The town of my Dreams

Когда Фриск просыпается в первый раз, то чувствует сразу несколько вещей: спала она, по ощущениям, целую вечность, веки слиплись почти до молекулярного слияния, а тело ломит так, что вспоминается Алиса в стране Чудес и знаменитая Жига-Дрыга Шляпника. Еще она, кажется, лежит на чем-то твердом, вся правая сторона тела затекла и превратилась в единое сосредоточие колкой боли. Шея недвусмысленно похрустывает, ноет и вообще недовольна таким образом эксплуатации. Лежит. На твердом. Девушка открывает глаза и упирается взглядом в неприкрытые плотью ключицы, а макушкой — в чей-то подбородок. По ощущениям — деревянный. Кости. Санс. Ох, черт. Воспоминания пробуждаются резво и всем скопом. Щеки краснеют так, что слезятся глаза. Кое-как сдержав обреченный стон, Фриск пытается выпутаться из довольно-таки плотных объятий. Побарахтавшись с минуту, все больше напоминая себе запутавшуюся в паутине муху, девушка оставляет попытки и плюхается обратно, ощутимо приложившись виском о плечевую кость скелета. Подавить стон и на этот раз оказывается невозможным. — Допрыгалась? — раздавшийся над макушкой голос оказывает на нее неожиданный эффект — он хрипловатый, севший, заспанный. Даже мятый, если бы можно было так сказать о голосе. Она чувствует себя странно, впервые слыша Санса таким. Словно мягкой кистью, смоченной в теплой воде, проводят вдоль позвоночника. Фриск удивленно прислушивается к себе, когда лежащая на талии рука поднимается выше и ложится между лопаток, притягивая ее ближе. Она прижимается озябшим носом к пахнущей кетчупом футболке, отстраненно подмечая, что извечной синей толстовки на скелете нет. В волосы зарываются косточки второй его ладони, и девушка прикладывает неимоверное усилие, чтобы не застонать. Как-то получается, что легкие поглаживания перерастают в поцелуй. — Ты что-то сказал? — спрашивает Фриск, когда находит в себе силы нормально дышать и говорить. Честное слово, находись она в вертикальном положении, скелету вновь пришлось бы ее удерживать. —Сказал, что если ты намерена барахтаться и дальше, мне придется тебя связать, — девушка не совсем понимает, как такое возможно, но, кажется, голос Санса стал еще ниже и глуше. Такой шероховатый, мягкий. Почти интимный. Ему что — тоже… настолько не все равно? Эта мысль вкупе с упоминанием скелетом связывания заставляет ее вспыхнуть. — И если мы все выяснили, — теперь интонация ворчливая и даже чуть недовольная, — то ты сейчас же прекращаешь вертеться и засыпаешь, мелочь. И, наконец-то, даешь поспать мне. — Фриск ворочается еще раз, теперь уже нарочно, поворачиваясь к скелету спиной. — Во имя хот-догов, kiddo, время четыре утра. Ты представляешь, что это значит для меня? Ты вообще помнишь мои биоритмы? — от рычания над ухом она не сдерживает тихого фырканья. — У меня психологическая травма по твоей воле назревает! Кто будет оплачивать психотерапевта? Фырканье превращается в заговорщическое хихиканье. Она пытается провернуться еще раз, но задевает бедром что-то твердое — в отличие от общей твердости костей горячее и пульсирующее — и пораженно затихает. Брови взмывают вверх, губы непроизвольно складываются в аккуратную букву «о». Кажется, Санс буквально прочувствовал на себе причину ее затишья. Он прерывисто выдыхает сквозь зубы, фиксируя изумленную девушку на месте, и тихо шипит ей в ухо: — Спи, кому говорят. И все, в общем-то. Но теперь от нее можно поджигать олимпийский огонь. Фриск мучается от жаркого смущения и щекотливого возбуждения еще минуты три, но почти бессонная ночь и общее переутомление дают о себе знать. Второе пробуждение Фриск весьма оригинально — от запаха горелой ткани и криков за дверью. Путаясь в ногах и одеяле, девушка выскакивает в холл. Боже правый. К стене у ее двери прижался скелет, успокаивающе подняв ладони. Прямо напротив, окруженная огненным вихрем, стоит Ториель. Шерсть развевается, глаза горят, клыки оскалены. В общем, огненные фурии сжались от стыда и отошли покурить, не выдержав конкуренции с разъяренной матерью. — Я просила тебя поговорить с ней, а не соблазнять! — огненный шар впечатывается над правым плечом Санса, оставив новую подпалину на ткани синей куртки. На самой стене, впрочем, нет и пятнышка. — Охальник! Насильник! Как ты мог?! — каждый вскрик сопровождается шлепками горящей плазмы о стену.