***
Ноги временами подкашиваются, пальцы трясутся, ладони потеют — как же отвратительно. Валеска сжимает руки в кулаки и в очередной раз сглатывает. Чувствует себя мальчишкой, глупым и жалким. Ему бы сдаться, наконец. Прекратить оглядываться в прошлое и зашагать вперед, к новым эпатажным свершениям и массовой резне. Ему бы достойно принять поражение и перестать бередить старые раны. Но он не смог. — Просила же больше не приходить. Тихий, непривычно апатичный голос выводит его из раздумий. Сара выглядит усталой. Под глазами залегли синяки, взгляд у нее пустой, неживой. В вечернем полумраке ее лицо сливается с окружающей средой, лишь ночная сорочка при мягком свете, исходящем из комнаты, отливает всей цветовой палитрой. — С ума сойти, как ярко! Вызывай скорую, у меня с минуты на минуту начнется приступ эпилепсии, — и он демонстративно закрывает глаза рукой. — А вот тапочки улетные. Уже через секунду он проходит в квартиру, не обращая внимание на ворчание Сары и ее попытки его остановить. Он закрывает дверь. Два щелчка замочной скважины, один щелчок ночной задвижки — Сара даже не вздрагивает. Валеска ухмыляется. Он невольно задумывается, что бы она сделала два года назад в такой ситуации. Позвала бы на помощь? Попыталась бы отпереть дверь и выбежать? Молила бы о пощаде? Сейчас она лишь смотрит на него снизу вверх и повторяет как-то жалобно: — Не нужно. — Ты можешь позвонить в полицию прямо сейчас. Я успею убежать, даже если попытаешься меня остановить, а ты останешься добропорядочной горожанкой. Так ведь правильнее, Сара? — он усмехается, не разрывая зрительный контакт. Джером мысленно ударяет себя ладонью по лицу. Надо было сказать, что успеет убить ее, а не убежать. — Что ты хочешь от меня? — Помочь. Валеска предлагал ей помощь. Даже сам он невольно расплылся в улыбке оттого, как абсурдно это звучало, не говоря уже о Саре: лицо ее вытянулось от удивления. — Перед тобой сейчас стою я. Кто я? Любого спроси, тебе ответят: непредсказуемый маньяк-психопат. Так же сходу можно охарактеризовать и Гордона: принципиальный щепетильный коп до мозга костей. А ты, заяц? На какой стороне ты? — Тоже коп! — Значит, против меня? — Да, — ее голос прозвучал тише. — А почему же не выстрелила тогда, в медпункте? Зачем бинтовала мне рану? Почему не позвонила Гордону, Сара? Он приехал бы через три минуты. — Я… — Маленький потерявшийся зайчик, — он потрепал ее по голове. — Думаешь, что внутренне окрепла, а на деле сама в себе разобраться не можешь. Он протягивает ей небольшой розовый флакончик, с виду напоминающий духи. — Что это? — Изысканный парфюм с ноткой миндаля и легким цветочным ароматом. Будь уверена, таких ни у кого нет. Джером видит: она не верит ни единому его слову — и правильно делает — но флакончик все же берет. — Выбор за тобой, — он уходит в комнату, оставляя Сару наедине с ее мыслями. Завидев Валеску, пес начинает вилять хвостом, но с кровати не слезает. Джей облизывает парню руку, стоит ему потянуться к ушку, и облизывает теплую ладонь. — Вот же глупый, — обратился Джером к псу, — видишь меня третий раз, а уже радушно приветствуешь. Пес перевернулся на спину, расставив лапы в разные стороны и высунув язык. Валеска усмехнулся и покачал головой. — Говорил же ей воспитать злую псину; и с этим не справилась. На кухне загорелся свет: в прихожей Сара больше не стояла. У Джерома засосало под ложечкой. Она легко могла отказаться. Скажи он ей правду, она бы и вовсе засунула ему эту склянку в задницу: что-то ему подсказывало, что даже в такой хорошей девочке, как Сара, в этот момент произошел бы сбой. Как бы он вообще преподнес эту правду? “У тебя есть уникальная возможность испытать на себе сыворотку правды, недавнюю разработку моего друга. Все, что тебе нужно, это вдохнуть немного продукта, и вуаля — ты будешь говорить обо всем, что тебя волнует, отвечать на любые вопросы, причем правду и только правду! Рога у