В то утро, Прюденс смогла заставить себя подняться с кровати лишь с особым трудом. Слишком уж там было тепло и удобно, слишком мягкими были одеяло и подушки, слишком хорошо было спать спиной к спине с сестрой, которая посреди ночи забралась к ней в кровать.
Что странно — дома, в мэноре, они никогда не ощущали необходимости в том, чтобы спать на одной кровати или постоянно находиться рядом. Обычно по утрам, Серенити выходила в парк и день деньской гоняла павлинов по лабиринту из живой изгороди, забиралась на деревья, летала на метле или купалась в озере, в самом дальнем углу сада. Иногда, Драко составлял ей компанию. Но Прюденс редко выходила на улицу — она предпочитала отсиживаться в библиотеке и читать. И они обе были очень счастливы, ведя этот образ жизни.
Хогвартс же отнимал у них слишком много энергии, слишком мучительно давил на их души, чтобы они могли держаться подальше друг от друга, не ощущая, как одиночество сжигает каждую изнутри.
В конце-концов, Прюденс встала с кровати и шагнула в холодный и неприветливый мир.
Это был самый обыкновенный выходной день, а значит, она могла делать всё, что душе угодно, пока однокурсники и большая часть профессоров отправились бы в Хогсмид. Кроме того, она договорилась с поставщиком, чтобы он прислал зелье именно в то утро, прямо в совятню, а не в Большой Зал во время завтрака, как обычно поступали те, кто присылал посылки в Хогвартс. Очевидно, чем меньшее количество людей знало о том, чем она собиралась заняться, тем меньше был шанс на то, что её задумка сорвётся.
Паника возникшая в замке в связи со смертью Филча исчезла совсем — и главной причиной тому послужило объявление о несчастном случае в тот самый период, когда все подозревали убийство и каждый боялся стать следующим. Многие слизеинцы всё ещё высказывали свои сомнения на этот счёт и до сих пор пытались угадать, кто убийца — однако все знали, что это был не более, чем очередной способ убить скуку, развлечься. Даже сами говорившие воспринимали это исключительно как демагогию, когда формулировали фантастические теории, задуманные, как очень остроумные.
И потом, самому Филчу уже было наплевать на всё. Он был мёртв, баста. И она, Прюденс, тоже будет мертва, если кто-нибудь поймает её в спальнях Гриффиндора.
Она получила свою посылку без осложнений и лишних вопросов (благо в совятне, как и полагалось в этот ранний час, никто из студентов не ошивался). Совы, которые её доставили, вполне заслуживали Орден Мерлина, первый класс, потому что коробка была достаточно тяжёлой, а флакон с зельем оказался очень хрупким. (Надо было не забыть написать жалобу по такому случаю). Помимо зелья невидимости, в коробке находился также бонусный флакончик зелья против акне — что, однако, не компенсировало тонкость стекла — и, конечно же, инструкция по применению, с указанием рекомендуемых доз, симптомов передозировки и побочных эффектов. У магглов, сквибов и волшебников, чья магия была совсем слаба, зелье невидимости могло вызвать конвульсии, диарею и ииногда даже кому.
Прюденс не была ни магглом, ни сквибом, но ей случалось иногда усомниться в своих силах — вот и сейчас она спросила себя, не принадлежит ли она к третьей категории. Это был типичный для волшебников недостаток, постоянная жажда большего, постоянное ощущение того, что какими бы мощными ни казались собственные заклинания, всегда найдётся волшебник посильнее, который смог бы навредить тебе безо всякого труда, если бы захотел. Что нет предела совершенству, а так же осознание того, что магический потенциал не мог быть измерян, так что никто не знал, где таится этот самый потенциально опасный волшебник. Это всегда было рискованно, поссориться с другим магом — тот в любой момент мог буквально подмести тобой улицы, а ты бы не смог ему сопротивиться.
Была ли Прюденс слабой? Она вполне осознавала, что её способности были, в лучшем случае, посредственными, и что за свой высокий балл ей надо было благодарить два фактора:
а)Как и признал Снейп, деньги её отца;
и б)Неуверенность в себе, медлительность и стеснительность, которые проявляла во время уроков большая часть её однокурсников. Отсутствие реальной конкуренции заставляло её выглядеть, как лучший ученик на курсе, хотя теперь она подозревала, что на самом деле это далеко не так.