— Она же еще ребенок! Кажется, скелет пытается что-то возразить, но королева не слушает. — Мам! Ты все не так поняла! — фраза кажется нормальной, когда Фриск думает о ней, но, едва вырвавшись из уст, становится заезженной отговоркой застуканных на горячем любовников. Королева смаргивает, будто только ее увидев, опускает руки. Магическое пламя тухнет, вихрь понемногу унимается. Ториель прищуривается и смотрит на замершую в дверях Фриск. По взгляду приемной матери девушка понимает — на объяснение ситуации у нее минуты три, после этого ширококостного можно будет развеивать по ветру над морем. Фриск подхватывает королеву под локоть и ведет в комнату. Проходя мимо виновника «торжества», Ториель фыркает так презрительно, что Санс поспешно ретируется на первый этаж. — Я слушаю, дитя мое. И слушаю очень — очень! — внимательно, — Королева взвинчена до предела, и девушка ловит себя на мысли, что, будь Тори кошкой, ее хвост походил бы на средних размеров пропеллер. Фриск выдыхает, трет вспотевшими ладонями лицо, пытается выморгать из уголков глаз остатки сонной пелены. Садится на кровать, подобрав под себя ноги, и делает приглашающий жест матери. Разговор проходит на удивление спокойно. Королева сидит сначала напряженно, потом задумавшись и под конец — озабоченно ее разглядывая. Слова даются девушке нелегко, она тщательно их подбирает, но старается говорить честно. И, судя по тому, как растроганно приобнимает ее Ториель — у нее получается. — Так что, между вами… ничего такого… не было? —  Миссис Дриимур говорит смущенно, прерываясь. Когда Фриск не менее сконфуженно качает головой, Тори смеряет ее подозрительным взглядом: — И… мистер Скэлетон… ни к чему тебя не принуждал? — Мам! — Фриск возмущенно хлопает ладонью по покрывалу. — Прости. Ох… — королева зажимает переносицу большим и указательным пальцами, — Я знаю, Санс бы вряд ли поступил так, но… Пойми, — она отнимает ладонь от своего лица и прикладывает ее к пунцовой щеке дочери. — Ты — единственное мое дитя. Я не могу допустить, чтобы твой первый опыт был… был… Неправильным. Подумай, доченька. Санс ведь… намного старше тебя.Ты уверена? — Нет, мам, — Девушка уныло разглядывает свои неухоженные ногти. Не совсем ужас, конечно, но и не королевские пальчики. — Я ни в чем не уверена. Кроме одного: я правда… правда люблю его. Со всеми недостатками. С его кетчупной манией. Грязными носками. Скрытностью и недоверием. С привычкой спать двадцать часов в сутки, а в оставшиеся четыре — сочинять каламбуры и есть хот-доги. Понимаешь? — Понимаю, — Ториель вся как-то обмякает, кидая короткий взгляд в сторону. Фриск нет нужды отслеживать его. Она и так знает, что видит королева. Не бежевую дверь ее комнаты, совсем нет. Лежащее без движения грузное тело, опутанное прозрачной сетью капельниц. Они сидят так некоторое время. Молчат. Ториель удерживает ладонь приемной дочери в своей, и Фриск чувствует плотные толчки успокаивающегося пульса в мягких подушечках. — Да, и кстати, — королева поднимается, оправляя складки домашнего платья. — Мы с твоими друзьями начали подготовку к церемонии без те… кхм, вас. Уже полдень, до начала около восьми часов. Советую привести себя в порядок и присоединяться к нам. Будем ждать тебя внизу. Хорошо? — Конечно. Мам? — Да, дитя мое? — Ториель оборачивается в дверях. Сейчас она выглядит почти так же, как тогда, в Руинах. Отчаявшейся. Одинокой. — Я люблю тебя, знаешь? — Знаю, — от улыбки лицо королевы вдруг почти светится изнутри. Тем мягким сиянием, что можно встретить лишь в лице матери, и Фриск безудержно тянет улыбнуться в ответ. — Я тоже люблю тебя, доченька. — Сопли. Мерзость, — в щель приоткрытой двери просачивается зеленоватая тень.— Женщины. Вечно драматизируете. — Да, Флауи. А ты, как настоящий мужчина, сидел под стеганым одеялом рядом с одним небезысвестным королем последние сутки. Ни капли не драматизируя. Не так ли? — Фриск удивлена выпадом матери не меньше самого золотолистника. Поток ругательств раздается в сторону уже закрывшейся двери и удаляющихся шагов. — Ты че хрюкаешь?! — распаляется цветок пуще прежнего, уловив ее тихое подхихикивание. — Ты че, морда, хрюкаешь, я тебя спрашиваю?! — Успокойся, Флауи, — девушка стирает капельки соленой влаги с щек. — Нет ничего зазорного в том, чтобы беспокоиться о своем отце. — Еще одно слово — и ты труп, — цветок заползает обратно в горшок, видимо, собираясь отоспаться после суточной вахты у постели Асгора. — Намек — миленький труп. — Какой-какой? — Миленький. С цветочками. — Боже, Азриель. Ты превзошел самого себя. Чувствуется влияние отца, — говорит Фриск из-за ширмы, натягивая спортивные бриджи. Которые недавно откопала у Ториель на антресоли, хотя отчетливо помнит, что выкидывала их года два назад. — Кто бы говорил… Чара. Девушка останавливается на середине движения, неосознанно сжимая пальцы на плотной ткани. — Я. Не. Чара. — А я не Азриель. — Ладно. — Ладно. Выходя из комнаты, она громко хлопает дверью. — Хей, Фриск, — Молли