Laughter and tears

Никто тебе не поможет, кроме тебя самого. Фраза, буквально выблеванная стариком Сиссеро, вылетевшая из его рта едва ли не вместе с гнойными пробками в горле, въелась в память грязным пятном. Сначала Джером не отходил от ясновидца, стоял намеренно близко, смотрел с вызовом и, точно зеркало, копировал старика, презрительно поднявшего верхнюю губу. А потом молча вышел из фургона и хлопнул дверью. Джерому было шестнадцать, и в этом возрасте он нередко позволял себе огрызнуться на старших, не боясь очередной взбучки. Но не в тот раз. Сиссеро не любил его, очевидно; однако слова его были правдой, как ни крути. Помогай себе сам. Не верь никому, кроме себя. Фраза старика была выводом всех шестнадцати лет жизни. Она же стала девизом последующих двух. Так в какой же именно момент что-то пошло не так? Пронизывающего насквозь холода он, можно сказать, не чувствовал. И собственного тела тоже. Под ним было что-то жесткое, в глазах — чернота, а во рту — привкус какой-то химической дряни. Вокруг стоял шум, каша из разных звуков: слова Сиссеро, выстрелы, его собственный смех, человеческие крики, мольбы о помощи и чей-то шепот. Джерому потребовалось несколько секунд на осознание того, что все звуки были лишь у него в голове, а самый последний — вкрадчивый мужской баритон — он как раз слышал прежде чем провалиться во тьму. Рана на шее заныла, подтверждая мысли. Яркая сцена последнего воспоминания вспышкой промелькнула перед глазами. Валеска открыл глаза. Перед ним — белая простынь, насквозь пропитанная кровью в районе лица. Вместо вполне уместного «какого черта» изо рта вырвался истерический смешок, а уголки губ плавно поднялись вверх, но в ту же секунду резко опустились: каждая клеточка вокруг рта и носа словно горела, крича о том, что красное пятно на простыни вовсе не случайно. Шутки кончились. Вмиг простынь была отброшена, под ногами появилась опора в виде кафельного пола; пальцы слегка коснулись щеки, заставляя стиснуть зубы от боли. Джером повернул голову вправо и наткнулся на собственное отражение в стеклах шкафчика с медикаментами. Кровь на кончиках пальцев, жгучая боль и бинты, покрывающие большую часть лица. Все встало на свои места: от его визитной карточки остались лишь голубые глаза, ровные белоснежные зубы и кровавое месиво. Резко поднявшись с кушетки, он на ватных ногах подошел к столу и оперся о гладкую поверхность. В глазах предательски потемнело, а появившаяся одышка вызвала лишь усмешку, но уже через пару секунд нашлось нечто отрезвившее его. — Полицейский участок Готэма? Что я тут забыл? Внимание привлекла небольшая стопка документов. На самом верхнем листе посередине красовалась аббревиатура GCPD, внизу стояла подпись. Комиссар Гордон В памяти всплыла злобная физиономия детектива; шею словно сковало в невидимые тиски, прямо как тогда, в мотеле. Гордон, который однажды забыл о полицейской этике и чуть не придушил преступника, стал комиссаром. Валеска закатил глаза и хрипло рассмеялся. Становилось интереснее и интереснее. Сколько он спал? Память жестоко шутила над ним, подкидывая разные воспоминания невпопад, но не давая ответов на самые важные вопросы. Валеска не имел ни малейшего понятия, как он оказался в участке, правда ли был убит, а если да, то почему он не почувствовал подвоха заранее. Тот мужчина, что вонзил нож ему в шею. Кто он такой? Почему Джером доверял ему? Неведение вызывало смесь раздражения и тревоги. За дверью послышались торопливые шаги, и Валеска поспешил спрятаться за дверной косяк. В душе ярким пламенем горела надежда, что с минуты на минуту он узнает ответы хотя бы на некоторые свои вопросы, какими бы бредовыми эти ответы не были. Дверь открылась резко, с громким стуком, заставив Валеску вздрогнуть, а затем в кабинет вошла девушка в полицейской форме. Судя по огромной куче бумаг, которую вошедшая крепко держала в обеих руках, дверь открыли с ноги. Невольно Джером подметил, что девушка была невысокого роста, щупленькая: обезвредить ее не составит труда; и пикнуть не успеет, как из