Лгунишка

      Юрий как мог оттягивал время, когда надо будет выходить на тренировку. Граф два раза переоделся, сменил обувь и отнёс жилет с лопнувшим швом дежурившей служанке, дружелюбно проговорив с ней пятнадцать минут о породах кошек, однако его взгляд то и дело соскальзывал на часы, стрелки которых приближались к шести десяти.       После тех слов, что Виктор говорил о нём этому слащавому Джакометти, Юре совершенно не хотелось видеть Никифорова. Вернее, подросток переживал, что потеряет над собой контроль и просто-напросто позорно разрыдается, взглянув в голубые глаза. И поэтому Юра выбрал поступить так, как никогда не поступил бы взрослый и сдержанный человек: после разминки в одиночестве сбежать к остальным первогодкам, наставником которых был известный фехтмейстер из Франции.       Довершая акт непослушания и порывистости, блондин схватил ножны с опасно поблёскивающей шпагой, набросил всё ещё влажное после вчерашней выходки пальто и быстро пошёл вверх по реке — в место, противоположное тому, где они обычно бегали с Виктором.       Отбегав положенное время, подросток свернул на неприметную тропинку, которую они нашли несколько недель назад вместе с Отабеком. Оглядываясь и напрягая слух, граф, точно осторожный вор, прокрался к тренировочному корпусу, в котором как раз строились на спарринги парни.        — Проходите, Юрий. — Кивнул ему наставник, будто бы совсем не удивившись его появлению. Чуть подумав, мужчина указал ему на скалящегося Джей-Джея. — Вставайте в пару с Жаном. Слышал, вам уже доводилось бороться.       Блондин и не подумал спорить и с легким поклоном отошёл к барону.       Пышноусый француз лукавил. Лишь глухой или совершенно нелюбопытный человек не слышал о неприязни, что искрилась между Юрием Плисецким и Жан-Жаком Леруа, постоянно вытекая в склоки, подшучивания и мелкие потасовки. Казалось бы, молодые люди бесконечно уставали на многочисленных тренировках, и всё же оба использовали любую возможность, чтобы огрызнуться в адрес другого. Осмелевший брюнет полушёпотом расспрашивал графа о дате их с Виктором свадьбы и не упускал случая осведомиться, уверен ли Юрочка в намерениях тренера, ведь Никифоров ни одной юбки не пропускает. «Или ни одной пары брюк, а, Фея? — противно хохотал барон и добавлял: — Интересно, чем ты его удерживаешь при себе? Я думал, русские леди холодны и сдержанны, но ты та ещё темпераментная красотка, как я погляжу».       Такие фразы заставляли Плисецкого вскипать от злости и отвечать не меньшими колкостями, обычно содержащими насмешки над самовлюблённостью Леруа. В большинстве случаев блондин издевательски горько вздыхал и сетовал над вынужденно одинокой жизнью барона, ведь «второго такого напыщенного гуся и за океаном не сыскать, а на меньшее Джей-Джей никогда не разменяется».       Жан-Жак загадочно улыбался, склонял голову, чтобы смоляные пряди обрамили красивое лицо, и предлагал Плисецкому на собственном опыте убедиться в своей неправоте, в ответ на что граф пренебрежительно фыркал и задирал тонкий нос.        — Здравствуй, Юрочка. — Издевательски сладко протянул барон. — Что, хозяин отпустил тебя сегодня поиграть с остальными?       — Он мне не хозяин, идиот! У меня нет хозяина! — взревел подросток, задетый за больное.        Юрий Плисецкий мог что угодно кричать в лицо Леруа, однако ничего не изменило бы одного досадного факта: опекун действительно в праве распоряжаться им и его имуществом так, как считает нужным.       За яркие, полные удивительных и громких событий недели, проведённые в Сворде, подросток совершенно перестал думать о родном поместье. О жуткой жизни в Российской империи ему напоминали лишь белесые шрамы на плечах да изломанная детская рапира, лежащая на дне ящика с одеждой.        До недавнего времени он мог бы сказать, что снова счастлив. Счастлив вместе с бесконечными тренировками, от которых тело болит и сводит судорогами, с комком непонятных, до ужаса смущающих чувств ко взрослому мужчине, похожему на волоокого лорда из сказки для юных аристократок, с вечным шумом и зычными голосами парней в малой гостиной и с осознанием того, что он — гадкий, грязный мужеложец, что тонко выстанывает от наслаждения под мужчинами.        