***
Госпожа Лилия глядела на влажные пряди, облепившие Юрино лицо, и неодобрительно качала головой. — Подойдите, Юрий. — Позвала она и указала на скамью. — Присядьте. Экономка словно из воздуха извлекла что-то тонкое, тускло переливающееся и жестом велела Плисецкому наклонить голову. Спустя пару скупых ловких движений графские пряди — тёплое золото — оказались надёжно скреплены на затылке. Удерживающая их сетка совсем не была заметна — золото с золотом сливалось. Волосы графа росли словно по часам, и мальчик вскоре грозил начать выбиваться даже из ряда таких же богатеев, для которых лоск и красота — отнюдь не пустой звук. Не имея об этом представления, Юра становился похожим на Виктора в юности: вытянутый, гибкий, производящий ошибочное впечатление заносчивого щёголя дорогой одеждой и длинной косой. Поставить их рядом, — и молодые люди вполне могли бы сойти за братьев: сам Никифоров как-то заметил, что черты их лиц на удивление схожи. И всё-таки в Плисецком не было и десятой доли той беззаботности, которую излучал его наставник. Возможно, в силу подросткового возраста, умножающего все чувства и эмоции на десять, а может быть и банально из-за особенностей характера, Юра большую часть времени был угрюм или подавлен. Глухое раздражение, бывало, накатывало совершенно беспричинно; билось изнутри о череп, пенилось ярко-алым гневом и жгло расплавленной смолой; липкой грязью оседало на остальных мыслях, и у мальчика безотчётно стискивались зубы от едва сдерживаемой ярости. Граф не понимал причин собственного состояния, и это злило ещё больше. Всплески агрессии казались ему чем-то детским и глупым, и Юра даже думать не хотел о том, чтобы обратиться за помощью, как-то сообщить о том, что собственная психика временами вызывала у него опасения — вместо этого Плисецкий что есть мочи полосовал кинжалами снаряды, бегал и выполнял упражнения до полного изнеможения, пока не забывался нервным сном прямо на убранных в стопку тренировочных матах. Казалось, мироздание издевалось над ним, подбрасывая одну проблему за другой: мальчик едва сумел оправиться от истощения, как его нервная система дала сбой, а заботливый и тёплый во всех отношениях Виктор, своим внутренним светом согревающий и подопечного, сейчас был непозволительно далеко.***
Серое небо, словно бы укутанное грязным войлоком, нависало над раскисшими дорогами и мокрыми каменными мостовыми. Вездесущая сырость пробиралась за ворот пальто, кусала непокрытые кисти рук и шею, заставляла дрожать и хмуриться. В такую погоду высовывают нос за порог либо по необходимости, либо по большой охоте, которая, как известно, пуще неволи. Юра пробирался сквозь мокрые кусты и костерил всеми известными словами Джей-Джея, прижавшего его к стене с целью выспросить насчет состояния и ставшего причиной того, что граф теперь жутко опаздывал. До начала представления оставались считанные минуты, а в пути ему предстояло провести ещё как минимум четверть часа (и это при том, что мальчишка торопился изо всех сил). Успокоившееся было раздражение вновь подняло уродливую голову, злобно ухмыльнулось и схватило за горло, мешая дышать и застилая глаза красной пеленой. Юра изо всех сил пытался контролировать себя, однако собственное же тело в подобные моменты отказывалось его слушаться, и граф вынужден был мириться с тем, что ноздри непроизвольно расширяются как у почуявшего кровь быка, зубы грозятся раскрошить друг друга, скулы просто-таки сводит, а кулаки сжаты так крепко, что коротко остриженные ногти нет-нет да вспарывают тонкую кожу ладоней. Всё это делало его настолько агрессивным на вид, что Плисецкий, бывало, шарахался от собственного отражения, а один раз разъярился настолько, что разбил зеркало кулаком. Потом пришлось оправдываться перед криво смотревшей на него служанкой и прятать перемазанную в крови руку за спину, однако мальчишка не жалел о содеянном: вспышка гнева прошла в тот же момент. — Господин, а, господин! — послышалось вдруг сзади. Граф рывком обернулся, со смесью отчаяния и злорадства поняв вдруг, что схватился за спрятанный за полой пальто стилет. — Чего тебе? — отрывисто спросил он у неопрятной мокрой девицы в дешёвом платье. — У меня нет времени. — На меня найдётся. — Самоуверенно ухмыльнулась она, сдвинув со лба мокрые волосы неопределяемого от слоя грязи цвета. Юра, увидев каких-то мелких насекомых, ползающих по копне, дёрнулся от отвращения и отступил на полшага, но девушка тотчас вновь сократила расстояние. — Не хотите развлечься, господин? — Боюсь, что нет. — Отрезал подросток и резко обернулся, зашагав дальше, однако приставшая к нему замарашка двинулась по пятам, продолжая причитать и уговаривать. — Вы неосотр… несмотри… да как там это… зря отказываетесь, в общем! Кэт умеет такое, что вам с вашими богатенькими напудренными курицами и не снилось! — щебетала она, будя в Плисецком всё больше и больше отвращения и ненависти. — Нет? Ну тогда хоть пару шиллингов, господин! Граф скривился. Рот наполнился вязкой слюной, в левом виске застучало так сильно, что, казалось, вена сейчас просто-напросто лопнет, и мальчишка не выдержал: — Заткнись, заткнись! Боже, почему бы вам всем просто не замолчать?! Перепуганная девка открыла рот от ужаса, но отчего-то продолжала идти за ним, словно привязанная. — Ты должна замолчать, поняла?! — проорал Юра, теряя себя от гнева. — Должна замолчать навсегда! Тусклое лезвие рыбкой скользнуло с ладони.***