салютует ей тряпочкой для пыли. Из кухни доносятся голоса Сейн и Маркуса. Кажется, эти двое опять спорят. — Как спалось? — Выспалась на неделю вперед. — девушка потягивается, приподнявшись на носочках. В пояснице хрупает. Ощущение такое, словно к двузначному числу ее возраста враз добавилось несколько ноликов. — Хорошо, что тебя Нинель Авдотьевна не слышит, — хмыкает Молли, оттирая лестничные перила. — А то писать бы тебе ее конспекты ежедневно и еженощно на протяжении всей этой недели. — Сплюнь и постучи. А то, знаешь, помяни черта… — Да ну тебя, — фыркает подруга. — Нальешь чаю? Пожалуйста. Мы тут три часа уже мотыляемся. — Давайте тогда все вместе попьем, чего уж там. Они устраиваются на веранде, прямо на полу. Фриск сидит по-турецки, подобрав под себя ноги. Ториель гремит посудой на кухне — кажется, месит тесто для пирога. Чай не получается — солнце припекает усерднее обычного, духота страшная. При такой температуре воздуха на чайник горячо даже смотреть. Их спасает королева — подобно фокуснику, вытаскивающему кролика из шляпы, достает из холодильника высокий графин домашнего лимонада. Кажется, Маркус шепчет что-то вроде «Ave Toriel», увидев поблескивающий влажными гранями сосуд. — Что у нас по списку работ? — Фриск громко всасывает остатки лимонада через полосатую трубочку. — Сад, Подземелье, готовка… м-м-м… Расположение гостей? — Нет, этим займется миссис Дриимур. На нас дом и сад. А, еще надо в магазин сходить, Ее Величество просила прикупить кое-что к церемонии. Подземельем займутся монстры. — Сейн жует шоколадный батончик, запивая его сладким лимонадом. Фриск передергивает. Она любит сладкое, да, иногда даже чрезвычайно, но… Б-р-р-р. — Замечательно, — Маркус широко зевает и трет глаза. — Все допили? Отдохнули? — нестройный хор девичьих голосов. — Тогда за дело. Следующие три часа проходят быстро и динамично — им некогда даже присесть. Они моют полы, натирают до блеска все горизонтальные поверхности, помогают Ториель с угощениями, пропалывают сад, рыхлят недавно привезенную почву, ровняя ее в прямоугольник. Сейн с визгом переворачивает два ведра из четырех, подготовленных для поливки получившейся грядки, пока убегает от хохочущей Молли, держащей на раскрытой ладони паука. Маркус с размаху выплескивает одно из оставшихся ведер на Фриск, Сейн переворачивает последнее над головой Маркуса. Фриск вспоминает другую водную битву, в другой день, немного с другим составом. Вспоминает полосатую тунику. В этот момент ее зовет Молли, они идут заново наполнять ведра. «Я справлюсь.» К концу четвертого часа она не чувствует своих конечностей. — Черт возьми, какие же мы, все-таки, молодцы, — изрекает Маркус, с гордостью оглядывая сверкающий чистотой дом. Они сидят в гостиной, с удовольствием поглощая небольшие сливочные капкейки. Ториель расстаралась: диапазон выпечки увеличился с корично-ирискового пирога до почти пятнадцати видов различной сладкой — и не только — сдобы. — Твоя мама — богиня, — стонет Сейн, впиваясь в третий по счету капкейк. Сама Фриск приканчивает уже седьмой, и улыбается с набитым ртом на фразу подруги. — Серьезно, готовит она просто сногсшибательно. — Слов нет, одни эмоции, — быстро кивает Молли, запивая воздушное угощение чаем. Ее Величество вручила всем по чашке чуть теплого напитка, вмиг повысив свой статус от королевы до Всевышнего существа в глазах подростков. — Это вы еще ее лазанью не пробовали, — Фриск закатывает глаза, вспоминая несравненный вкус любимого блюда. Спустя полчаса они валяются на полу гостиной в хаотичном порядке, со стоном поправляя футболки на вздувшихся животах. — Обжоркались, — подытоживает Молли, вызвав короткую волну смеха. — Господи, и зачем я столько съела? — Угу… — Сейн приподнимается на локтях и обреченно вздыхает, оглядывая свой живот. — И как в магазин теперь идти?.. — Ладно, дамы. Уговорили. Как настоящий рыцарь, я освобожу вас от этой обязанности. — Ты лучший, — сквозь зевок тянет Молли, закидывая руки за голову. — Что бы мы без тебя делали? Маркус скептично фыркает, поднимается с пола, тяжко вздыхает и направляется в прихожую. Фриск идет следом — отдавать деньги на заказанные королевой продукты. Молодой человек смеряет ее задумчивым взглядом, но после отмахивается: — Коль уж вызвался быть рыцарем, буду им до конца, — он пропускает мимо ушей возмущения и заверения девушки. — Не парься, там глоксов на двести выйдет всего, не обеднею. Все, я ушел, — парень салютует ей списком покупок и выходит из дома. Девушка тяжело вздыхает и возвращается в гостиную, садится на диван в излюбленной позе — перекрестив лодыжки и откинувшись на спинку. Сначала они пытаются