Однако мерзкий Джей-Джей будто бы специально подбирает слова, растворяющие остатки Юриного счастья, что горячий чай сахар. И за это непременно поплатится целостностью одежды, а может и смазливой мордашки!        — Должен тебя предупредить, — начал Юра, хищно расширяя ноздри и вынимая шпагу, — что у Виктора я тренируюсь с настоящим оружием. И я не намерен размениваться на детские игрушки, которые используешь ты, так что либо бери шпагу, либо не позорься и поищи другого соперника, Джей-Джей.       Леруа никогда в жизни не дал бы графу такую почву для издевательств, и вторая шпага была найдена в считанные минуты.       Подростку было самую малость совестно за обман, однако желание приступить к настоящим спаррингам и обида на тренера сделали своё дело, и Юра, сжав губы так сильно, что они пропали с решительного лица, выступил вперёд.       Если бы подросток видел себя со стороны, то поразился бы тому, насколько сосредоточенными и холодными стали его глаза. Натренированное, покрытое тысячами ссадин и синяков тело в одно мгновение заняло нужную для атаки позицию, давно переставшие дрожать руки уверенно сжали оружие, а жилистые ноги чуть согнулись, позволяя сменить позировку за долю секунды.        — Алле! — возвестил наставник.        — Нападай, котёнок. — Насмешливо уронил Леруа, отчаянно пряча обеспокоенность за бравадой и издёвками.       Юрий напал молча, сильно рубанув по краю шпаги барона, которую тот едва успел подставить, не ожидая от мальчишки такой прыти.       Постаравшийся отвлечь подростка очередной колкостью Жан-Жак потерпел поражение: Юрочка и ухом не повёл, продолжая рассекать воздух стремительными ударами. Стиль и манера боя графа очень изменились с тех пор, как его тренером стал Никифоров. Почти ушла излишняя порывистость, а некоторая нечёткость сложных элементов сменилась их отточенностью и точностью. Плисецкий также стал гораздо сильнее. Тугие мышцы, скрытые под брюками и рубашкой, жгутами обвивали вены, и удары графа порой рисковали выбить из рук более взрослого Леруа шпагу.       Звон металла о металл быстро привлёк внимание остальных, и все парни во главе с наставником краем глаза следили за разворачивающимся боем. Француз хмурил аккуратные брови и размышлял, в какой момент стоит прекратить всё это, а молодые люди расширенными глазами пробегали по двум излучающим напряжение фигурам с парой кровавых росчерков на предплечьях.       Юрочка Плисецкий не знал, что Виктор учил его убивать. Сам того не осознавая, он стремился задеть жизненно важные органы противника и силой останавливал себя, когда кончик шпаги готов был чиркнуть Жана по горлу или бедру, удивлённый, что вообще направил лезвие туда. Удивлялся, сдерживался и вновь принимался за своё, помогая себе твёрдыми носками обуви, которыми сбивал Леруа с ног и оставлял болезненные кровоподтёки на теле.       В одну из тех секунд, когда барон вновь оказался на полу, а Юрий вышиб у него дыхание ловким пинком в живот и замахнулся, метя в горло с бешено бьющейся синей жилкой, наставник выскочил вперёд и крикнул:        — Альт! Хватит, парни. Довольно.       Юрий отступил нехотя. Медленно убрал подбитый металлом носок с торса барона, чиркнул напоследок шпагой по полу у его уха и отошёл в бок, не глядя на перекошенные лица однокурсников.       Жан поднялся в гробовой тишине и с неестественно прямой спиной направился в сторону раздевалок, как вдруг резко перевёл взгляд на правое плечо, заляпанное кровью. Юноша поднял растерянный взгляд на толпу, и Минами, пряча глаза, коснулся своего уха. Повторив движение мальчика, барон обнаружил, что мочка надрезана, и на плечо капают тягучие алые капли, что пропитали ткань рубашки.       Сжав кулаки и зубы, барон направился в обратную сторону от той, где скрылся граф.

