Сахар со стеклом

Смогу ли я выбраться из твоих цепей, что сковали меня? *** Намджун сидел напротив двух тел уже четвертые сутки. Никто не смел тревожить его, так что, кроме него тут появлялись разве что подчиненные, которые оповещали о той или иной проблеме. Надо бы встать и начать решать проблемы, но глава палачей не может оторвать взгляд от, уже сутки горящей красным пламенем, бабочки на коже одного из его лучших палачей. Лениво подперев голову ладонью, он уставился задумчивым взглядом в стену, анализируя пути отступления, еще одной бабочки он не выдержит. Юнги итак доставил проблем, и избавляться от метки пришлось мучительно долго, в тайне от палача, конечно. Риск был слишком велик, и дело совсем не в смерти жертвы. Если бы он был привязан к Паку чуть больше, или прошло бы больше времени; умер бы сам Юнги. Намджун не мог допустить подобного , и пришлось действовать в критические сроки, но деяние главы скоро раскроется и последствия могут не радовать. Когда Ким сказал, что метка бабочки исчезнет, он не солгал, только лишь не договорил пару деталей о том, что после исчезновения, она появится не на запястье, а под сердцем, означая необратимый ритуал связи с жертвой. Ким, как никто понимал опасность этой связи, потому что прошел сам, и избавлялся от последствий сам. Прокручивая дни, когда в его жизни присутствовал он... Намджун помнит каждую привычку, неосознанные движения и реакции на любое действия жертвы-палача. Помнит очаровательную улыбку, помнит каждую гримасу боли, и расслабленного лица, в период транса. Помнит немного высокий голос, с нотками бархата, обволакивающий с ног до кончиков волос, помнит покалывание на пальцах, от ощущения теплой кожи под ней. И помнит тот самый день, когда увидел бабочку. Будучи итак, несвойственно палачу, привязанным к жертве, он стал избегать его и перекладывал пытки на свою правую руку - Хосока. Он ссылался на важные дела, лишь бы вновь не видеть его лицо, не слышать его голос, не смотреть в карие глаза, наполненные болью и угасающей надеждой. Каждый день Ким осыпал себя проклятиями, но по природе не мог идти против садистского инстинкта, причиняя еще большую боль. Запястье жгло с каждым днем сильнее и сильнее, иногда боль приходила неожиданно и с такой силой, что земля буквально уходила из-под ног. Дни сменялись другими, но он не переставал лелеять мысль о том, что любит его, Ким СокДжина. Его жертва, его боль, его рай и ад на земле. Он проклинал и воскрешал одним своим взглядом, и вся та боль, что переносил палач стоила его улыбки, которая с каждым днем угасала, как и силы в душе Намджуна. Бабочка была на руке Кима уже месяц, тогда он вынужден был обратиться к старейшинам, ему нужен был ответ. Каждый раз, когда боль испытывал Джин, ее испытывал и Наджун, но в три раза сильнее, калеча не одного, а сразу двоих. Шрамы от пыток тогда не затягивались, как обычно это свойственно телу палача. Все было куда серьезнее и опаснее, тогда речь шла о возможной смерти главы палачей. Старейшин тогда этот вопрос взбудоражил, и привел к единому решению - убить. И казалось, все решено, но глава совета, сказал, что слишком опасно и метка бабочки настолько сложное явление, что лучше не рисковать, он и сказал Киму провести обряд перерождения в палачи. Подготовка к ритуалу была долгой, еще дольше Ким осознавал, что его жертва станет палачом. Он был и рад, и безбожно убит данной новостью. Он был заперт в клетке предубеждений, он решился на этот шаг ради них - Джина и себя. В день обряда волосы Кима стали белыми, и глаза приобрели золотой цвет, хотя у всех они темнели. Джун тогда смотрел на него несколько часов, что казались секундами, по сравнению с бесконечностью. Он помнит его робкое: "Что со мной?". Помнит, как он чуть не упал вставая с постели, на которой и проходил ритуал, помнит, как улыбка тогда проскользила по его губам, но не тронула глаз. Душой Джин больше не улыбался, он будто стал куклой. Через неделю метка бабочки исчезла, их двоих ломало в те дни неимоверно, сжигая кости и внутренности. О метке напоминало лишь выжженное пятно у Намджуна на запястье, а вот с Джином было сложнее. Никто не знал, даже сам глава, что у его жертвы, еще