Пришёл в себя граф лишь только сидя в партере. В стремительно восстанавливающемся сознании словно костяшки счётов падали. Стилета в держателе нет. Щёлк. Он не промахивается. Щёлк. Шлюха наверняка уже мертва, если он не убил её, только метнув нож. Щёлк. И что теперь? Тут счёты окончательно сломались. Юра медленно выдохнул и поднял голову. А что теперь? Он не идиот, чтобы использовать кинжалы с собственным гербом инициалами, как это делают некоторые тщеславные господа без единой извилины в мозгу, то есть опознать его никак нельзя. А если бы и опознали?.. Граф хмыкнул. Мальчишка не был глуп и воздушных замков о вселенской справедливости не строил: вряд ли кому-то была дорога дешёвая уличная девка в грязном платье. Плисецкий отвлёкся на выступление, и яркие костюмы, музыка, декорации и свет вытеснили из его головы мысли о недавнем происшествии. Мерный перестук ступней танцовщиков о сцену будил в нём приятные воспоминания из детства, а также заставлял чувствовать нетерпение вперемешку со смущением и лёгким возбуждением: скоро сюда должен был выйти Юри. Юра старался не думать о том, насколько он полон гнили и мерзости, если совершённое собственными руками преступление уже не пугает, но наоборот успокаивает его. Пережитые эмоции перебивали агрессию ещё лучше, чем это сделала бы долгая тяжёлая тренировка, и подросток, к своему шоку и ужасу, ни о чём не жалел. Граф вновь выскользнул из собственных мыслей уже надолго: по залу пронёсся знакомый шелест предвкушения, и на середину сцены грациозно вышел юноша в маске. Юри мягко поклонился, приветствуя публику, и начал танцевать. Под протяжную песню скрипки он протянул бледную руку в зал, словно взывая к замершим ледяными скульптурами людям. Неспешные шаги были полны изящества, а в движении рук, ног и бёдер чудилось что-то женское, такое развязное и зазывное, что Юрины щёки и шею медленно залили жар и краска. Прыжки и вращения, положения кистей и головы, выражение полускрытого под маской лица и тонкие щиколотки да запястья танцовщика затягивали графа как в болото. Плисецкому казалось, остановись сейчас Юри, — и вместе с ним остановится весь мир, оступись он, — и сама Земля сдвинется с оси. Юрино сердце с размаху билось в гортани и, кажется, пропустило удар, когда его широко раскрытые глаза встретились с глазами Кацуки. И в этот самый момент граф, кажется, понял, о какой такой красоте всё твердил ему японец.***
После окончания выступления Плисецкий дожидался Юри у лестницы, ведущей в его комнату. Мальчишка покусывал губы и переводил взгляд с одной висящей на стене картины на другую и выдыхал резко, вспоминая их последнюю встречу. Когда танцовщик появился из-за угла, Граф нервно улыбнулся, заправил волнистые из-за долгого ношения косы волосы за уши и шагнул ему навстречу. Тёмные глаза Юри Кацуки вперились в Юрино лицо, пробежались по фигуре и сверкнули недовольством. Танцовщику явно не нравилось то, что он видел. — Что с тобой стало? — спросил он, продолжая внимательно рассматривать графа. В его словах звучала некая обида на Юру. Мол, как он посмел так пренебрежительно относиться к своей дивной красоте, сути которой даже — вот глупец — не понимал! О таком подарке судьбы необходимо заботиться, а не превращать в то, на что без слёз не взглянешь. — Пойдём. — Твёрдо произнёс Кацуки, так и не дождавшись ответа. Он обхватил Юрино запястье и с решительным выражением лица покинул театр через чёрный вход и зашагал вправо — туда, где кэбы выстаивали в ожидании клиентов.***
Плисецкий ощутил сильнейшее дежавю, осознав, что ему до неприличия знакомы томные лица ярко одетой пары, стоящей у входа в здание с доносящейся изнутри музыкой. — Юри, — позвал он танцовщика с нервными нотками в голосе. — Что мы забыли в борделе? — Для кого бордель, а для кого и косметический салон высочайшего уровня. — Пожал плечами Кацуки. Он кивнул молодым людям, что одарили графа многозначительными улыбками и спрятали набеленные лица за веерами с цветочными узорами, и вошёл в задание. Юре ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Его спутник ориентировался в публичном доме как в собственной каморке. Миновав царивший в середине залы бурный праздник, Юри скользнул в неприметную дверь между двумя лестницами, и юноши оказались в небольшом светлом коридорчике, какого, по мнению Плисецкого, просто не могло быть в борделе. — А где госпожа Тиффани? — спохватился вдруг граф, осознав, что так и не увидел содержательницы. — Даже так? — с удивлением хмыкнул Кацуки в ответ, но пояснил: — Госпожа подумывает над открытием второго публичного дома и сейчас самостоятельно осматривает подходящие здания. А её работу здесь выполняет Сюзанна. Это та блондинка, что стояла слева от входа. Ты не обратил внимания? Юра лишь хмыкнул. Едва ли он мог бы идти по подобному заведению так спокойно, если бы обращал внимание на всех