полицейского превратится в жертву. Губы Джерома дрогнули в легкой ухмылке. Положив стопку бумаг на стол, она посмотрела на часы, затем на подоконник, затем снова на стол. Даже не видя лица девушки, Валеска чувствовал, как она была напряжена; представлял, как она хмурит брови, как нервно сглатывает и невольно сжимает губы. А потом она вдруг едва слышно выругалась и тревожно повернулась в сторону кушетки. Взгляд Джерома — за ней. Тогда пятно крови на простыни Валеску уже не удивляло и даже не пугало, чего нельзя было сказать о полицейской. Она медленно попятилась назад, рука вслепую потянулась к двери. Уже уходишь? Не торопись. От предвкушения того, что должно было произойти через пару секунд, внутри все сжалось, а когда хрупкое тельце оказалось в крепких тисках, все, что он смог, это на выдохе произнести: — Бу. Она мычала в его ладонь, согревала окоченевшую кожу горячим дыханием и абсолютно не пыталась вырваться и как-то противостоять. Стояла, точно окаменевшая, макушкой упиралась ему в подбородок. Все это было слишком просто и скучно, подумалось Валеске. И именно в тот момент, когда он готов был назвать ее слабачкой, колено пронзила острая боль, из груди вырвался стон, а хватка невольно ослабла. Несколько шагов назад, неприятный скрежет кушетки о кафельную плитку, щелчок предохранителя — все произошло в считанные секунды. Условия игры изменились: Джером был на мушке. — Неплохо, — он оскалился. Она держала пистолет крепко, двумя руками, а на Валеску смотрела точно на призрака: с ужасом, почти не моргая. — Ты… живой? — на последнем слове голос невольно дрогнул. — А был мертвый? Короткий кивок заставил его хмыкнуть. — Ну и сукин же сын этот Галаван, а? Полицейская промолчала, не сводя глаз с Валески. — Не знаешь, где он сейчас? Думаю, пора навестить старого друга. — Он мертв. — И кто же меня опередил? — В который раз? От такого ответа он удивленно поднял брови, а потом вдруг резко рассмеялся. Вся ситуация, начиная с пропавшего лица и заканчивая воскрешениями, его чертовски забавляла. — Ладно, с этим разберемся позже. Скажи-ка, кто вернул меня к жизни? Куда делось мое лицо? Гордон правда теперь комиссар? Ответов ждать не стоило: об этом говорил ее настороженно-удивленный взгляд и ее возраст. Она явно не правая рука Гордона и уж точно не детектив. Едва ли комиссар стал бы оповещать каждую собаку в городе о воскрешении Валески. — Ну что же ты так смотришь на меня? Мы с тобой уже где-то виделись? Я убил твоих родителей? Брата? А, может, мы…? Валеска поиграл бровями, пошло подвигал бедрами и рассмеялся, когда девушка отвела взгляд в сторону. — Кажется, в яблочко. Брови поползли вверх, когда он заметил румянец на ее щеках. Действительно в яблочко. Огромные провалы в памяти пугали, а этот, вызывавший еще большее любопытство, хотелось восполнить как можно быстрее. Как он вообще с ней связался? Она же полная противоположность Хейзи, яркой и взбалмошной: слишком серьезная и строгая. Еще и полицейская. — Не смей ко мне подходить, — твердо отчеканила девушка, видя, как Джером начал к ней приближаться. — Обиделась, что не помню тебя? Да брось, не будь такой букой, дай ко мне хоть память окончательно вернется, заяц! В медпункте раздался прерывистый хрип, напоминающий старческое кряхтение, а после Джером вдруг начал корчиться невпопад, словно тело его зажило отдельной от головы жизнью. — Прошу меня извинить. Видимо, не до конца разморозился. А она и не обратила внимания. Невольно открыла рот и, полностью сбитая с толку, опустила пистолет. В голове Валески пронеслась мысль о том, что выбить оружие из рук девушки, воспользовавшись ее замешательством, было бы лучшим ходом, но вместо этого он несколько раз мысленно повторил ту фразу, что вызвала у нее такую бурную реакцию. Заяц. Он не имел ни малейшего понятия, почему сказал это: вырвалось. Вырвалось так, словно это было чем-то самим собой разумеющимся, словно прежде он не скупился на такие слова. Заяц. За-яц. З а я ц. Обычно после таких повторений слова теряли смысл и звучали чертовски глупо, но не