***
Закончив с неожиданным ужином и документами, подросток подхватил пухлую от бумаг папку и ещё горящий свечной огарок и направился в сторону собственных покоев, пытаясь успеть дойти до них, пока свеча окончательно не потухнет. Услышав со стороны лестницы стук каблуков и натужное кряхтение опекуна, подросток грязно выругался полушёпотом и отступил за колонну, не имея ни малейшего желания быть замеченным. Скрепя сердце, Юрий потушил огарок, чтобы его уж точно не обнаружили, и затаился. — …Я получил ответ из сената! — не скрывая радости произнёс Казимир, доставая из-за полы фрака распечатанное письмо. — И что же? — его жена нетерпеливо вытянула голову, силясь разглядеть написанное в тусклом свете трёхрожкового подсвечника. — Они согласны! — хрипло рассмеялся мужчина, потрясая кулаком. — Неужели! Что же ты им сказал? — Марианна ошарашенно посмотрела на мужа, не понимая, как сенат позволил Казимиру управлять приисками абсолютно здорового человека. — Что маленький мерзавец едет не в Сворд, а в лечебницу для людей с психическими расстройствами, — хмыкнул мужчина, смахивая с плеча неясно как попавшую туда пыль. — Ты подделал документы? — Даже и не думал, Марианна! — оскорбился Казимир. — В лечебницу поедет нищий мальчишка, похожий на Юру фигурой и волосами, которого я отыскал в квартале бедноты неделю назад. — А как же лицо? — обеспокоилась женщина, закономерно рассудив, что молодого графа многие знают лично. — Ох, недавно произошло такое несчастье… Юрочка обварился кипятком и результат налицо, так сказать, — гадливо хмыкнул опекун. — Казимир!.. — Марианна поднесла руки ко рту, шокированная жестокостью мужа. — Что — Казимир? Поэтому женщинам и нельзя доверить важные дела! Бог мой, — перекрестился он, — жалеть бедняка! Расскажешь кому — засмеют! — Но это же ребёнок! — И что мне сделать, если Юра ещё мальчишка?! У тебя есть какие-то другие предложения, как заставить сенат позволить нам управлять приисками? — Нет, но… — смешалась женщина. — Но что? Лучше помолчи, Марианна, от твоего голоса у меня болит голова. Пару секунд Юрий слышал лишь собственное бешено стучащее сердце и стук каблуков госпожи Марианны, но потом разговор продолжился: — Но, Казимир, а что будет, когда Юра вернётся? Все ведь поймут, что он не сумасшедший. — Да, но глухота или слепота решат эту проблему… Мальчишку становится слишком сложно напугать, Марианна. Я боюсь, мне придётся поступать более радикально. Он пытался послать жалобу в опекунское управление, ты знала? Я едва оправдал свои действия домашним воспитанием! — произнёс мужчина, зло сплюнув на дорогой ковёр. — Кстати, опекунское управление. Как ты собираешься добиться их позволения на контроль приисков*? — А куда они денутся от инвалидности? Подпишут как миленькие… Опекуны скрылись за дверью покоев, а Юрий медленно сполз на пол, опираясь спиной о колонну. «Ненавижу. Гнусная дрянь*», — подумал он, непроизвольно содрогаясь от страха быть застуканным за подслушиванием. Подростку сложно было даже вообразить, что стало бы с ним в этом случае, но обычными синяками и ссадинами, к которым он уже привык, дело бы явно не ограничилось. Несколько раз Юра пытался оказать сопротивление, однажды от отчаяния даже воспользовавшись шпагой, однако каждый раз опекун за счёт массы и подлости оказывался сильнее, и на теле графа появлялись новые и новые следы. Все его письма с жалобами перехватывались, а за то единственное, которое ему удалось послать, Юрий ответил сполна: господин Казимир от ярости вспорол хлыстом кожу на его плече, и ещё неясно, сойдёт ли неровный шрам с тела графа. Подхватив упавший огарок, Юрий поднялся и пошёл в сторону своих покоев, вглядываясь в пространство привыкшими к темноте глазами. Дойдя до двери, парень воровато оглянулся, убеждаясь, что он совершенно один, и, сетуя на собственную развившуюся паранойю, вошёл в