***
— Нет, так дело не пойдёт, — покачал головой Виктор посередине спарринга. — Ты скоро запутаешься в собственных волосах. Иди сюда. Это и вправду было проблемой: лента, которой Юра стягивал локоны, то и дело развязывалась от активных движений, и подростку приходилось тратить тучу времени на то, чтобы убрать лезущие в лицо пряди. Теряясь в догадках, что же собрался с ним делать Виктор, граф подошёл к нему и, повинуясь жесту ладонями, сел на скамью. — Какие красивые у тебя волосы, — похвалил тренер, зарываясь в них пальцами и разделяя на пряди. — Хм, сходим ещё с тобой в одно место, где знают всё об уходе за ними, а то ты уделяешь им мало внимания, как я вижу. — В косметический салон? — спросил Юра с отвращением в голосе. — Не совсем, — улыбнулся краешком губ Виктор и легко потянул его за волосы: — Наклонись-ка. Никифоров был на удивление аккуратен и ловок в заплетании кос, о чём Юра ему и сообщил. — Ну ещё бы, — самодовольно хмыкнул тренер. — Знаешь, какие у меня были волосы? Он вздохнул и чиркнул ребром ладони в районе талии. — И где они сейчас? — поинтересовался Юра, мазнув взглядом по коротко стриженному затылку и белоснежной шапке локонов на макушке. — Трагичная история, — почти всхлипнул Виктор и, забывшись, дёрнул графа за одну из прядей. — Ой, прости! Так вот: периодически я заплетал их в косу, и около года назад наёмный убийца, которому меня заказали, застал меня врасплох, напав, когда я выходил из ресторана не совсем трезвым. Не знаю, как так вышло, но я пропустил удар. К счастью, наёмник промахнулся, попав не по шее, а по волосам возле неё. Как только я увидел свою косу в луже, то так озверел, что одолел его за несколько секунд, но волосы мне это, конечно, не вернуло. Но мне и так нравится! Юрий расширенными глазами смотрел на Виктора, рассказывающего о киллере как о порции оладий на завтрак. — К тебе подсылали убийцу? — выдохнул он, глядя на стоящего за спиной тренера снизу вверх. — Да раз пятнадцать уже, — пожал плечами тот, держа кончик Юриной косы одной рукой, а пальцами другой копошась в кармане брюк. — Вот! Нашёл! Никифоров помотал перед носом графа кольцом из какой-то светлой ткани и гордо пояснил: — Моё собственное изобретение! Шью из тянущейся ткани такие вот кольца, и причёска не разваливается ни при каких обстоятельствах! Ну, не разваливалась. Сейчас-то они мне без надобности, ясное дело. Закрепив Юрины волосы, тренер легко хлопнул его по плечам и отошёл за шпагой, когда в спину ему прилетел вопрос: — Почему твои такие белые? — Это в отца, — ответил Виктор, посмотрев в сторону и неуловимо вздрогнув. Что-то насмешливое и ехидное внутри него тут же протестующе зашипело: «А отчего же ты не договариваешь? Не в отца, а из-за отца, пора бы перестать скрывать, мальчишка!» Отец Виктора Никифорова был жёстким человеком, живущим по правилу «ты или тебя». Не знающий ни смущения, ни жалости, он ради некоторых материальных факторов женился на юной и нежной деве — матери Виктора. Пара категорически не подошла друг другу: воздушная и наивная девушка вызывала у грозного мужчины лишь непонимание и раздражала своей слабостью, а он для неё был сродни невоспитанному зверю, ничего не смыслящему в философии, романтике и музыке. Родившийся ребёнок лишь усилил их разногласия: мужчина хотел, чтобы мальчик с самого детства учился быть сильным и применять силу, а его жена желала вырастить мирного человека искусства, который и мухи бы не обидел, не говоря уже о людях. Возможно, какая-то часть её идей и воплотилась бы в жизнь, если бы не следующие события: женщина вступила в тесную связь с приглашённым для неё же из заграницы учителем иностранных танцев, о чем спустя несколько месяцев узнал её муж. Никто не ожидал, что суровый и местами деспотичный, но не особенно злопамятный мужчина поступит с неверной женой именно так: сначала насильно, а после её же мольбами примется заставлять её пить дурманящие сознание настойки, постепенно убивающие мозг. Её страх и слёзы сменились широкой улыбкой и кукольными распахнутыми глазами, в которых теперь не плескалось