разговаривать, Фриск даже рассказывает историю знакомства с Монстренком, тихо и неохотно. На глаза дважды наворачиваются слезы, но она мужественно загоняет их обратно под веки. Однако вскоре беседа становится вялой, а после и вовсе затихает. Девушка оглядывает задремавших подруг и не может не умиляться приоткрытым ртам, сопящим носам и тихому полусонному бормотанию. Прямо малышки-пятилетки, а не взбалмошные, энергичные подростки. Из кухни выглядывает Ториель. — Умаялись, бедняги, — королева мягко улыбается, осматривая раскинувшихся на полу девушек. Вместе с ней в гостиную просачиваются запахи свежей выпечки, и, несмотря на далеко не голодное состояние, рот Фриск наполняется слюной. Ей стыдно за свой неуемный аппетит, но Санс говорит, это нормально. Это значит, что она растет. — Есть новости из Подземелья? — девушка говорит полушепотом, не желая тревожить сон подруг. — У них почти все готово. Андайн звонила пару минут назад, сказала, закончат где-то… — Ториель достает из кармана сотовый, уточняет время, — …через час. Еще чаю? — Ох, мам, я так лопну скоро. Пожалуй, все-таки нет, — Фриск виновато улыбается, похлопывая себя по животу. — Как думаешь, может, стоит помочь им? — Отдыхай, дитя. Вы славно поработали сегодня. Как только все будет готово, они придут к нам. Будем начинать, — улыбка не пропадает с лица Ее Величества, нет. Она тускнет, выцветает… и сейчас Фриск чувствует свою вину острее, чем когда бы то ни было. — Что насчет продуктов? — Маркус вышел за ними минут десять назад. Сказал, что заплатит сам. — Какой учтивый молодой человек. — Ториель хихикает так по-девчачьи, будто ей еще не перевалило за сотню лет, и у Фриск отлегает от сердца. Королева подмигивает и возвращается в кухню. Девушка поднимает взгляд к потолку. Жаль, что в гостиной в бодрствующем состоянии никого нет. Когда вертишься с делами по дому, разговариваешь, смеешься, становится легче. Тогда не приходится вспоминать. Но сейчас… «Ты тоже ребенок? Ведь на тебе полосатая футболка!» «Йо, ты тоже хочешь увидеть ее? Только не говори моим родителям, что видела меня здесь!» «Она сказала мне держаться подальше от человека. Это делает нас врагами или типа того…» «О, нет! П-подожди! Я споткнулся! Помоги мне!» «Йо, ч-чувак… Если ты хочешь навредить моему другу… Тебе, сначала, придется пройти через меня!» «Фриск! Фриск, прости меня, я… Я забыл дома твой подарок! Я так старался… Ты не сильно обидишься, если я сбегаю за ним?» Какого черта она отпустила его тогда?! Что, ну что ей стоило успокоить его? Сказать, что его присутствие — само по себе лучший подарок? Захотелось потешить свое самолюбие, получив еще один презент? Сжалилась, увидев его слезы? И до чего довела эта жалость? Кому эта жалость предназначалась? Ребенку? Или все-таки себе? «Ах, смотрите, какая я хорошая, ах, мне так не хотелось его расстраивать!»… Так? Нет. Она сжимает переносицу пальцами. Нет, не этого она хотела. Не на это рассчитывала. И смысла в самобичевании тоже нет. Нужно расправить плечи, поднять голову и идти дальше, сохранив в себе лишь ту покровительную нежность, крепкое доверие и дружескую привязанность, что связывали их. И помнить. Всегда помнить что, как и почему она сделала не так. Никогда не забывать. Чтобы ни в коем случае не повторить свою ошибку снова. Входная дверь хлопает так сильно, что Фриск подпрыгивает на месте, Молли пытается вскочить на ноги прямо из лежачего положения, а Сейн стукается головой о подлокотник дивана, под который, видимо, перекатилась во сне. — Твою ж ма-а-ать… — единогласный выдох трех девушек и не менее единое желание кровавой расправы над нарушителем спокойствия. В гостиную влетает Маркус. Уловив концентрацию кровожадности в воздухе, пытается, не сбавляя скорости, вылететь обратно, от греха подальше. Не получается. — Дамочки, полегче! Меня на всех хватит… Ай! — схлопотав диванной подушкой по темечку, парень теряет всю браваду и уже жалобно тянет: — Серьезно, успокойтесь! Тут не до смеха! Куча-мала распадается, на молодого человека воззряются три пары заинтересованных глаз. — Глядите, — говорит он, извлекая из-за пазухи средней помятости бумажку. При ближайшем рассмотрении бумажка оказывается газетенкой среднего покроя. Такие обычно лежат в туалете. На случай… аварийной нехватки ресурсов, так сказать. С Фриск разом слетает веселость. Первый же заголовок гласит: «ЭПИДЕМИЯ НАБИРАЕТ ОБОРОТЫ! НАПАДЕНИЕ НА ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК! ДВАДЦАТЬ ПРОПАВШИХ! СЕМЕРО ПОГИБШИХ! ШЕСТНАДЦАТЬ РАНЕНЫХ!» — Надеюсь, это не то, о чем я думаю, — Сейн потрясенно качает головой. — Бог мой, датирована двадцать первым числом. Наверняка и телевизионный