встречных блондинок. — А вот мы и добрались. — Тем временем оповестил его Юри. Подросток уже и сам это осознал, увидев собственное откровенно бледноватое и несколько перепуганное отражение в огромном зеркале, расположенном напротив. Большое светлое помещение было сплошь уставлено цветами, аквариумами с яркими пучеглазыми рыбками, маленькими скамеечками и баночками с маслами. Вдоль зеркала тянулся ряд удобных глубоких кресел, в некоторых из которых сидели, с интересом поглядывая на вновь вошедших, молодые люди. — Добрый вечер. — Скомкано поздоровался Юра, в то время как его спутник расцеловался на французский манер с каждым из присутствующих. — Добрый, господин! — Приветливо заулыбалась стайка молодых девушек в одинаковых бледно-розовых платьях. — Чего бы вам хотелось? — Полный комплекс услуг, милые дамы. — Со знанием дела уронил Кацуки, сняв пальто и подав его подбежавшему мальчишке в синей ливрее. — Из расслабляющих процедур пусть будет «Утро в розовом саду», но массаж зоны декольте, пожалуй, уберите, в этом нет никакой необходимости. Ничего не красить и не резать — только ровнять! И будьте, пожалуйста, очень, очень осторожны. Моему другу должно всё прийтись по душе. — Да, господин! — ещё слаще запели девушки и обступили графа со всех сторон. — Юри, послушай, — осторожно начал Плисецкий, когда у него мягко, но непреклонно отняли верхнюю одежду и подали длинный халат, благоухающий чем-то цветочным. Точь-в-точь такой же был у Виктора, и в нём наставник обычно рассказывал Юре байки из собственной насыщенной жизни за вечерним бокалом кларета. — Ты уверен, что это всё так необ… Кацуки склонил голову на бок, вздохнул и махнул девушкам кистью, мол, можно приступать. Следующие несколько часов дались графу весьма непросто. Начиналось всё вполне невинно: в смежной комнате — цвета рассветного солнца, что было совсем не удивительно — Юру ждали ванночка для ног с розовой солью, маска для рук и стоп с розовым и ещё каким-то маслом, которое мальчишка видел впервые, и расслабляющий массаж спины. Всё это сопровождалось девичьим щебетом рядом, вопросами о том, всё ли ему нравится, и атмосферой полного спокойствия, нарушаемого лишь редкими просьбами повернуть голову или переместиться с одного места на другое. Пожалуй, Юра был расслаблен даже сильнее, чем когда подобное делал для него Виктор: в отличии от наставника девушки не заставляли его взволнованно сглатывать и мучительно краснеть по поводу и без. После массажа же головы, рук и стоп да чашки розового чая Плисецкий чувствовал себя в раю и уже улыбался мастерицам абсолютно искренне, когда одна из них, бесконечно вежливо растягивая губы, принялась смазывать всё его тело каким-то пахучим кремом. Юра не чувствовал ни тени подвоха и даже наивно согласился снять с бёдер выданную накидку, лишь дёрнувшись, когда кремом густо вымазали всё внизу живота. Попытавшегося было воспротивиться клиента тотчас успокоили и отвлекли расспросами о том, насколько сильно он хочет обрезать волосы, что было, впрочем, не особенно сложно: Юрино расслабленное и разнеженное тело едва могло совершить что-то значительнее смены местоположения. — Ты знаешь, Элис, этот крем лучше смыть. — Произнёс граф спустя десять минут. — Я не могу сказать, что мне очень некомфортно, но кожу уже начинает пощипывать. — Так и должно быть, господин. — Как ни в чём не бывало улыбнулась девушка, отвлекшись от подготовки ножничек, пилочек, каких-то баночек и салфеток, которые, очевидно, составляли суть следующей предстоящей Плисецкому процедуры. — В каком смысле? Это ведь совсем не приятно. — В весёлом изумлении приподнял брови Юра, пытаясь донести до собеседницы эту очевидную мысль. — Зачем же в косметическом салоне устраивать подобные процедуры, которые не несут с собой никакого удовольствия для клиентов? — Красота требует жертв, господин! — хихикнула Элис и продолжила: — Слышали о таком? Но, господин, данная процедура также имеет прямое назначение. — И какое же? —слегка снисходительно осведомился подросток. — Данный крем хозяйка закупает на востоке, господин. Он позволяет избавиться ото всех волос совершенно безболезненно! — мастерица сияла как медный таз. — Сначала мы с девушками хотели использовать пасту из мёда и сахара, которая действует несколько…хм, более радикально, но потом решили, что для первого раза это слишком, и… — Постой-постой! — осадил девушку Юра, которого словно ледяной водой окатили. — Избавиться от волос?! Это как? — После нанесения крема должно пройти около десяти-пятнадцати минут, потом его требуется смыть, а вместе с ним… — Это я понял! — едва ли не взвыл Юра. — Но зачем вы сделали это мне? — Так господин Юри ведь сказал предоставить Вам полный комплекс услуг. — Улыбнулась мастерица, а Плисецкий обречённо посмотрел на собственные ноги. — Это обратимо? — К сожалению да, господин. — Тяжело вздохнула Элис, принявшись аккуратно убирать средство с тела графа. — Эффект до обидного недолгий. Вот если бы вы согласились на сахарную пасту, то… — Нет, благодарю! — перебил её подросток, которому после слов о недолгом эффекте заметно полегчало. — Да, в первый раз всё же не стоит. — Согласно