***

       — Юра! — позвал друга Отабек, выбежав следом. — А Виктор многому тебя научил.        — Так и есть. — Хмыкнул Плисецкий, убирая шпагу в ножны и осматривая руки с несколькими кровоточащими порезами.        — Хорошо, что он сумел сам тебя предупредить. — Чуть улыбнулся Алтын, сдув с глаз отросшие волосы. — Я ждал тебя, чтобы сказать, что сегодня ты занимаешься с нами, но так и не дождался.        — В каком это смысле? — непонимающе спросил подросток, абсолютно уверенный в том, что просто-напросто не явился на тренировку с наставником и до сих пор удивлённый, что Никифоров не искал его.       — Я бы удивился, если бы Виктор пришёл сегодня. — Пожал плечами казах, всё ещё не осознавая, что его собеседник не в курсе ситуации. — Это действительно жуткая неприятность.        — Да что произошло, Отабек?! — громко воскликнул Юра, не выдержав. — Объясни наконец!        — Так ты не знаешь что ли? — наконец дошло до брюнета.        — А похоже на то, что знаю?        — У него дом сгорел сегодня ночью. — Пояснил Алтын, и Юрино горло внезапно сковало страхом. — Так что Виктор разбирается с этим всем. Сам понимаешь, ситуация требует его присутствия.       Юру же, которому ужас словно заткнул уши, волновал лишь один вопрос:        — С ним всё в порядке?!        — Ты слушал меня до этого? — вздохнул Алтын. — Уж явно бы его хладный труп не в состоянии был бы решать сейчас все связанные с произошедшим проблемы.       — Я должен… — сглотнул подросток, чьё тело била крупная дрожь от страха за наставника. — Должен убедиться, что с ним всё хорошо. Я поеду к нему.       — Юра, Виктор даже не жил там. — Попытался вразумить друга Отабек. — Он спит в Сворде, разве ты не знаешь?       Плисецкому, которому случалось и ночевать в покоях Никифорова, это было прекрасно известно, однако липкое чувство страха никуда не уходило и требовало бросить всё и прямо сейчас ехать на Пикадилли-стрит, к утопающему в зелени белому особняку, который ему с гордостью демонстрировал Виктор всего пару недель назад.        — Если я буду кому-то нужен, то скажешь, что я поехал в город. — Отрезал граф и побежал в собственные покои сменить одежду.

***

      Выбежав из кэба через сорок минут, Юра бешено заворочал головой, пытаясь понять, в какую сторону ему нужно двигаться. Примерно определив направление, граф метнулся в сторону, однако перемахнул через какой-то лишний забор и осознал, что находится на заднем дворе одного из богатых домов, что тянулись сплошным рядом вдоль улицы.       Выйдя из-за фигурного куста, подросток оказался перед группкой детей, что громко смеялись и перебрасывали друг другу мяч с бесконечно странной считалкой:

Убил соседа и невесту

Брата, сына и отца!

Что ж, в аду ему и место —

Сам похож на мертвеца!

      Сглотнув и воровато оглянувшись, Юра постарался незаметно исчезнуть, однако одна из девочек уже обратила на него внимание:        — Эй! А господину известно, что сюда нельзя посторонним? Это поместье семьи Сиенно! — громко сказала она, напустив на личико чванливое выражение и задрав покрытый бледными веснушками нос.        — Да-да, — кивнул подросток, сетуя на внимательность ребёнка. — Я уже ухожу. Скажи, а ты не слышала, что сегодня ночью в этом районе сгорел дом?        — Слышала, конечно. — Фыркнула девчонка. — Я всё-всё знаю. Дом сгорел у господина Никифорова, русского принца. Кстати, год назад он заходил к нам, чтобы посоветоваться с мамой по поводу прислуги и та-ак на меня смотрел… Я хочу поскорее вырасти, чтобы он пришёл к нам снова и увидел, какая я красивая!       — Ага. — Устало кивнул подросток. — Так что с домом?        — Больше половины прогорело насквозь. — Пожала плечами его собеседница. — Кстати, раньше у господина Никифорова дома были тридцать три серебряные чаши с лазуритом, но я не увидела ни одной, когда из дома выносили всё, что уцелело. Расплавились, наверное.        — Наверное. — Вздохнул Юра, поняв, что у ребёнка просто-напросто богатая фантазия.        — А ещё он держал троих жар-птиц и одну русалку в купальне! — продолжала возбуждённо рассказывать девочка, прижав кулачки к груди. — Прямо как в русских сказках! Только их я тоже почему-то не видела. Сбежали, ясное дело. Я бы тоже сбежала — такой жуткий пожар…        — Да уж. — Кивнул граф. — А ты не могла бы показать мне, как туда дойти?        — Да, пожалуйста. — Согласилась девочка. — Идите от нашего дома направо, пока не почувствуете запах гари. Там сверните налево после большой яблони. Только там ничего интересного. Полиция, зеваки… Не протолкнуться. Я даже господина Никифорова видела всего краешком глаза!        Юра ещё раз кивнул, поблагодарил разговорчивого ребёнка и пошел в ту сторону, куда его направила девочка.