выпуск был. Серьезно, как мы могли такое упустить? Не в каменном веке ведь живем… Фриск протягивает руку. Маркус беспрекословно вкладывает газету в ее ладонь. «Двадцатого июля 20хх года, в 20:37 по Нивелийскому времени было совершено нападение на полицейский участок дистрикта семь, №23971, улица Дратфурда, д. 21/Б По словам очевидцев, атака началась внезапно и так же быстро закончилась. Буквально за десять минут находившиеся внутри блюстители порядка были повержены, около половины непостижимым образом исчезло! Среди пострадавших должен был оказаться представитель расы монстров, Его Величество Асгор Дриимурр, несущий шефство над данным участком. Однако, со слов первоисточника, его нигде не смогли найти! Король соседствующей с нами расы спас жизнь своего сослуживца! Далее отрывок из письменного доклада пострадавшего: «Перво-наперво свет отключился. Опосля все входы-выходы заблокировались. Черт бы побрал эти автоматизированные двери, тьфу на них еще раз! Говорил же, дьявольщина это все, дьявольщина окоянная!.. Ах да, о чем это я. Потом один за одним люди кричать начали. Они кричали… Я криков таких никогда не слышал, от вам крест… Умирающих чаек слышали? Волков? Это я к тому, что не человеческие то были звуки, а вой животный. Так вот. Есть у меня напарник… Был. Джимми. Хороший мальчонка, светлый, спорый… Пропал… Но я тогда не знал еще, пошел искать. Иду я, значится. Поднимаюсь по лестнице. И тут меня за ногу что-то ка-а-ак ху…кхм…хвать! И потащило, поволокло вниз по ступенькам. Лбом своим дубовым каждую посчитал! Дотащило до низу, значится, и как хе…кхм…хрясь об стенку! Страху я натерпелся, товарищи, ни в словах, ни на письме, от вам крест… Приложило меня, значится, о стенку. Знатно так приложило, едва-едва дух не выбило. И как начнет… рвать меня, па…кхм… скотина такая! Вы посмотрите! Нет, вы посмотрите, я настаиваю! Видали? Все ноги разворотило! А тьма-тьмущая, только зенки алым горят! Ужасть! Ну, думаю, все. Отмучился, дедуля. Отжил, так сказать, свое. Пора и честь знать. Токмо с мыслю ентой, ну, про рай и крылышки белые, смирился, как тут — бац! Слетело с меня чудище красноглазое. И сверху, значится, что-то ка-а-ак навалится! Смотрю — начальник, морда его пришельская в темноте белеет. Совсем из ума выжил, думаю, у него там дитё растет, жена дома ждет, а он!.. он!.. Чуть не задавил меня, ирод, в общем. Больше ничего не видел, глаза уже в больнице продрал. Последнее, что помню — визг страшный, да что-то теплое по лицу стекает…» По показаниям остальных очевидцев становится ясно: нападение совершено неопознанными существами с горящими глазами! Будьте осторожны! Оставайтесь на связи! Газета «Правда в Лицо»! Мы говорим правду, когда другие молчат!» — Что ж. Теперь мы точно знаем, что случилось с отцом. Остается только один вопрос… — Фриск нервно теребит уголок газетного листа. — Что нам со всем этим делать? — Тут ты ошибаешься, — Молли зажевывает нижнюю губу, снова пробегаясь взглядом по прочитанному отрывку. — М? — Вопрос далеко не один, — говорит девушка и начинает загибать пальцы. — Что это за существа — раз. Как они связаны с тобой — два. Как вы все связаны с Решимостью — три. Куда и как пропадают люди — четыре. И вот только теперь — что нам, бл…ть, с этим делать? — Вау. Моллс, дрянная девчонка, — Сейн качает головой. — Но, в общем-то, все верно. Вопросов куча, ответов — горсточка. — У нас есть около получаса, чтобы это обсудить, — Фриск прикидывает в уме время до прихода монстров. — Или мы можем отложить это на потом, а сегодня спокойно провести церемонию, — она опускает глаза в пол, стараясь не хмуриться. — Я не настаиваю, но… Я думаю, это будет правильно. — Согласен, — Маркус встает с пола, отряхивая темную ткань джинсов. — Ну что, Фриск, помочь тебе с подготовкой к приходу гостей? Они вчетвером вытаскивают большой стол в гостиную. Под руководством Ториель расставляют тарелки, раскладывают вилки-ложки. Заваривают несколько чайничков зеленого чая, подогревают легкие закуски и перекусы. Полчаса пролетают быстро, ей почти некогда думать. Поэтому, когда раздается трель дверного звонка, она внезапно вспоминает. Санс. Ох. Они ведь так и не поговорили утром. Да и вообще… Как спокойно смотреть ему в глаза? Глазницы, то есть. Но от того не легче ни на йоту. Девушка останавливается посреди гостиной и закрывает пылающее лицо ладонями. Благо, остальные сейчас на кухне. Звонок повторяется еще раз. И еще. И еще. Из кухни выглядывает Маркус. Вопрос в его взгляде заставляет Фриск сдвинуться с места и, превозмогая смущение и иррациональный страх, направиться в прихожую. Уже ухватившись за дверную ручку, она дважды переводит