ничего, кроме детского любопытства. Женщина из статной дамы превратилась в тощую девицу с поредевшей косой и ужасно дрожащими руками. За несколько месяцев такой жизни сознание матери Виктора затуманилось настолько, что, в один день обняв сына, она рассеянно произнесла: «Ой, какой красивый малыш! А ты чей?», что было её последней фразой. Несколько часов спустя сердце остановилось, не имея больше сил перегонять ставшую густой и вязкой кровь. Маленький Виктор ежечасно вынужден был слушать сумасшедший смех меняющейся с каждым днём матери, но сильнее повлияло на него другое: отец исполнил собственное желание и начал вкладывать сыну в голову зачатки жестокости, беря того вместе с собой в пыточную, оборудованную по стандартам средневековых королей. Любовник его матери, которого Виктор видел галантным, смешливым и манерным, теперь визжал, подобно свинье, срывая голос и травмируя горло, пока отец и сын, сидя в мягких креслах, наблюдали за работой пыточных дел мастера. Пальцы мальчика непроизвольно сжимали подлокотники кресла, он слёзно умолял отца отпустить его, пытался повернуть голову и смотреть куда угодно, но не на вырываемые с мясом ногти, подпиливаемые до основания зубы, медленно разрезаемые связки с сухожилиями и тонкие струйки крови, стекающие по желобкам в дыры в полу. «Кап-кап-кап», — раздавалось в голове Виктора по ночам, и он подрывался, надсадно рыдая, однако отец оставался непреклонным в своих калечащих психику ребёнка убеждениях: мужчина должен смотреть на жестокость и становиться жестоким. Или ты, или тебя, Витенька, ты должен наконец понять. Через месяц Виктор обратил внимание на ставшие белоснежными корни собственных волос. Семилетний малыш из темноволосого сделался седым.***
Юрию не терпелось приступить к тренировке с госпожой Лилией, и весь день он только и делал, что поглядывал на часы, дожидаясь её начала. Подросток несколько раз переоделся, раздражённо отметая одну тунику за другой, и всё же остановил выбор на одной из любимых блузок, так как в них чувствовал себя максимально комфортно. Придя в зеркальный зал заранее, он принялся разогреваться, когда дверь открылась и на пороге показалась экономка: — Что ж, начнём! Сперва Экзерсис. Становитесь к станку, Юрий! Первая позиция, вторая, третья, четвёртая, и отдых в пятой! — госпожа Лилия кивнула, едва качнув головой. — Неплохо. Повторять! Убедившись, что все пять основных позиций выполняются графом правильно, она отошла к зеркалу, отсчитывая постукиваниями по полу принесённой тростью такт plie. — Хорошо. Переходим к battement tendu. И-и! — бывшая балерина цокнула и повысила голос: — Следите за тактом! Вы опаздываете. Не стучите по пятке. Мягко, Юрий! Госпожа Лилия внимательно следила за ним, выхватывая малейшую ошибку уже на пути к её совершению, о чём тут же резко оповещала Юрия: — Поставьте ногу на пол! Основное движение вперёд! Вы вновь опаздываете. Нет же, теперь слишком быстро! Не торопитесь — это адажио! Временами она раздражённо хлопала тростью по руке, а то и вовсе прикрывала ладонью глаза, приговаривая при этом: — Пауза, Юрий! Разве вы не слышите? А здесь сорок пять градусов, почему я вижу все девяносто? Или начинала нервно прохаживаться мимо него, бросая комментарии, будто подгнившие помидоры в распятого на дыбе преступника: — Не то! Всё не то! Пауза! Вы меня слушаете? А теперь закрыть верхом! И-и… Нет же! Снова нет! За battement tendu следовали battements fondus и frappes, после выполнения которых Юрий устал больше, чем на тренировке с Виктором. Казалось, Лилия Барановская совершенно забыла о том, что балет ему нужен как занятие, при котором работают все группы мышц, и которое делает ноги и руки несказанно сильными, и сейчас была занята «совершенствованием балерины»*, из которой собиралась вылепить новую приму. — Bonds de jambes! — скомандовала она, и Юрий, вынужденный моментально вспоминать такие знакомые когда-то слова, принялся выполнять упражнение. — Три скорых ronds de jambes par terre en dehors на три восьмых; на четвертую восьмую подняться на полупальцы, открыв ногу на вторую