это. В памяти начали появляться обрывки воспоминаний. Когда ты уйдешь? Салат из морепродуктов. Твой любимый. Ты играешь не по правилам! Это мне? А я щенка Джеем назвала. Он вспомнил все. Как она прижималась к нему на крыше, когда чуть не упала, как отчитывала его за жестокие поступки, будучи пьяной. Как материлась во время просмотра ужастиков, плакала, когда он рассказывал ей о смерти Мэри, смеялась, когда он ее щекотал. Как она обнимала его в своей день рождения; как, забыв о скромности, сидела на его коленях и целовалась с ним. Он вспомнил, как стрелял ей вслед в полицейском участке, молясь всем богам, чтобы не попасть; укрывал ее, изрядно выпившую и быстро уснувшую, пледом. Джером вспомнил, как она отчаянно пыталась предотвратить его смерть. Ее звали Сара. Казалось, температура в кабинете упала на несколько градусов. Валеска почувствовал себя так, словно на него вылили ушат холодной воды. Он не знал, как повести себя, как отреагировать. Разыграть ее и притвориться, что ничего не вспомнил? Истерически расхохотаться? Прикончить ее, чтобы больше точно никогда не использовать это тошнотворно-сопливое прозвище? Посмотреть на нее. Девочка выросла: доброта и наивность во взгляде исчезли, уступив место недоверчивости во всем. Даже сейчас, слегка смущенная и сбитая с толку, она не подпускала его к себе ближе — неосознанно отошла на несколько шагов назад, увеличивая между ними расстояние. Улыбаться стала реже. Хотя здравый смысл и подсказывал Валеске, что за короткое время их встречи не было ни единого повода для улыбки, разительные перемены бросились в глаза. Лицо осунулось: те детские щечки, которые он так любил, пропали. На губах появился легкий блеск, бросившийся Джерому в глаза почти сразу: Сара прежде не пользовалась помадами. Скользнув взглядом по подбородку, щекам и носу, он наткнулся на выжидающий взгляд зеленых глаз. И рассмеялся. Хрипло, надрывно, непривычно тихо. — Серьезно? — он поднял взгляд, словно обращаясь к кому-то сверху. — Кто дал ребенку пистолет? Это не игрушки! Сара… Она вздрогнула, услышав свое имя, и резко выставила перед собой оружие. — Тебе лучше сдаться добровольно. У тебя нет никаких шансов: это наша территория, нас больше. — Напомнить, чем однажды закончился мой визит в полицейский участок? — пропел он. — Да брось, ты не выстрелишь, даже если я окажу сопротивление. Шаг. Второй. Каждый его шаг сопровождался ее двумя назад. На скрежет металлической кушетки, казалось, никто не обращал внимания. — Хочешь проверить? — процедила сквозь зубы. — Хочу. Валеску ничуть не смущало, что пистолет был не у него, это даже забавляло: насколько далеко он зайдет, прежде чем на серой водолазке растечется красное пятно? А зашел он очень далеко — вплотную. Прикосновение металлического ствола к торсу вызвало у Джерома широкую улыбку, у Сары — легкую дрожь в пальцах. Взгляд не поднимала, смотрела прямо перед собой, словно изучала несуществующий принт на его водолазке, пистолет держала так крепко, что перемотанные бинтами пальцы слегка покраснели. — Джером, еще шаг, и… — Мне надо вернуть свое лицо. Это дело принципа, понимаешь? — Тебя не выпустят. — А ты мне, конечно, с этим не поможешь? Он закатил глаза, увидев ее непоколебимое выражение лица. В тот момент ее особенно хотелось приложить головой обо что-нибудь твердое, но чисто по старой дружбе он решил не портить такую хорошую мордашку. А потом Джером вдруг резко переменился в лице. — Ну хорошо. Арестовывай меня, полицейский. Он поднял руки в примирительном жесте, а затем послушно протянул их Саре. Она недоверчиво сузила глаза. — Только, пожалуйста, не говори мне, что вся твоя компетенция заключается в размахивании табельным оружием и получении растяжений, — он мельком взглянул на ее левую руку. — Наручники, Сара. Она плотно сжала губы и подняла злобный взгляд на Джерома. — Нечего меня учить. Однако за наручниками все же потянулась. Пистолет держала уже одной рукой, но по-прежнему держала — для устрашения, чтобы не вздумал даже с места сдвинуться. А он не сделал и шагу. Вцепился