Не по плану

      Мракоборцы задержались в замке ещё на несколько дней, а потом вернулись в Министерство. Если они что-то и выяснили, то об этом ничего не сказали. Было ясно одно: дело ещё не раскрыли. Иначе бы его итоги стали немедленно обнародованы.       Любителей подслушивать под дверями быстро обнаруживали и наказывали. Да, дедушки Аргуса уже не было в живых, но это уже было не важно, потому что отныне мытьём полов занимались наказанные студенты. Эбигейл считала это правильным решением. Наконец-то до людей дошло бы то, что школьные правила были созданы для того, чтобы их соблюдали.       Хотя… ей ли об этом говорить?       Смерть завхоза не просто шокировала её, она разделила её жизнь на «до» и «после». Это был ужасный удар, пошатнувший её мир так сильно, что от него почти ничего не осталось. Как ни странно, несмотря на то, что она никогда не знала ни одного своего родственника, в отличие от других детей из приюта Эбигейл никогда не ощущала потребности в семье. Это было во многом благодаря тому, что, пройдя трудный и тернистый путь улучшения отношений с Филчем и Миссис Норрис, она признала их своей семьёй. Она быстро поняла то, в чём похожи старый завхоз и его кошка. Один жил среди волшебников и знал всё о магии, но не мог колдовать, а другая жила среди людей и понимала всё, о чём они говорили, но сама не обладала даром речи. У Эбигейл хватило ума не упоминать об этом в разговоре: ещё одна общая черта этих двоих — гордость, а гордые разумные существа ненавидели, когда к ним проявляли откровенную жалость. Разумеется, поначалу Филч воспринимал её, как одну из бесконечного числа надоедливых, мерзких детишек, которые считают себя превыше любых правил, но потом она стала предлагать ему свою помощь в разных работах. Сначала он упорно отказывался, а Миссис Норрис кусалась и царапалась, когда девочка пыталась её погладить, но потом завхоз нехотя разрешил ей навести порядок в его кабинете, пока сам он гонялся за очередными нарушителями. Её слегка смутили кандалы, висящие там, и она спросила, чем провинились студенты, которых подвешивали за них. Когда она спросила об этом впервые, он мерзко ухмыльнулся, и Эбигейл трижды подумала, прежде чем предложить ему помощь в следующий раз. И всё же хаффлпаффский альтруизм взял верх, и в следующий раз ей удалось выбить из Филча страшный секрет: да, когда-то в Хогвартсе действительно применялись телесные наказания, но они ограничивались поркой в Большом Зале, а кандалы и прочая средневековая декорация существовала лишь для того, чтобы пугать. Правда, во времена деспотичного директора Диппета пугать ими было намного проще, ибо сам директор одним своим видом вызывал страх и трепет. Узнав, что Филч всё-таки не такой плохой человек, каким его все считали, девочка с куда большей охотой помогала ему наводить порядок и иногда даже патрулировать коридоры. И именно поэтому другие студенты начали избегать её, за спиной обзывая сумасшедшей. Филчу это стало известно, и он указал Эбигейл на то, что она могла бы завести друзей, отказавшись от общения с ним. В ответ на это она сказала, что у неё уже есть друзья, имея в виду как Эндрю с Элен, так и завхоза с его кошкой. Именно с той поры Филч стал относиться к ней с настоящей теплотой. Никогда не знавшая своего родного деда Эбигейл радостно признала им старого завхоза. А теперь ей оставалось с грустью вспоминать, как наполнились слезами его глаза в первый раз, когда он услышал слово «дедушка» прозвучавшее из её уст. Впервые в своей жизни, Эбигейл по-настоящему осознала, что она никому не нужная сирота. После смерти дедушки Аргуса, всё вокруг казалось абсурдным и почему-то даже смешным. Хотелось смеяться, смеяться так, что сотряслись бы стены замка, чтобы её хохот стало бы слышно даже в другом конце планеты, а потом внезапно разрыдаться.       К тому вечеру, когда все отправлялись праздновать Хэллоуин в Большом Зале, девочка несколько успокоилась и необходимость беседовать с профессором Спраут о неизбежности смерти и посещать мадам Помфри, которая давала ей успокоительные зелья, совершенно отпала. И всё же атмосфера всеобщей бессмыслицы никуда не подевалась.       Студенты всегда ходили группами. Если внимательно приглядеться, можно было заметить некоторое сходство между построением этих групп и построением римского легиона, описанного учительницей истории из приюта. «А может быть, это просто у меня воображение разыгралось», — думала Эбигейл. В любом случае, выглядело это довольно жутко.       Отправляться в Большой Зал очень не хотелось — для Эбигейл участие в празднике в такие времена было равносильным оскорблению памяти погибшего. Оставалось только подняться в Часовую Башню, в надежде на то, что там не было никого другого, кто решил насладиться царившими в ней тишиной и покоем. Сопровождали её, конечно же, казавшиеся замогильными голоса студентов, ведущих бессмысленные, пустые диалоги…       — Покурили, блядь, кальян.       — Не ругайся, Джордж!       — Ты с Гремучей Ивы рухнул, что ли?! Джордж — это ты, а я — Фред!       Примерно такой же смысловой нагрузкой обладали все разговоры, которые в последнее время слышала Эбигейл. И от этого голова невыносимо кружилась, постоянно. Но зелья от мигреней пить не хотелось — после них Эбигейл чувствовала себя, как живой мертвец в ещё большей мере, чем обычно.       Оказавшись, наконец, наедине с собой, она остановилась, мысленно прикидывая, стоит ли ей отправиться в Часовую Башню или в другое, более близкое и более уединённое место — например в неработающий туалет для девочек, находящийся на первом этаже.       Позже она поблагодарила судьбу за этот эпизод. Ибо то, что она увидела в конце коридора, было слишком странным. Даже для Хогвартса.       «Успокойся, Эбби», сказала она себе, «Ты выросла с магглами и не знаешь всех традиций волшебников. Может, кое-где и принято приводить домой тролля на Хэллоуин…»       Предположение было, мягко говоря, идиотским. Существо, с которым мирно беседовал профессор Квиррелл, выглядело очень опасным. Во-первых, дело в его поражающих воображение габаритах. Даже Хагрид рядом с ним выглядел бы, как лилипут. Во-вторых, в правой руке он держал дубинку размером с толстую колонну, которой он смог бы убить человека за один удар. Ну и в-третьих, его запах сам по себе мог бы сойти за оружие массового поражения. Кто в здравом уме привёл бы такое существо в замок, полный детей, представлялось с трудом.       С другой стороны, в этом же замке можно было встретить того же Хагрида, который мог выглядеть довольно грозно, если его разозлить. Об огненных крабах, мантикорах и прочих опасных существах и говорить не приходилось. Плюс не стоило забывать ещё об Акромантулах из Запретного Леса, которых тот же Дамблдор вполне мог бы отправить в другое место. Так что стоило ли на самом деле удивляться наличию в Хогвартсе горного тролля? Ответ очевиден: нет.       Эбигейл даже почувствовала себя виноватой за своё возмущение по этому поводу. В конце-концов, горные тролли — такие же живые существа, как и все прочие, и имели точно такое же право быть частью общества. Она снова вспомнила одинокого, отвергнутого обоими мирами дедушку Аргуса и помрачнела. Нет, никто не должен был пройти через то же, что и он.       Погружённая в эти мысли, она поднялась по ближайшей лестнице на следующий этаж. Он, как и ожидалось, был пуст: народ собрался в Большом Зале, чтобы одновременно отпраздновать Хэллоуин и возвращение директора, который, после долгого пребывания в Министерстве Магии, должен был наконец раскрыть все карты. Все ждали провозглашения результатов расследования, словно это было какой-то частью общего празднества, и это было ужасно. Но самым отвратительным было то, что другие хаффлпаффцы даже и не подумали выразить протест против этой вопиющей бестактности.       Хогсмид в тот вечер выглядел мрачным и пустым, как город-призрак. Где-то вдалеке виднелись одиноко горящие окна Кабаньей Головы. Эбби не хотелось думать ни о Кабаньей Голове, и вообще ни о чём из того, что её веселило. Мысли о музыке и танцах были ей приятны, и это же ей досаждало. Нельзя было думать о приятных вещах, когда ты потерял важного человека. Нельзя было просто так взять и начать жить дальше, когда произошло такое ужасное и важное событие. Но… эти горящие окна таверны так и манили к себе, а в памяти снова и снова всплывали воспоминания о том, как она звонко смеялась в окружении своих однокурсников. Сейчас Эбигейл опять тянуло в то единственное место, где у этих самых однокурсников не было никаких возражений против её компании, где она чувствовала себя почти так же хорошо, как в своей комнате из приюта. И она ненавидела себя за свою тягу к свету, тогда как дедушка Аргус отправился во тьму… Жизнь и так была с ним несправедлива, не хватало ещё, чтобы один из немногих — быть может даже единственный студент, которому удалось понять и зауважать его, позабыл об его существовании…       Деревенские дома потеряли контур — как и весь мир. Вскоре даже раму окна стало трудно разглядеть из-за слёз, наполнивших глаза — слёз страха, вины и ненависти к себе.       В какой-то момент Эбигейл начала призывать к себе миссис Норрис, но та не пришла. Должно быть, она пряталась в слишком отдалённом месте, чтобы быть в состоянии услышать её почти беззвучное «Кс-кс». С тех пор как у студентов появилась возможность безнаказанно пинать её, кошка стала слишком боязливой и дёрганной. Эбигейл заявила ребятам со своего факультета, что несчастное животное нуждается в защите, но в ответ она получила лишь смешки и косые взгляды. Это заставило её крепко задуматься о том, что, может быть, правы были те, кто говорил, что на Хаффлпафф отправляли тот мусор, который отказались принимать другие факультеты.       