позицию. На вторую! Юрий, это была третья! Ещё раз. Дальше шли не менее сложные для Юриной памяти battements battus и petits battements, а сразу за ними — grands battements jetes balances. — Переходим к экзерсису на середине, — объявила госпожа Лилия, и подросток, тяжело дыша и сильно сжав побелевшие губы, вышел в центр зала. —Маленькое adagio. Начнём с большого plie в пятой позиции. Хорошо! Теперь полтора tours en dehors sur le cou-de-pied, остановиться на первом arabesque спиной, в том же направлении продолжить движение и вывести ногу вперёд на croisee. Смотрите под правую руку, поднятую на третью позицию, Юрий! Лицо, ну! Теперь провести ногу по полу на второй arabesque, plie и сделать два tours en dehors на attitude croisee. Хорошо! Заканчивайте renverse en dehors. Да! Два battements tendus назад левой ногой, два — вперёд правой. Четвертями! Левой ногой три battements tendus скорых и Vg — пауза; повторить и правой ногой. Шесть battements tendus в сторону второй позиции, делая все восьмыми, и flic-flac en dehors, остановиться в четвёртой позиции, preparation на левой ноге — один и два tours en dehors sur le cou-de-pied. Всё верно! Госпожа Лилия довольно лопнула в ладони, глядя на подростка, с которого сходил седьмой пот. — Второе маленькое адажио! И-и приступаем! Grand releve en dehors на девяносто градусов на вторую позицию, провести ногу по полу на attitude croisee, coupe на правую ногу, четыре ronds de jambes en 1'air en dehors левой ногой, plie и pas de bourree en dehors. Отлично! Теперь то же самое en dedans. Закончив с этой частью урока, Юрий уже не был так уверен в своём желании продолжать занятия балетом, но экономка, едва-едва дав ему передохнуть, объявила: — Переходим к большому adagio. Поза croisee назад левой ногой, plie, coupe на левую ногу и-и… Следите за ногами! Ballonne на ecarte вперёд с остановкой на efface правой согнутой ногой сзади колена, вытянуть её в том же направлении efface назад, сделать на ней два tours en dedans sur le cou-de-pied. Где у вас два? Ещё раз! Остановиться на ecarte назад левой ногой, обе руки на третьей позиции, Юрий, не забывайте! Стоп. — Госпожа Лилия, быстро подойдя к нему, обхватила ладонью запястье и нахмурилась: — Напрягайте! Напрягайте запястья, юноша! Держите крепко от локтя до кисти. Уже лучше. Теперь медленно повернуться и провести раскрытую ногу на первый arabesque. Корпус ко второй точке. Хорошо! Женщина обошла вокруг него, окидывая оценивающим взглядом, и продолжила: — Руки, раскрыть на вторую позицию через подготовительное положение. Провести вперёд со скрещенными кистями. Coupe на левую ногу и pas ciseaux. Повернуться на efface вперёд левой ногой, chasse на efface, упасть на левую ногу на plie. Ну, падайте же! Нет, не так. Выражая недовольство постукиваниями тростью об пол, экономка подошла к подростку и повторила команду: — Plie! Нет! Вот поэтому вы и не можете сделать, Юрий! Потому что ваше plie качается! Переступить на правую ногу. Поза croisee! На attitude, быстро повернуться en dehors! На левую ногу на четвёртой arabesque, renverse на ecarte назад и-и раз! Хорошо. Pas de bourree en dehors, два tours en dehors с четвёртой позиции sur le cou-de-pied, pas de bourree en dehors и entrechat-six de volee правой ногой. Прыгайте! Ну! Чаще! В такт! Хорошо! — экономка кивнула и, посмотрев на подростка твёрдым взглядом, бросила: — Не стройте из себя жертву, Юрий. Жертва здесь я. Граф вновь получил несколько минут перерыва, которые потратил на попытки отдышаться и переплетение порядком растрепавшейся косы. Он понимал, что сейчас будет самое сложное, — быстрая часть класса* (в какой-то момент он осознал, что просто тренировкой происходящее сейчас назвать никак не может, и вернулся к слову из прошлой жизни, в которой было место дедушке, интересным урокам порицаемого в Российской империи английского языка и его собственным пуантам с вышитыми скрещенными шпагами). — Итак, allegro, — объявила очевидное госпожа Лилия. — Начнём с grande sissonne вперёд на croise en tournant en dehors. Далее assemble вперёд