в пистолет мертвой хваткой, поднял дуло в потолок и резко потянул Сару на себя. Она не успела ни выстрелить, ни ударить его, разве что тихо пискнула, когда Джером заломил вторую, перебинтованную руку за ее спиной. Он делал такое лишь дважды, один раз неудачно. Если выбрать правильную точку, подержать нужное время и не переборщить с силой, все должно было получиться. Сонные артерии находились справа и слева от кадыка, и, хотя тот факт, что ему предстояло иметь дело с девушкой, слегка осложнял ситуацию, мысленно Валеска наметил нужную точку. Когда его ледяные пальцы коснулись шеи, Сара задергалась как сумасшедшая — то ли от ужасного холода, то ли от понимания того, что Джером собирался сделать. Она пиналась и старалась освободиться из хватки, а он крепко держал ее запястья позади одной рукой, в глубине души понимая, что еще немного — и тонкие пальчики точно окоченеют. Ей потребовалось две с половиной минуты на то, чтобы вырубиться окончательно — Джером считал. В течение всего этого времени ее удары становились менее яростными и частыми, а затем девушка и вовсе обмякла в его руках. — Такой ты мне нравишься больше, — сказал парень, аккуратно укладывая Сару на кушетку и убирая кровавую простынь подальше. Он ещё раз взглянул на нее, потрогал шею и с облегчением вздохнул. — Вроде ничего не сломал. А уже через несколько секунд Сара осталась одна в медпункте.

***

Она проснулась так же, как и отключилась: постепенно. Сначала вокруг стояла чернота, затем закрытые глаза стали реагировать на свет медпункта, а вскоре Сара начала различать голоса поблизости. Не подавая признаков бодрствования, она прислушалась. — Господи, не могу поверить, что все это происходит с нами. Маньяки, Шляпник, культ Джерома, созданный каким-то психопатом из Индиан Хилл, а теперь и воскрешение самого Валески. Что дальше? — Да уж, Дуайт постарался на славу, — Гордон неловко прокашлялся. — Ли, когда ты была здесь в последний раз, он был мертв? — Да. Я осмотрела его, пощупала пульс. Джером был мертвее всех мертвых. Затем мне надо было ненадолго отойти, а потом… — А потом он очнулся, — равнодушно сказала Сара, открыв глаза, и села на кушетке. Теперь внимание обоих было приковано к ней. — Сара, как хорошо, что ты очнулась! — Лесли подскочила к девушке, по-матерински заботливо приложила ладонь ко лбу и осмотрела шею. — Будет синяк. — Ну и пусть. Сара выдавила из себя улыбку и взглянула на Гордона. Он посмотрел на нее виновато и открыл было рот, чтобы что-то сказать, как вдруг в медпункт ворвался полицейский, волоча на себе другого. Во втором Сара узнала Джонсона, с которым ей доводилось патрулировать улицы. Он был без сознания. Из одежды на нем были лишь трусы и майка. — Кажется, теперь ясно, как Валеске удалось покинуть участок, не привлекая к себе внимания, — констатировал Гордон, пока Ли пыталась нашатырем привести полицейского в чувство. — Ну да, перемотанное бинтами лицо, конечно, никого не смутило. Гордон метнул на Сару раздраженный взгляд, однако отвечать не стал. Джонсон наконец начал подавать признаки жизни. Он сморщил нос и попытался отдалиться от ваты с нашатырем, как вдруг скорчился от боли. — Ауч! Этот психопат с размаху ударил меня по затылку! Кажется, пистолетом. — Каким пистолетом? — Наверное, моим, — девушка подняла взгляд на Гордона. — Должно быть, он забрал его, когда я отключилась. Джим рассеянно кивнул. — Когда ты заходила в медпункт, ты видела Джонсона? — Нет. — Джонсон, тебя поставили охранять медпункт, чтобы никто, кроме доктора Томпкинс, туда не входил, и никто, тем более Валеска, не выходил. Где тебя черти носили?! — Капитан, кажется, я вчера что-то не то съел, — Гордон устало потер переносицу и жестом приказал полицейскому замолчать. Через пару секунд парень подал голос вновь. — Как же больно-то… — Джонсон, может, прекратишь ныть? Ты в полицию хот доги жевать ходишь или с преступностью бороться? — Легко тебе говорить, Моррисон, не тебя же оружием по затылку ударили! Джонсона Сара недолюбливала и даже не пыталась это скрыть. Временами она