закивала собеседница. — Господин, пройдите, пожалуйста, вот туда… После ситуации с кремом Юра обречённо поглядывал на собственные идеально гладкие руки и ноги и стал требовать перед началом каждой процедуры подробного рассказа о её сути, однако более ничего неожиданного с ним не произошло. Мальчишке привели в полный порядок ногти, осторожно подстригли волосы, безжалостно избавившись даже от намёка на секущиеся концы и тусклый цвет, увлажнили кожу, буквально заставив её светиться изнутри, размяли все до последней мышцы и уничтожили даже сами мысли о стрессе и негативе в Юриной голове. Обратно в общий зал граф шёл с умиротворённой улыбкой на губах, ощущая себя познавшим истинное спокойствие монахом из храма с вершины горы. Плисецкий искренне недоумевал, отчего посещение косметических салонов считается исключительно женской прерогативой, и круглыми от удивления глазами взглянул бы на любого, кто напомнил бы, что и сам Юра некоторое время назад придерживался данной точки зрения. Оказавшись в соседней комнате, мальчик увидел увлечённого книгой Юри со светло-зелёной маской на лице и убранными ото лба волосами, судя по жирному блеску, смазанными каким-то жутко полезным маслом. Услышав шаги графа, Кацуки поднял голову, и тонкие губы расплылись в довольной улыбке. — То-то же. — Удовлетворённо кивнул танцовщик и лукаво склонил голову: — Знаешь, ты сейчас даже красивее, чем в нашу первую встречу. Юра порозовел, негромко пробормотал благодарность и заглянул Юри через плечо, пытаясь рассмотреть обложку книги, однако тотчас потерял интерес, увидев совершенно непонятные иероглифы. — Идём? — спросил граф, у которого впервые за долгое время было просто-таки великолепное настроение. — Какую кухню ты предпочитаешь? Хочу угостить тебя ужином. — Ладно. — Улыбнулся Кацуки и подал знак одной из девушек, чтобы та смыла с его лица и волос косметические средства. — Думаю, тебя не удивит, если я скажу, что больше всего мне нравятся азиатские блюда. К вашим я всё никак не могу привыкнуть. Но, к сожалению, ни одного заведения с азиатской кухней в целом Лондоне нет. Я искал. — А вот и есть! — по-детски обрадовался Юра, осознав, что у него появилась возможность также подарить Юри прекрасный вечер. — На Стоун-стрит недавно открылся неплохой ресторанчик. Туда и пойдём. — Как скажешь. Улыбка танцовщика была чуть кривоватой из-за пересекавших мышцы шрамов, но тёплой и спокойной. Он в принципе излучал дружелюбие и уравновешенность, когда не был взволнован настолько, что походил на сумасшедшего. — Можем открыть собственный бордель. — Хихикнул граф и провёл по блестящим локонам, когда молодые люди вышли из заведения. — С твоей невероятной красотой мы в два счёта разорим госпожу Бэйгли. — Светло улыбнулся его спутник, проведя по гладкой щеке мальчишки, чем вызвал у того вспышку неловкости и удовольствия. — Выйдет невежливо, учитывая её доброе сердце. Оказалось, что у Юри ужасное зрение, громкий заразительный смех и привычка стучать по правому виску в моменты задумчивости. Он всё ещё смотрел вокруг перепуганным оленёнком, но превращался в совершенно обычного приятного парня, стоило ему забыть о том, что пол его лица безнадёжно обезображено. Кацуки был совершенно счастлив услышать о Юрином увлечении балетом и тотчас взял с него обещание устроить совместный класс, а, увидев перед собой внушительное блюдо знакомой с детства пищи, едва не прослезился. Юра действительно не собирался повторять прошлый опыт, вызвавший у него столько противоречивых эмоций и так сильно изменивший его отношение к самому себе. Однако его безобидный и наивный спутник при необходимости превращался в полную свою противоположность и рассыпал перед ним обходительные слова, будто бутоны роз перед ногами хорошенькой простолюдинки. Так пошло. Так дёшево. Так действенно. «Так хорошо», — думал граф, отвечая на поцелуи Кацуки и морщась от лунного света, бьющего прямо в глаза. Свет окрашивал в белый всё, на что попадал, и в какой-то момент мальчишка поймал себя на мысли, что пропускает сквозь пальцы волосы Юри, на какие-то пару минут ставшие серебряными, и вновь думает о наставнике. Месяц подходил к концу. С Кацуки Плисецкому было спокойно и хорошо. Он всё делал старательно и правильно: ласкал его, танцевал, подбирал одежду, ухаживал за цветами и растениями на балконе… С ровной дорожки его могла сдвинуть только очередная истерика, которые, к счастью, случались всё реже. Он был пуглив и законопослушен, не выносил жестокости и, кажется, жил в каком-то своём мире: Юра с удивлением обнаружил, что танцовщик понятия не имеет о царящих в Сворде нравах, кровопролитном обучении и безжалостных методах преподавания. Вдобавок молодой человек был до забавного рассеян и забывчив, и граф шутил о том, что мать-природа с лихвой отсыпала ему танцевального талата, но зато недодала всего остального. Юри не обижался: Плисецкий был абсолютно прав. Кацуки так сильно не походил на Виктора, что Юра порой сомневался в целостности своей личности: ну не может ведь человек увлечься настолько разными мужчинами. Или может? Подросток не знал. В глубине души граф постоянно сравнивал их, а ещё глубже осознавал, что с Юри у них нет шанса даже в теории. Юра не заблуждался насчёт своей внешности: с виду он был абсолютно безобиден, однако уже способен был расправиться с небольшим отрядом в одиночку. Едва ли Кацуки с его миролюбивым нравом оценил бы это, а ещё вероятнее — убежал бы сломя голову, только лишь узнав, сколько крови на руках у мальчишки, с которым он делит постель. И всё же граф был благодарен танцовщику: наивный и добрый, тот делал невозможным даже самую ничтожную вспышку агрессии, а всю энергию, которая в последствии могла в неё перерасти, забирал ночами.***