***

      Дом Виктора действительно выглядел жутко. На некогда белых стенах чернели следы копоти, краска запеклась и облупилась, стёкла полопались, а на ступеньках в беспорядке валялись личные вещи, вероятно, выброшенные из окна в попытке спасти.       Бледный Никифоров в чёрном колете стоял у самого крыльца, напряжённо разговаривая с человеком в форме и периодически потирая висок. Таким Юра его ещё не видел: под голубыми глазами залегли болезненные тени, кожа потускнела, красивые губы вытянулись в ниточку, а длинные пальцы в нервном ритме стучали по ефесу шпаги.        — Никто не выжил? Но вы же говорили, что господин Брайен пришёл в себя. — Прочитал Юра по губам. — Ах, отравление угарным газом… Что ж, продолжайте работу. Я вернусь завтра утром. Благодарю.       Мужчина, не глядя более на некогда прекрасное строение, сошёл со ступеней и направился в сторону стоянки кэбов.        — Виктор! — Позвал тренера Юра, срываясь с места и подбегая к нему. — С тобой всё в порядке?       Никифоров поднял на подростка удивлённый взгляд и вздрогнул, когда тот ни с того ни с сего прижался к нему, пряча мокрые глаза и перекошенное беспокойством лицо на груди.        — Всё хорошо. — Устало проговорил тот, проведя по светлым волосам, его же усилиями ставшим мягким золотистым шёлком. — А ты что тут делаешь?        — Я… — Юра смущённо разомкнул объятия и отступил, ковырнув носком ботинка мёрзлую влажную землю. — Отабек сказал, что твой дом сгорел, и я…        — Не стоило. — Мягко улыбнулся Никифоров и лёгким прикосновением к подбородку вынудил графа поднять на него голову. — Однако мне очень приятно, что ты переживал за меня. Спасибо.        Плисецкий кивнул, и молодые люди вместе направились к ближайшему кэбу.       Юре жутко хотелось прикоснуться к наставнику, убедиться, что он действительно рядом с ним, осунувшийся и уставший, но абсолютно живой и здоровый. Поэтому подросток сел на один диван с Виктором, будто бы случайно прикоснувшись своим коленом к его, и застыл в таком положении.       Никифоров рассказал, что дом загорелся по причине неосторожности экономки, которая была страстной любительницей зажигать сразу сотни свечей и оставлять их без присмотра.        — Я говорил ей об этом не единожды. —Вздохнул мужчина, устало потерев лоб. — И вот теперь, она сгорела заживо вместе с садовником и двумя горничными. Хорошо хоть у третьей был выходной, и девочка уцелела.       Дёрнув уголком губ, Плисецкий ободряющим жестом коснулся плеча наставника и отвернулся к окну, за которым снова противно моросило.

