— То есть он к тебе не приходил?
— Капитан, вы время видели? Я пару часов назад пришла домой, почистила зубки и спать легла. Пес подтвердит, — она кивнула на сидевшего у ее ног Джея.
— Его заметили в этом районе, а на твоём доме нашли следы крови. Сомневаюсь, что кроме тебя у него живет здесь кто-то ещё из знакомых.
— Следы крови, — она отмахнулась, — здесь нередко происходят всякие потасовки.
— А трупы водителей с ключом зажигания в глотке тут тоже часто находят? — девушка замялась. — Сара, дай мне войти. Если тебе действительно нечего скрывать и никто не держит пистолет у твоего виска, впусти меня.
Она отошла от порога; пес тоже поднялся. Пока Гордон обходил все комнаты, Джей деловито ходил за ним, виляя хвостом. Сара же стояла у входной двери и за капитаном намеренно не следовала. С напускным интересом она осматривала собственную прихожую. Взгляд упал на зеркало. В отражении стояла девушка со взлохмаченными волосами и в своем любимом наряде для сна — разноцветной сорочке. Сара влюбилась в нее как только увидела на витрине: она выглядела ярко, весело, совсем не по-готэмски. Девушка купила ее без раздумий. Теперь в ее серой жизни появились хоть какие-то яркие краски.
А по ее кухне тем временем ходил капитан полиции, тщательно обыскивая там каждый миллиметр, словно надеясь найти хоть что-то противозаконное. На кухне он был дольше всех, и Сара невольно затаила дыхание. Спустя некоторое время она тихо выдохнула, завидев Гордона на пороге кухни. После он ненадолго зашел в ванную, а затем вышел, сухо бросив на ходу:
— Чисто.
— Неужели?
— Сара, воспринимай это не как недоверие, а как меры предосторожности. Однажды я уже поверил тебе на слово, теперь не буду — для твоего же блага.
— Теперь, когда вы наконец-то убедились, что я не солгала, могу я вновь лечь в постель? Спать-то остается меньше и меньше.
Гордон поджал губы. Посмотрел на Сару, взглянул на Джея, а потом с надеждой спросил:
— Ты ведь сказала бы?
— Разумеется.
Закрыв за Гордоном дверь, она тяжело вздохнула. Выключила свет в прихожей, прошла в комнату и, прежде чем выключить ночник, взглянула на пса.
— Теперь, малыш, точно спать.
А там, в мусорке, под парочкой бутылок из-под колы и яблочных огрызков лежали крошки от бинта и окровавленная тряпка.
Сара не спала. Мысли метались одна к другой. Ложь, много лжи. Саре хотелось вырвать себе язык за все, что она сказала за этот вечер. Тот, кто когда-то вытащил ее из черной дыры, не заслуживал такого. Неужели он ничего не заподозрил? Не подумал ли, что волосы были слишком взлохмачены для человека, который совсем недавно лег спать? Не заметил ли, что стены и перила в подъезде были чище обычного? Если заметил, почему не сказал?
Зачем она это сделала?
Поверни время вспять, и ты поступила бы точно так же.
В знакомом внутреннем голосе ни капли насмешки — он звучит серьезно и даже убедительно, эхом отдается в самых отдаленных уголках сознания.
Сара ворочалась, пыталась уснуть, но тщетно. Прошло уже несколько часов с той встречи, а тяжесть в груди осталась. Было чертовски больно и одновременно пусто, словно она лишилась чего-то очень важного. Ей больно было видеть Джерома таким измученным, еле живым. Больно смотреть ему прямо в глаза на расстоянии пары сантиметров. Больно было понимать, что перед ней сидел убийца; раненный, уставший, но измазанный чужой кровью. Понимать это и пересиливать себя, пытаясь не сделать того, что хотелось.