до обряда перерождения половина метки стерлась с запястья, перенося крыло на грудину под сердцем, и лишь маленькая часть второго крыла осталась на запястье. И Киму спалило лишь запястье, а Джину спалило и сердце. Постепенно, взгляд блондина стал холодеть и из золотого перешел в янтарный, а затем и в медный. Они не пересекались, но связь между ними осталась, хрупкая и почти незаметная. Джин остался тенью блуждающей в коридорах убежища. Он был незаметен, но был силен, и сила его дала знать о себе еще через месяц. Что было потом помнит не только Намджун, но и все остальные. Та покрытая мраком ночь, то падение в бездну, тот день, в котором оборвались все струны души главного палача. Тот день, когда по его вине умер Он. Он сам подписал им приговор, но надеялся, что Джин справится но все вышло из-под контроля. После затишья, когда группа палачей-отступников сбежала, сбежал и Ким. Ему нужно было во что бы то ни стало найти тело блондина. Увидеть последний раз спокойные черты уже мертвого тела. И он увидел, видел Хосока идущего с бездыханным телом на руках, и видел через разодранную кофту черные шрамы в виде бабочки под сердцем. Тот день был черным для всех, но еще темнее был для Кима. Если он думал, что черный не имеет оттенков, то тогда он познал их все. Он прошел через агонию умертвляющих сознание мыслей, волны огненной боли проходили по его телу каждый день, кидая разгоряченное агонией тело в короткие судороги, но вида он не показывал, нельзя показывать слабость, особенно когда ты глава палачей. И он по сей день чувствует отголоски этой боли, где-то там глубоко на затворках изломанной души. Эта связь, подобна мукам ада, только вот по ощущениям, даже муки ада покажутся щекоткой по сравнению с этим. И лучше, пожалуй смерть, чем это. Он горько усмехнулся. Через время свет на запястье утих, а на месте его появилась метка, и если у Намджуна она была в виде черных линий, то у Чона она была кровавой. *** - Я Чон Чонгук, и история моей жизни не так проста, как кажется. Мне 21 год уже 140 лет, и если вам кажется, что я шучу, просто уйдите и никогда не слушайте меня. Я встретил Его, Ким Намджуна, когда мне было 20 лет. Мы просто пересеклись на улице, он помог мне... Помог мне убить человека. С детства меня мучили припадки психического расстройства, от чего я стал изгоем, и семья отреклась от меня. Я жил жизнью скитальца, по крупицам ломающегося в клетке своей болезни. Я любил боль, любил причинять ее людям, любил выдавливать ухмылку, когда напротив меня умирал человек. Меня накрывало волной неконтролируемой жажды, заставляющей причинять вред людям, я прятался в пещерах и лесах, еды порой не хватало, но я боялся. Меня просто называли садистом, по сути я и являлся им, но я был нездоров, и люди не хотели помочь мне. Я стал бояться себя, своих рук и ног, своего голоса и отражения в зеркале. Я боялся увидеть или услышать монстра, боялся этой бесконечной мглы и невозможности выбраться на поверхность. Я был на грани, болезнь давала знать о себе все чаще, а я забирался в самые отдаленные поселения, чтобы люди, как это было в городах побольше, не нападали на меня в попытках убить. Я не различал реальность и сон, не отличал день от ночи, мои глаза были погружены во мрак каждую минуту, прожитой мною жизни. Мои руки и ноги утонули в крови, которую пролили люди, окружающие меня. Меня не могли поймать, но я не пытался бежать. Я мирился с внутренним зверем, но не давал ему завладеть мной, лишь иногда выпуская наружу, чтобы он не выедал меня изнутри. Я пытался подавить его, но он - я, а я -он. Я встретил человека с красными глазами в один из многих дней, этот день не отличался от предыдущих, был таким же серым, как и всегда. Он протянул мне руку, когда я споткнулся в попытке увернуться от камня, который бросил в меня местный житель. Его улыбка не была противной, в его взгляде не было намека на то, что он желает мне зла, в них был интерес? Он рассказал о себе немного, но сразу расположил к себе, являясь первым человеком, который не смотрел на меня как на убийцу или психа. Ким Намджун, так представился этот человек. Он позвал меня с собой, сказав, что больше я не буду одинок, и я поверил, следуя