An Imago of Rust and Crimson

      Мои ноги подскальзывались на грязной земле. Сердце стучало как барабан. В ушах звенело от сердитого лая. С топотом я бросилась за угол, смутно осознавая в глубине души, что даже если я удаляюсь от охранника, я все равно бегу не в ту сторону. Однако, это знание все равно ничего не могло изменить. Он отделял меня от того участка забора, где я пролезла.       За складами не было ничего, кроме старых тупиков, заброшенных зданий и переполненных мусорных контейнеров. Мне нужно было как-то выбраться отсюда. На улице были прохожие. Мне нужны были свидетели, помощь. Мне нельзя попасть в западню в этих вонючих переулках с грязью и ржавыми железяками повсюду и… и я попыталась ускориться. Нет. Я не позволю себя поймать. Я не позволю засунуть меня обратно в шкафчик… или нечто вроде шкафчика.       Я даже не могла очистить свой разум, чтобы покинуть Другое Место. Моя голова раскалывалась от всего, что в ней происходило – я просто не могла ни о чем думать. Мое горло саднило, и каждый вдох холодного воздуха обжигал легкие. Окружающая вонь все только усугубляла. Каждый глоток зловония вызывал тошноту, и крутило живот, пока я бежала.       Я повернула направо, пытаясь убежать подальше от здания и его охранника. Стены в Другом Месте были покрыты каракулями – АПАТИЯ АПАТИЯ АПАТИЯ НИКТО НЕ УСЛЫШИТ всхлипы АПАТИЯ АПАТИЯ – и я ощущала, что и без того холодный воздух рядом с ними становится еще холоднее. Я почти ничего не видела из-за паники и сумрака, и лишь боль в бедре указала, что на пути находится мусорный бак. Он с грохотом перевернулся, и я тоже чуть не упала, налетев на него, но успела схватиться за сливную трубу, едва заметив боль в чувствительных ладонях.       Лай приближался, и я достигла конца переулка, повернув налево. Неверное направление; тупик. Один конец был перекрыт ржавой строительной техникой и пластиковыми панелями. Я обернулась, другой оканчивался дверью.       Которая была заперта.       – Впустите меня, – закричала я, слезы катились по моему лицу. – Открывайте, черт возьми!       Никакой реакции.       Задыхаясь, я в отчаянии огляделась. Лай звучал достаточно близко, чтобы я не могла вернуться. Надо где-то спрятаться. Может… может, в реальном мире тут настолько плохо, что собака не сумеет меня почуять? Не знаю. Я ничего не могла придумать и даже не знала, как выглядит это место. Здесь была только ржавчина, голый бетон и кирпич. Я нырнула в нишу, которая на самом деле являлась старым дверным проемом, заложенным кирпичом. Я вжалась в нее так сильно, как только могла, надеясь, что собака не почует мой запах и не услышит дыхание.       Я пыталась что-то придумать, но ничего не выходило, я не могла сосредоточиться, не могла ни о чем думать и, Боже, что же мне делать? Я была тощей девочкой-подростком в плохой форме и с больными руками; он был охранником с пистолетом и собакой – и в данной ситуации я куда больше боялась собаки, чем пистолета. Я забилась поглубже, стараясь держаться подальше от света, но я делала это неосознанно. Я не думала об этом. Просто реагировала. Все, что я знала, собака зарычала, вероятно, почуяв мой запах, и она приближалась. Паника, вонь от здания в Другом Месте и мое желание, чтобы она ушла, объединились и вырвались из моего рта, приняв очертания собаки из проволоки и запекшейся крови.       Я заткнула рот, прижав предплечье к губам, сдерживая тошноту. Я ощутила свои чувства на вкус, и это было просто неправильно. Мои губы внезапно закровоточили, и я сплюнула кровь.       И штука, которую я сделала, не была закована в цепи. Кроваво-проволочная собака залаяла, только это был не лай, а грохот, и мне был знаком этот звук, так гремела дверца школьного шкафчика, когда ее кто-то пинал, и… и… и я не могла смотреть.       Собака грохочуще залаяла снова, а затем другая собака взвыла. Мужчина начал кричать, а собака перешла на рычание, и я услышала, вскрик мужчины, а потом звук падения пустого мусорного бака. Бешеный лай собаки отдалялся, но человек, кричащий и ругающийся, не уходил. Я пыталась что-то придумать, но это походило на попытку соображать после бессонной ночи, все было туманно и размыто и...       Усталость.       Плакса – воплощение моей усталости. Он все еще дома, прибит к стене. Мне не нужно было его создавать, он уже создан. Стоило лишь представить, что гвозди выскальзывают из стены, и вот он, стенает на грани восприятия. Не знаю, как ему удалось добраться сюда так быстро, да и меня сейчас это не интересовало.       – Иди, – пробормотала я. – Проникни в него, – я сжала руки в кулаки, позволив боли пронзить мое сознание. Я ощущала, как от стенаний подкрадывается усталость и… нет! – Сделай это, – зарычала я. – Или я снова пришпилю тебя к стене!       Младенец с лошадиной головой и темно-синей кожей неохотно отполз, гвозди в его теле царапали землю. Я слышала шипение и надеялась, что это сработает. Шаги раздавались все ближе и ближе. Я слышала, как человек выругался, наступив в лужу, и как приближалось его дыхание.       – Я уже сыт по горло этой херней, – слышала я его бормотание. – Гребаная тупая псина. Ко мне, тварь тупая! – слава богу, я услышала, как он зевнул. – Блять. Ловить ее теперь. Мне за это не платят. Лупе, ко мне!       К счастью, я услышала, как он развернулся на пятках и потопал прочь, и в каждом шаге ощущалось его плохое настроение. Я зажала рот, стараясь не захныкать, пока он не удалился за пределы слышимости. И тогда, медленно, с болью во всем теле, я поднялась на ноги. Я облизала потрескавшиеся губы. Они болели и отдавали железным привкусом. После сидения на земле на заднице осталось мокрое и грязное пятно. Я покинула Другое Место и просто стояла, пока до меня не дошло, что тот человек может вернуться.       Меня тошнило.       Не знаю, как мне удалось удерживать содержимое моего желудка, пока я не протиснулась через брешь в заборе и не дошла до безопасного места. Но потом я выблевала половину своего обеда в грязном переулке.       Возвращаясь назад, я была будто в тумане. Меня все еще трясло, и разум метался по кругу. Наверное, на меня пялились. Я не была уверена. Лишь когда на глаза попалась витрина магазина, я смогла оценить насколько потрепанной выгляжу.       Надо привести себя в порядок. Я нашла небольшой магазинчик и вошла внутрь.       – Упала, – сказала я парню за прилавком, заметив, что он на меня пялится. – Там так скользко, правда?       Я купила бутылку воды и выпила где-то половину, пытаясь избавиться от блевотного привкуса, а потом очистила большую часть грязи с помощью остального. Это означало, что я промокла, но на мне хотя бы не было уличной грязи.       Борьба или бегство? Очень, очень плохо для моей силы. В моем глупом теле не отложилось, что я способна представлять ужасных чудовищ. И вместо этого оно решило паниковать. И когда я запаниковала, все пошло наперекосяк. Я должна держать себя в руках. Всегда.       Я… Я не создана быть кейпом. Когда вырасту, я могла бы стать детективом-парачеловеком и пойти работать на ФБР, но не спасать людей на передовой.       Я потерла глаза. Больно это осознавать. Я хотела стать героиней. Я хотела выйти на улицы и бороться с преступностью. Лично, я имею в виду; я хотела быть сильной. Я хотела быть в состоянии остановить тех, кто нападал на людей. Но мои способности – они помогут мне с расследованием, помогут что-то найти, но если мне придется действовать “на лету”, все покатится к черту. Я никогда не стану той, кто, увидев, что на кого-то напали, сможет вмешаться и встать на защиту. Не больше, чем я могла и раньше, по крайней мере. И взгляните на меня. Я даже саму себя не смогла защитить от хулиганов, не говоря уж о ком-то другом.       Я хотела стать супергероем. Но не стала. Я всего лишь человек со способностями.       Ой, начала я смутно осознавать, когда в магазинчике загорелся свет. Когда закончился сбой электричества? Нахмурившись, я поняла, что потеряла счет времени.       Я проскользнула через парадный вход в офис профсоюза и попыталась добраться до дамского туалета, чтобы привести себя в порядок как следует и…       – Тейлор! – с удивлением на лице окликнул папа, стоявший у торговых автоматов. – Что случилось?       Не повезло.       – Я просто пошла на пробежку… ну, прогулку в основном, пока были перебои электричества, – сказала я, оправдываясь. – Я не могла читать, пока мигало освещение. Я не покидала квартал! – Я глубоко вздохнула и посмотрела на грязные коленки на джинсах. – И… да, была причина перестать бегать. Знаешь, там до сих пор довольно скользко, – я облизала губы. – Думаю, мне надо купить бальзам для губ. Они потрескались на холоде.       Папа сжал переносицу.       – Тейлор, – сказал он, – ты должна была… ты… – он вздохнул. – Ты не уходила слишком далеко? – спросил он.       – Нет, – соврала я. – Просто искала местечко с нормальным освещением, где можно спрятаться от ветра, – я потерла руки. – Там холодно.       – Мы… потом поговорим. Просто… побудь здесь, – попросил меня папа. – Пожалуйста.       Да-а, он еще не закончил. В итоге я еще час или около того ждала в офисе, читая книгу. Она не особенно затягивала. Я просто пялилась на страницы и слова, смысл которых до меня не доходил, и могла думать лишь о том, какой напуганной и беспомощной себя чувствую, и как ужасна подпольная фабрика. Потом я сходила в уборную и привела себя в порядок.       Наконец папа закончил и попрощался со всеми.       – Сегодня вечером я съезжу в больницу, – сказал он, когда мы садились в машину, – но тебя я оставлю дома, ладно? Если ты не против.       Я не хотела торчать в больнице.       – Да, конечно, – сказала я. – С твоим другом все будет в порядке?       Он сжал губы в тонкую линию. Не похоже, что все в порядке.       – Надеюсь, – произнес он осторожно.       – Как вы познакомились? – спросила я. Хотелось поговорить о чем-то нормальном, отгородиться вещами как можно более далекими от Другого Места и того чудовищного здания, чтобы немного передохнуть от всего, что мне довелось увидеть. Ну, от этого и более обыденного “о, боже, за мной гнался мужик с собакой”.       – О, мы уже сто лет знакомы, – сказал папа. – Еще со времен КПАЭ. Я, он и еще несколько человек.       – Суперзлодейская группировка? – спросила я, моргнув. Чего-то такого я не ожидала.       – КПАЭ*? Суперзлодейская группировка? Тейлор, это была Кампания Против Атомной Эскалации.       *В оригинале CANE – Campaign Against Nuclear Escalation. Как ни крути, а на русском эффектной аббревиатуры не получается, к сожалению.       – Кто-то из КПАЭ убил Рейгана, – возразила я. – Для меня это выглядит довольно суперзлодейски.       – Я знаю, это может звучать удивительно, малышка, – сказал он, – но ты не можешь назвать протестное движение “суперзлодейской группировкой”, только потому что человек, связанный с ним, пошел и убил президента. Все гораздо сложнее. Я участвовал в протестах, потому что все выглядело так, будто Рейган собирался перевести Холодную Войну в горячую фазу и… ты знаешь, выпендривался всеми этими “супер-людьми”, совершенно новыми технарскими бомбами, новейшим ядерным оружием и противоракетно-оборонными штуками, будто из Звездных Войн… и все в таком духе. И, конечно же, он урезал все остальное, выбрасывая деньги на все эти бомбы, способные уничтожить мир. Потому что иначе у Советов могут появиться намерения.       Мы остановились на светофоре.       – Но я виню во всем Рейгана. Разговоры о “злых империях” и “суперзлодеях”, разделение всего на черное и белое, хороших и плохих, полицейских и грабителей. Заигрывание с подобными вещами создавало проблемы. В общем, худшее, что я делал, это пара актов вандализма и… ладно, мы немного поцапались с полицией, но они первые начали! Мы просто протестовали, а они пустили в ход слезоточивый газ и водяные пушки.       Светофор переключился.       – Хотя, наверное, я должен поблагодарить их, потому что из этих беспорядков вышло что-то хорошее.       – Да? – спросила я скептически.       Папа мне улыбнулся, со странной смесью беспечности и смущения.       – Как, по-твоему, мы с твоей мамой познакомились? – спросил он. – В церковном хоре вместе пели? Вряд ли!       – Пап! – воскликнула я. Не хотелось звучать настолько возмущенно, но… э-э, да. Мой голос звучал слегка шокированно. Черт, да я была слегка шокирована.       – О, это были восьмидесятые. Тогда все было по-другому, – сказал он. – И у твоей мамы была чертовски набита рука.       – Она служила в полиции? – поинтересовалась я со скепсисом. – Что, ваши взгляды романтично пересеклись, пока она лупила тебя дубинкой?       Отец выглядел смущенным.       – Чего? Нет! Все было не так! Она кидала в них бутылки с зажигательной смесью, – он вздохнул. – Она всегда была более радикальной, чем я, – добавил папа. – У нее были такие красивые глаза в армейском противогазе. И та экипировка, которую она и ее друзья носили, выглядела в самом деле эффектно.       – Папа! – выдавила я, поежившись.       – Если ты собираешься обвинить кого-то в суперзлодействе, то обвиняй не меня, а ее. У меня не было костюма. Только какая-то мокрая тряпка, повязанная на лице, в попытке справиться со слезоточивым газом. Она же пришла подготовленной.       