А ей хотелось провести пальцами по его шрамам; сказать, что она не звонила Гордону. Смотреть на него как на того, кого она так отчаянно хотела спасти два года назад. Хотелось побольше расспросить его о брате и о Хейзи, особенно о второй. Любит ли он ее до сих пор? Лучше ли Хейзи, чем она? От подобных мыслей становилось стыдно.
А еще ей хотелось оправдываться. Сказать о том, что между ней и Джейком ничего толком нет, объяснить, что Джейк другой совсем — “не тот” встряло в горле комом.
Именно в тот момент она попросила его не возвращаться.
— Правильно поступила, да? — прошептала она в пустоту. — Дальше заживем. Дальше будет лучше.
Лучше не было.
— Для чего вы меня учили своим дурацким боевым приемам? Кому они нужны, если изо дня в день я лишь просиживаю задницу в архиве и сталкиваюсь на патруле со старыми дурами, которые из скуки придумывают, что их обокрали?!
— Только не говори, что это ты нагрубила мисс Рексон.
— Ах да, как я могла забыть! Держать контроль над эмоциями обязаны все полицейские, кроме детектива Буллока — ему не обязательно. Каюсь, такого больше не повторится.
У Гордона ни мускул не дрогнул на лице.
— Зря ты так про боевые приемы. Если бы не они, думаю, тот психопат попал бы в глаз, — Гордон взглядом указал на едва заметную ранку над бровью в подарок от одного из фанатиков Валески.
— Значит, мне продолжать рыться в стопке пыльных бумаг и с грозным видом патрулировать улицы?
— В твоем случае карьерный рост возможен лишь при наличии диплома. Отучись хотя бы на юридическом факультете, повышу.
Дверью она не хлопнула, лишь перед уходом одарила Гордона убийственным взглядом. На его “ведешь себя как ребенок” вслед Сара сжала руки в кулаки. Каждый день одинаковый. Будильник. Попытки не думать о снах. Выгул пса. Свинцовое небо над головой. Бесконечная работа в архиве. Жалобы горожан. Жалобы на шумных соседей, на раскрытый люк посередине дороги, на отсутствие воды.
А у Сары за эту долгую неделю, прошедшую с момента обыска Гордона, и у самой накопилось немало жалоб, и самая серьезная из них была недовольство людьми.
Стараясь не думать о бабушке, которая расплакалась после резкого ответа Сары — девушка уверена, старушка притворялась — она направилась в сторону выхода. Долгожданный обед так и манил, когда из размышлений ее вывел веселый голос:
— Какая собака тебя укусила, Моррисон? — с усмешкой обратился к ней Буллок. — Неделю уже на участок страх наводишь. Ходишь вся злая, неудовлетворенная. Скажи своему парню, что плохо старается.
Довольный собственной шуткой, он направился в кабинет Гордона, а Сара грустно усмехнулась.
На самом деле он хорошо старался.
Даже слишком.
Джейк был в коричневом свитере, черных брюках и фартуке с акулами. Волосы его были взъерошены, а одна прядь была белой. Сара коснулась ее и с улыбкой стерла муку. Он пах корицей и мятным чаем, а в воздухе витал аромат свежеиспеченного пирога.
Джейк потрясающе готовил и имел в кухонном шкафчике огромную коллекцию чаев.
— Уверена, многие душу бы продали, чтобы попробовать этот пирог, — сказала Сара, прожевывая кусочек и делая глоток мятного чая.
Джейк хорошо шутил, умел слушать и был заядлым путешественником. Он был рад узнать о мечте Сары поехать в Сан-Франциско и с восторгом рассказал ей о Золотых Воротах и Китайском квартале. Джейк предложил ей когда-нибудь доехать туда вместе и показал ей свою самую любимую фотографию из Сан-Франциско.
На ней Джейк стоял рядом с каким-то памятником. По словам парня, он восхищался человеком, который представлен на памятнике. Почему — Сара уже не слушала: рука Джейка мягко обвила ее талию. Фотография стояла на прикроватной тумбочке в его спальне.