за высоким человеком. Я никогда не жалел, что пошел за ним, он приласкал зверя внутри, и сделал его более изящным, нежели еще более безобразным. За то время, что я служил ему на моих руках было немало жертв, но и не так много. Число, что я помню составляет 12458 жертв. Не думаю, что это точное число, часто верх надо мной брал мой внутренний зверь, а контроль уходил с его появлением. Моя жизнь была наполнена воплями боли, и криками о помощи, моим наслаждением и сытостью моего зверя. Я жил яркой жизнью, если это можно так назвать. В один из таких дней, я встретил его. Он является одной из тысячи жертв, что были у меня, но вряд ли будут. Ибо я чувствую, что мой зверь хочет его, и никто не способен удовлетворить его как он, Ким Тэхен. *** В адском пекле, в зное тьмы и боли находились двое, связанных меткой бабочки. По лицу Кима стекали капельки пота, и тихие стоны срывались с его губ. Лихорадка овладела им, и мучила уже несколько часов. Палач, стоял неподвижно и повторял одну и ту же мантру, все то время, что Ким находился в агонии. Чону бы сбежать и никогда не возвращаться, но скребущее чувство внутри не дает, и запястье отнимается, разливаясь парализующей болью по всему телу. Из его руки сочится кровь, но причину он не знает, возможно, это наказание Намджуна, но если так, то он слишком зол. Громкий стон жертвы выводит Чона из состояния полного сосредоточения, он поднимает черные глаза, и мысли покидают его голову. Перед ним жертву выламывает, а стоны переходят в истошный крик. Вены от напряжения в глотке вздулись, и без того красное лицо, стало еще более красным, но резко побледнело. Ноги сами понесли палача к Киму. Прошло не больше двух секунд и Чонгук уже вплотную прижат к Тэхену, заглядывая тому в глаза. В глазах Тэхена боль, и чувство обреченности, мольба, бьющая по Чону похлеще топора. Он видит, как кровь скапливается под одеждой жертвы. Он срывает лоскутья оставшиеся от пыток, и видит огромную метку бабочки по всей груди Кима. Он отшатывается, вспоминая, где слышал о таком, и с ужасом вспоминает Пака - жертву Юнги. Того самого блондина, которого выламывало от снятия той самой метки, когда Шугу отправили на восточные границы. В его запястье кольнуло с новой силой, и он посмотрел на него, видя кровавый след крыльев. Новый крик Тэхена, как в толще воды, а у Чонгука мозг отключается, зверь внутри раздирает плоть и сжирает органы, каждую клетку тела обдает огнем, он в бессилии падает. Ползя до Кима, он тихо шипит, ибо боль нестерпимая, но защитить Тэхена важнее, барьер внутри ломается, и палач владеет собой. Он будто пробудился ото сна, и не совсем понимает, как оказался здесь, но реальность бьет похлеще Намджуна в гневе, и он бежит в сторону жертвы. - Т-Тэхен, - дрожащими руками, он проводит по пылающей щеке. - Ч...Ч - он не может совладать с языком, и имени Чона не суждено сорваться с его губ. - Потерпи, малыш, все будет хорошо, слышишь? Я сделаю это для тебя, ты веришь мне? Ким с непониманием смотрит, тяжело дышит, но Чонгуку верит, сердце трещит по швам и кажется, что потоки магмы растекаются внутри обоих. Чонгук сосредотачивает силы и зовет Юнги, получается недостаточно, но кажется сигнал дошел. - Ты главное не бойся, у нас было так мало времени, но за все годы, что я провел в этом мире, мне не было так хорошо, как с тобой. Слышишь? - он судорожно гладит Кима по щеке, нашептывая. последние слова, как мантру, - Юнги защитит тебя, верь ему. Скажи, что я любил тебя, и он поймет. Он должен, - на последних словах голос Чонгука дрогнул. Он припал сухими губами, к более сухим Тэхена, соприкасаясь с губами Кима последний раз, он решил. Он отошел на пару шагов, и собрав оставшиеся силы произнес: - Я даю тебе дар, несущий мрак и боль, но с ним и сила посетит тебя, принося мрак, но забирая боль. Прошло две минуты и черный дым стал выходить из тела палача, переходя в Кима, который в свою очередь не понимал, что происходит, как вдруг волна холода окатила его. Истошный крик жертвы, и тихий стон палача. В последнюю секунду глаза Чонгука пересеклись с глазами Кима, на губах его застыла улыбка полная любви и боли, а с губ сорвалось первое и последнее в его жизни: - Прости.