Весну вместе с шестнадцатым днём рождения Юра встретил, рассматривая просыпающийся Лондон и жмурясь от бьющего в глаза рассветного солнца. Он не помнил, когда в последний раз вокруг него было настолько умиротворяюще тихо, когда ничего не вызывало раздражения, а вокруг не было бесконечно раздражающих людей. Граф просто наслаждался редкой минутой покоя и выдыхал вместе с воздухом чистое счастье. — Юра? — сонно позвал Кацуки, едва открывший глаза и отчаянно зевающий на разворошенной постели. — Доброе утро. — Улыбнулся мальчишка. — Спи. Ещё слишком рано. — Сегодня. — Невпопад кивнул собственным мыслям Юри, снова залезая под мягкое одеяло. — Ты о чём? — Сегодня мы потанцуем. — Молодой человек на секунду показал нос. — Сегодня зал совершенно свободен. — Хорошо. Тогда сегодня. — Легко согласился Юра, у которого по венам с каждым ударом сердца разливались лёгкость и хорошее настроение. — Приходи в театр к девяти. Мы с Пхичитом будем ждать тебя в холле. Плисецкий кивнул, коснулся губ Кацуки прощальным поцелуем и выскользнул за дверь.***
Граф осознанно избегал встреч с кем бы-то ни было из однокурсников, не желая неловких ситуаций, связанных с днём его рождения. Уж явно не стоило ожидать от них традиционного для Сворда празднования, однако ни один из «приятелей» не способен был бы удержать лицо, и немало омрачил бы Юрин день. Было нечто грустное и трогательное в том, как Плисецкий, воровато оглянувшись, прислонился к стенке в зеркальном зале и поставил перед собой небольшую коробку. Развернув с не до конца понятной самому себе улыбкой, достал из неё кекс с огромным количеством шоколада и вставил в центр короткую яркую свечку. Огонёк пламени слишком быстро расправлялся с воском, и Юра, судорожно выдохнув, взглянул вверх: на загадывание желания оставалась ничтожная пара секунд. Мальчишка, споткнувшись на первом же слове, едва слышно шепнул несколько фраз, закрыл пунцовые щёки ладонями и поспешил заесть неловкость кексом. «Что ж, — неуверенно улыбнулся именинник, поймав собственный взгляд в отражении зеркал. — В этом году у меня даже есть кекс и возможность задуть свечи. Весьма неплохой день рождения». За окном согласно чирикнула какая-то пташка, и Плисецкий бодро поднялся: пришла пора собираться к Юри с Пхичитом.***
В театре было непривычно тихо и темно. Его приятели резонно не стали зажигать весь свет, и граф пробирался к месту встречи в таинственном полумраке, ощущая себя едва ли не преступником-эстетом, пришедшим грабить цитадель искусства. Он до сих пор не мог взять в толк, как руководство позволило Юри эту авантюру, но, учитывая, какие суммы зарабатывались на его таинственности и таланте, готовность идти навстречу капризам ведущего артиста не казалась такой уж странной. — Юри, да тише ты! — раздался вдруг громкий шёпот Пхичита. — Уже поздно переживать. — Ну, а вдруг ему это не понравится? Что если… — Эй! — позвал граф, резко обернувшись. — Вы где? Справа послышалась какая-то возня, едва различимые восклицания Кацуки, и от стены за лестницей отделились две тени, освещаемые странным тусклым светом. Юра сперва не поверил своим глазам. Пхичит, сияя, что королевская корона, держал в руках блюдо с украшенным зажжёнными свечками тортом, а следом семенил Юри с совершенно несчастным выражением лица и терзал в пальцах что-то непонятное. — Юра! — сразу перешёл к делу Пхичит. — Мы рады поздравить тебя с твоим днём рождения! Увы, мы не в Сворде, поэтому не можем устроить тебе традиционный праздник, так что будем отмечать так, как это делается в моём… кхм… в театре Юри! Кацуки вздохнул и вышел вперёд. Предметом в его руках оказался изящный венок из лент и живых цветов, который молодой человек осторожно возложил на голову ошарашенному графу. — Мы не знали, нравятся ли тебе цветы, а ещё какой торт ты любишь, поэтому мы… — попытался начать оправдываться танцовщик, однако был остановлен Юриной ладонью, невесомо прикоснувшейся к щеке. — Я и мечтать не мог о чём-то подобном. Спасибо. — Искренне шепнул мальчишка, и Кацуки, казалось, облегчённо выдохнул. — Тогда поспеши и задуй свечи! — напомнил о себе Пхичит громким возгласом. — Он тяжёлый вообще-то. Юра кивнул с широкой улыбкой и непроизвольно выступившими слезами, набрал побольше воздуха в лёгкие и с силой дунул, заставляя язычки пламени потухнуть. — Сбудется, сбудется! — по-детски обрадовался Кацуки и захлопал в ладоши, а Плисецкий вновь ощутил себя самым счастливым человеком в мире и пообещал себе это воспоминание занести в категорию особенно дорогих, которые позже накатывают, вызывая