«Верь в себя. Ты выносливая, сильная и представляешь из себя куда большее, чем ресурсы твоей семьи. Ты сама по себе ценность»
Набившая оскомину банальщина, которую мадам Помфри говорила всякому подростку, переживающему личностный кризис, когда тем хватило ума обратиться к ней за советом. Прюденс заставляла себя поверить в это. Ей было как никогда прежде нужно в это верить. Потому что тот случай со Снейпом заставил её усомниться во всём, в чём раньше была уверена на все сто процентов.
Наконец, может быть из-за того, что её сил оказалось достаточно, чтобы пережить испытание мощным зельем, может из-за того, что самовнушение возымело свой эффект, Прюденс выпила глоток зелья и, помимо заявленной невидимости, никаких изменений не наблюдалось.
Она не стала терять времени и сразу направилась к Башне Гриффиндора, даже не задумываясь о том, что лучше было бы подождать, пока все отправятся в деревню. Ей стало всё равно, если её поймают. Ну накажут — и что с того? Не убьют же. Дорога была ей известна, благодаря нескольким позорным месяцам, когда она на первом курсе везде нагло следовала за Перси Уизли. А теперь она совершала ещё большую наглость, направляясь прямо к нему в комнату.
«Мне нечего стыдиться, я иду туда не ради него» — но убеждать себя в этом было бесполезно, ибо она и не ощущала никакого стыда.
Прюденс ждала очень долго, пока кто-нибудь не прошёл бы через портрет Толстой Дамы — в какой-то момент ей даже пришлось выпить ещё один глоток зелья, потому что его действие почти улетучилось — но ей наконец удалось пройти за портрет, оставленный открытым каким-то гриффиндорцем со старших курсов, который в спешке вышел из башни.
В гостиной, которой срочно требовался ремонт, на обшарпанном кресле рядом с камином сидела Гермиона Грейнджер и читала книгу. Атмосфера вокруг неё угнетала, и Прюденс вдруг подумала, что слизеринская гостиная намного уютнее, и мебель получше сохранилась. Возможно, дело было в том, что на Слизерин поступало меньше народу, и даже бывали годы, когда туда не распределяли вообще никого. Однако свою роль могло сыграть и то, что слизеринцам вандализм был не присущ. Зато здесь в некоторых местах обои были выдраны или выжжены, а кофейный столик, стоящий ближе всего к Прюденс, был весь исписан хулиганами разных поколений. Некоторые из них писали, видимо, вечными чернилами, а некоторые просто царапали слова на дереве. Писали в основном матерные ругательства, но были там и признания в любви — которые снизу дополнялись новыми порциями матерных ругательств. Например, почти стёртая вырезка в углу «Я люблю тебя, Бродяга», получила ответ «Да ты чё, он же еблан». Если подумать, было в этом что-то трогательное… И всё же нельзя было терять времени, разглядывая мебель и надписи на ней. В конце-концов, она здесь не для этого.
… Гермиона была так погружена в чтение, что даже не заметила, когда портрет закрылся сам по себе — и не услышала шагов Прюденс. Тем не менее, последняя чувствовала себя на грани гибели, пока медленно шла от портрета к башенке, в которой находились спальни мальчиков. Были моменты, когда она путала треск дров в камине с собственными шагами — и её дыхание учащалось, а сердце билось, как бешеное, и ей очень хотелось, чтобы оно остановилось. Совсем. Даже это самое дыхание казалось предательски шумным, и Прюденс благодарила провидение за то, что уберегло её от простуды. Иначе получился бы совсем фарс.
У входа в башенку она чуть не лишилась сознания: ещё один шаг, и она бы столкнулась с Вудом, который, судя по одежде, выходил на тренировку. Вслед за ним, один за другим, шли парни из команды. Из другой башенки выходили девушки. Ну, а Прюденс, пока что невидимая, находилась прямо между ними. Если бы зелье потеряло свой эффект, ей было негде спрятаться. Она была в западне, и только чудо могло бы спасти её от неминуемого и абсолютного позора. Потому что она уже приняла максимальную рекомендуемую дозу зелья, и продолжать его пить стало рискованно.
Но буря прошла. С дрожащими коленями, Прюденс быстро поднялась по лестнице и медленно открыла дверь, думая, что все, кто остался в комнате, спит. Однако она ошибалась: Перси Уизли (чтоб его Мордред подрал) вполне себе бодрствовал. И он был не единственным неспящим человеком в комнате — на его кровати сидела длинноволосая девушка в тёмно-синей мантии. И они самозабвенно целовались.