Его поцелуи были мягкими и невесомыми, а прикосновения нежными, однако и они будоражили кровь посильнее крепкого кофе рано с утра. Под бешеный стук сердца она целовала его, целовала страстно, не останавливалась ни на секунду. Не открывая глаз, позабыв обо всем мире, она зарывалась пальцами в его волосы. Они были огненно-рыжие и чертовски мягкие.
Сара с шумом выдохнула: он опустился ниже. Его губы на шее вызвали табун мурашек по телу, и невольно она притянула парня к себе. Под спиной резко оказался матрас, Джейк навис сверху. Ее руки потянулись к коричневому свитеру, и вскоре молодой человек оказался без него. Его ловкие пальцы расправились с последней пуговицей розовой рубашки, и по ее обнаженному телу заскользили сильные руки. Сара закатила глаза от удовольствия: одна рука спустилась ниже и оказалась под юбкой.
Воображение играло с ней. Оно заставляло ее изгибаться от удовольствия, в порыве страсти покусывать его губы, тянуться к ширинке на его джинсах. Оно заставляло Сару желать большего, вселяло в нее уверенность. Уверенность в том, что если она откроет глаза, то утонет в океане голубых глаз.
Сара тянется к парню и открывает глаза, когда его руки нащупывают застежку ее лифчика. Сара сталкивается с взглядом, полным возбуждения и нежности. У Джейка карие глаза.
Лифчик падает рядом.
Ты очень красиво поешь.
Тихий голос с хрипотцой. Сильные руки на ее талии. Ее голова на крепком плече. Инструмент, валяющийся на полу.
Джейк знал о любви Сары к музыке, но ни разу не попросил ее спеть что-нибудь под гитару.
Ярко-рыжие волосы, которые любезно подбросило ей воображение. Чертовски мягкие и в своем роде уникальные.
У Джейка каштановые волосы.
Он отстраняется буквально на несколько секунд, стягивает с нее капроновые колготки и спускает свои джинсы.
Улыбка. Лукавая, плутовская, ласковая — абсолютно разная, но всегда обворожительная.
У Джейка улыбка всегда одинаковая. Приторно-дружелюбная. Неестественно милая. Фальшивая.
— Расслабься, дорогая, — он спускает ее трусики и пристраивается между ног.
Дорогая.
Саре вспомнились старые мультики. Муж и жена. Жена говорит что-то мужу, который постоянно сидит в кресле и ни на секунду не отрывается от газеты. “
Да, дорогая” на любую ее фразу.
Расслабься, дорогая.
Шутливое “заяц” громом раскатывается в голове.
Привет, зайчик.
Удобно тебе, зайка?
Зайка-полицейская.
Ладно, заяц, я пошел.
— Стой! — говорит она прежде, чем Джейк входит, и отползает подальше. — Извини, я… не смогу.
— Что? Почему?
Она судорожно надевает нижнее белье, второпях надевает рубашку наизнанку и совсем забывает о колготках. Старается не смотреть на недоумевающего парня, который не сразу догадывается надеть штаны. От стыда хочется провалиться сквозь землю.
— Это все ошибка, извини. Мы поторопились. Нам лучше больше не встречаться.
Уже через пару минут она стояла в прихожей, трясущимися руками застегивая пуговицы пальто. Из кухни доносился взбешенный голос парня. Слова доносились урывками, словно сквозь толщу воспоминаний, так не вовремя всплывших на поверхность.
— Ошибка?! Два месяца за ней бегаю как идиот!
— Я не готова к отношениям, — ее голос дрожал.
В прихожей появился Джейк. Он был в бешенстве.
— Вела ты себя так, словно очень даже готова. Походы в рестораны, вечерние прогулки, букеты цветов. Нравилось тебе, да? Получила, что хотела, а теперь уходишь?! Не думал, что ты такая, — внезапно он оказался слишком близко.