светлую грусть и радость от того, что такой момент был в жизни. Позже молодые люди сидели прямо на сцене, ели торт и пили незаметно откупоренное Пхичитом сладкое вино, а Юра впервые за долгие годы с замирающим сердцем разворачивал подарки. Кацуки презентовал ему невероятно красивые гребни для волос, украшенные камнями, точь-в-точь повторяющими цвет Юриных глаз. Ещё несколько месяцев назад граф чувствовал бы себя неловко или даже был бы оскорблён, получив традиционно предназначенный для леди подарок, однако сейчас эти границы были для него куда более размытыми, и юноша видел в гребнях лишь заботу и тёплое отношение к нему. — Твои волосы совсем отросли и нередко бывают такими спутанными. — Надул губы Юри, сам испытывающий неловкость из-за своего подарка, привычно начав оправдываться. — Ты попал точно в цель. — Благодарно улыбнулся граф, легко пожав бледные пальцы Кацуки. — У меня не было ничего, чем можно было бы расчесать волосы. Спасибо! Пхичит же, загадочно улыбаясь, преподнёс имениннику резную шкатулку, заполненную десятками крохотных бутылочек. — Справа яды, слева противоядия. — Усмехнувшись, пояснил он и подмигнул Юре. — Думаю, многие тебе известны, но здесь есть и совсем редкие. Разумеется, описание каждого из снадобий также имеется. Я уверен, ты найдёшь им применение, Юра из Сворда. — Не сомневайся. — Довольно хмыкнул подросток, принимая подарок. Небольшой праздник набирал обороты. Молодые люди, постепенно доходя до кондиции, становились всё более смешливыми и открытыми, и в какой-то момент Юри с пьяной снисходительной улыбкой осведомился: — Что, и фуэте крутить умеешь? — Да как два пальца об асфальт! — горячо заверил его мальчишка, резким жестом приложив раскрытую пятерню к груди. — Сейчас проверим. — Хихикнул Кацуки и принялся подниматься, шатаясь и используя руки друзей в качестве опоры. — Стойте, у меня есть идея! — резко подскочил Пхичит, сверкая залитыми глазами, и метнулся в сторону неприметной двери в гримёрку, через минуту вернувшись с двумя пышными дамскими юбками и двумя парами балетных туфель. — Вот так совсем другое дело! — Ладно! — первым согласился граф, отхлебнул сменившего вино джина из стоящей неподалёку бутылки и принялся стягивать бриджи. Его примеру последовал и Кацуки, так что спустя ещё некоторое время молодые люди имели до того комичный вид, что их третий товарищ, сдавленно хрюкнув и затрясшись от смеха, опустился на сцену. Юри, увидев подобную реакцию, гордо задрал нос, быстро размял стопы и встал в преувеличенно женственную позу, драматично вытянув кисти рук и бледную шею. Плисецкий же на мгновение замер, не веря, что сейчас видит в метре от себя то, за чем наблюдал уже несколько месяцев из зрительского зала, но быстро опомнился и скопировал позу Кацуки, важным кивком обозначив готовность начинать. — И-и раз, два, три, четыре… Пхичит громко считал и веселился вовсю, а Юре после пятнадцатого оборота стало совсем не до смеха: к горлу подступила тошнота, а мир вокруг опасно закачался. Кружащемуся же подле него брюнету пока было не особенно сложно: как-никак это поле его профессиональной деятельности. Сдался Плисецкий на двадцать третьем обороте, мешком осев на сцену и картинно потянувшись к пузырьку с ядом. — То-то же! — довольно ухмыльнулся Юри, не видевший смысла продолжать, если и так уже выиграл. — Но ты на удивление неплох. — Спасибо. — Прохрипел Юра тоном, которым раненные бойцы уговаривают товарищей бросить их, а ещё лучше убить. — Ты тоже. На удивление. Кацуки запустил в него пустой бутылкой. Юра понятия не имел, как добрался до постели. В сознании смутно мелькали какие-то сцены, где они с Пхичитом и Юри бредут по улице к стоянке кэбов, едва переставляя ноги, где он достаёт один из подзавявших цветков и вставляет его за ухо Кацуки, а потом жарко целует прямо на улице, где он покупает у какого-то нищего тощего котёнка за полбутылки джина, а потом приносит пищащий комок меха в ванную и тщательно отмывает от слоя грязи… Граф, опомнившись, в одно мгновение сел на кровати и застонал о противного звона, заполнившего голову. В тон ему раздался тоненький писк откуда-то слева, и Юра, костеря себя последними словами, повернулся. На одеяле, прижав крохотные ушки к голове, сидел пушистый котёнок из обрывков его воспоминаний. Малыш дрожал от страха или холода, громко мяукал и таращился на него огромными голубыми глазами. Недлинный хвостик отбивал по одеялу нервный ритм, но котёнок не убегал и не прятался, дожидаясь Юриного пробуждения. В эту же секунду граф осознал правдивость всех историй о любви с первого взгляда: молочно-белый беспомощный комок вызвал у него всплеск умиления и полубезумную счастливую улыбку. Юра протянул к котёнку палец и тот, прикрыв глаза от страха, позволил прикоснуться к крохотному розовому носику, а потом, вероятно, каким-то кошачьим способом учуяв, что этот человек никогда не причинит ему зла, провёл по подушечке Юриного пальца шершавым языком. Чуть осмелев, малыш встал на все четыре лапки, осторожно подошёл к новому хозяину и разместился у того под тёплым боком, обняв себя хвостиком и положив мордочку на руку графа. Плисецкий никогда не подумал бы, что подобное способно вызвать у него столько нежности и счастья. Едва ли его покрытые мозолями от занятий с оружием руки способны были осторожно поглаживать маленькое тельце доверившегося ему зверька, но Юра изо всех сил старался не причинить малышу вреда. И, судя по тому, что комок окончательно успокоился, перелез к нему на грудь и уснул там, у него это получалось.***
