An Imago of Rust and Crimson

      Нет, разумеется, папа не отменил встречу в школе. Это было бы слишком похоже на удачу.              Не то чтобы я хотела, чтобы он чувствовал себя так плохо, только бы ее отменить. Всмысле, его друг, возможно, умирал. Мне не хотелось, чтобы ему пришлось пройти через это. Ни чуточки.              Просто, я также не хочу проходить через это. Тем более, что я не выспалась прошлой ночью. Когда я лежала в темноте, чудовищность совершенного деяния поразила меня внезапным приступом нервозности. Я украла вещей на сотни долларов. О чем я только думала? Меня могли поймать. Я слышала в школе, что охранники на Набережной убили кого-то, кого поймали на краже в магазине, и все замяли. И теперь все это лежит у меня под кроватью, что если папа туда заглянет?              В конце концов, папа вытащил меня из постели, и мне пришлось прибить Плаксу к стене. Я вышла из ванной умытой, бодрой и ощущающей себя чуть больше похожей на человека.              – Видишь, – сказал мне папа. – Я же говорил, что тебе станет лучше, когда ты встанешь в постели и поплескаешь холодной водой себе на лицо, – он вяло усмехнулся. – Помни, ты все еще более ранняя пташка, чем я. Мне нужны кофе и вода.              Сам того не подозревая, он поднял действительно интересный вопрос. Что будет, если я закрою Плаксу в банке из-под кофе, а не приколочу к стене? Годы жизни с отцом заставили меня связывать запах кофе с пробуждением. Будет ли эта ассоциация дольше удерживать его взаперти? Придется попробовать как-нибудь.              – …а может и нет, – сказал папа, ошибочно приняв мои размышления за дрему. – Давай-ка, малышка, поешь что-нибудь, а я выпью еще кофе.              На папе был костюм, и он заставил меня надеть блузку и простую черную юбку. Они обе оказались чуть маловаты, потому что не были новыми, а я расту, как сорняк. Я пыталась не горевать оттого, что впервые, когда у меня появилась хорошая, новая, элегантная одежда, которая мне подходит, я не могу ее носить. Мне приходится прятать ее под кроватью. Она не только является моим костюмом, но и папа начнет задавать неудобные вопросы, если я ее покажу. Иронично, я считаю.              Нет, вместо нее я надела блузку, которая была слишком тесной в плечах и показывала браслеты, скрывающие шрамы на руках. Конечно, я не могла даже попытаться скрыть один на лице. Я не подумала о макияже вчера, и я не знаю, как его наносить, даже если бы пришлось. Думаю, скоро придется научиться. Если я смогу их скрыть, надеюсь, никто не станет пялиться. Я просто знаю, что люди начнут как-нибудь тупо меня обзывать, если не разберусь с этим в ближайшее время, “морда полосатая” или “черкаш*” или еще как-то.              *В оригинале “skid mark” – что означает след от покрышек, и в жаргонном варианте собственно “черкаш”. Ну, и, поскольку, речь идет о тупых прозвищах, я утопила педаль в пол и взяла максимально обидный вариант.              Мы молчали по пути туда. Ну, это я притихла. Папа пытался меня успокоить, говорил, что все будет хорошо, но мне даже не нужно было проверять в Другом Месте, чтобы знать, что он лжет. А когда это сделала, я увидела дрожащее мерцание, которое было лишь затухающим ореолом по сравнению с недавней Геенной, взметавшейся невидимым штормом. Он так волновался, что это перекрывало его гнев.              Что ж. Отлично. Это не имеет значения. Моей злости хватит за нас обоих. И если я не была рассержена раньше, то разумеется, я разозлилась, когда увидела отражение школы в Другом Месте.              Она была такой… непримечательной по меркам того места.              Как ты смеешь, с яростью думала я о Другом Месте. Как ты смеешь показывать, будто в ней “все не так уж плохо”! Будто “не хуже, чем где-нибудь еще”! Она должна быть гнусной пыточной! Тюрьмой, пульсирующей от боли и страданий, происходящих внутри! Не… не просто ржавой, обветшалой и грязной, как и все в Другом Месте. Даже если то, что случилось со мной, не изменило ее в соответствии с внутренностями шкафчика – а должно было! – тогда годы страданий, изоляции, всего ужасного, что они делали со мной, наверняка должны были оставить свой след!              