Я пристально уставилась на него.       – Ладно, сейчас ты просто выдумываешь, – сказала я.       Он усмехнулся.       – Слушай, если хочешь представлять, будто мы всегда были родителями, это твое дело. Лишь бы тебе спалось крепче, – сказал папа, а затем его лицо вытянулось, и он поморщился. – Ой. Прости.       – Все в порядке, – сказала я.       Он вздохнул.       – Но ты должна понять, как изменился мир, Тейлор. Мы были молоды, и мысль, что Холодная Война может стать горячей, повергала нас в ужас. Это могло стать концом света еще до того, как показались Губители. Я помню, как однажды мне позвонил отец и сказал убираться из города, потому что они первыми попадут под удар. Это было после того, что случилось в Никарагуа, в 84-м. Он и твоя бабушка собрали вещи и переехали в деревню. Имей в виду, он был слегка… эксцентричным к тому времени, но я почти присоединился к нему.       – А что случилось в Никарагуа? – спросила я с недоумением.       – Честно? Никто толком не знает, – сказал он, качнув головой. – Всмысле, местный никарагуанский кейп поймал людей, которые минировали их гавани, потом этих людей показали по телевидению, утверждая, что они агенты ЦРУ, а затем правительство, наше правительство, заявило, что они похитили нескольких туристов во время прогулки на яхте, и все это ложные обвинения с целью поставить нас в неловкое положение. Затем они отправили людей – кейпов и спецназ – спасать этих якобы туристов. Затем выяснилось, что Советы прислали своих кейпов на помощь Никарагуа в качестве “советников”. И все это привело к массовому сражению между кейпами, местные журналисты все засняли и… да.       – О, – меня озарило. – Ты про инцидент в Коринто, да? Я о нем слышала. Это была первая публичная демонстрация боев между паралюдьми. Мы смотрели запись на уроках по изучению паралюдей в школе.       – И про него помнят только из-за этого, – покачав головой сказал папа. – Рейган и его чертова “Супермен существует… и он американец!” речь. Попытки превратить весь этот бардак в “посмотрите, как опасны Советы со своими суперзлодеями; хорошо, что у нас есть свои, которые нас защитят”. И что мы получили от Второго Кубинского Ракетного Кризиса: Электрик Бугалу? Название “Протекторат”.       Он казался рассерженным. Он казался постаревшим. Я замолчала в надежде, что он успокоится. Остаток пути прошел в тишине. Я направилась в свою комнату и переоделась. На бедре, в том месте, которым я налетела на мусорный бак, темнел неприятный синяк. Ну, если бы папа его заметил, я бы сказала, что упала на мусорный бак, когда поскользнулась. Ведь лучшая ложь – это, по большей части, правда. У меня не получилось погрузиться в чтение, поэтому я спустилась вниз и стала смотреть телевизор. Папа, кажется, был счастлив, что я не засела в своей комнате.       Наверное, он был бы не так счастлив, узнав, что я пытаюсь придумать способ, как сообщить, что рядом с его работой находится подпольная фабрика, и не выдать, чем я на самом деле сегодня занималась.       У меня не получалось придумать, как это провернуть, хотя бы потому, что вся усталость, которую я успела накопить за прошлую ночь, начала возвращаться. Должно быть, она покинула охранника… или типа того. Я чувствовала себя вялой и апатичной, поэтому, когда папа собрался ехать в больницу, сказала ему, что лягу спать пораньше.       – Думаю, я слегка перестаралась в свой первый день после выписки, – сказала я папе, попытавшись улыбнуться. – Наверное, я подцепила простуду.       Он выглядел обеспокоенным, но не мог прибить это к чему-нибудь. Так или иначе, что он собирался делать? Потащить меня в больницу, когда я явно устала?       Я лежала на кровати на животе, положив лоб на руки. Может, мне стоит пойти спать. Выпить свое снотворное и уснуть.       Хотя есть одна вещь, которую стоило сделать перед этим.       Я тихонько выскользнула из своей комнаты. Без папы дом был почти безмолвным. Я пробралась в папину комнату, которая пропахла потом и нуждалась в проветривании, и сморщила нос над кучей одежды в углу. Обычно он был более опрятным. Как сильно он беспокоился обо мне?       Ну, подумаю об этом потом. Я здесь не для этого. Я знала, что старые фотоальбомы были спрятаны на верхней полке его шкафа, и я легко могла добраться до них, забравшись на стул. Для удобства на них были указаны даты. Так… хммм. Какие там даты мне нужны? Ну, на одном было указано “начало 80-х”, а на другом “конец 80-х”, так что я взяла оба.       