Несколько дней котёнок и Юра привыкали друг к другу. Граф учился понимать питомца и играть с ним, выяснил, какие вещи необходимо иметь, чтобы крохе было уютно жить с ним, старательно заботился и откармливал, совершенно недовольный тем, что комок такой тощий. — Ты же графский питомец, а не абы кто. — Объяснял он сидящему на подушке малышу, который тотчас важно выгибал белую грудку, будто бы действительно понимал свою значимость. — Это неприемлемо, чтобы у тебя рёбра торчали, так что кушай хорошо. Зверёк не протестовал, и за некоторое время, проведённое в тепле и сытости, забавно округлился, став похожим на шарик на всё ещё тонких лапках. Единственным, с чем у них возникали проблемы, было имя. — Я не могу назвать тебя как-то банально или глупо. — Думал вслух Юра, поглаживая пушистую спинку. — Может, тоже будешь Убийцей? Хотя какой ты убийца… Котёнок в подтверждение тихонько заурчал и потерся мордочкой о Юрину ладонь. — А если назвать тебя Ужасом? Нет, Ужас из тебя тоже никакой. Гнев? Нет, так впору лошадь называть, а не кота. Юра вздохнул и поднял голову на висящий на стене морской пейзаж. Мысли роились вокруг задерживающегося наставника: что тот скажет о его неожиданном питомце? Понравится ли крошка Маккачину и самому Виктору? «Не может не понравиться», — думал мальчик, глядя на то, как комок забавно сопит и дёргает лапками во сне. Юрин взгляд скользнул вдоль стены и остановился на закатившейся под комод бутылке. — Расскажу Виктору, что купил тебя за бутылку джина — ни за что не поверит. — Хихикнул граф и вдруг спохватился: — Джин! Как тебе такое имя, а, малыш? Котёнок лениво зевнул и повёл ушками, недовольный тем, что хозяин нарушает сонную тишину. — Так и сделаем. — Решил мальчишка. — Отпустишь меня на ужин, Джин? Поспи пока так. Юра пододвинул зверьку под бок плюшевую игрушку, которую купил по совету Отабека, в последний раз провёл по светлой шёрстке и выскользнул за дверь.***
Граф и сам не знал, как так получилось, что он, спрятав голову под серую вязаную шапку, делающую его похожим на рыбака или грузчика, высматривал подле порта агрессивных на вид граждан, с которыми на раз-два можно вступить в драку. С час назад, когда мальчишка выходил из столовой после ужина, к нему подошёл рослый старшекурсник с белоснежной улыбкой и протянул длинный тонкий предмет, завёрнутый в тёмную ткань. Пока Юра разворачивал его, молодой человек, наклонившись к его уху, произнёс: — Любишь развлекаться, первоклашка? Мы тоже любим. Граф лишь судорожно сглотнул в ответ: в кусок ткани оказался завёрнут его собственный стилет, которым он на днях отправил к предкам приставучую уличную девку. — Не бледней, Фея, я всего лишь хотел вернуть твоё. Мы ведь здесь все друзья. — Осклабился юноша, потрепал Плисецкого по волосам и многозначительно хмыкнул: — Ну и ещё кое-что, раз уж так вышло. Мы знаем места и людей, которых никто и никогда не будет искать. Таких вот, как твоя малышка. — Подмигнул брюнет, не прекращая улыбаться ни на мгновение. — А в компании всяко веселее, чем одному, согласен? Короче, присоединяйся. — Я правильно понял? Вы… убиваете людей? Просто так? — не поверил Юра и тряхнул головой, желая сбить наваждение. — Все убивают. — Юноша пожал плечами так легкомысленно, будто говорил о том, что очевидно для всех и каждого, исключая Юру. — Фея, вот не делай круглых глаз, пожалуйста! Ты тоже чай не розы подстригаешь в свободное время. Давай честно: мы с парнями к тебе присматривались. В следующем году ты окажешься в «убийцах», будь уверен. Так что же ты сейчас делаешь вид, будто не знаешь, что тут происходит? Граф потупил взгляд и потёр нос, признавая правоту до сих пор не представившегося собеседника, и тот это осознал, снова разулыбавшись: — Ну вот, другое дело! Итак, если идёшь сбивать стресс с нами, то через двадцать минут мы ждём тебя у северного выхода. Надень что-нибудь неприметное и без символики Сворда. Шапка, чтобы волосы прикрыть, есть? Юра растерянно помотал головой. — Дадим. С собой возьмёшь игрушки свои, тоже чтобы без символов и опознавательных знаков. Ну, как вот эта вот. — Парень кивнул на вновь спрятанный в ткань стилет. — Да ты и так всё понимаешь! Ну, до встречи. Он вновь ослепительно улыбнулся, подмигнул застывшему в ступоре Юре и неторопливо удалился, оставив графу лишь полную раздрая голову да злополучный нож. Разумеется, Плисецкий ни на секунду не собирался идти! Он не убивает ради того, чтобы снять стресс, а та ситуация была лишь досадным исключением из правил! Неясно, на что вообще надеялся этот улыбчивый старшекурсник. Граф, опасливо прижимая к себе оружие, выскользнул из столовой и направился к корпусу первокурсников. Перед глазами мелькали ставшие прекрасно знакомыми за эти месяцы картинки. Юра