дыхание. «Привет, как дела? Отлично? Ох, у меня тоже. Чаю?» Сойдет. — Не думала, что человеческое взросление перерастает в старение так быстро! Совсем оглохла, мелочь? — Андайн буквально сносит ее в сторону, негодующе заламывая руки. Она держится бодрячком, но от взгляда Фриск не укрываются опухшие веки и осунувшееся лицо. Девушка подходит к антропоморфной рыбе, без слов обнимает за пояс. Воительница сразу как-то сдувается, пряча лицо у нее в волосах. Насколько тебе, Андайн, должно быть плохо, что бы ты столь спокойно принимала сочувствие? Они стоят так некоторое время. Мимо проходят Догами и Догаресса, Бон-Бон, Герсон, Мороженщик, другие. Фриск боится даже представить, каково сейчас приходится воительнице. Ведь она знала Монстренка много дольше. Да и отношения у них были несколько… другими. Наверняка она чувствует вину куда острее, ведь считает себя его наставником, учителем. Несущей ответственность. И Альфис… Ох, Альфис… Как могла она оставить свою пару в столь трудную минуту? Фриск мысленно осекается. Не осуждать. Никого. Никогда. Она не знает всей правды, не имеет права судить. Это их дело. Девушка крепко обнимает друга детства, пока не чувствует расслабленный выдох в волосы. Амфибия слабо, благодарно улыбается, зачесывая назад огненно-алую челку. — ЧЕЛОВЕК! — Папайрус обхватывает ее плечи, согнувшись в три погибели. — РАД ВИДЕТЬ ТЕБЯ, ЧЕЛОВЕК! ЧТОБЫ ТЫ НЕ ГРУСТИЛА, ВЕЛИКИЙ ПАПАЙРУС ПРИНЕС ТЕБЕ СПАГЕТТИ! — он выпрямляется и указывает на объемный рюкзак у себя за спиной. — НА ВСЕХ ХВАТИТ! А ДРУГИЕ ЧЕЛОВЕКИ ТОЖЕ ЗДЕСЬ? ПОЙДУ ПОЗДОРОВАЮСЬ! — Фриск не успевает вставить и слово, как долговязый скелет подхватывает рыжеволосую воительницу под локоть и выходит из прихожей. Девушка качает головой, провожая их взглядом. Как всегда, неунывающий и энергичный. Ее друг-брат Папайрус. Маленькое, персональное солнышко. — Kid, — неприятный холодок прокатывается вниз по хребту, когда она оборачивается. Санс стоит, прислонившись плечом к дверному косяку. И рассматривает, Боже, рассматривает ее. «Не смотри» — хочется ей сказать. — «Не смотри, скелет. Тебе может не понравится то, что ты увидишь» — Привет, — она неловко улыбается, теряется под прицелом пульсирующих белых зрачков. Не знает, куда деть руки, не знает, куда деть всю себя. Нескладную, неловкую. Расстояние длиной в день кажется непреодолимым. То, что происходило вчера вечером, этим утром, сейчас кажется отголосками далекого прошлого, другой жизни. Ее мир сходит с привычной орбиты, когда он тянется к ней первым. Санс пахнет влагой. Пахнет подземным озером, эхо-цветами. Он пахнет свежестью. И еще, пожалуй, немного кетчупом. Объятия теплые, умиротворяющие. Родные. — Скучала, малышка? В ответ она лишь согласно мычит в немного влажную толстовку. Разве не видно? Он подцепляет ее подбородок косточками фаланг, заставляет отнять лицо от согретой дыханием ткани, заставляет посмотреть в глаза. Немного больно, но ей нравится. Ей остается лишь привстать на носочки, чтобы… чтобы… — Кхем, — раздавшийся за спиной звук заставляет ее вздрогнуть. Санс хищно-резким движением вскидывает голову, вскидывается весь, девушка чувствует, хотя внешне это почти никак не проявляется. Только вот точки-зрачки сейчас наверняка почти потухли, постепенно сдавая позиции перед непроглядной тьмой. Если она не вмешается, что-то точно случится. Чтобы обернуться, Фриск приходится высвободиться из объятий. Скелет недоволен, она чувствует. Не понимает как, просто знает. Маркус стоит на пороге прихожей, скрестив руки на груди. Под двумя недобрыми взглядами молодой человек тушуется, но с места не сходит. — Только вас ждем. Ее Величество попросила позвать. — Запомни, где мы остановились, ириска, — скелет вскользь касается ее щеки зубами и выходит в гостиную. Она мило улыбается, пока он не скрывается в дверном проеме. Как только Санс пропадает из виду, сжимает кулаки и тихо шипит: — Марк, ну какого черта?! — Прости, сказал же — миссис Дриимур… — И что, совсем-совсем нельзя было подождать пару минут? — она не злится, но сердце переполняют досада и разочарование. Ей так хотелось… Девушка прикладывает указательный и средний пальцы к щеке. Так хотелось… Ладно. Времени у них — вагон и маленькая тележка, успеется. Маркус извиняется так искренне и с таким покаянным видом, что желание прикончить его почти пропадает. Ей остается только махнуть рукой и пройти в гостиную. Оставшееся до церемонии время проходит вяло, тревожно. Когда боишься чего-то, хочется, чтобы оно поскорее пришло и ушло. А Фриск боится. Господи Боже, как же ей страшно. Она не хочет прощаться. Ей хочется сказать «здравствуй» еще хотя бы раз. Мимолетные