и sissonne-soubresaut на attitude effacee на правую ногу. Отлично! Провести левую ногу по полу вперёд, glissade правой ногой в сторону. Да, именно так! И cabriole fermee правой ногой на efface. Очень хорошо, Юрий! Даже неожиданно хорошо, — добавила она, поджав губы. — Дальше saut de basque и renverse saute en dehors. Повторить! Sissonne tombee вперед на efface, cabriole на первой arabesque, pas de bourree, cabriole на четвёртой arabesque, sissonne tombee en tournant en dehors на croisee вперёд на правую ногу. Неплохо, но мягче! Это вам не шпага, юноша! Coupe на левую ногу и jete fermee fondu на правую в сторону И позиции. Хорошо! И-и закончили. Что ж, Юрий, учитывая, что балетными туфлями вы сейчас не располагаете, о части на полупальцах я и не заикаюсь. Сядьте, я покажу вам, как разминать стопы и пальцы. Госпожа Лилия опустилась на скамью рядом с ним, расстелила на платье небольшое полотенце и водрузила на него ступню графа, принявшись массировать, комментируя при этом: — У вас очень красивые стопы с высоким подъёмом и тонкой щиколоткой. Хорошо для сцены и очень плохо для тренировок. — Плохо? — опешил подросток, всегда получавший одни только комплименты от бывшей учительницы танцев. — Ну, а вы как думали, юноша? Вам бы иметь невысокий подъём, «тупые» ровные пальцы и крепкие щиколотки — и сложностей, и боли было бы гораздо меньше. Такие ступни, как у вас, считаются красивыми, однако они самые недолговечные. Но вы не танцовщик балета, так что вам переживать не о чем. Итак, о массаже. Госпожа Лилия прекрасно знала своё дело. Она безошибочно находила ноющие точки и разминала их, принося графу желанное облегчение, но в то же время нещадно растягивала, надавливая. — Пальцы ног должны быть гибки, как ива, и сильны, как камень! — пояснила экономка, хитрым движением фиксируя их. — Без сильных пальцев вы не получите сильных стоп, а значит — рискуете подвернуть ногу во время поединка. Эти упражнения вам следует выполнять каждый день по несколько раз. И, да, лучше, если вы также будете выполнять их после купальни, когда тело распаренное и податливое. Юра на все её слова кивал, не имея сил даже ответить короткое «Да», и экономка это прекрасно видела. — Идите отдыхать, Юрий. Хорошо выспитесь и не забывайте об упражнениях. — Большое спасибо вам, госпожа Лилия, — коротко поклонился граф, выражая искреннюю благодарность. — Этот урок и ваши советы очень важны для меня. — Жаль, что вы не леди, — усмехнулась та. — При ваших данных и работоспособности я бы сумела воспитать легендарную приму. Подросток неопределённо повёл плечами и выскользнул из зеркального зала.***
— Маргарет, кофе, пожалуйста! — громко попросил Юрий, войдя в малую столовую, и пробормотал уже тише: — А лучше яду… — Так трудно было? — спросил подошедший к нему Отабек. — Будто весь день батрачил в собственном графстве, — простонал Юра, потягиваясь. — Мой отец, чтобы мы с братьями были крепче… — со знанием дела начал Алтын, снимая жилет и вешая его на спинку стула. — Юра! Прости, только сейчас вырвался! — раздался от двери звонкий голос Виктора. — Бери скорее свежую рубашку и пойдём. И здравствуйте, Отабек. — Доброго дня, — улыбнулся казах фехтмейстеру и кивнул Плисецкому, с горестным вздохом побредшему на второй этаж. Никифоров, следуя за учеником, расспрашивал того о тренировке с госпожой Лилией и непрестанно хвалился тем, что тоже умеет делать массаж, спасающий от боли балерин. Юра посмеивался над этим, называв тренера хвастуном, на что Виктор фыркнул и сказал, что совсем скоро он сам во всём убедится. Молодые люди дошли до здания, в котором граф оказался впервые. Сначала они разделись в просторной комнате со множеством шкафчиков и скамей и, обернув бёдра небольшими полотенцами, вошли в саму купальню. Окна на куполообразной крыше позволяли заходящему солнцу раскрашивать светлые стены в причудливые цвета. Барельефы по всему периметру заставляли вспоминать о Древней Греции и её мифологии, а вода бликовала в солнечных лучах и отбрасывала на потолок десятки солнечных зайчиков. Юрий насчитал четыре больших