комнаты. — Юрочка! Я не специально! — Софья, обливаясь слезами, бросилась к графу и потянула его за рукав. — Чёрт! Ты что здесь делаешь?! — схватился он за сердце, перепугавшись. — Ю-юрочка, оно само, — растягивая слова, произнесла дочь опекунской четы, — мы не хотели ничего ломать! — Да что произошло, объясни наконец, — парень начал терять терпение и обвёл глазами комнату, желая отыскать то, что испортила девчонка. — Алёша хотел поиграть с рапирой, а я видела, куда ты кладёшь ключи, — всхлипывая, начала она, — и сказала ему. — И что? — холодея, спросил Юрий, уже понимая, что произошло. — Он сломал её! Но сказал, что это я виновата и что я должна за это ответить! А я не виновата, Юрочка-а-а! Софья вновь разрыдалась, а граф неприязненно стряхнул её руку со своего рукава и бросился в небольшую оружейную комнату, оборудованную на месте одной из малых гостиных. На столе, в ворохе крепких рубашек, которые, видимо, также заинтересовали Алексея, лежала разломанная на куски лёгкая детская рапира, несколько лет назад подаренная дедом. — Почему именно она? — глухо спросил подросток, ни к кому не обращаясь. — Она такая красивая, Юрочка! Алёша просто хотел поиграть! — Софья неслышно подошла сзади и положила ему руку на плечо, однако граф вновь сбросил её пальцы и практически прорычал: — Уйди! Просто оставьте меня все! Глаза жгли злые слёзы, но Юра лишь выдохнул и приложился лбом к холодному стеклу зеркала, пытаясь успокоиться. Не было смысла высказывать недовольство Софье: он давно заметил, что у неё явные проблемы с психикой, которые проявляются в том, что она словно застряла в десятилетнем возрасте, взрослея лишь телом. Господин Казимир и госпожа Марианна пытались это отрицать, однако Юрий слышал заключение тайно приглашённого женщиной врача: Софья больна и болезнь её на данный момент неизлечима. Развернувшись, граф сжал зубы от усиленно сдерживаемого гнева и, не представляя, что делать со сломанной рапирой, положил её в одну из упакованных к отъезду сумок.***
Проснулся Юрий абсолютно разбитым: стресс, перенесённый вечером, сказался на качестве сна, и теперь подросток с хриплым голосом и покрасневшими глазами с синяками под ними пугал прислугу, которой раздавал указания на время своего отсутствия: — Элоиза! — серьёзно посмотрел он на экономку. — Я верю, что в твоих надёжных руках всё сохранится именно так, как я это покидаю. Могу я на тебя рассчитывать? — Да, Ваше сиятельство! — женщина вытянулась по стойке смирно, непроизвольно подражая мужу — опытному вояке. — Девушки! — Юрий подошёл к стайке горничных с подозрительно красными глазами и, тепло улыбнувшись, вспомнив вчерашнюю заботу, произнёс: — Во всём помогайте Элоизе и прислушивайтесь к советам Анастасии, — кивнул парень в сторону старшей горничной. — Всё сделаем, Ваше сиятельство! — наперебой принялись убеждать его девушки, а граф пошёл дальше, обращаясь всё к новым и новым слугам. Дойдя до управляющего, Юрий лишь прищурился, передавая глазами собственные слова и так же получая ответ: «Присматривай за всем тут, Пётр. Не давай спуску этой паре гадюк и их ядовитым отпрыскам. Не они здесь хозяева». «Так точно, Ваше сиятельство. Будет исполнено». Юрий кивнул всем напоследок и направился во двор, где его уже некоторое время ожидали рассевшиеся по каретам опекуны и их дети, по настоянию господина Казимира решившие поехать в Англию с ним, устроив себе небольшое путешествие. «Переживает, что сбегу. Надо больно», — хмыкнув, подумал граф и залез в карету. Там его уже ждали Алексей, с которым Юра обменялся многообещающими взглядами, и до сих пор стыдливо прячущая глаза Софья. Почему-то с этими двумя подросток не чувствовал нужды продумывать выражения, следить за своим лицом и манерами. По сути только их граф не ставил ни во что настолько сильно, что позволял себе на какое-то время становиться капризным, избалованным и