An Imago of Rust and Crimson

      Я помедлила в холодном свете двух прекрасных огней. Слава была слепящим столбом белого пламени, рассыпавшим сверкающие искры, которые оставляли шрамы на ткани мира, куда бы она ни направлялась. Но этот ее огонь окружали бесчисленные руки, светящиеся желтым, которые корчились и извивались вокруг нее, подобно змеям. Каждая рука заканчивалась шестипалой ладонью, и каждая ладонь сжимала что-то тлеющее и гнилое, отнимавшее частичку красоты белого пламени.       Когда я немного справилась с собой и смогла отвести взор от их завораживающего танца, то заметила, что повсюду на хламе, разбросанном по комнате, были отпечатки ладоней. И появлялись новые руки, пробирающиеся в комнату, чтобы ухватиться за эти отпечатки и утащить куски мусора обратно, в облако рук, окруживших Славу.       Неловко двинув, вслепую, рукой, я наткнулась на раскаленный гвоздь моей боли, и этого оказалось достаточно, чтобы оторваться от захватывающего зрелища сразу двух паралюдей одновременно. С судорожным вздохом я вынырнула из Иного Места. На этот раз, для разнообразия, реальный мир оказался кошмарнее.       Через дыры в двух внутренних стенках я могла разглядеть кухню; воздух, тяжелый от клубов пыли, был там заполнен летающим хламом, которым орудовали невидимые руки. Телекинетическая сила Наташи превратила его в торнадо изо всего, до чего она могла дотянуться, опасное не меньше бензопилы. На моих глазах она швырнула в Викторию все содержимое настенного шкафа, и когда та увернулась, все эти снаряды продолжили летать по кухне. Я от всего сердца надеялась, что ее телекинетический контроль слабеет на расстоянии. Вокруг была целая комната, забитая хламом, который она могла бы использовать против нас, но нет, этого не произошло.       Впрочем, не время было раздумывать, отчего так; я заметила, что холодильник на кухне задвигался, и смогла разобрать, что это Слава подхватила его и использует в качестве щита. Его передняя дверца быстро оказалась разбита потоком Наташиных снарядов, а из боков кое-где торчали кухонные ножи и осколки тарелок. Один лишь взгляд на это вызывал неуютное осознание того, как много острых предметов там летает. Слава была супер-прочной и супер-сильной — почти как Александрия — и даже она была вынуждена защищать себя, взяв для этого целый холодильник. А я была всего лишь хлипким мешком, набитым мясом и внутренностями, который достаточно было лишь единственный раз вскользь задеть куском летучего мусора, чтобы он скорчился на полу от боли.       Ножи и прочие острые предметы зловеще свистели, проносясь по воздуху; от одного этого звука у меня мурашки шли по коже. Я подписала бы себе смертный приговор, если б осмелилась туда войти. Боже мой, а что случилось со скинхедами, которые там были? Таш их… просто убила? Ясно ведь, что они не были такими крепкими, как Слава. Нет, в памяти этого парня было, как Наташа приказывает им всем уходить — должно быть, именно из-за опасности. И, наверное, именно поэтому она не напала на Славу сразу. По крайней мере, она хорошо представляла себе, насколько опасной становится ее сила, если использовать ее на всю катушку.       Мегуми довольно буркнула, закончив перерезать связывавшую ее ленту моим перочинным ножом, но ножик не вернула. Прежде всего надо вытащить ее отсюда, решила я. Все это будет зря, если в нее угодит что-нибудь из кружащегося здесь металла.       — Куда теперь? — шепнула она, едва слышно за грохотом вертящихся обломков, и раскашлялась от пыли.       Она явно была не робкого десятка и без колебаний делала все, как я ей говорила, хотя едва могла что-то видеть заплывшим глазом, а на грязных щеках у нее темнели прочерченные слезами дорожки. Воздух был полон пыли, двигавшейся странными кругами, то в одну сторону, то в другую.       — Пойдем, — я попыталась взять ее за руку, но моя правая рука отказалась слушаться.       