тебя не вырастут — не должны, по крайней мере — но сильные галлюцинации неизбежны. Часов через пять, когда эффект окончательно пройдет, появится сушняк и головные боли, как при обычном похмелье. Зачем я тебе дал эту сыворотку? Просто я понятия не имею, что творится в твоей прекрасной головушке, и ты, кажется, тоже. Давай разберемся с этим вместе!” Годы общения с людьми и ораторское мастерство в этот раз оказались бессильны: даже в мыслях это звучало словно дешевая заученная реклама. Джером мерил шагами комнату. Он не помнил, как отошел от Джея, не знал, сколько уже так расшагивал и сколько Сара там сидела. Он остановился на середине комнаты. Если она откажется, все пропадет. Он вновь будет выглядеть как идиот, который приперся к полицейской. Ему придется признать поражение, и как его признать, выбор за Джеромом: убить ее — или хотя бы покалечить — или оставить наконец в покое. Валеске кажется, что он ждет вечность. Три. Он представляет, как она прямо сейчас звонит Гордону. В ушах уже звенят полицейские сирены. Два. Он видит, как она разбивает стеклянный флакон об пол. Прозрачная жидкость растекается по старому линолеуму. Один. Сара передумывает. Флакончик в ее руке. Она делает вдох, и сыворотка правды незамедлительно начинает работать. Сара всерьез говорит, что давно уже переступила через прошлое, и это чистая правда. У нее своя жизнь. Жизнь, в которой нет места психопатам. И Валеска принимает поражение. — А знаешь, — неожиданно кричит он ей, — забудь. Это была не лучшая идея. Я, пожалуй, пойду. Джером идет в сторону выхода из комнаты, стараясь больше не изучать когда-то родной интерьер и не смотреть на пса. Джером мысленно прощается с этим местом, прощается с Сарой. Больше он сюда не вернется. Именно в этот момент перед ним из ниоткуда вырастает сердитая девушка и грубо толкает его обратно.***
Она была прекрасна, когда спала. Ее шелковистые волосы хаотично разметались по подушке, выражение нежного девичьего личика приобрело безмятежность, которую нечасто увидишь днем; ресницы на закрытых глазах даже не подрагивали. Сара спала крепко и спокойно. Едва ли Джером когда-либо кого-либо жалел, но тогда, глядя на нее, он понимал: после всего, что произошло за этот вечер, а может быть даже за все два года, она это заслужила. Сара плакала и кричала. Ее крик, в отличие от противного визга Мелиссы, не раздражал, но едва ли он вызывал у Джерома радость. Скорее, сочувствие. Его не было всего два года, а она за это время шишек себе набила побольше, чем его мамаша в молодости — татуировок. Сара обижена на весь мир. Не понимает, почему люди предают и совершают ужасные вещи. Пытается выжить в этом мире, не пройдя ни по одной голове, а в итоге сама оказывается втоптанной в землю по колено. Сара надеется, что он поймёт, но Джером не понимает. Он рад, что у людей стираются границы морали в голове, рад понимать, что чернота есть в любом, даже самом милом и с виду невинном, но не особо рад, что это затрагивает Сару. Она и так натерпелась. Куда уж больше? Но было и нечто приятное. Нечто радующее Валеску до одури. Рядом была она. Не плод его воображения, а она. Настоящая. Ее запах, ее голос, ее невероятные глаза. Ее опьяняющая близость. Границы между ними стерлись окончательно; огромная стена, которую так старательно возводила правильная Сара, обратилась в прах. — У меня так и не вышло с Джейком, — выдохнула она ему в ухо, сидя у него на коленях. Одна рука ее нежно перебирала его волосы, другая — гладила его плечо. — Как же так? — Нашла кое-кого получше, — ее хитрая улыбка до сих пор стояла перед его глазами. Сейчас от этой улыбки осталась лишь тонкая ровная полоска. Джером посмотрел на часы: было четыре утра. Ему предстоял важный день. Валеска был уже одет и готов идти. Подоткнув ей одеяло и напоследок взглянув на записку, оставленную им на прикроватной тумбочке, Джером пообещал самому себе: ее улыбку он увидит еще не раз.