Выцветшие фотографии были вложены в кармашки. Я начала с конца 80-х, и сразу повезло. Да, папа с пышной шевелюрой и слегка всклокоченной бородой стоял рядом со значительно более стройной версией мужика, с которым разговаривал на работе, и чернокожим парнем. Вероятно, это был Кэл, которого подстрелили. Еще фото с папой. Он с Кэлом делают плакат. Они втроем держат пиво и кривляются перед камерой. Папа с мамой держатся за руки.       Я перевернула страницу. И там оказалась мама, одетая в… мои глаза расширились. Так, ладно, это было что-то типа довольно плотно облегающего кожаного комбинезона. Он был черным с желтыми вставками. А еще был капюшон и противогаз на шее. Должна признать, это было… эффектно. Тем более, было похоже, что он был бронирован в районе груди, что скрывало… ну, фигура мне досталась от нее.       Ого. Из всего, чем, в моем представлении, она могла заниматься в восьмидесятые, я никогда и подумать не могла, что мама была активистом. Активисткой. Да, папа мог бы сказать, что тогда все было по-другому, но посудите сами. Она одевалась в черную кожу – может, в байкерские шмотки – и носила противогаз, и кидалась в полицейских бутылками с зажигательной смесью. Для таких людей есть термин.       Я вздохнула. Мама тоже явно позировала для снимка. И судя по тому, как она это делала, я готова поспорить, что снимал папа. Меня передернуло. Не хочу думать об этом. Я перелистнула страницу, чтобы больше не видеть это фото, и наткнулась на изображение шеренги одинаково одетых людей – уверена, там были только женщины. На следующем снимке мама сидела рядом с еще несколькими девушками в черной коже, без капюшонов и противогазов. Они были либо студентками, либо чуть постарше. Позади них были знамена с лозунгами типа “Выведите Войска Из Панамы” и “Долой Новых Патриархов”.       Я обхватила голову руками. Моя мама в студенческие годы была активисткой, и я ничего об этом не знала. Мой мысленный образ мамы нуждался в некоторой корректировке. Я не могла в это поверить. Без каких-либо способностей, надев кожу и противогаз, она пошла и набросилась на полицию, потому что… почему? Почему ты вытворяла что-то настолько безумное?       Ну, по словам папы, она думала, что остановит конец света.       … черт. Я поступила бы также на ее месте, если бы думала, что так сумею остановить ядерную войну. Я покачала головой. Я явно унаследовала злодейство. Надо быть поосторожней со злодеями, которые захотят завербовать меня, сказав, что они хорошие парни. Я вяло улыбнулась своей дурацкой шутке. Моя двадцатилетняя мать улыбалась с выцветшей фотографии, стоя среди кучки вооруженных и одетых в кожу женщин.       Я все больше и больше походила на нее. Не во всем, конечно, но я впервые задалась вопросом, как это влияет на папу.       И чего бы плохого она ни натворила, я подумала, что она хотя бы так поступала, потому что верила в это. Потому что она думала, что помогает. И даже если она была не права, даже если война не случилась, она сделала все возможное. Или все, что она посчитала возможным.       Не так, как то место в Доках. Мой желудок сжался от омерзения. Там не было высшей цели. Ничего, во что они верили. Они превратили все здание в адскую дыру в Другом Месте, и нафига? Чтобы набить магазины на Набережной более дешевой одеждой. Ради выгоды. Охранников того места вообще заботила та куча людей, попавших в ловушку, которые, скорее всего, думали, что едут в Америку за лучшей жизнью? Неужели им просто наплевать? Или они думают, что те заслужили такое?       Я должна была остановить их.       Гнев сжег мою меланхолию. Раньше я ошибалась. Я могу стать героем. Мне лишь нужны доказательства. Фотографии. Достаточно, чтобы обратиться в полицию. Я могла бы подбросить их, оставшись неузнанной, чтобы полиция обыскала там все и арестовала тех, кто в ответе за это. Может, я смогу выяснить, куда девается эта одежда, кто ее покупает. Пусть их тоже арестуют, или устроят такие проблемы, что они больше никогда не захотят с этим связываться. А мои способности очень, очень хороши в поиске предметов. Иное Место подскажет, где надо искать.       Протекторат может бороться с суперзлодеями. Я могу пресечь это “мелкое” преступление, которое на самом деле совсем не мелкое.       Мне нужен костюм. Не хочу, чтобы он узнали, кто я такая. Мне нужна камера.       И мне нужен план.