Разъяренное выражение его лица не предвещало ничего хорошего, и уже через секунду послышался глухой звук удара.
— Дура!
Наскоро отперев дверь, Сара выбежала из квартиры Джейка. В носу предательски защипало, руку жгло.
— Я отношений хотел, семью! Все в офисе женаты уже, один я в холостяках хожу!
Держась за нос, Джейк кричал ей вслед что-то еще, но девушка уже не слышала.
Два дня назад счастливые отношения Сары закончились, так и не начавшись.
— Кстати, — Буллок обернулся к ней, вновь прервав безрадостные мысли, — ты удивишься, но...
— Не хочу ничего знать. Мне плевать, — отрезала она, как только услышала нашумевшую фамилию, и на этот раз окончательно направилась в сторону выхода.
Обедать перехотелось.
Сара ненавидела его. Джерома, не Буллока. За то, что жизнь шла по наклонной каждый раз после встречи с ним; за то, что поселился в голове, стал ее внутренним голосом и не желал уходить.
Она молилась, чтобы его никто никогда не воскрешал, хотела увидеть его имя в некрологе или его труп — в выпуске экстренных новостей с заголовком “В Готэме снова тихо”. Сара была готова убить его собственными руками, только бы город спал спокойнее. Только бы она спала спокойнее.
Но спокойный сон стоял наряду с детской мечтой полететь в космос.
— Ты что себе вообще позволяешь?! Думаешь, можешь так легко приходить и уходить?! “Сара, перебинтуй рану. Сара, я пожалуй пойду! Сара, так хочется тебя трахнуть!” — и она толкает его обратно в комнату.
Сара кричит впервые за долгое время — даже сегодня она целый день держалась молодцом, не считая сцену в кабинете Гордона. Внутри клокочет ярость, в горле стоит ком обиды. Обиды оттого, что он позволяет себе так легко входить в ее жизнь, в то время как она всячески старается не впустить его туда и вновь и вновь терпит поражение. А Джером лишь улыбается, хотя и смотрит на нее с неподдельным удивлением.
— Ну давай же, посмейся, это же так смешно! Посмейся над тем, что я обошла готэмское кладбище вдоль и поперек в поисках твоей могилы, что днями напролет рыдала при одной лишь мысли о твоей смерти! Ты идиот, Джером. У меня душа рвется, а ты улыбаешься.
Улыбка медленно сползает с его губ.
— Отчего же она у тебя рвется?
У Сары в голове хаос, в ушах стоит едва слышный звон, вокруг все кажется каким-то другим, непривычным. Она мельком замечает, что у Джерома руки и лицо в крови, но не придает этому значения. Ей больно просто видеть его. Видеть и понимать, что все это неправильно. Что ему нельзя быть здесь.
— Оттого, что мне от тебя подальше держаться надо. Оттого, что ты людей убиваешь, а я их спасать должна.
— А они заслуживают этого?
— Нет же! — ответ слетел с губ молниеносно, и Сара осеклась. — Не всегда.
Джером заинтересованно поднял брови, ожидая продолжения, и она продолжила, хотя делать этого не хотела.
— Они лживые и жестокие. Прикрываются вежливыми улыбками и комплиментами, а потом вонзают нож в спину.
Сара замолчала и закатила глаза. Ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Вскоре она дрожащим голосом сказала:
— Они Джея отравили, Джером.
Валеска отошел к окну. Теперь он стоял к ней спиной, и дышать стало чуточку легче. Проще было не видеть его лица, представить, что он — неживая стена, чем смотреть ему прямо в глаза и обнажать душу. Сара была рада бы остановиться, прекратить словесный поток, но не могла. Боль и отчаяние плескались через край.
— Приезжаю в ветклинику вся в слезах, жду, пока мне его вынесут из кабинета, и мысленно готовлю себя к тому, что вынесут мертвое тельце. Оказалось, его отравила моя бывшая соседка напротив, которой не нравилось, что изредка он лаял в квартире. Джером, ей шестьдесят и она работает медсестрой в больнице. Она всегда улыбалась мне при встрече и давала Джею различные лакомства. Почему она спасает людей, но убивает животных? Почему, Джером?