прикосновения скелета — к ладони, плечу, спине, бедру — позволяют немного стравливать пар нарастающей паники. Он, вроде, просто проходит мимо, но Фриск чувствует легкое скольжение косточек по коже и одежде каждый раз. Девушка понимает — это напоминание. Ненавязчивое, но доходчивое. «Я рядом» Когда они входят в Подземелье, страх отступает, оставляя место восхищенному трепету. Тронный зал сияет. Горит. Переливается золотом с вкраплениями медных отблесков. Золотые цветы кажутся продолжением стен, залитых сиянием гирлянд. Они перемигиваются, ритмично меняют цвет с золотого на медный. Когда до Фриск доходит аналогия, она не может сдержать улыбку. Хотлэнд. Расходящиеся по этажам от лаборатории Альфис светодиоидные полосы. Парящие в воздухе золотые искры. Раздающаяся из динамиков ритмичная, но мягкая музыка. Симфония цвета и звука. Она ловит восхищенные взгляды подростков. У Молли влажно блестят глаза. У нее самой они давно на мокром месте. Вотерфолл. Первое, что она видит — аллея из двух рядов неоново-голубых эхо-цветов. Здесь они должны будут пройти, когда придет время «Вознесения». Королева с погребальной чашей, за ней Фриск, после монстры и, наконец, люди. Они идут молча, чтобы не тревожить раньше времени безмолвие прекрасных растений. Воздух прян и влажен, он оседает на лице капельками конденсата. Здесь тоже играет музыка. Она… космическая, внеземная. Другая. Завораживающая. Как и всё здесь. Как и все здесь. Они устраиваются на берегу светящегося озера, все-все. Их так много, что Фриск кажется, они волна. Они все, вместе с ней.Одна огромная сила. Однородная. Могучая. Она чувствует, что прикоснулась к тайному знанию, которое совсем не тайное, на самом-то деле. Оно лежит на поверхности — но все идут мимо, не замечают, не считают важным. Она чувствует себя… частью. Ничтожно малой, но в тоже время абсолютно незаменимой. И ей не нужно выискивать глаза друзей — она знает, они чувствуют то же самое. Она слышит вибрацию воздуха, вибрацию Силы, первоисточной Силы. И эта сила — единственно верная, единственно правильная из всех существующих. И вот сейчас они по-настоящему вместе. И люди, и монстры. Они… одно. И на один краткий миг они дышат в унисон. Когда Плакселоты затягивают погребальную песнь, она безгласно вторит им. Безгласно, но зная, что услышат. Потому что она… она слышит их. Их всех. Вознесись О, светлая душа, Вознесись, Забвенья не страшась, Вознесись К чертогу сладких грез И вернись, умывшись в келье слез Заверши Сансары круговерть И испей Святую полусмерть Воспари ты В бытия поток Что твою Жизнь прахом истолок Уходи И возвращайся вновь Чтоб принесть нам Мирную Любовь. К концу песни она плачет. Ей не грустно. Ей не стыдно. Она знает, что плачет не одна. Ее лицо, шея, ключицы мокрые. И на один краткий миг ей кажется, что не только от ее слез. Наступает очередь сожжения. Пепел тела Монстренка смыл дождь, но вещей, что ему принадлежали, оказывается немало. Фриск без сожаления кладет в чашу рисунок. Теперь она знает. Они не прощаются, это лишь временное «до свидания». Когда подходит ее очередь зайти в специально оборудованную келью, она не знает, что говорить. Просто садится рядом с погребальной чашей, рассматривая неоновые отблески на стенах. — Я виновата перед тобой. Я не смогла защитить тебя. Прости, — Фриск подпирает голову ладонью. — Я была рядом не так часто, как следовало. Я была нужна тебе, Монстренок. Но меня не было. Прости и за это, — горло сжимается, но плакать ей не хочется. — Ты был мне… другом, младшим братом. Пожалуй, общаясь с тобой, я начала понимать Ториель, ее гиперопеку. Твое доверие спасло меня тогда, в Подземелье. Твоя готовность дружить и жертвовать ради дружбы стала мне учителем. Спасибо, что ты появился в моей жизни, малыш. Спасибо за все, — она встает, отряхивает бриджи, направляется к выходу. — Иди с миром. И — до встречи. Ториель в ритуальном облачении выглядит грандиозно. Фриск еле сдерживает желание склониться перед ней. Шествие длится недолго. Они довольно быстро оказываются на заднем дворе дома четы Дриимурров. Он не настолько большой, чтобы вместить всех, но никто не жалуется. Под охваченной мягким сиянием лапой Ее Величества пробивается из семечка лабурнум. Спустя пять минут он покачивает распушившимися кистями золотых трехцветников. Они долго выбирали растение. Ториель устроила настоящий мозговой штурм, отметая идеи вроде «розы? ну, желтые?» и «нарциссы, они ж красивые». Продолжалась эта катавасия минут двадцать, пока Молли не вспомнила о бобовнике, он же лабурнум. Стойкое, но прекрасное растение. Покопавшись в интернете, девушки отыскали несколько фотографий, показали королеве, и та