мог сказать, что искренне полюбил Сворд, в первую очередь потому что здесь он смог наконец перестать бояться. Как бы подростку не неприятно было осознавать, но он лишь недавно перестал дрожать, вспоминая жестокость навязанных домочадцев и собственное поместье, насквозь пропахшее вязкой ненавистью. Теперь-то Юра и сам мог быть жутким, теперь он не отвёл бы глаз и не стал бы прятаться по углам, а отплатил бы и задиравшему его Алексею, и избивавшему Казимиру, и глупой мстительной Софье, и безвольной Марианне, которая всё это допускала. Единственным, что несколько омрачало его обучение, — Юра открыл входную дверь и сделал пару шагов к лестнице — были его сильно натянутые отношения с однокурсниками. Казалось, день ото дня всё становилось только хуже, и мальчишка вынужденно привык к шепоткам за спиной, но не к тому, что он услышал из малой гостиной: —… Подставил зад Виктору? — С чего ты взял? — Да ты видел его? Блузочки, локоны, голубые глазки на пол-лица… Такие только так и дают. Да и вы сами знаете, что они вместе буквально каждую минуту. Граф стиснул кулаки и зубы. В глазах в одно мгновение потемнело от ярости. — Закрой рот, Лео. — Внезапно произнесли голосом Леруа. — Так и скажи: «Я завидую Юре Плисецкому и хочу быть на его месте так сильно, что не нашёл ничего лучше, чем облить грязью за глаза». — Что ты несёшь, Жан?! Завидовать этому… Да он ничего из себя не представляет! Лупоглазая кукла, которой место в каком-нибудь борделе! — «Лупоглазая кукла», Лео, пашет как проклятая, в то время как ты без конца жалуешься на нагрузку. Думаешь, Никифоров его живописи да пению обучает? — хмыкнул барон. — Впрочем, я понимаю твой страх. Его собеседник тотчас взвился: — Страх?! Ты с опиумом перебрал сегодня?! Да чтобы я боялся Фею! — А стоило бы, Лео. Стоило бы. — Протянул Джей-Джей с насмешкой. Плисецкому же хватило. Он отскочил от двери, не дослушав новую реплику своего неожиданного защитника, едва сдержавшись, чтобы не войти прямо сейчас и не заставить языкастого умника ответить за свои слова. Не страшно, завтра Юра выберет его в спарринг, и пускай узкоглазый идиот только попробует отказаться… Взгляд графа упал на приоткрытый гардероб. О, как ему хотелось сейчас схватить самоуверенного слабака за горло, сунуть его голову в щель шкафа и захлопнуть его с силой несколько раз, дробя кости. Юра тряхнул головой, но кровожадные мечты уже пустили длинные корни, оплетшие мозг и склизкими змеями спустившиеся по позвоночнику, провоцируя зуд и нервную дрожь, унять которую могла лишь боль. Желательно чужая, и подросток, выдохнув со свистом, бросился обратно по лестнице. Двадцать минут, отпущенные ему на принятие решения, ещё не прошли.***
Раз-два-три-четыре-пять, Захотелось поиграть. Раз-два-три-четыре-пять, Начинаю убивать. Раз-два-три-четыре-пять, Хватит плакать и кричать. Будем в смерть твою играть, Раз-два-три-четыре-пять! Кровожадная детская считалочка в исполнении учащихся Сворда звучала совсем уж жутко. Парни кричали, сбиваясь на грубый смех и улюлюканье, свистели, обменивались шутками и гремели оружием. Юра некоторое время недоумевал, к чему весь этот шум, ведь те, кого они искали, вряд ли недальновидно вышли бы сейчас на улицы. Однако Сэм, их негласный предводитель, объяснил: — У таких нет дома, первоклашка. Им некуда прятаться, некуда бежать. Граф понял, о чём он говорит, лишь когда им встретилась первая жертва: грязный беззубый нищий с гниющей раной на руке и ничего не видящими от опиума глазами. Бродяга осознал, что происходит, лишь в самый последний момент; отчаянно заметался по тесной площадке меж хозяйственных зданий и спустя несколько секунд мешком осел на землю, лишь хлюпнув напоследок разорванной шеей. Потихоньку Плисецкий втянулся в жестокую игру. Выкрикивал считалку вместе с остальными; успел поставить десять шиллингов на то, что попадёт очередному бедняге клинком ровно в затылок и выиграть сорок; научил Сэма и Гарри громко свистеть, и их компания стала ещё более шумной и жуткой. Юра не опомнился даже тогда, когда кровь одной из жертв залила ему всю щёку и правую сторону пальто, и лишь посмеялся над Уиллом, которому плеснуло прямиком в лицо. Однако граф со всей агрессией и ненавистью, переполнявшими его, не был и в половину так жесток, как улыбчивый Сэм, лично расправившийся с третьей частью всех убитых. — Мир безразличен и жесток, малыш. — С притворной жалостью пожал он плечами в ответ на слёзы тощего подростка, которого они со свистом преследовали на протяжении десятка минут. — А ты всё равно сдохнешь. Брюнет указал окровавленным кинжалом на его кривые ноги, очевидно, поражённые каким-то страшным заболеванием, и размахнулся. Мальчишка отчаянно завизжал, упал на колени и сложил трясущиеся руки в молитвенном жесте, умоляя остальных парней о милосердии, но те лишь безразлично хмыкали и пожимали плечами. Спустя одно мгновение и один предсмертный хрип всё было кончено. Слова Сэма напоминали Юре попытку накинуть на грязь кружево, однако он всё ещё был слишком взбешён, чтобы испытывать что-то кроме жгучей ярости и злого азарта. "Раз-два-три-четыре-пять", — кричали мальчишки. Игра продолжалась.