Я повела ее к задней двери, которая, как я уже успела забыть, была завалена хламом. Вот блядство. Не было ни малейшего шанса, что она сможет выбраться тем же путем, как я сюда проникла. Не уверена, что сама смогла бы проделать это: рука у меня не болела, но чувствовалась слабой и неловкой; не думаю, что смогла бы ей ухватиться толком за что-нибудь.       Я глубоко вздохнула. Дверь была заперта и закрашена наглухо, и перед ней была навалена куча всякого хлама. Но через него можно было, наверное, пробраться, если бы самой двери не было. Значит, надо просто избавиться от нее.       — Закрой глаза и уши! — приказала я. — Я собираюсь взорвать дверь.       — Что?!       — Руками уши прикрой и зажмурься!       Я не хотела, чтоб она видела, что я буду делать. Хотя бы потому, что если ее когда-нибудь станут расспрашивать Серые Люди, она не сможет им рассказать о том, чего не увидит сейчас. А еще я не была уверена, что у меня получится то, что я собиралась проделать.       Мегуми сделала, как ей было велено, и, протиснувшись мимо кучи барахла, я положила левую руку на дверь. Тихо. Спокойно. Не обращать внимания на звуки боя за спиной. Зажмурившись, я почувствовала стужу Иного Места — почти что здесь, буквально на волосок от меня. Мне надо было, чтобы двери больше здесь не было. Неважно, где она будет, надо только, чтобы она исчезла отсюда.       — Ангел, — выдохнула я, чувствуя, как тяжелый туман вытекает у меня изо рта, чтобы вырваться сквозь фильтры противогаза. Шрамы заныли, давая понять, что я испытываю пределы выносливости своего тела. — Убери это.       Гнетущее чувство давления все росло и росло, запах крови и ржавчины делался все сильней. Я открыла глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь выпрыгивает наружу и скатывается по ступенькам. Наваленный на нее мусор сдвинулся, выпадая в дверной проем и освобождая нам путь. Я привалилась к стене, жадно глотая воздух. Перед глазами кружились звездочки, и нужно было немалое усилие, просто чтобы разобрать мир на достаточно понятные кусочки. Так, с дверью все. Путь свободен. Теперь вытащить ее отсюда. Потом помочь Славе.       — Спускайся на улицу, — сказала я Мегуми, встряхнув ее за плечо. Она прищурилась здоровым глазом на свет заходящего солнца. — Я вернусь. За тобой. Спрячься там. Чтоб никто тебя не схватил.       Она пробормотала что-то по-японски, потом сказала:       — Спасибо, — и прислонилась к стене, не обращая внимания на грязь. — И еще…       Я так и не узнала, что она собиралась сказать, потому что в этот момент мы обе содрогнулись от страшного удара, раздавшегося позади нас в глубине дома.       — Я должна помочь напарнику, но я вернусь, обещаю. — Все, я больше не могла уделить ей ни секунды времени; надеялась только, что этот звук не означал беды.       Напрасно надеялась, конечно. Это можно было сразу сказать, как только я увидела дыру в форме холодильника в одной из внутренних стен. Прямо на моих глазах он прыгнул обратно, закручивая пыль водоворотами в стремительном полете. Он мотался, как чугунный шар на невидимой телекинетической цепи. Только не совсем так. Не было ощущения мощной инерции, которая бывает у настоящей биты, сносящей здания. Он просто начинал двигаться, когда было нужно, и мгновенно зависал в воздухе, когда требовалось; движение выглядело не совсем нормальным, как будто в фильме с халтурными спецэффектами.       Моргнув, я отвлеклась от этого. Сейчас было не время его разглядывать. Виктория потеряла свой импровизированный щит — каким-то образом Таш завладела им — а это значило, что неважно, какой предмет Викки возьмет взамен, Таш сможет его выхватить тоже, и использует в качестве собственного оружия.       — Слава, доложите обстановку, — произнесла я, вызывая херувима. — Как ва…       Что-то черное вылетело сквозь внутреннюю стенку и с силой ударилось об одну из капитальных наружных стен, и я отпрянула, едва не споткнувшись на устилающем пол мусоре. Черная фигура простонала. Выдохнув бабочек, я набросила облако Изоляции на нас обеих и поспешила к ней.       Слава не собиралась разлеживаться, она уже пыталась подняться — костюм весь измазан пылью, маска треснула, кровь сочилась из неглубоких порезов на руках, где не выдержали рукава кожаной куртки.       — Ну, нафиг, ой… — пробормотала она механическим голосом синтезатора.       — Не вставайте, — тихо сказала я ей. — Я нас спрятала.       — Господи, что за чертовщина? — простонала Слава, прижимая руку к ребрам. Даже ее сверхчеловеческой прочности оказалось недостаточно, чтобы противостоять непрерывному обстрелу Таш. С другой стороны, ничего удивительного, я же видела, как летал тот холодильник. Меня он вообще превратил бы в сливовый джем. — У них был суперзлодей? Кто вообще эта блонда? Я никогда не слышала о скинхеде-телекинетике.       — Ну, я тоже не знала, какие именно у нее силы, — призналась я. — Давайте попробуем, может, вы сможете застать ее врасплох? Я попробую отвлечь ее.       — Черт, я почти ее достала. Если б только знать, разобралась бы с ней в первую очередь…       — Выходи и сражайся, трус! — выкрикнула Таш. — Хватит прятаться!       Висевшая в воздухе пыль бешено закружилась; пылинки оседали на стеклах моего противогаза, затуманивая их. Сквозь дыру, оставленную Викторией, надвинулась туча предметов кухонного обихода, выстраиваясь стеной. Там были ножи; были тарелки и чашки; половина кухонного стола висела в воздухе, как будто полицейский щит.       — Ждите здесь, — шепнула я Виктории и метнулась в дверь, стараясь пригнуться пониже.       Пивные банки, сваленные раньше по углам, теперь были рассыпаны повсюду, подобно кубикам капризного ребенка, стены и потолок — испещрены отметинами ударов и шрамами ободранной краски. Таш перебралась через остатки стены в соседнюю комнату — смежную с той, где они держали Мегуми — так что я могла теперь обойти ее с фланга.       Кухня выглядела настоящей ареной боевых действий. Струйки воды под напором били из поврежденных труб, на полу уже наливались лужи. Все, висевшее тут по стенам, было безжалостно сорвано, до последней мелочи. Тут и там валялись обломки, но по большей части они кружились в Наташином облаке хлама. Осторожно выглянув за угол, я увидела ее со спины — с беспорядочно спутанными волосами, вся покрытая пылью, она выглядела как привидение. В волосах у нее была кровь, а левую руку она прижимала к груди — должно быть, Слава все-таки смогла приложить ей пару раз — а может быть, Таш просто не умела управлять своими снарядами достаточно точно.       А еще тут сильно пахло газом. Вероятно, она задела газовую трубу, когда крушила тут все. Блин. А я собиралась оглушить ее светошумовой гранатой, чтоб она выронила всю свою телекинетическую амуницию, но теперь, конечно, об этом не могло быть и речи. Я хорошо помнила, как загорелся заброшенный дом в Бостоне; не хотелось бы, чтобы на этот раз кто-нибудь погиб от взрыва. Требовалось другое решение, и поскорей.       Нырнув в Иное Место, я вновь окунулась в великолепие, но за эйфорическим сиянием можно было разглядеть ярость, ярко горевшую на предметах, до которых дотрагивалась Таш. Она разъедала и покрывала ржавчиной все, к чему прикасалась. Но это не было чистой яростью; она была обернута ореолом страха.       Близко подходить было нельзя. Я еще не забыла, как призрачные руки Рё постоянно шарили вокруг. Дыхание перехватило в груди, когда я почти почувствовала их снова внутри своего тела. Ну уж нет. У нее вполне могла быть способность — насколько я знала — использовать свои телекинетические конечности на людях, а я была вовсе не такой прочной, как Слава.       