Можно считать, Прюденс повезло — хотя это уж как посмотреть. Она застыла, не в силах поверить в происходящее. Сцена походила на один из самых худших её кошмаров. Нет, в тот момент она ничего не чувствовала по этому поводу, но дело было в шоке, потом ей обязательно стало бы обидно, а может даже захотелось бы плакать.
Прю мигом проскользнула под свободную кровать — которая не могла принадлежать никому другому, кроме Вуда, потому что она одна пустовала — и стала ждать, пока эти двое уберутся из спальни. Она надеялась, что это произойдёт очень скоро, потому что эффект зелья-то был не вечен, и и без него ей было бы очень затруднительно выйти незамеченной — а то и вовсе невозможно.
Насчёт Перси и этой кудрявой девочки других мыслей пока не возникало, хотя она старалась как можно сильнее упиваться моментом, чтобы потом было что обдумывать и о чём лить слёзы на досуге. И чтобы выплакать наконец эту дурацкую влюблённость. Потому что ей не было места в жизни Прюденс.
Она навострила уши и стала ждать, пока один из них заговорит. И ждать пришлось довольно долго, так долго, что Прюденс перечислила в уме все любимые ругательства сестры, прибавив к ним то, что ей удалось вычитать на том столике в гриффиндорской гостиной, пока проходила мимо него. И только когда её ругательный словарный запас, нетронутый в прямой речи, исчерпался, послышался тошнотворный причмокивающий звук.
— Я… я не знаю, как тебя отблагодарить за то, что ты делаешь для меня. — томным голосом пробормотал Перси. — Ты мне просто жизнь спасаешь, серьёзно.
— Тсс. Ты можешь разбудить остальных и тогда они меня увидят и у нас могут быть проблемы.
Голос незнакомки был высоким и приятным; и Прюденс почему-то почувствовала к ней симпатию, хотя логика подсказывала, что должно быть наоборот, а здравый смысл — что она вообще не должна была подслушивать её любовные похождения, а сидеть себе спокойно в гостиной Слизерина. Или лежать у себя в кровати, рядом с Серенити. Уж потом она бы вынесла как-нибудь её подколы по поводу невыполненного условия спора. Зато ей не пришлось бы лежать на холодном полу, под достаточно низкой кроватью, в царстве паутины и грязных носков.
— Хотя ты мог бы отблагодарить меня раскрытием наших с тобой отношений. — продолжила незнакомка.
— Ты ведь знаешь, Пенни, мои братья…
— Поиздеваются и перестанут. Идиотскую ты выбрал отговорку для всей этой секретности. Признайся, почему ты на самом деле не хочешь, чтобы люди узнали, что мы вместе? Неужто у тебя ещё одна девушка есть?
Перси молчал. Слишком долго молчал, чтобы его молчание нельзя было считать достаточным ответом. Вероятно, Пенни угадала. А если дела и в самом деле обстояли так, то он и мизинца их не стоил. Ни Пенни, ни безнадёжно влюблённой Прюденс, ни той гипотетической третьей девушки.
— Решено, сегодня же ты пойдешь со мной в Хогсмид и мы будем держаться за руки, как все нормальные пары. А иначе мы расстаёмся — и домашние задания я за тебя больше выполнять не буду. Мне надоело, я тебе не домашний эльф.
«Так он её ещё и эксплуатирует, вот козёл!», — возмутилась Прюденс, а Пенни поднялась с кровати и вышла из спальни. Слава Мерлину, ей хватило ума не захлопывать дверь.
Следом за своей подружкой по лестнице выбежал Перси. Опять таки слава Мерлину.
Искренне надеясь на то, что парочка будет долго ссориться и он не вернётся в спальню раньше, чем она уберётся оттуда с трофеем, Прюденс вышла из-под кровати и времени терять не стала. Открыла с помощью заклятия Алохомора сундук, лежащий у подножья кровати и достала из него первый попавшийся красно-золотистый галстук, закрыла его, и уже приготовилась к тому, чтобы выйти, когда дверь открылась и в спальню заглянула профессор МакГоннагалл. Её строгий взгляд чуть не заставил Прюденс лишиться чувств, и она, обезумев от паники, сделала ещё один глоток зелья. Чтобы точно не попасться.