объявила вопрос закрытым. Когда гости начинают заходить в дом для последней, заключительной части, к ней подбегает человеческое трио. Девушка не успевает и рта открыть, как оказывается в тройных объятиях. — Господи, это было, это… Я так… — У меня нет слов, я никогда еще… — Фриск, мое сердце едва не разорвалось! Спасибо, Боже, спасибо… Они говорят в один голос, всем скопом, не в силах справиться с эмоциями. Когда восторги подростков чуть поунимаются, Сейн кладет ладони на плечи девушки, улыбается широко, открыто, лучисто. Как никогда раньше. — Мы хотим сказать… Спасибо. Спасибо, что позволили нам присутствовать на этом… этой церемонии. Мы никогда в жизни не испытывали подобного. Да, ребята? — она дожидается сдвоенного кивка друзей. — Даже Маркус прослезился. — И ни капельки не жалею. Никогда бы не подумал, что плакать может быть так приятно. — Никто не спорит, Марк. Я понимаю вас. Я сама… впервые присутствовала на Вознесении. И это… это было прекрасно. Ребята отправляются в дом, и девушка ловит себя на мысли: сегодня все они стали чуточку ближе к тому, чтобы понять друг друга. Люди и монстры. Монстры и люди. Что ж, возможно, эта идея действительно не безнадежна. Она остается в саду, рядом с тихо шелестящим лабурнумом. Золотистые кисточки шепчутся между собой, рассказывают свои тайны. Только ей не дано понять их древний, как сама Жизнь, язык. Да и стоит ли? — Красиво, — она не вздрагивает, когда за спиной раздается его голос. Почему-то это кажется правильным. Санс встает рядом с ней. Она находит озябшей ладонью его — прохладную и жесткую. — Я люблю тебя, — она говорит тихо, улыбаясь. Говорит правду, сейчас нет места недомолвкам и стеснению. — Я знаю, — и это лучший ответ, которого она могла бы ждать.

***

— Фриск, детка, не могла бы ты… — Королева склоняется к ее уху. — Конечно, мам. Девушка покидает заполненную монстрами — и немножечко людьми — гостиную, поднимается на второй этаж. Нужно сменить капельницу королю. Ториель брала эту ответственность на себя, но слишком многие сейчас нуждаются в ее мягкости и стойкости, столь причудливо переплетающихся между собой. Сначала она заходит к себе, за растворами. Флауи похрапывает в своем горшке, раскинув подрагивающие листья в стороны. Девушка фыркает и, выходя из комнаты, выключает свет. В спальне родителей тихо. Сюда не доносятся шумные разговоры гостей. Верхний свет потушен, мрак разгоняет лишь тусклый прикроватный торшер. Она склоняется над королем, осторожно меняет катетер. Меняет систему, меняет бутыль с раствором. Настроив скорость капельницы, Фриск присаживается на высокую кровать. Берет в руки безвольную лапу, рассредоточенно оглаживает подушечки. Они холодные. Лицо короля осунувшееся, слизистые бледные. Как будто… он уже не здесь. Эта мысль заставляет ее вздрогнуть всем телом. Нет. Отец не умрет. Он здесь, он выкарабкается. Она встает с постели. Точнее, пытается. Внезапно ее предплечье пронзает дикая боль. Она вскрикивает, оборачивается… И видит, что Асгор удерживает ее на месте, приоткрыв больные глаза, и часто-часто дышит через рот. — Ф-Ф-риск… доч-ченька… — Пап, мне больно… — Послушай… — Пап! Король рывком роняет ее на кровать рядом с собой, все еще удерживая ее руку в своей могучей лапе. При желании, в ней поместилось бы три таких ручонки. Спиной она пережимает пару капельниц, перфузор и инфузомат начинают пищать, сообщая о закупорке. — СЛУШАЙ, Я СКАЗАЛ! Девушка пораженно затихает. Король дышит тяжело, с хрипами. Пахнет ацетоном и мочевиной. «Почки… Назначить растворы Хартмана и Нефротект» — мелькает отстраненная мысль, когда Его Величество ощутимо встряхивает ее за плечи. — Слушай… Слушай меня… Запоминай… Сонк-Сонк, Оазис Вилльнера, улица Герты Лопстофф, дом одиннадцать, дробь «б». Доктор Митчел Хендмунд. Кодовое слово «Заря». Поняла? ТЫ ПОНЯЛА МЕНЯ?! ОТВЕЧАЙ! — Да! Стоит Фриск выкрикнуть это слово, как король отпускает ее и заваливается на спину. Кровать ощутимо вздрагивает, девушка даже пугается, что деревянное днище проломится. Но все обходится. Сердцебиение короля приходит в норму, дыхание — тоже. На ее предплечье расплываются красные пятна подкожного кровоизлияния. «Сонк-Сонк, Оазис Вилльнера, улица Герты Лопстофф, дом одиннадцать, дробь «б». Доктор Митчел Хендмунд. Кодовое слово «Заря» — вертится в голове на повторе, когда девушка сползает по стенке в своей комнате, пытаясь отдышаться от пережитого. Когда шок и адреналиновый всплеск начинают спадать, она вспоминает, почему название города кажется ей таким знакомым. Сонк-Сонк. Бывшая столица Крагонии. Запретные земли. Она со стоном утыкается лбом в колени, абсолютно не представляя, что делать дальше.