***

      Приехав в Сворд, молодые люди разошлись. Виктор отправился в купальню, а Юра пошёл добывать им обед, на который они безнадёжно опоздали.       Вымывшись и расслабившись, Никифоров шёл в собственные покои, когда на его пути возник господин Сьероже — наставник остальных первокурсников.        — Я вынужден отдать тебе должное, Виктор! — уважительно пожал его руку француз. — Не каждый натаскает мальчишку так, что тот способен будет выбить шпагу из руки противника двенадцать раз подряд. Уверен, твоему ученику не составило бы особого труда убить Жана, если бы я не вмешался.        — Шпагу, говоришь? — хмыкнул беловолосый.       Так его котёночек решил перестать слушаться и вздумал нарушать правила? Что ж, Виктор сумеет показать Юрочке, как тот был не прав.       Мужчина объявил подопечному, что вечером займётся с ним сам, и что тренировку с госпожой Лилией сегодня нужно отменить.        — И завтра тоже. И послезавтра. — Добавил Виктор с ухмылкой, однако Юра не придал этому значения и просто сделал так, как велел наставник.       В зал к ожидающему его Никифорову подросток шёл с плохим предчувствием, и оно оправдалось, потому что встретил мужчина его сидя на скамейке и постукивая Юриной шпагой по своей ладони.       — Не желаешь, значит, слушаться и тренироваться так, как выдержит твоё тело? — прошипел Виктор, сузив глаза и взбешённо взглянув подростка. — Сомневаешься в моих способностях рассчитать тебе достаточную на этот момент нагрузку? Хорош-шо, мальчишка, ты получишь столько, сколько хочешь! Устрою тебе такую тренировку, какие были у меня. Вниз!       Откровенно боясь спорить, Юра в одну секунду опустился на гимнастический коврик перед наставником, ожидая дальнейших указаний.       — Растягивайся.       Подросток начал привычные, уже успевшие стать монотонными действия, методично сгибаясь и разминая руки и ноги. Растяжка давалась ему куда легче, чем в самом начале, однако до идеала было ещё довольно далеко, и граф замер на выдохе, пытаясь наклониться сильнее, как вдруг ему в спину ткнулось что-то острое.       — Глубже, — велел Никифоров, уперев между лопаток ножны шпаги.       Лёжа на коврике, Юрий с натугой прогнулся так, что голова откинулась далеко назад, оставив живот плотно прижатым к полу, а затылком достал до ягодиц. Но Виктору этого показалось мало — наставник без предупреждения наступил подростку коленом на поясницу, а рукой запрокинул голову так, что Юра едва не задохнулся. Причем тут была виновата не только боль — сгибая его пополам, учитель с такой силой нажал под подбородком, что у юноши свет в глазах померк, а в ушах бешено застучала кровь.       — Ещё глубже! — вдруг рявкнул над ухом Никифоров, и Юра, почти теряя сознание, прогнулся ещё на волосок. А потом со стоном рухнул обратно, не успев понять, в какой же момент наставник его отпустил. — Поднимайся!       Подросток закашлялся, прижавшись щекой к холодному полу и бесконечно желая лежать так, пока беловолосый мучитель не уйдёт. Но Никифоров не стал ждать, пока он придёт в себя, — не удовлетворившись скоростью, с которой подопечный начал приподниматься, жёстко шлёпнул ножнами по кистям.       — Быстрее!       Вскочив и вытянувшись в струнку, подросток попытался сосредоточить взгляд на точке меж нахмуренных бровей Виктора, однако зрение ещё не до конца восстановилось после его выходки, и перед глазами у Юры плясали нечёткие круги.       — Что ж, бери шпагу, раз ты считаешь, что уже готов. — Хмыкнул Никифоров, опасно склонив голову.       Этот бой мало напоминал спарринг с Джей-Джеем. Виктор совершенно не жалел провинившегося мальчишку, и вскоре на Юрином теле места не было от синяков и ссадин, оставленных тяжёлым ефесом. Жилет, защищающий живот и рёбра от порезов, стал напоминать лохмотья нищего, а на узком лице почти не осталось уверенности, только усталость и непонимание.       — Поднять! — рявкал Виктор, когда граф всё же терял оружие. — Нападай!       И Плисецкий нападал. Снова и снова, хотя к горлу уже подступала тошнота, а глаза застилали злые слёзы. В сотенный раз поднимался с твёрдого пола, каждый раз думая, что сейчас-то ему точно не удастся встать, когда раздражение Никифорова уже ощущалось физически, а ножны шпаги свистели рядом с ушами, угрожая болезненно шлёпнуть, если мальчишка не вернётся в исходное положение.        — Подняться! — зашипел Никифоров, не выдержав и вздёрнув подопечного. — Так ты хотел? Не хватает нагрузки? Ну так я обеспечу. Нападай!       Всё продолжалось бесконечно долго. Подросток пока ещё двигался лишь от жуткого гнева, от которого мутилось сознание и першило в горле.       «Что я тебе сделал?! — мысленно орал Юрочка беловолосому в лицо. — Ты просто издеваешься надо мной!»       Подросток не осознавал, как важна дисциплина и послушание, и что наставник был просто обязан наказать его за неповиновение. Не замечал того, что Виктор внимательно следил за его состоянием и тотчас отступал, видя, что подопечный вот-вот сломается. Мальчишка лишь мысленно поливал Никифорова бранью и делал рывки их последних сил, взявшихся просто из ниоткуда.        — Довольно. — Холодно уронил Виктор в момент, когда Юра уже готов был упасть на колени, разреветься и взмолиться о пощаде. — Свободен.       Отчаянно сдерживая рвущиеся наружу хрипы, Плисецкий выпрямился, сверкнул на Никифорова зелёными глазами и неестественно ровно направился к выходу, чувствуя ноющую боль в каждой из мышц.       Виктор провожал его тяжёлым взглядом, в котором было замешано бесконечное множество эмоций: жалость, сожаление, злорадство, нежность, ревность… Ему было жаль хрупкое Юрино тело, однако подросток был сам виноват в том, что его переход на новый режим тренировок, который Никифоров планировал на вторую половину года, прошёл так резко и болезненно. Мужчина не лукавил: сам он в юности действительно занимался именно так. На пределе сил, когда тело покрыто кровоподтёками и ссадинами, а разум всегда взвинчен и сосредоточен, и не чувствовал себя несчастным или полумёртвым. В такой режим нужно всего-то войти, и мальчишке придётся это сделать.