«Нет, всё-таки эта школа — самый настоящий театр абсурда», думала она, прижимая к груди украденный галстук и молясь богам из всех известных ей мифологий, чтобы выбраться живой из этой передряги.
Профессор задержалась ненадолго у двери и строгим взглядом одарила всех обитателей спальни, которые, кстати, в любой момент могли проснуться. Она будто бы почуяла, что там творилось что-то неладное, но так и не смогла понять, что. И, в конце-концов, ушла. Прюденс выдохнула с облегчением, а потом попыталась выдумать план эвакуации. Но в голову приходил лишь один план — выйти таким же образом, как вошла, нагло, прямо и полностью полагаясь на Фортуну.
«Ну всё, будь что будет», — сказала себе Прюденс, затем быстро вышла из спальни, убедилась, что профессор ушла, и так же быстро прошла через гостиную, чтобы покинуть и её тоже. Её уже не волновали удивлённые восклики, когда портрет открылся и закрылся сам по себе.
***
— Дементоры бы меня подрали! — воскликнула Серенити, когда Прюденс заявилась к ней в больничное крыло и покрутила галстуком у неё перед носом. — Ты достала его! Ты его достала! Я, если честно, и не верила, что тебе хватит смелости и безрассудства для того, чтобы сделать это.
Прюденс торжествующе улыбнулась. Эта выходка дала ей куда больше, чем она ожидала, когда втянулась в неё. Во-первых, помогла отвлечься от тревожных мыслей и самокопания. Ну и во-вторых, помогла ей понять, что не так уж и много она потеряла в лице Перси Уизли. Конечно, частично ей было обидно, но она уже сама не понимала, за что больше — за то ли, что её мать ему угрожала? Или, может, за то, что он уже встречался с кем-то? Или за то, как он обращался с этим кем-то?
Но, в любом случае, плакать не хотелось — зато хотелось смеяться, потому что ей наконец представился шанс стать полноценным человеком. Постоянно тревожась за то, что о ней может подумать Перси, она остро ощущала, что в её жизни чего-то не хватало. Чего-то очень важного — но ей пока не удавалось понять, что это. Она постоянно стремилась стать лучше, и ненавидела себя так, как не ненавидела никого другого, когда не чувствовала прогресса.
Однако сейчас ей начало приходить в голову, что, может быть, всё это было впустую. Что тот, кто казался ей пределом мечтаний, вполне мог оказаться именно таким ничтожеством, каким ей его описывала её мать.
— Разумеется, хватило. — наконец ответила Прюденс. — Не оставлять же тебе удовольствие всю жизнь дразнить меня тем, что я трусиха, которая не умеет держать слово? Я проиграла пари, я заплатила цену и теперь я готова идти дальше.
Приподнявшись со своей койки — которую теперь занимала исключительно ради того, чтобы не пойти на урок Зельеварения — Серенити взяла руки сестры в свои и лучезарно улыбнулось. Глаза её горели. Она явно поправилась, и удивительно было то, что мадам Помфри ещё не выписала её.
— Ты выглядишь не как проигравший, а как человек, одержавший великую победу. — констатировала Ренни. — Тебе очень понравилось нарушать правила, тем более сейчас, когда тебе за это ничего не было. И тебе очень хотелось бы повторить всё это дело.
Прюденс покачала головой, хотя осознавала, что сестра частично права. Только вот до «великой победы» ей было, как до Плутона.
— Я сделала это исключительно ради того, чтобы тебя порадовать. На этом всё. С сегодняшнего дня я такой ерундой больше не маюсь. Пришло время ступить обратно на верную тропу. Снейп был прав, когда говорил, что я испортилась, и я хочу вернуть себе прежнюю репутацию.
«Если это будет возможно, учитывая последние события», подумала Прю, а потом тут же прогнала эту мысль: от неё становилось больно.
— Ну что ж, око за око. — злорадно приговаривала Серенити, заменяя свой галстук на гриффиндорский. — Не могу дождаться того момента, когда Вуд увидит меня с ним. Справедливости ради, надо отметить, что он первым смандрагорил один из моих, вот и поплатился, мудак. А тебе, дорогая сестрёнка, меня не обмануть. Я знаю тебя настоящую, и ты не зануда и не сноб. Ты такая же дурновоспитанная бунтарка, как я. Признай это, ты гордишься собой за сегодняшнее приключение.