пробовала закрыть глаза на его безответственность и невнимательность, но после последнего его провала девушка окончательно перестала его уважать. Если бы Линкольн Джонсон заметил преступника позади Сары раньше, чем ее запястье оказалось в крепкой хватке, Гордон не напоминал бы ей каждые пять минут о перебинтованной руке и не читал лекции об осторожности. — Хватит собачиться! Ли, подлатай его, пожалуйста, Смит, ты пока свободен, но будь на связи. А ты, — он повернулся к Саре, — со мной. Она молча последовала за капитаном. Торопливо, чтобы не отставать, шагала позади, смотрела ему в спину и даже не знала, что скажет, когда они войдут в кабинет. Хотелось злиться, ногами топать от негодования, однако после двух лет жизни в режиме Джеймса Гордона было сложно не понять, почему он поступил именно так. — Сара, я знаю, ты сейчас злишься и имеешь на это полное право, — начал он, когда дверь кабинета закрылась, — но я не мог рассказать тебе о культе Валески и куче его последователей после всего, что ты пережила. — Все в порядке, я правда не злюсь, — увидев удивленный взгляд Гордона, она продолжила. — Серьезно. Вы хотели оградить меня от всего этого, и я вам благодарна. Но не пора ли обо всем рассказать хотя бы сейчас? Капитан неохотно кивнул, подойдя к окну. А потом заговорил. Он рассказывал бесстрастно, излагал сухие факты, периодически делая паузы, словно думая, стоит ли рассказывать ту или иную новость. Дуайт Поллард, вечно тихий и застенчивый работник Индиан Хилл, вдруг решил вернуть Джерома к жизни и отнесся к этому очень серьезно: прежде чем взяться за Валеску, он испытал свой метод воскрешения на нескольких людях. А затем украл труп рыжего маньяка и провел через его тело более четырех сотен вольт. Разочаровавшись, видимо, в результате своей работы, он отрезал Джерому лицо и сам решил стать Джеромом. Капитан поведал, что Дуайт создал целый культ в честь Валески. Пятьдесят человек, знающих наизусть каждую фразу из видеообращения рыжего маньяка в участке, явно не были пределом, и Гордон всеми силами пытался предотвратить ужасное: отправил отряды на поиски пугающих граффити с клоунами, заставил перерыть всю лабораторию, где воскрешали Валеску, по возможности старался оградить Сару от потенциальных психопатов, отправляя ее патрулировать только центральные районы. Сара слушала чуть ли не с открытым ртом, не в силах поверить в то, что всю ситуацию с культом фанатов Джерома и событиями, предшествующими его воскрешению, Гордону удавалось скрывать от нее все эти две недели. Когда Гордон закончил, первое время в кабинете стояла тишина, которую перебивали лишь голоса полицейских за дверью. А потом Сара подала голос. — Больной ублюдок этот Дуайт. — Джером не лучше, — Гордон серьезно взглянул на девушку. — Именно он вдохновил всех психопатов. Она лишь поджала губы и скрестила руки на груди. — И что мы будем делать? — Ты, как я и говорил, идешь домой, — стоило Саре открыть рот, как Гордон категорично продолжил, — никаких «но». — Да что с вами такое? Почему я не могу помочь? — А почему ты так отчаянно хочешь принимать во всем этом участие? — Потому что он один из тех, на поиски кого нужно как можно больше людей. Вам пригодится любая сила. — А, может быть, ты намеренно ищешь с ним встречи? Сара опешила. Удивленно подняла брови, рот приоткрыла, а руки невольно сжала в кулаки. — Как вы вообще смеете, капитан? — Джим, ребята изучили телефон, найденный рядом с Джеромом, — Фокс ворвался в кабинет без стука и заговорил сходу, однако тут же замолчал, заметив Сару. Гордон серьезно посмотрел на девушку, сжал губы, а затем перевел взгляд на Люциуса и коротко кивнул. — Последний входящий звонок был совершен из участка. Кажется, у нас… — Крыса, — Сара перебила его и с вызовом посмотрела на капитана. — Есть предположения, кто это может быть? — Сейчас и узнаем. Гордон даже не взглянул в ее сторону; он подошел к Фоксу, забрал телефон и вышел из кабинета. А уже через несколько секунд громогласным голосом капитан заставил всех полицейских обратить на себя внимание.