бассейна, в каждом из которых была вода определённой температуры, три двери в бани, несколько каменных ванн и бесчисленное количество лежанок, полотенец, полок с необходимыми для принятия ванны предметами и напитками. — Мой любимый вот этот, — указал Виктор на один из бассейнов, вокруг которого стояли в кадках заморские растения из тех, что любят жаркий и влажный климат. Юрий, сбросив полотенце и насупившись от смущения, быстро вошёл в воду вслед за Виктором и растянулся на тёплом возвышении, сидя на котором, он находился в воде как раз по шею. — Юра? — позвал его тренер, чьи волосы облепили чуть раскрасневшееся вспотевшее лицо. — Расскажи мне о себе. Никифоров полностью повернулся к нему, положив голову на свёрнутое в валик полотенце. Ярко-голубые глаза были наполовину скрыты под отбрасывающими на лицо тени ресницами; чётко очерченные губы — чуть приоткрыты, так что Юрий мог видеть влажный розовый язык и ровные белые зубы; рельефные плечи, наполовину скрытые водой, то и дело показывались, и с них медленно скатывались крупные прозрачные капли. — У меня не очень-то радостная история жизни, — пожал плечами подросток, старательно отводя взгляд от совершенного (ну кто бы сомневался?) обнажённого тела в полутора метрах от своего собственного. — Не хочу портить хороший вечер. — Его испорчу я, если начну рассказывать о себе, — как-то грустно улыбнулся Никифоров, зачёсывая назад влажные волосы. — А о тебе я с удовольствием послушаю. — Что ж, — сдался подросток, пропуская тёплую воду сквозь пальцы. — Я граф Юрий Александрович Плисецкий. Моя земля богатая и щедрая: в ней есть несколько золотых жил и других ценных ископаемых, да и сама почва очень плодородная, что делает земледелие одной из основных статей дохода. Но мой опекун Казимир Дубов всё прибрал к рукам, воспользовавшись тем, что я несовершеннолетний. И что с того, что я не сплю ночами, разбираясь с делами графства, пока он, грязный подонок*, кутит месяцы напролёт! — Юрий, забывшись, гневно хлопнул ладонью по поверхности воды и продолжил задрожавшим от злости голосом: — Я ненавижу его так сильно, что готов прямо сейчас всадить шпагу ему так глубоко в грудь, что она пробьёт его жирное кабанье тело насквозь! Виктор, прищурившись, следил за подростком. От его внимания не укрылись ни ссадины на спине, ни синяки на руках, ни полузаживший рубец на скуле, который Юра по обыкновению прятал за волосами. Никифоров, бессчётное множество раз видевший следы побоев на жертвах отца, прекрасно знал, как отличить удар кнутом с металлическим наконечником от следов, оставленных кожаной плетью или бичом, и ненавидел людей, что жестоко избивают более слабых. — И ты сможешь это сделать, — хищно улыбнулся он, и тени дорисовали ухмылку до поистине дьявольского обличия. — Уж вряд ли он будет фехтовать со мной по всем правилам, используя лёгкую рапиру, а не кнут! — на грани истерики выплюнул Юра, обнимая себя руками. — Я знаю, на каком ты будешь профиле, Юрий Плисецкий. Подросток перевёл затравленный взгляд на беловолосого, сидевшего в уверенной позе с видом древнего короля. Он каждый раз спрашивал себя, как умудряется пропускать момент, когда Виктор из смешливого аристократа превращается в смертоносную машину, с которой, кажется, даже опасно дышать одним воздухом — лишь от одного него веет кровью. — «Убийцы и наёмники», — отрезал Никифоров, поднимаясь и делая несколько размашистых шагов по направлению к Юре. — В тебе столько агрессии и ненависти… Как ты живёшь с этим? — Ты ведь как-то жил, — безразлично пожал плечами граф, схваченный за подбородок. Васильковые глаза напротив расширились, и Юрий понял, что своей случайной фразой попал точно в цель. — Выпускников этого профиля побаиваются даже здесь, — вместо ответа произнёс фехтмейстер. — Даже ты сам в один момент поймёшь, что страшишься своих умений. — Если это поможет мне отомстить ублюдку Казимиру и своре крыс, которую он называет семьёй, то научи меня! — твёрдо глядя в лицо Виктору, сказал подросток. — Я научу, — серьёзно кивнул Виктор, придерживая Юру за плечи. — Но сейчас