— Вовсе нет. — возмутилась Прюденс, хотя это было ложью. Она и в самом деле была рада тому, что пошла в Гриффиндорскую Башню. Только вот причину она не собиралась рассказывать. Только не здесь, где её мог услышать кто угодно.
— Да! Вот кто ты есть! Бунтарка! Бунтарка! Бунтарка!
И тут Ренни встала и начала бегать по палате и напевать это слово, периодически поглядывая на сестру и показывая ей язык. Последней осталось только закатить глаза и молчать, хотя это зрелище и грело ей душу похлеще конфет с огневиски.
Вскоре, однако, шум был прерван мадам Помфри, которая строгим тоном приказала обеим прекратить весь этот цирк и отправиться на уроки.
***
Следующие недели прошли без инцидентов — помимо того что, как оказалось, Драко и Ренни не разговаривали друг с другом, они ничем не отличились. Брат и сестра поссорились очень громко, когда последняя отказалась уповещать отца о том, что произошло с ней на уроке Защиты от Тёмных Исскуств. Драко кричал на неё и назвал её всеми известными ему синонимами слова «дура», но против её воли не пошёл и отцу писать не стал.
Прюденс была абсолютно уверена в том, что им даже не понадобятся извинения для того, чтобы помириться. Нужно было просто подождать, пока их гнев остынет. Кроме того, они не могли себе позволить продолжать дуться друг на друга дома, во время рождественских каникул, которые всё приближались и приближались.
Прю очень боялась их — она прекрасно осознавала тот факт, что в этом семестре сильно нагрешила, а значит и то, что дома её ждала здоровая головомойка.
И всё-таки она не раскаивалась в своих поступках — именно благодаря им ей всё-таки пришло в голову, что слепое обожание Перси Уизли — это очень глупо. Первое: он наорал на неё ни с того, ни с сего, а потом придумал самую что ни на есть дурацкую отговорку для этого (в пылу гнева Прюденс наплевала на его извинения). Второе, он внезапно бросил её одну, в темноте, хотя сам же и выманил из замка (воспоминание об этом сильно ранило её гордость, хотя в ту самую ночь она и представить себе не могла, что так выйдет). Ну и третье, с ней не связанное, но очень возмутительное: он использовал свою девушку, как инструмент для решения домашней работы (что было особенно мерзко, потому что в волшебном мире там и там мужчины присваивали труды женщин, а те оставались в тени и продолжали выполнять работу за десятерых и получать зарплату, как половина человека). Да, Прюденс всё ещё ощущала боль и обиду из-за самого факта наличия у него девушки, но она ненавидела эти чувства и старалась не завидовать этой Пенни — она прекрасно понимала, что с ней самой он едва ли вёл бы себя лучше.
Ну и потом, кража галстука возымела довольно милую и забавную развязку. Оказалось, Серенити не врала, когда говорила, что Вуд первым стащил у неё галстук. Перед следующим матчем они долго стояли, пялились на друга и обменивались остротами: они явились в галстуках друг друга.
Прюденс в это время находилась далеко на трибунах, и всё же она догадывалась, что во взглядах, которыми обменивались Вуд и её сестра, было мало намёков на соперничество. И она была очень рада за ними наблюдать, тем более, что сидящий рядом Драко на них даже внимания не обращал. Он был слишком занят, опуская шуточки про Поттера.
Ну, а она сама вернулась к своей прежней роли нудной библиотечной мыши, которая ей теперь несколько опротивела, возможно из-за ассоциаций с Перси Уизли. Ситуация по учёбе значительно улучшилась — с тех пор, как секрет Снейпа стал известен и над ней начала смеяться вся школа (хотя ограниченное число тех, у кого имелись мозги, давно догадалось, что тут замешаны деньги) она стала работать за десятерых. Чтобы почувствовать, что заслуживает хотя бы звания посредственности. Долгие годы, проведённые в полурасслабленном состоянии и уверенности в собственных силах пошли ей во вред. И теперь ей хотелось доказать хотя бы себе самой, что может добиться успехов в учёбе и без воздействия отца и его связей. Чтобы перестать чувствовать себя ничтожеством и со всей силы бить кулаком подушку каждую ночь перед сном.