***

Гордону довелось пообщаться с Дуайтом вживую еще до того, как набрала обороты вся эта череда воскрешений и беспорядков. Дуайт Поллард был тих и немногословен, уже тогда он вызывал легкое недоверие. Скромные, молчаливые, с виду невинные ребята представляли наибольшую опасность, и именно с ними надо было держать ухо востро: об этом говорил и опыт с Джеромом, и знакомство с Галаваном. — Сара, я знаю, ты сейчас злишься и имеешь на это полное право, но я не мог рассказать тебе о культе Валески и куче его последователей после всего, что ты пережила. И ее ответ, и ее реакция сбивали с толку. Спокойствие и рассудительность появились в Саре далеко не сразу — капитан помнил ее эмоциональные качели в первый год их знакомства — но теперь понять, о чем она действительно думала, становилось сложнее. Его гордость за проделанную работу шла в наборе с опасениями и кучей неозвученных вопросов. Он рассказал ей почти все. В «почти все» не входил лишь его выезд в телевизионный офис студии девятого канала, где Дуайт открыл огонь, взял людей в заложники и полностью вжился в роль Джерома. Гордону даже довелось поговорить с ним по телефону. Нескрываемый восторг в голосе Полларда, шутливая интонация, лишь отдаленно напоминающая Джерома, и абсолютно те же реплики, что и два года назад — Дуайт вызывал неприязнь и презрение своими жалкими попытками подражать Валеске. Ты лишь артист массовки, корчащий из себя звезду. Стрелка циферблата указывала на четыре часа, а нервы уже были расшатаны до предела — слишком рано для капитана полиции Готэма. От осознания того, что Сара и Джером встретились и провели наедине как минимум десять минут, внутри все начинало клокотать. Мысли скакали одна от другой: о чем они говорили, не причинил ли ей Джером боль, как повела себя Сара, зачем ей в свои девятнадцать участвовать во всем этом кровавом цирке. Последнее особенно волновало Гордона. Хотя здравый смысл и подсказывал ему, что Сару он знал довольно хорошо, а полицейская форма на ней была неплохим гарантом ее верности, где-то глубоко в душе крылось то, о чем разумнее было молчать до выяснения всех обстоятельств. Но злополучный вопрос сам сорвался с губ. — А, может быть, ты намеренно ищешь с ним встречи? Казалось, все постепенно рушилось у него на глазах, и Гордон был чертовски рад, что нашлась хоть одна зацепка, на которой можно было сосредоточить внимание. Что угодно, только бы не ощущать на себе разочарованный взгляд и не думать о том, как спасти ситуацию. На улицах города орудуют сумасшедшие, Джиму не до выяснений отношений. — Минуточку внимания! Оторвитесь на время от работы! — за считанные секунды все полицейские в отделении подняли взгляды на Гордона, и он продолжил. — У нас в участке завелась крыса. В помещении послышались шокированные возгласы, некоторые начали удивленно переглядываться; Джеймс поднял руку с телефоном, зная, что позади стоял Фокс и анализировал реакцию каждого полицейского. — Звонок Дуайту был совершен на этот телефон. Звонил кто-то из нашего участка. Давайте же узнаем, кто из нас предатель. События развивались так быстро, что, казалось, временами его мозг отключался, пытаясь дать своему владельцу хоть каплю отдыха. Вот он стоял перед своими подчиненными, пытаясь найти среди них крысу, вот какой-то коп, кажется, Эндрю Дафф, резко сорвался с места и побежал, как вдруг его схватили другие полицейские. Окончательно Гордон пришел в себя лишь в комнате для допросов. Харви угрожал Даффу тюрьмой и корил за предательство после шести лет верной службы в участке, а тот лишь ухмылялся и твердил, что давно перестал быть копом. Видеть предателя среди своих действительно сродни