тебе нужно расслабиться. Выходи. Беловолосый первым покинул бассейн, наскоро прикрылся полотенцем и подошёл к полке, уставленной десятками баночек и тюбиков. — Как ты относишься к корице? — спросил он, сосредоточенно рассматривая перечень. — Положительно, — пожал плечами Плисецкий, растерянно глядя на Виктора и ожидая дальнейших указаний. Подхватив две баночки, Никифоров расстелил на одной из высоких лежанок полотенце и кивнул Юрию на него, сказав укладываться на живот. — Я выбрал для тебя ванильное масло, — начал пояснять он, что-то смешивая в третьей ёмкости. — Но так как оно очень густое, ему нужна более лёгкая и жидкая основа. Ей в твоём случае будет масло корицы. Виктор продолжал легкомысленно болтать, смазывая получившейся смесью руки и разминая пальцы, а Юра, скосив глаза, рассматривал его и думал, как могут в человеке сочетаться такие несовместимые вещи как искусство убивать и умение разбираться в маслах для массажа. Возможно ли это? Ну не может ведь человек, обладающий настолько нежными руками, провести большую часть жизни на плацу со шпагой? Первое прикосновение было практически невесомым. Руки Никифорова, согретые горячей водой, мягко и неторопливо поглаживали тело Юрия от стоп до плеч, забирая всю боль и нервное напряжение. Подросток, повинуясь разминающим его ладоням, постепенно расслаблялся и растекался по лежанке как плитка шоколада на жарком солнце. Далее Виктор принялся медленными и уверенными движениями оттягивать кожу вместе с мышцами, заставляя этим окончательно разомлевшего графа и вовсе поплыть. Особое внимание он уделял воротниковой зоне, пояснице, бёдрам и ягодицам, чего Юрий сначала жутко стеснялся, но через пару минут позволил и это. Когда Виктор перешёл к растиранию коленей, икр, затылка и лодыжек, Плисецкий и вовсе тихо замычал от удовольствия, на что его тренер ответил самодовольным «А я ведь говорил!» и улыбнулся, довольный реакцией ученика. Завершилось всё ритмичными и отрывистыми касаниями кончиками пальцев, после чего Юра, едва способный разомкнуть веки, понял, что ночевать он будет прямо здесь. — Юра, — тихо позвал Виктор, тронув его за плечо. — Пойдём. — М-м, — многозначительно изрёк тот, и не думая подниматься. — Нет, я, в принципе, могу тебя донести, но не факт, что в целости и сохранности, — здесь весьма скользкий пол, — пожал плечами Никифоров, растерянно перебирая светлые пряди. — Давай дойдём хотя бы до моих покоев — они гораздо ближе. Горестно вздохнув с видом библейского мученика, подросток кое-как соскользнул с лежанки и на дрожащих ногах пошёл к выходу, не заботясь о оставшемся у воды полотенце, и тут же поскользнулся. — Ну, осторожнее! — бросился к нему Виктор, поддерживая. Юра неприлично зевнул прямо ему в лицо и пробормотал что-то, смутно напоминающее благодарность. Под смешки Никифорова и полусонное шипение графа они дошли до покоев беловолосого. Подросток, интуитивно догадавшись о расположении кровати, рухнул на неё и подгрёб к себе несколько подушек, одна из которых впоследствии оказалась удивлённо глядящим на него Маккачином. — Не засыпай пока! Я сейчас раздобуду нам чего-нибудь поесть — ужин-то мы пропустили, — бросил ему неприлично бодрый Виктор и скрылся за дверью, чтобы через десять минут вернуться с двумя пиалами крем-супа, свежим хлебом и порезанным надвое сэндвичем с салатом и курицей. Юрий дёрнул носом в сторону источника аппетитного запаха, наполнившего спальню, но всё же не поднял от подушки голову. — Ну же, тебе нужно поесть! — пощекотал его голую пятку Виктор. — Макка, буди! Пудель принялся задорно лаять и облизывать лицо подростка, и тот, морщась и бросая на тренера недовольные взгляды из-под влажной чёлки, принялся за еду. Закончив, он, опять же повинуясь требованию беловолосого, второй раз умылся, почистил зубы и наконец-то нырнул под мягкое одеяло, блаженно вытянув ноги, на которых непривычной тяжестью лежал Маккачин. Никифоров, переодевшись и потушив свет, лёг на другую сторону, но спустя десяток минут перекатился ближе к Юре и подгрёб его под бок, наконец-то найдя удобное положение.