Так как же остановить ее — и не оказаться при этом порванной на кусочки? Я… честно сказать, я не знала, как смогла сотворить… ту вещь с Рё. То был просто рефлекс, случившийся от испуга — и это оставило его валяться, в полуживом состоянии, на полу. Сейчас я не была достаточно напугана для такого. И кто знал, что получится, если я попробую это сейчас? Я чувствовала теплоту Виктории так близко… Один парачеловек насытил меня блаженством; подумать только, на что похожи будут двое сразу…       Нет. Она ведь герой. А это был бы очень не-героический поступок. Я не могла предать ее.       Дьявольщина, думай, Тейлор! Думай. На что еще способны мои силы? Мои майнд-трики были недостаточно сильны — они просто подталкивали людей сделать что-то, и я не рискнула бы выйти с ними против летающих ножей. Если-б я как-то подобралась поближе, то может быть, смогла бы материализовать что-нибудь в ее голове, но для этого придется почти прикоснуться к ней… но я не могла пробиться сквозь ее завесу кружащихся обломков. А что насчет… Как насчет…       Кирсти говорила, что мы — ангелы, обернутые человеческой плотью. А может быть, если я физически перемещусь в Иное Место, то смогу избежать этих обломков? Если это сработает. Должно сработать. Я ведь проходила сквозь предметы обычного мира, когда перемещалась своими коридорами, или когда переносилась с ангелом. Совершенно уверена я не была, так что приходилось надеяться.       Я не могла поверить, что всерьез думаю о том, чтобы положиться на Кирстину логику. Эта девушка была в прямом смысле слова сумасшедшей. Но времени, чтобы придумать план получше, у меня не было.       На этот раз, выдохнув, я не просто отпустила свой страх, или любопытство, или даже плохие стороны своей личности. Я выпустила наружу все. Выпрямившись, я услышала, как позади что-то рухнуло.       До сих пор не могу описать чувство глубокой уязвимости и беззащитности, охватившее меня в тот миг. А как бы вы сами описали ощущение, что вы гораздо более обнажены, чем было когда-либо раньше?       Я открыла глаза. Пальцы у меня были испачканы в мерзкой грязи; ногти — из ржавого железа. Царапины на бледной коже позволяли увидеть металл под тонким слоем бескровной плоти. И что-то случилось с моей одеждой. В Ином Месте я оказалась совершенно голой; ноги по колено были измазаны кровью и кое-чем похуже.       И я чувствовала, как сзади разворачиваются во весь размах мои крылья, похожие на крылья бабочки; ржаво-красные, они были сотканы из колючей проволоки. Поежившись от холода Иного Места, я услышала, как они зашуршали позади меня — как будто алюминиевая фольга заполоскалась на ветру. Я напрягла мышцы в спине, которых раньше у меня не было, и они, дернувшись, ожили.       Повернувшись, я увидела свое тело, повалившееся подобно марионетке, у которой обрезали нити. Оно было серым, как бетонные стены Иного Места. Оно было серым, как Серые Люди. Тело без души внутри.       Что за чертовщина. Желудок сжался от страха, но был ли это вообще мой желудок, если я в таком виде, и я тут голая, и я кошмарный типа-ангел, и… Я пригвоздила свой страх, прежде чем он успел завладеть мной, и облегченно вздохнула, чувствуя, как гвозди погружаются мне в мозг.       Что-то звякнуло, и, опустив взгляд, я заметила, что к моему животу прикреплена цепь. Она тянулась к лежащему телу, исчезая у него во рту. Когда я потянула, оттуда показались новые звенья. Склонившись перед телом, я заметила, что оно — она, я — продолжает дышать, медленно и спокойно.       Кажется, я все-таки не убила его, выкинув этот фокус, — слава Богу! Я… я очень надеялась, что смогу потом вернуться в него обратно.       