ножу в спину. Гордон думал — надеялся — что после всего пережитого за годы службы он начнет относиться ко многому проще, но, видимо, были вещи, которые ранили вне зависимости от опыта. — Ты был здесь, когда ворвался Джером с маньяками. Ты держал против них оборону. — В ту ночь я изменился. — Не трать время, Джим! Посадим его на автобус до Блекгейта, нарисуем на спине мишень и навсегда забудем. Харви злился, чертовски злился. Буллок не умел сохранять хладнокровие, поэтому нередко делал и говорил сгоряча, не подумав. Вот уж кто действительно нередко пренебрегал полицейской этикой. Однако когда Дафф, пару часов назад позвонивший психопату, помешавший своим же коллегам предотвратить ужасное, начал шутить про хорошего и плохого копа, не выдержал даже Гордон. Он слышал мерзкий смех Даффа, видел дорожку крови, стекающую по его нижней губе, чувствовал, как костяшки пальцев горели, но не мог остановиться. Харви пытался его оттащить, что-то кричал, но сам Гордон опомнился слишком поздно — когда заметил Ли. Она что-то вколола Даффу и сказала, что уже через пару минут он выложит все, что им надо узнать, а затем вышла из комнаты для допросов. Гордон — за ней. Как ни напоминал себе о статусе комиссара, как ни пытался взять себя в руки, не объясниться он не мог. Искал какие-то оправдания, говорил, что все это вынужденная мера и что на самом деле правила нельзя нарушать никому. А Томкинс лишь смотрела на него как на чужого и молчала, и молчание это было в разы хуже пощечин и ссор. Она больше не видела в нем старого доброго Джима Гордона, который всегда следовал правилам и не переходил границ. Наверняка Ли была разочарована в нем, но, что еще хуже, в тот момент ей было плевать. Она равнодушно пожала плечами и ушла, оставив Гордона наедине с его мыслями. — Джим, ты не поверишь, он реально заговорил! — Харви оказался рядом слишком неожиданно. — Правда, это не особо помогло. Все, что знает Дафф, это визит Дуайта в офис телевизионной студии, где мы уже были. Черт бы побрал этого Дуайта, был ведь у нас в руках, а потом как сквозь землю провалился! — Скажи следить за всеми фургонами девятого канала. Он не мог далеко уйти. Делать было нечего. Оставалось только ждать, когда появится хоть какая-то информация, и отгонять от себя мысли о том, что это тупик. Где-то в тот самый момент, возможно, Дуайт готовил новое нападение на какую-нибудь популярную компанию, а Джером лишал жизни людей, попадавшихся ему на глаза, по дороге к своему лицу и, очевидно, Дуайту. А Гордон сидел в участке и был абсолютно бессилен. — Если что, я у себя. Весь стол в кабинете был завален бумагами. Некоторые из них нужно было рассмотреть и подписать еще пару дней назад, но руки не доходили до них даже сейчас. Особенно сейчас. За это время ему позвонили раза четыре, оповещая и грабежах и поджогах по всему городу. Город стремительно превращался в дурдом, однако о Дуайте и Джероме по-прежнему ничего не было известно. Он мерил кабинет шагами, ходил от одной стены к другой, периодически бросая взгляд на часы. Время шло чертовски медленно, но рабочая смена близилась к завершению. Гордон не собирался никуда уходить даже после шести, но мысль о том, что весь день прошел впустую и они не узнали ничего полезного, раздражала. Когда дверь резко распахнулась, он оживился, хотя и помрачнел, увидев на пороге не только Буллока, но и Сару. — Ты не ушла? — Джим, сейчас не до твоих отцовских загонов. Один из фургонов девятого канала действительно был угнан сегодня. Включи телевизор. «Преступник, угнавший фургон, только что начал трансляцию, которую мы покажем в надежде на его поимку, ” — говорила в микрофон ведущая