Я сжала руки в кулаки, закипая. Я предпочла гнев страху. Я определенно не плакала. Размытое зрение, когда я покинула Другое Место, было лишь признаком того, что мне могут понадобиться новые очки. Или что я слишком привыкла к своему идеальному зрению в Другом Месте.              – Ты в порядке? – спросил папа.              – Нет, – пробормотала я, вытирая глаза рукавом. Как я могу быть в порядке? Что за тупой, тупой вопрос? Почему со мной никогда не происходит что-то хорошее? Я ненавижу свои дурацкие силы. Все что они делают, это говорят мне то, о чем я знаю и так на протяжении многих лет – мир прогнил и полон лжи. – Давай покончим с этим, – безрадостно произнесла я, потянувшись и сжав его руку.              Сегодня был учебный день. Я не думала об этом раньше, но когда мы подошли к школе, я услышала, как шумят дети, переходящие из класса в класс. Стоило осознать, и холодная рука сжала мои внутренности. Там есть люди. На меня, возможно, будут пялиться.              На меня будут пялиться.              Нет. Никто не собирается на меня смотреть. Я с трудом подавила взрыв нервного хохота, потому что не хотела, чтобы папа заметил. Все будет как обычно. Такова уж моя жизнь. Либо меня проигнорируют, либо я привлеку ненужное внимание. Игнор лучше, но все же это неприятно. Я знаю все об одиночестве. Я знаю все о людях, которые не хотели говорить со мной, притворяясь, будто меня там не было. Едва ли я могла такое вообразить.              Мое одиночество было подобно мареву, почти невидимому облаку искаженного воздуха, сквозь которое все, что видишь, кажется дальше. Оно тихо шептало разными голосами, но я не могла понять, что оно говорит. Среди тумана было несколько одиночных бабочек с ржаво-алыми крыльями. Я связала их вместе, и переплетенные цепи окружили меня защитным коконом.              Думаю, назову это Одиноким Полетом. Нет, погодите. Это звучит тупо. Отдаленная Дымка. Да, звучит лучше. Ну, чуть-чуть лучше. Нет, так тоже ужасно. Мне нужно что-то… содержательное. Как “Изоляция”. Вообще, это сработало. Возьму на заметку.              Мне еще нужно придумать прозвище для моей личности кейпа. Это так трудно. Как людям удается придумать что-то, что будет хорошо звучать?              Неповоротливый монстр с открытыми ранами на руках и лице, с тенью чего-то животного – может, козлиного – в его чертах, прохаживался по коридору. Я преградила ему путь, и он обошел меня без каких-либо признаков, что заметил меня.              – Простите, – спросил он у папы, – вы заблудились?              Папа остановился.              – Я просто ищу кабинет директора для… Ну, у меня с ней назначена встреча, – сказал он, озираясь. – Это насчет… – он посмотрел прямо на меня. – Ну, мне нужно с ней поговорить.              – Поднимитесь по лестнице, – сказал, пожав плечами, громадный монстр – качок в нормальном мире, – Там будет указатель и все такое.              – Спасибо, – сказал папа, нахмурив брови и смутившись.              – Без проблем, – сказал парень и отошел.              Я снова вдохнула Изоляцию.              – Ну, пойдем, – сказала я папе.              Папа моргнул.              – Где ты была, Тейлор? – спросил он, нахмурившись.              – Позади тебя, – бойко ответила я. – Этот парень шел почти прямо на меня. И, – я сглотнула, – мне не хотелось, чтобы он меня заметил, – Технически, это не было ложью. Я отступила за папу, и я не хотела, чтобы тот парень меня заметил.              Похоже, он принял мои слова. Прятаться вот так было ошибкой. Он заметил, что меня там не было. Или, может, он не мог вспомнить, где я была. Не совсем уверена, как работают способности, но готова поспорить, что они заставляют людей игнорировать меня также, как и все в школе.              В любом случае, мне не стоило этого делать. Но это оказалось очень полезное умение. Пока мы поднимались по лестнице, мне приходилось сдерживать желание улыбнуться. Я не являюсь очень сильным парачеловеком ни в одной из областей. Конечно, я могу влиять на эмоции людей, но несколько лет назад был канадский злодей, который мог заставить кого угодно влюбиться в него, и мое влияние терялось по сравнению с этим. Конечно, он словил ракету от беспилотника в лицо – может, ее тоже влекло к нему – так что, от этой способности было больше хлопот, чем она того стоила. Возможно, у меня слабые личные способности, но также есть целый мешок эффектов, все из которых происходят из моей базовой способности Умника видеть Другое Место.              