С этой точки зрения, Прюденс невероятно сильно завидовала сестре, о которой было известно, что она попала в сборную лишь благодаря собственным умениям. Которые, кстати говоря, ни разу её не подводили — кроме, пожалуй, её первого же матча, оказавшегося тотальным фиаско, несмотря на то, что Вуд был выведен из игры. Помимо этого матча, не было ни одного другого, в котором Ренни не забивала бы хотя бы два-три гола.
Только вот теперь даже на это открывалась новая перспектива: было очень даже возможно, что Вуд просто поддавался, как бы безумно это ни звучало. Прюденс была готова расплакаться каждый раз, когда пыталась понять, чего они на самом деле заслужили, а чего — нет.
Дни пролетали один за другим, а её теория касательно отношений Серенити и Вуда всё не спешила подтверждаться. И всё-таки Ренни выглядела крайне счастливой. Она вся сияла, как будто с ней до этого ничего плохого не случалось.
Профессор Квиррелл так и не подошёл к ней, чтобы извиниться за тот инцидент в классе. Мало того, он перестал появляться на уроках, будучи заменённым Снейпом, и даже в Большом Зале его никто никогда не видел. Он как будто сквозь землю провалился.
Уроки Защиты от Тёмных Искусств превратились в настоящую преисподнюю — и это не только для студентов, но и для самого Снейпа. Теперь он был вынужден терпеть презрительное отношение всей школы, включая собственный факультет, который не смог простить ему влюблённости в неугодную большинству женщину.
А два неописуемых остолопа с седьмого курса как-то проникли в его спальню, подложили под одеяло окровавленные куриные перья, которые стащили с кухни, облили всё это маслом, взятым оттуда же и вдобавок ко всему этому запустили в помещение целый выводок корнуэльских пикси. Нетрудно было представить, к чему это привело.
Вначале, все рассмеялись, услышав эту историю, посчитав её очень забавной и остроумной, и даже Прюденс не сдержала улыбки, хотя постаралась её спрятать ладонью, чтобы сохранить имидж. Вскоре же абсолютно все улыбки стёрлись с лиц слизеринцев: за день до рождественских каникул профессор Снейп решил посетить их гостиную. И тогда стало понятно — ничего хорошего из этого не последует.
— Слизеринцы, — грозным тоном воззвал к ним декан, — я обращаюсь ко всем, потому что ещё не обнаружил виновного. Сегодня утром один из вас совершил героический подвиг достойный анналов не то, что Хогвартса — всей Магической Британии! Возможно, вы ожидали, что я начну рассыпаться угрозами исключением из школы, и — Мерлин мне свидетель! — я бы с великуим удовольствием поспособствовал исключению того идиота, который это провернул… будь я вашим деканом.
Воцарилась мёртвая тишина. Сердце Прюденс ушло в пятки. Возможно, она неправильно поняла, но было очень похоже на то, что…
— Все эти годы, всегда, с тех самых пор, когда я только вступил на этот пост, — добавил он, прервав поток её мыслей, — я верно и с величайшим уважением представлял интересы факультета Слизерин. Я принимал вашу сторону в обсуждениях в учительской, даже в самых отчаянных случаях, никогда не снимал с вас баллов, даже когда вы этого более, чем заслуживали, всегда хвалил, даже когда вы этого заслуживали менее всего, закрывал глаза на вопиющие к небесам ошибки, что вы допускали в своих работах… И всё, что я получал взамен — это самая чёрная неблагодарность. Я был терпелив, но, знаете ли, любому терпению однажды настаёт конец. Сегодня — именно такой день. Ваша сегодняшняя выходка — последняя капля в чаше моего терпения. И сегодня же я умываю руки. Раз уж вам я так не нравлюсь, найдите себе другого декана, потому что я отказываюсь от этой должности.
Тишина в гостиной стала совсем давящей. Слизеринцы одаривали друг друга шокированными взглядами: никому не хотелось верить в происходящее. Многих уже начало глодать чувство вины, но, судя по всему, менять что-нибудь было поздно. Проблемы слишком долго копились, чтобы исправить их одним — пусть и коллективным — извинением. Лишённая дара речи, Прюденс уставилась на собственную обувь и не могла отвести от неё взгляда. Они все вдруг онемели и оцепенели. Никто и слова не произнёс, когда Снейп резко развернулся и покинул гостиную.