экстренных новостей. Далее кадр сменился, и на экране появилась физиономия Джерома. Лицо уже было на месте; обрамленное огромными железными скобами степлера, слегка растянутое, с тянущимися из обоих уголков губ глубокими порезами, оно выглядело мерзко. Гордон мельком взглянул на Сару. Как и все, она серьезным взглядом сверлила экран маленького телевизора, с нахмуренными бровями наблюдая за тем, как Джером проверял связь и стучал по стеклу камеры. А затем он начал свою пламенную речь. — Всем привет. Кто-то из вас в курсе, что я умер, — он наигранно вздохнул. — Должен сказать, смерть настоящая скука, но вот вернуться было здорово. Смерть вообще кардинально меняет взгляд на жизнь, и я хочу, чтобы вы это ощутили. Джером отошел от камеры, и только тогда в кадр попал Дуайт. Он сидел на стуле, обмотанный веревками, в полицейской фуражке на голове, и смотрел на Валеску с благоговейным трепетом вперемешку с нескрываемым страхом. — Офицер, ужасно выглядите, — пропел он, подходя к Дуайту. — У вас тут… Он потянулся к уху Полларда и выудил оттуда зажигалку, а Гордон боковым взглядом заметил, Сара вдруг скрестила руки на груди и, кажется, на время подняла взгляд в потолок. Раздался едва слышный щелчок, а затем в кадре появился огонек. — Итак, Готэм. Во тьме законов нет, так что сегодня поступайте как нравится, убивайте, кого хочется, — откуда-то снизу он достал конец белой веревки, абсолютно такой же, что обвивала конечности Дуайта. — И, когда наступит утро, вы все тоже переродитесь. С широкой улыбкой Валеска поджег конец веревки и бросил его. Гордон вновь посмотрел на Дуайта и опустил взгляд ниже, когда обратил внимание на знакомый логотип, нарисованный на ящике. Он не помнил, чей именно это был логотип. — Да, кстати, Дуайт, за лицо я тебя не простил. Голос у Джерома веселый, как и прежде, а смех скрипучий, прерывистый, не как два года назад. И тактика изменилась: не давал открытых намеков на то, что собирался делать дальше, позволял зрителю додуматься самому. О динамите, на котором сидел Дуайт, догадаться ничего не стоило, однако о последствиях предстоящего взрыва Гордона осенило только сейчас. Логотип молнии, обрамленной пятью ветряными мельницами, кричал о приближающемся конце. Конце света. — Он на электростанции за рекой! — Ты уже точно не успеешь, лезь на крышу, вызовем вертолет, — сказал Харви, а затем достал телефон. — Нам срочно нужна пташка! Воскрешение Джерома вызвало огромный скачок в сети электропередач; тогда Дуайт орудовал лишь электрическим током. Сейчас же все здание электростанции норовило взлететь на воздух, и мысли о том, что случится дальше, заставляли Гордона перепрыгивать через несколько ступенек сразу, игнорируя кричащее «слишком поздно» в голове. Стоило ему выбежать на крышу, как глаза тут же нашли нужное здание среди массы однотипных построек, окутанных тьмой надвигающейся ночи. А уже через секунду вокруг электростанции образовалось огромное огненное облако, которое, казалось, готово было поглотить весь город. Звук взрыва отдавался в ушах эхом, где-то снизу слышались крики людей и сигналы машин, а дальше началось то, чего Гордон боялся больше всего. Огромный двадцатиэтажный бизнес центр потух резко и неожиданно, и его примеру последовала парочка многоквартирных домов. В тот момент словно сработал эффект какого-то хаотичного домино: горящие окна в зданиях гасли мгновенно, и каждую секунду чернота поглощала все новые и новые, находящиеся в разных концах города районы. Последним сдалось здание отеля; когда погасло оно, из виду пропало все. — О Господи, — все, что смог сказать Гордон, с ужасом всматриваясь в черноту. Готэм погрузился во тьму.