У меня возникло подозрение, что я больше похожа на Эйдолона, чем на Александрию. Только, знаете, значительно слабее и менее гибкая. Не очень похожа на него, но он был самым знаменитым героем с кучей способностей, о которых я могла подумать. Я была не слишком помешана на кейпах.              – Тейлор? – спросил папа, остановившись перед кабинетом директора. – Ты хорошо себя чувствуешь?              Я сделала глубокий вдох.              – Хорошо, – сказала я. – Давай уже… – я запнулась, – покончим со всем этим? – я обратила это в вопрос, сама того не желая.              Он слегка усмехнулся.              – Вот это настрой, – сказал он.              После короткого ожидания в приемной, нас впустили в директорский кабинет. Директор Блэквелл была небольшого роста, с узким лицом и крупным носом, из-за чего ты ощущаешь будто смотришь на край топора. У нее были светлые волосы подстриженные под горшок. Я видела темные корни.              Разумеется, в другом месте она была монстром с собачьей мордой и костяными шипами, торчащими из ее шеи. Не было нужды говорить мне, что она сука, но тут это было показано в неоспоримой форме. Чудовищная гончая, натянувшая женскую одежду, имела бледно-серый мех, но на нем зияли проплешины, покрытые струпьями. На ее руках были участки, выглядящие так, будто оттуда вырвали кусок плоти. Я не хотела на это смотреть. Мне надо было сосредоточиться на реальности. Я заставила себя вернуться в нормальный мир и понадеялась, что она не уделяла слишком пристального внимания выражениям моего лица.              – Тейлор, мистер Эберт, – произнесла она с теплотой в голосе, которая почти наверняка была ложной. – Я рада, что вы пришли поговорить. И, Тейлор, как ты себя чувствуешь?              – У меня нет желания покончить с собой, если вас это интересует, – сказала я с горечью. Мои способности уже сказали мне, что она будет стервой во всем.              Папа рядом со мной вздрогнул, и выражение лица директора изменилось, будто она хотела что-то сказать.              – Хм. Это замечательно, – нашлась она и слегка сдвинулась. – Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала она. – Мы здесь, чтобы обсудить твое возвращение в школу, Тейлор. Я рада, что ты чувствуешь себя лучше.              Потому что это стоило тебе и школьному совету кучу денег, пока я лежала в психбольнице, не сказала я.              – Да, – сказала я.              – Итак, я пойму, если ты не чувствуешь, что можешь вернуться прямо сейчас, но тебе нужно подумать о своем будущем, своих оценках в этом году и…              – Я сделала все задания, которые мне задали, – сказала я. В больнице было так много свободного времени, что я даже ощутила раздражение, когда разделалась с учебой. По крайней мере, это занимало время. Я вытащила из сумки первую папку с зеленой обложкой. – Вот они, – сказала я.              Она моргнула.              – Я прослежу, чтобы твои учителя их получили, – сказала она, забрав у меня папку. – По крайней мере, ты смогла их закончить. Это, как минимум, должно означать, что ты не слишком отстала.              – Так вот, – сказал папа, прочистив горло. – Во время нашего прошлого разговора, у меня еще были трудности с ее возвращением. Вы не сумели меня убедить, что приложите достаточно мер предосторожности, чтобы подобное не повторилось, – он сжал мою руку. – Откуда нам знать, что она будет в безопасности?              Директор начала говорить. Она говорила и говорила о “мерах предосторожности”, “систематических сбоях” и еще кучу многосложных слов, которые в основном означали “мы не хотим, чтобы на нас подали в суд”. Раздавать листовки о борьбе с издевательствами? Расклеивать новые постеры о горячей линии поддержки? Попросить других учеников, которые, в лучшем случае, апатичные, а в худшем откровенно злобные, сообщать об издевательствах и не закрывать на них глаза? Как это может помочь? Конечно, не может. Но так они могут сказать, что “принимают меры предосторожности”, и этим прикроют свои задницы против иска.              