***

      Юра чуть не застонал, когда его избитого тела коснулась тёплая ароматная вода.       Ему болело абсолютно всё. Ныли покрытые синяками запястья, дыхание отдавалось болью в ушибленной спине, а многострадальные колени, казалось, готовы были развалиться. И всё же мальчик заставлял себя дать телу расслабиться и восстановиться, однако тут же замер перепуганным зверьком, услышав шаги позади себя. Эту походку он узнал бы из тысячи.        — Не добил ещё? — неприязненно осведомился блондин, не отводя взгляда от мерно качающейся воды.       Виктор не ответил. Лишь со вздохом сел позади и звякнул чем-то. Спустя минуту на Юрины плечи опустились его горячие ладони, смазанные пахнущей травами пастой.        — Дай правую руку. — Попросил Никифоров и смазал её тоже. — Теперь левую.        За пару минут Плисецкий весь оказался в успокаивающей боль мази и сидел на полотенце спиной к наставнику, опустив ноги в горячую воду и медленно шевеля пальцами.        — И зачем всё это, если ты всё равно решил отказаться от меня? — спросил Юра, не выдержав и подняв на Виктора остекленевший взгляд.       — О чём ты? — не понял Никифоров, невесомо обводя пальцами пятна на Юриной шее и хмурясь всё сильнее.        — Да ладно. — Грустно хмыкнул подросток и зачесал мокрые светлые волосы назад. — Я слышал твой с Крисом разговор. Я не подслушивал, это вышло совершенно случайно, но я услышал, что ты хочешь оставить меня и планируешь поговорить об этом с господином Яковом.       Юра снова перевёл пустой взгляд на поблёскивающую в мягком сиянии свечей воду. Подростку, казалось, было уже всё равно, как поступит Виктор. Он вздохнул, подтянул покрытые синяками ноги к груди и замер, ожидая ответа наставника.        — Ты просто дурак, Юра Плисецкий. — Покачал головой Никифоров, до которого наконец дошло, о каком разговоре упоминает граф. — С Крисом я обсуждал своего слугу, который забыл накормить Маккачина и сжёг мне три рубашки утюгом. Мальчишка просто безрукий и вполне оправдывает своими промахами моё решение.        — В смысле «слугу»? — хлопнул ресницами подросток, не желая верить, что съел себе все нервы волнуясь о том, чего даже не было на самом деле. — И ты не собираешься отказываться быть моим тренером?        — Если ты не будешь нарушать правила. — Совершенно серьёзно произнёс Виктор, в уголках глаз которого, впрочем, застыли искорки смеха.       Граф без улыбки кивнул, буравя взглядом голубые глаза мужчины. Оказалось, он действительно боялся, что Никифоров пожмёт плечами, скажет, что мальчишка абсолютно прав, и что с завтрашнего дня он занимается со всеми остальными.        — Отдыхай. — Произнёс Никифоров, мазнув пальцами по щеке Юры напоследок и поднявшись.       Подростку было ничуть не менее больно и сложно, однако сейчас, сидя в тёплой воде и вспоминая заботу наставника, даже нашедшего время прийти и смазать его тело лекарственной мазью, граф чувствовал себя гораздо лучше, чем утром.       Никифоров напоролся на забор от задумчивости и остановился, опасаясь влезть куда-то ещё. Мальчишке повезло, что он так ни разу и не оглянулся, иначе бы точно испугался злости, с которой Виктор смотрел на точёную шею.        Ярких пятен на ней было слишком, слишком много. Синие, зелёно-коричневые, багровые и почти чёрные, они смеялись в лицо мужчине и заставляли его сходить с ума от странной ревности — совершенно нового для него чувства. Виктора мутило при мысли, что кто-то другой касался Юриных плеч — фарфора и красок, белоснежной хрупкости линий. Кто-то другой водил пальцами по рвущим кожу рёбрам и узким бёдрам, наверняка дрожащим от возбуждения. Кто-то другой заглядывал в нежное лицо и ловил прерывистые вздохи с полураскрытых губ.       «Кто же?!»