Сара не замечала, как по щекам текут слезы. Она временами сбивалась и срывалась на крик, а в имя его, казалось, вкладывала все отчаяние, словно действительно верила, что Джером ответит.
Но он молчал. Казалось, Валеска вообще ее не слушал.
— Но есть ведь исключения из правил, так? Гордон, например. Он спас меня. Устроил к себе на работу, приходил вечерами, поддерживал как мог. Гордон хороший человек, — она не обратила внимания на его смешок, — и только ради него я должна продолжать работать в полиции.
— Должна?
Саре стало хуже. У нее закружилась голова, а в ушах зазвенело сильнее. Однако щелчок позади она расслышала отчетливо. Сара резко обернулась и ахнула. У входа в комнату стоял Галаван с пистолетом в руках, и целился он Джерому в спину.
— Ты сама настроила себе барьеров. Выбор у тебя есть, просто ты его не видишь. Не хочешь видеть, — тон его голоса был необычайно холодный, нравоучительный, а у Сары внутри все похолодело.
Прежде чем вспомнить, что Галаван мертв, Сара закричала. Она подбежала к Джерому — каждый шаг казался чертовски медленным, словно во сне — и крепко обняла его со спины.
— Нет-нет-нет, Джером. Я не позволю тебе умереть во второй раз, ни за что, — шептала она, уткнувшись носом ему в спину. Шептала и ждала, когда раздастся выстрел и пуля попадет в нее. Но этого не произошло.
В комнате было тихо, а Сара по-прежнему была жива. И Джером был жив. Сара обернулась и вздохнула с облегчением: в дверях больше никто не стоял.
Джером поворачивается к ней и смотрит в глаза. Лицо у него все в крови, как после проделок Дуайта, на губах ни тени улыбки. В голубых глазах бездна, и бездна эта затягивает. Сара смотрит на него не отрываясь и сглатывает, когда он стирает слезы с ее щек.
Валеска прижимает ее к себе так, что она утыкается носом в его грудь. Давно ей не было так тепло, несмотря на легкую ночнушку и холодный пол под босыми ногами. Она чувствует его запах, чертовски родной.
— Прости, что не послушал тебя тогда. Прости, что умер, — его хриплый голос раздается сквозь звон в ушах.
А Саре неожиданно становится смешно. Настолько смешно, что она начинает тихо хихикать ему в грудь, а вскоре и вовсе громко смеется. Джером не смеется — лишь улыбается, глядя на нее, и вновь стирает с ее щек внезапно появившиеся слезы.
Резко все вокруг исчезает. Сару словно начинают топить. В глазах появляется чернота, уши закладывает.
Она не успевает запаниковать, когда ее словно вытаскивают из воды, и она чувствует вкус его губ.
И снова пустота. Черная, пугающая. Пустота, после которой в ушах слышится мягкое “заяц”.
Пустота — и Сара целует его в шею.
Пустота — и она сжимает в руках простынь, не в силах сдержать стоны.
Пустота — и она оказывается сверху.
Пустота — и Сара просыпается.
Голова раскалывается и, кажется, кружится; во рту сухо. Она лежит и апатично смотрит в потолок. Он настолько въелся ей в мозг, что ни один сон не обходился без него. Сара устала от этих снов. Устала от пустой рутины, что следовала за этими снами.
На часах семь утра. Сегодня у нее патруль в восточной части города — словно в наказание за вчерашнее Гордон послал ее на самую окраину — и стоит встать прямо сейчас, чтобы все успеть. Сара откидывает одеяло и, поежившись от холода, замирает в немом вопросе. Садится на месте, судорожно оборачивается по сторонам. Сердце пропускает пару ударов.
Ее цветная сорочка валяется на полу.