Просто чудесно.              – Если бы вы хотели что-то сделать, чтобы это не повторилось, – сказала я, стараясь не стискивать зубы, – вы бы могли исключить тех, кто это сделал! Всмысле, я чуть не лишилась пальцев! Я могла умереть! Это… это было покушение на убийство! Что вы сделали, чтобы наказать Эмму, Софию и Мэдисон за это?              Директор Блэквелл вздохнула.              – Ну, если говорить откровенно, – она положила руки на стол, – мы не можем наказывать людей, если не знаем наверняка, что это их рук дело. Мы уже расследовали тот инцидент, и пока что-то явно пошло ужасно, ужасно не так…              – Они сделали это, – горячо произнесла я.              – Никто не видел, как все произошло… Я считаю, даже ты согласишься с тем, что в тот момент рядом никого не было, и девушек, которых ты обвиняешь, допросила полиция, – сказала директор Блэквелл. – Прости, Тейлор, но доказательств нет. Без них мы ничего не можем сделать, а даже будь они у нас, все стало бы слишком серьезно, чтобы мы просто делали то, что нам сказала полиция.              – Доказательства? Вам нужны доказательства? – горячо произнесла я, доставая из сумки вторую папку. – Что насчет других вещей, которые они творили? Я начала вести записи в начале прошлого семестра. 8 сентября. Мэдисон высыпала мне на голову стружку от карандаша и при каждой возможности скидывала мои книги со стола. София толкнула меня на лестнице, и еще в спортзале. Они бросили мою одежду под душ, так что мне пришлось ходить в спортивной форме. Я получила шесть отвратительных имейлов. После школы они подкараулили меня возле больших мусорных контейнеров и бросили в них мою сумку. Это всего один день. А потом было девятое, десятое… о, все это продолжается.              Я кашлянула, ощутив металл, покой и вонь Другого Места, и попыталась успокоиться. Надо держать себя в руках.              – Почитайте, если хотите, – сказала я, кашлянув снова. Мир слегка потускнел, и я прижала руки к подлокотникам моего кресла. Боль помогла мне сосредоточиться на реальном мире.              Я наблюдала, как она листает бумаги. Она хмурилась. Посторонний мог даже подумать, будто она обеспокоена. Но не я. Я ее видела. Она лишь притворялась. Она просто лгунья. Фальшивка.              О, я могу заставить ее обеспокоиться.              Сочувствие оказалось червячком из потускневшего, изъеденного морем серебра. Я удивилась, почему он выглядел так знакомо, а потом меня осенило. Он выглядел как флейта моей матери. Как только я это осознала, зазвучала печальная песенка. Извиваясь в воздухе, оно проползло к ее чудовищному обличью в Другом Месте и забралось в ухо.              Я видела, как задрожали руки директора Блэквелл, когда она дочитала первую страницу. Да. Уже не так легко игнорировать все это, когда у тебя на самом деле есть хоть какое-то гребанное сочувствие, не так ли?              – Тейлор, – проговорила она, – я… и так каждый день?              – В основном, – ответила я. – К концу прошлого семестра стало лучше, но они, разумеется, всего лишь готовили это.              – Я, – она облизнула губы. – Я понимаю, почему ты… ты можешь винить их, но ты должна понять. Такое… ну, они не в той весовой категории. Да, они жестокие и… Я не знаю как мы могли проморгать такое. Ты должна была… Ты могла сообщить об этом.              Я фыркнула.              – Учителя знали. Они просто игнорировали это. И я пыталась рассказать, когда все только началось, но это лишь ухудшило ситуацию, – горько произнесла я. Была одна учительница, которая слушала, но потом она ушла в декретный отпуск, а ее замена оказалась бесполезной идиоткой, которая хотела понравиться. Как мистер Глэдли, только хуже. Мне отплачивали сторицей за каждый раз, когда я жаловалась на них.              – Тем не менее, – она провела рукой по своим коротким волосам, – я надеюсь, ты понимаешь, что если школа, как организация, не в курсе, что происходит, мы ничего не можем сделать.              – И какая от этого будет польза? – поинтересовалась я с горечью. – Учителя видели, как со мной делали все это, и просто позволяли такому происходить. В лучшем случае, этой троице нужно будет всего лишь стать хитрее.              – Я понимаю, это должно быть очень тяжело для тебя… – начала она.              Я выдохнула и добавила на ее плечо куклу с презрительным выражением на фарфоровом личике. Придвинувшись, она вцепилась руками-лезвиями в ее ухо и наклонилась ниже.              – Ты ужасный человек, – прошептала она тонким девичьим голоском. – Ты подводишь ее. Почему ты ее игнорируешь? Ты поступаешь неправильно. Ты стала учителем, чтобы делать такие вещи? Почему ты не помогаешь? Она чуть не покончила с собой. Представь, через какую боль она проходит.              Глупый ненадежный конструкт. Она ясно говорила ей, чего та боится. Потому что я не пыталась покончить с собой. Однако, это сработало. В нормальном мире я видела, как ее терзает чувство вины. Потому что кукла была именно для этого. Это была вся вина, которую, насколько мне известно, она должна была чувствовать.              – … и, думаю, мы можем согласиться, что тебе не стоит учиться в тех же классах, что и эти три девочки, – сказала директор Блэквелл. Ее губы сжались в тонкую линию, а вся поза слегка сгорбленной. – Знаю, ты считаешь, это они стояли за всем этим… недоразумением со шкафчиком, но прости, прости, пожалуйста, Тейлор, мы не можем ничего предпринять. Полиция забрала это из-под нашего контроля. Я не говорю, будто не верю, что ты, по крайней мере, думаешь, что это они.              Мой отец прочистил горло.              – Тогда, что вы можете сделать? – спросил он.              – Мы можем внести изменения на уровне школы, – сказала она, – и одной из мер, которые мы можем предпринять, это убедиться, что ты не состоишь ни в одном из их классов. Это должно снизить вероятность того, что что-то произойдет. Кроме того… мы не знали, насколько все плохо. Это впервые, когда я узнала об этом. Я понятия не имела, что происходит. Да, ты утверждаешь, будто они стояли за этим, и было несколько сообщений о возможных проблемах между тобой и этими тремя, но не было ничего... такого.              Она выглядела искренне потрясенной. Если бы я не была лучше осведомлена, то могла бы даже поверить, что в этом нет ее вины. Может, она и не имела полной информации, но лишь потому что она закрывала на все глаза. Это не оправдание. И лучшее, что она может мне дать, это не позволить мне учиться с ними в одних классах? Я очень сомневаюсь, что это сильно поможет, но мой новый друг Изоляция может склонить чашу весов. Может сработать, если я сумею спрятаться от них между уроками.              Особенно, если я смогу дать им почувствовать вкус вины. Кто знает? Если бы им было плохо из-за того, что сделали, это могло бы даже помочь им измениться. Ничто не сможет компенсировать то, что они со мной сделали, но, по крайней мере, если они будут чувствовать себя плохо, то ничего со мной не сделают снова. Я соглашусь на это, если надо, хотя на самом деле мне хочется, чтобы их бросили в одну из тех тюрем строгого режима, где ты проводишь двадцать три часа в сутки в одиночной камере. И даже так, их “шкафчики” были бы чище и просторней того, в который они засунули меня.              Наконец, мы “пришли к соглашению”. Я вернусь в понедельник после того, как сменю классы так, чтобы не учиться ни в одном, где есть они, и, самое главное, она сделала копию моего журнала. Может, я и не сумела добиться их наказания за шкафчик, но я хоть что-то смогла получить.              Полагаю, директор Блэквелл чувствовала себя плохо оттого, что закрывала на все глаза.              Почти весь день папа заставлял меня заниматься чем-нибудь вместе с ним – он казался счастливым из-за того, как все сложилось, и это хорошо – так что вечером я получила немного свободного времени для себя. Я оставила его смотреть телевизор и пролистала газету. В Доках, кажется, подуспокоилось, так что я, по крайней мере, не окажусь посреди бандитских разборок, если пойду туда. Или, хотя бы, бандитские разборки не так ожесточенны, чтобы попасть в газету.              Затем я немного отвлеклась, решая кроссворд. Я заполнила его примерно наполовину, прежде чем мне наскучило. Раньше я не обращала на них внимания, но они помогли скоротать время в больнице. Плюс, я думаю, такие головоломки помогут интерпретировать метафоры Другого Места. Тем не менее, мое внимание рассеялось, и я начала рисовать на газете. Я пробовала играть в крестики-нолики сама с собой, но я всегда побеждала. И проигрывала.              