. Навела свои порядки, разрушила толстенные стены, которые Какаши долго и кропотливо строил, пытаясь оградиться от всего человеческого. Эми исцелила его сердце. Но не успокоилась и пошла дальше: приручила рогатых демонов грязной души Хатаке, превратив их в больших лохматых — и, Господи, таких добродушных — псов. И каждый из них полюбил ее в ответ. Той самой бескорыстной любовью, на которую способны только обычные дворняги. Какаши никогда не думал, что будет сидеть вот так на балконе собственного дома и курить, выпуская горячий дым сухими губами. Никогда не думал: он может обнять сына, вернувшись из резиденции Каге. Может прижать к груди спящую беременную жену, зарыться в ее волосы и прошептать на ухо теплые слова. Какаши никогда не верил, что он будет так разрушительно спокоен. А когда в далеком прошлом люди с огнем в глазах говорили ему про возвышенное и спасительное чувство любви — мужчина улыбался невозмутимо, даже снисходительно. Порой тактично отмалчивался. И не верил. Если честно, не завидовал тому, что для кого-то является житейской нормой. Да, только было это давно. Теперь все иначе: удовлетворенность и воздушная радость клубится в глубине души. Завтра утром Какаши проснется особенно рано и поведет Сакумо на тренировку, а на обратном пути они забредут в кондитерскую и купят шоколадный торт для Эми. И с каждым таким обыкновенным днем мужчина будет удивляться: он доволен своей жизнью. Он — полноценен. И больше не одинок. Какаши больше никогда не будет один. Ему просто не позволят. И мир отныне кажется не серым, а будни теперь наполнены не пустым времяпрепровождением от миссии к миссии. В жизни вообще много-много прекрасных вещей, таких разных и непохожих друг на друга: мягкие предрассветные часы после пламенной ночи любви, обнаженное и чистое тело родной до дрожи Эми; ее запах — невесомый и узнаваемый из тысячи других; ее долгая и ничего не значащая болтовня; ее кожа — такая желанная и бархатистая, что хочется попробовать на вкус, хотя знаешь — никогда не насытишься. А еще… первые слова сына и первая улыбка, первые неуклюжие шаги и множество других «впервые». Серьезные темно-серые глаза, что смотрят с таким восхищением, будто он — Какаши — главный герой во вселенной. Какаши может долго перечислять. Пожалуй, это займет весь остаток жизни. Но одно он понял только что: в эту прохладную ночь сентября — у его ног целый мир. Да, такой странный подарок. Но от этого не менее желанный. И что же дальше с нами будет? Какаши на секунду закроет глаза и потянется за четвертой сигаретой. Закурит, сладко затянется и выдохнет. Что бы ни уготовила судьба, это неважно. Потому что теперь, он — другой. И это чувство, что грохочет под ребрами, будто дарит ему крылья и делает самым сильным на планете. Вы спросите у Какаши — что такое любовь? И он ответит: любовь — это спасение.