И… самое худшее было в том, что она и себя саму считала мусором, отвергнутым и никому не нужным, даже той же миссис Норрис, которая моталась по замку, как сумасшедшая, громко мявкая и зовя хозяина, который никогда не придёт…       — Что, во имя Мерлина, вы здесь делаете, мисс Саммерс?!       Эбигейл обернулась и увидела профессора Флитвика, смотрящего на неё с некоей помесью удивления и возмущения.       — Я… я просто… не была голодна. — её голос дрожал.       Профессор Флитвик фыркнул.       — Я немедленно провожу вас в гостиную вашего факультета! — твёрдо заявил он.       Эбигейл приподняла брови. Что, опять?! Ей снова приходилось возвращаться в гостиную в сопровождении учителя, несмотря на то, что…       — Но я не нарушила коммендантского часа! — почти пропищала она. — Отбой объявляют только в десять часов вечера — то есть уже в девять, но даже в таком случае я имею полное право находиться здесь сейчас!       Да, теперь отбой объявляли в девять часов, а режим дежурства учителей по ночному замку ожесточился настолько, что наказание могли дать даже за то, что ты пошёл на Астрономию не в сопровождении своих однокурсников.       — Следуйте за мной. — приказал профессор почти истерическим тоном, отчаянно жестикулируя, что натолкнуло девочку на мысль, что в школе опять случилось нечто ужасное.       — Но… я не понимаю. — говорила она, стараясь догнать профессора, который перешёл на очень быстрый шаг, — Что произошло?       Флитвик резко остановился, но не стал оборачиваться.       — В замок проник горный тролль. — пустым голосом объявил он. — Директор объявил тревогу, студентам приказано не выходить из своих гостиных.       Услышав это, Эбигейл почувствовала, как её сердце уходит в пятки.       Это было просто невозможно! Она своими глазами видела, как профессор Квиррелл отпустил тролля восвояси, причём было очень даже очевидно, что расставались они друзьями. Не мог же тот тролль быть по-настоящему опасным, иначе он бы его и близко к школе не подпустил!       — Это звучит как чья-то шутка. — не узнавая собственного голоса, сказала девочка, когда они с профессором уже шли рядом.       — По-вашему, профессор Квиррелл способен на такие глупые шутки?! — с великим раздражением в голосе поинтересовался Флитвик.       В ту минуту Эбигейл почувствовала, как что-то внутри неё рухнуло. Профессор Квиррелл сказал всем, что тролль представляет опасность? Зачем, когда его самого тот и пальцем не тронул?       Море противоречивых мыслей заполнило её разум. Она лихорадочно пыталась найти оправдание недавно увиденному. Ей казалось, что от этого зависит само её существование.       «Может быть… может быть, он пытался уговорить его мирным путём покинуть замок? Может, наслал на него Конфундус? Империус?»       Но если они расстались с миром, то по идее это должно было означать, что истории настал конец, а тролль ушёл бы из замка так же внезапно, как в нём появился.       Эбигейл почувствовала тошноту. Голову начали наводнять мысли, которые она старательно пыталась отогнать. В последнее время случалось так много странных и ужасных событий! Что, если все они были связаны друг с другом?       — Нет! — вскрикнула она, отвечая скорее на свои собственные мысли, чем на вопрос Флитвика.       Гостиная Хаффлпаффа была всё ближе и ближе, и, по мере того, как они приближались к ней, а мысли Эбигейл становились всё мрачнее и мрачнее, её же тошнота становилась всё сильнее.       — Итак, мисс Саммерс, вы можете присоединиться к вашим товарищам по факультету. — сказал Флитвик, когда они дошли до зачарованной бочки, маскирующей вход в гостиную Хаффлпафа. — Учтите: в следующий раз когда я замечу, как вы гуляете по замку в одиночестве, да ещё и в тёмное время суток, мне придётся назначить вам суровое наказание. Мне очень жаль это говорить, но сейчас в Хогвартсе происходит целая серия событий из-за которой, я боюсь, мы все находимся в опасности. Мы не можем позволить студентам подвергать себя риску в такие времена. Ступайте в свою гостиную.       Первой мыслью Эбигейл было «Что он несёт?!», но потом её разум зацепился за слово «серия». Значит, ему тоже казалось, что всё взаимосвязано. И он ещё не видел того, что видела она… Того, что она скрыла даже от мракоборцев, ибо они не додумались опоить её Сывороткой Правды.       Серия. Серия событий.       Дедушка Аргус убит. Профессор Квиррелл доносит о проникновении в школу горного тролля, с которым в тот же день, в пределах этой же школы общался, как со старым другом. В ночь, когда завхоза убили, тот же самый профессор бродил в одиночестве по Запретному Лесу, преследуя непонятно какие цели.       «О Мерлин, нет. Нет!»       «Не он. Нееет!»       Эбигейл была не в силах больше контролировать приступ тошноты, и её вырвало прямо на прикреплённые к стене бочки, которые в отместку начали плеваться уксусом…