Я остановилась. Упс. В этот раз я начала с нолика, а не с креста. И буква “I” в центре круга сделала его похожим на глаз с вертикальным зрачком. Я повернула газету, чтобы “I” встала прямо, а сетка крестиков-ноликов наклонилась на сорок пять градусов. Выглядело не так уж плохо. Я нарисовала это снова. Да-а. Походило на глаз, смотревший сквозь тюремную решетку.              Я пошла и взяла наш старый потрепанный словарь с книжной полки. В конце концов, мне все еще надо найти себе прозвище. Я посмотрела “глаз”. Глазное яблоко, шар, зрительный нерв, вуайер, светоч, фара. Ладно, все из них звучали довольно стремно. “Вуайеристом” мог себя назвать какой-нибудь мерзкий суперзлодей со страстью подглядывать. Бесполезно.              Нахмурившись, я проверила слово “тюрьма”. Пенитенциарий, темница, кутузка, каталажка, бастилия, острог, каземат, паноптикум, узилище, застенок. “Бойся, я – Кутузка!” Да-а, идеально. Так же отвратительно, как “Вуайерист”.              С другой стороны, Бастилия и Паноптикум звучали многообещающе. Но Бастилия звучала немного по-французски. И я не знала, что на самом деле означает “паноптикум”.              Я вытащила толковый словарь. Бастилия – крепость в Париже, построена в 1370-82; с 15 в. государственная тюрьма. Штурм Бастилии (14 июля 1789) восставшим народом явился началом Великой французской революции (отмечается с 1880 как национальный праздник Франции). С другой стороны, какая-то тюрьма или крепость, особенно та, что была инструментом тирании. Не очень героическое прозвище, и ничего особенно близкого к моим способностям.              Я проверила второе понятие. Паноптикум – здание, тюрьма, больница, библиотека и т.п., устроенное так, что все части интерьера видны из одной точки, прочитала я.              Идеально. Я бы могла так себя назвать.              Плюс, уже есть кейп по прозвищу Панацея, так что псевдонимы кейпов могут быть греческими – “пан-” это же греческий, так? Одно из их божеств? – и являться вполне приемлемыми и классными. И не предполагать, что в мире вас будут знать, как “Кутузку”.              Слегка улыбнувшись, я закрыла книгу. Отлично.              Остаток вечера я провела с папой. Мы вместе смотрели телевизор, он неловко пытался вывести меня на разговор, нервничаю ли я по поводу возвращения в школу, и я спросила, как его друг. “Не очень”, вот все, что я от него услышала. По моим впечатлениям, даже если он выкарабкается, он уже не будет таким, как раньше. Будь то повреждения мозга, какая-то ужасная травма, или – я побледнела при мысли о том, как близко подошла к потере пальцев – гангрена, все будет не слишком приятно.              И его сын мертв. Папа вскользь упомянул, что пойдет на похороны, и что мне не нужно идти, если не хочу.              – Я пойду, если ты захочешь, – сказала я, слегка удивив саму себя. – Знаешь, если… если ты считаешь, что это как-то поможет или что-то еще? Всмысле, я не знала его или… – я умолкла.              Папа определенно удивился.              – Э-э… спасибо за предложение, – сказал он, – но… ну, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать к тому моменту. И как я буду себя чувствовать.              Папа устал. После всего случившегося, ему нужен был отдых. Хороший ночной сон пойдет ему на пользу.              Все так и было, но я все еще чувствовала себя плохо, выдыхая свою усталость в виде Плаксы и прицепляя его к папе. Младенец с полночно-синей кожей и лошадиной головой, хныкая, уцепился за его грудь. Папа зевнул, потянулся и потер глаза. Я изо всех сил старалась изображать усталость, хотя ощущала, будто на дворе утро, и я готова встретить новый день.              Прости, пап. Я пообещала себе вернуться поскорее и забрать Плаксу. Я правда надеялась, что мне не придется его вытащить в чрезвычайной ситуации.              Я дала ему время лечь спать, приняла душ и почистила зубы. Но я не переоделась в пижаму. Обмотавшись полотенцем, я выскользнула и удостоверилась, что у папы выключен свет. После я вернулась в свою комнату.              