невоспитанным ребёнком, полностью соответствуя поведению Алексея и Софьи, которая большую часть времени копировала манеры брата. Несколько часов кряду пространство прорезали лишь редкие презрительные смешки и оскорбительные реплики в адрес то одного, то другого, однако в какой-то из моментов Софья, подскочив на ухабе вместе с каретой, пролила сладкий сок на Юрину блузку. — Рукозадовка! — граф раздосадованно осматривал огромное пятно, превратившее нежную ткань в мокрую тряпку. — Но Ю-юрочка! Я не специально! — девчонка была готова залиться слезами и отчаянно посмотрела на брата, желая получить защиту с его стороны. — Аккуратнее в выражениях, фея, — безразлично бросил тот, лениво наблюдая за разгорающимся скандалом. — А я виноват, что твоя сестра криворукая? Что мне ей сказать? «Конечно, Софьюшка, можно и нужно обливать меня при каждом удобном случае своим мерзким соком», это? — ещё больше завёлся доведённый до точки кипения подросток. — Мне всё равно, но я тебя предупредил, — Алексей наклонил голову, прожигая Юру неприязненным взглядом. Впрочем, граф ответил не менее резко: — А то что? — А то встретишься с хлыстом отца в… Не знаю, в какой раз. Парень отвёл взгляд от Юриного лица и схватил за плечо сестру, пытающуюся найти что-то, закатившееся под сиденье. — Сядь уже спокойно! А то и тебе попадёт. Алексей старался сохранять невозмутимость, однако Юра без труда разглядел жгучую смесь из презрения и обиды в его глазах: детям тоже доставалось от господина Казимира, и за это они ненавидели его. Ну, Алексей так точно, а затуманенное болезнью сознание Софьи выдавало другие мысли: — Отец не бьёт нас, Алёша, а лишь воспитывает! Это необходимо! — Даже завидую иногда, что ты блаженная, — закатил глаза её брат. — Что? Алёша, мама запрещает тебе меня так называть! — обиделась Софья. — Ну так нажалуйся! — Алексей, потеряв к разговору интерес, повернулся к окну. — А вот и нажалуюсь! — его сестра наоборот лишь распалялась. — И будешь знать тогда, как обзываться! — Угум, — совсем уж безразлично ответил парень. Обиженная Софья разрыдалась, однако ни Юре, ни её брату дела до девчонки не было: они вяло переругивались между собой, а вскоре задремали от скуки и безделья.***
Поздним вечером небольшая процессия наконец доехала до порта. Господин Казимир вышел из кареты, дал знак слугам переносить багаж на судно и расплатился с капитаном. Юрий, всю свою жизнь проведший на побережье, без особого интереса рассматривал блики луны на кажущейся чёрной воде, отмечал краем уха грубые выкрики работяг, морских волков и полусонной бедноты, вдыхал горьковатый запах соли и йода, морщился, слыша резкие вскрики чаек и режущие уши скрипы непонятной природы. Алексей и Софья, за полтора года жизни в приморском городе лишь пару раз видевшие само море, безнадёжно пытались скрыть свой интерес и детский восторг. Всё ещё помня сломанную рапиру, Юра хлопнул Алексея по плечу и презрительно улыбнулся: — Что, восхищён, а, деревенщина? — Было бы чем, — вспыхнул парень, скрипя зубами. — Я хоть выгляжу прилично, а не как грязное быдло, — кивнул он на пятно на Юриной блузке. — С каких пор приличные люди одеваются аки заморские птицы? Всё, что я могу сказать, глядя на твой внешний вид, это: «Как дурно одет этот молодой человек», Алексей! — ухмыльнувшись, процитировал граф фразу жены одного из знатных господ, приходивших к Юрию по вопросам графства. Женщина не узнала в Алексее сына господина Казимира и брезгливо сморщила нос, одарив парня вышеупомянутой фразой. Скандал тогда вышел жуткий, и дама, конечно, извинилась, однако Юра ни за какие деньги не перестал бы напоминать Алексею о той ситуации. — От нежной феи слышу! — опустился до безосновательных оскорблений парень, никогда не обладавший выдержкой. Юрий вновь ухмыльнулся и, абсолютно уверенный, что это раунд остался за ним, принялся подниматься на борт.