Трясущимися руками я вытащила мою “позаимствованную” одежду из-под кровати. Она лежала прямо тут. Ожидая. Обнадеживая.              Я быстро надела брюки, рубашку и свитер. Это не слишком походило на костюм супергероя – я выглядела скорее как одна из молодых бизнесвумен, работающих в техсекторе возле Набережной, но это лишь первый слой.              Сюртук был двубортным. Оба ряда пуговиц были настоящими, что вызвало небольшие трудности, пока я не разобралась что к чему. Бирка безопасности была на месте, но у меня имелся колючий херувим, который ее телепортировал оставив нетронутой. Было бы по-детски смешно подбросить его в сумку Эмме или Мэдисон, чтобы в следующий раз, когда они пойдут в “Монарх”, на них среагировала сигнализация.              Нет, погодите, в ней может оказаться что-то, что позволит узнать, от какого она пальто. Это могут связать со мной… как-то. Мне просто нужно выбросить бирку безопасности в гавань. Кроме того, я хочу, чтобы их наказали за то, что они на самом деле сделали. Тогда они не отмоются.              Пальто было мне слегка великовато, но это не важно. У меня появилась идея. Я возьму одну из… не знаю названия, тех штук, в которых солдаты таскают всякие вещи. Те жилеты с кучей карманов. Я буду носить ее под пальто, и, если понадобится, с помощью конструкта смогу перемещать предметы прямо в руки. Были разные предметы, которые могли оказаться полезны. Одноразовые фотоаппараты, перцовый баллончик, электрошокер. Может, я смогла бы даже раздобыть какой-нибудь технарский гаджет у преступников и использовать во имя добра. Но раз уж у меня его не было, я положила купленный одноразовый фотоаппарат в карман пальто. Полностью спрятать волосы под балаклаву было мучительно. В конце концов, мне пришлось собрать их в конский хвост, а затем скрутить в пучок. Мне нужно заполучить сеточку для волос, если это общедоступная вещь. Надо было раньше сообразить. Я кивнула своему отражению, прежде чем натянуть балаклаву. Девушка в зеркале с бледными шрамами на лице и волосами, собранными в пучок, была на меня не похожа. Она выглядела серьезной и куда более угрожающей. Думаю, то, что надо. Это серьезное дело. Затем черная балаклава и поверх нее противогаз. Потом мне пришлось его снять, потому что осознала, что забыла надеть очки. Это полностью разрушило всю атмосферу церемонии, которую я пыталась создать. А затем мне пришлось возиться с ремнями на маске, потому что она болталась и соскальзывала с лица. Закончила я, надев черные перчатки поверх латексных. Наконец, все было готово. Я уставилась на свое отражение. Это был очень… монохромный образ. Единственной частью меня, которая не была черной или серой, это крошечный край плоти, видимый за линзами противогаза. И я надену белые кроссовки, потому что у меня нет черных ботинок. Но все же. Общее впечатление ясно. Мой… э-э, хорошо продуманный выбор заставил меня выглядеть слегка злодейски. Во всяком случае, вид был шикарный. Я бы не смогла жить спокойно, если бы шаталась в каком-нибудь уродливом обтягивающем костюме, делающем меня похожей на малолетку в фетиш-клубе. Также, это был образ, который мешал различить меня в темноте, и стоит лишь снять балаклаву и маску, я стану совершенно невинным человеком на ночной прогулке. И довольно обеспеченным на вид, у чего есть свои преимущества, если я хочу избежать подозрений. – Берегитесь, нарушители, ибо вы под пристальным взором Паноптикум! – приняв позу, провозгласила я своему отражению. – Я покажу вам ужасы Другого Места! Это была не слишком хорошая поза. Или слишком хорошая речь. Мне, вероятно, стоит просто стоять в сторонке, пока люди, которым действительно подходят такие вещи, будут принимать воодушевляющие героические позы. Ну, оно и к лучшему. Скорее всего, позерство все равно выйдет боком. Не важно, что каким-то образом мне удалось подобрать зловещий костюм. Я не завидую кейпам, чьи способности позволяют спасать людей в самый последний момент. Ни чуточки. Что ж, не имеет значения, как я выгляжу. Я иду. Сейчас. Куча девчонок моего возраста регулярно выходят, чтобы напиться и потом хвастаться этим в коридорах. Были места, где никого не волновало, что твои документы поддельные, и места, где их вовсе не спрашивали. Нет, такое не для меня. Я собираюсь сделать мир лучше.