Ладно, ладно, ладно, бормотала частичка моего разума, значит, у меня, очевидно, есть какая-то паранормальная способность, позволяющая создавать проекцию, но я при этом лишаюсь контроля над своим телом — а вовсе не выпрыгнула сейчас из собственной шкуры. Но она, скорее всего, ошибалась. Я достаточно изучила уже Иное Место, чтобы понимать это. Кирсти называла нас «сестрами ангелов», но я знала, что в некотором роде мы — создания этого адского измерения. Когда я создавала свои конструкты, я выдувала в них частицу себя. А это был просто следующий шаг: я выдохнула себя целиком.       Теперь надо освоиться тут.       Делать выдох было теперь не нужно: я и без того целиком нырнула в Иное Место, и это кошмарное тело было чистым разумом, не отягощенным плотью. Я лишь закрыла глаза и вообразила себя по-другому. Когда я открыла их обратно, ад вокруг меня сформировал грязное белое платье, повисшее на мне. Я, конечно, вообразила бы чистое, но Другое Место ни за что не позволило бы такого. Одежда ничуть не уменьшила чувства незащищённости, но все-таки, в ней мне было немного комфортнее. Раз уж я буду бродить тут в виде чудовищной проекции, то по крайней мере, хотя бы не буду голой чудовищной проекцией.       Грязные стены вокруг были лишь едва реальными; они расступались передо мной, как дымка. Я прошла сквозь стену, потом сквозь следующую, пока не оказалась на пути, по которому двигалась Таш. Цепь, соединяющая меня с бессознательным телом, тихо шуршала по голым полам Иного Места.       Чудесные золотые руки окружили меня, но не могли до меня дотронуться. Они были как туман, но по своей воле я все-таки могла к ним прикоснуться. На ощупь они оказались бархатно-мягкими; грязь с моих ладоней приглушала их свет, пропитывая его и вытягивая из него красоту.       Это было бесподобное ощущение; я чувствовала себя невероятно живой. А когда я вдохнула их, это было как шоколад, тающий во рту. Я постояла на месте, просто вдыхая и выдыхая, но каким-то образом Таш почувствовала мое присутствие. Может быть, ей было больно, когда я прикасалась к ее невидимым рукам.       Я часто задумывалась о том, как другие люди со сверхспособностями воспринимают свои силы, потому что ну вряд ли ведь у них все было так паршиво с этим, как у меня. Знала ли она вообще, что у нее были невидимые руки, двигавшие предметы, когда она перемещала их своим телекинезом?       Так или иначе, она замерла, тревожно оглядываясь.       — Кто здесь? — неуверенно спросила она.       Наташа была очень красива, когда стояла, насторожившись, окруженная ореолом светящихся рук.       Но лучше бы она бежала, не оглядываясь.       Мои крылья обернулись вокруг нее, их ржавые шипы окрасились кровью. И она увидела Иное Место.       И тогда она закричала.       Я нырнула в ее разум или, быть может, затащила ее разум в мой собственный кошмар — в этот момент особой разницы уже не было. Раздался лязг металла и эхо загремело вокруг. Грязные экраны, заполненные помехами, покрывали далекие стены; иногда на каком-нибудь из них мелькало изображение, но слишком быстро, чтобы можно было что-то различить. Единственным освещением тут было мерцание этих кинескопов; чуть слышный писк их электроники, сливаясь, звучал как тысячи невнятных шепотков. Цепь, выходящая у меня из пупка, убегала, теряясь вдали, где я уже не могла ничего разглядеть.       Наташа безвольной куклой свисала под потолком, подвешенная на золотистых нитях. Дым страха окружал ее темным облаком. Крылья из колючей проволоки вознесли меня туда, и мы оказались лицом к лицу. Ее глаза метались из стороны в сторону, как будто она пыталась следить за полетом невидимых насекомых. Сомневаюсь, что она видела меня, разве что — ощущала некое присутствие.       Я сделала глубокий вдох и выдохнула бабочек, бившихся у меня в животе. В этом странном месте они начали расти, увеличиваясь до невероятных размеров, пока каждая не сделалась больше дома. Их огромные человеческие головы смеялись детскими голосами, рассыпая вокруг звонкое эхо. Мы были в Наташиной голове. Или, по крайней мере, что-то близко к этому. Может быть, в ее собственном Ином Месте — в замкнутом пространстве, окруженном этими экранами.       — Нет, нет, нет, — простонала она, глядя мимо меня в никуда. — Я… нет… разве я виновата? Или…        Я протянула руки и положила ей на виски свои когтистые ладони. На это она отреагировала и попыталась отбиться, неловко размахивая руками, но делала это гораздо слабее, чем, я уверена, она отбивалась бы в реальности. Но это в реальном мире я могла быть вялым книжным червем, а здесь — здесь моя хватка была крепче стали.       Грязь и мерзость с моих рук расползались по ее лицу, как масло по воде, покрывая ее кожу и забираясь ей в глаза и в уши.       — Наташа, — тихо сказала я. — Я не отпущу тебя. Хватит. Хватит бороться.       — Убирайся! Пре… прекрати это! Кем бы ты… не смей это делать со мной!       — Хватит бороться. Сдавайся, — мои слова ввинчивались червями в ее мозг, извиваясь и пульсируя.       — Я… нет! — Она сжала челюсти, не желая поддаваться.       И это разозлило меня. С чего она взяла, будто имеет право? Весь этот бардак случился из-за нее! Ничего этого не произошло бы — начиная со всей истории с Рё — если б не она и не ее дурацкая банда придурков.       Что-то из этих мыслей мне не удалось удержать в себе, и они просочились ей в голову.       — Я н-не виновата! — выкрикнула она мне в лицо. Яростные языки пламени вспыхнули вокруг нас; почувствовав их жар на коже, я отпрянула. Это подбодрило Наташу, и она удвоила усилия, стараясь отбиться.       Но это была ее вина. Она просто не хотела признавать этого. Потянувшись в память, я вытянула воспоминание в виде гвоздя, раскаленного от гнева — о том, как Рё разорялся, рассказывая про систематическую травлю и издевательства, через которые он прошел по вине этих недозрелых недорослей. Я ненавидела самоуверенных садистов. А это — все, чем она была, если задуматься.       Тут я помедлила. Я могла бы вонзить в нее это, заставить ее вспомнить все то, что он рассказывал мне. Потом показать ей труп его отца, висящий в чулане, где он повесился. Я могла бы показать ей невероятное облегчение в глазах Мегуми, когда она увидела, что кто-то пришел, чтобы спасти ее.       Но я не была ее жертвой. То, что видела я, не имело сейчас значения.       Я рассеяла гвоздь воспоминаний и отплыла немного назад. И выдохнула.       За спиной у Наташи сгустилась фигура в противогазе — такая огромная, что мы обе могли бы уместиться у нее на ладони. Она была в промокшем черном пальто, с которого стекала вода, пальцы ее были больше похожи на когти, а на груди у нее был нарисован мелом придуманный мной знак Паноптикон. Я знала, кто это. Это была справедливость, и это была вина. Она протянула к нам руку.       — Наташа, — сказала я. — Я нашла твою камеру. Я знаю, что ты забавлялась, снимая это. — И я знала, как назвать свое чудовище: — Покаяние, — произнесла я, — напомни ей о том, что она сделала. Напомни ей обо всем.       Она кричала. Она плакала. А настенные экраны показывали мне все это. Каждое бездумное, небрежное мучительство. Ту смесь безразличия и детского садизма, когда она травила кого-нибудь просто от скуки. Все эти ее «это была просто шутка». То, как ее даже не заботил сам Рё — как она преследовала его лишь для того, чтобы произвести впечатление на друзей, но с удовольствием записывала все на камеру. И считала, что так она «вносит вклад в общее дело». И что она при этом «у руля». Чтобы ей не приходилось сидеть одной в своей комнате. Чтобы не приходилось скрывать свои силы, и чтоб никто не заставлял ее «быть хорошей девочкой». И чтобы не надо было слушать, как орут друг на друга ее родители.       И когда все закончилось, я приняла решение.       — Вот, что ты сейчас сделаешь, Наташа, — сказала я. Она подняла заплаканные глаза. Ее искаженное лицо было покрыто дорожками слез. — Ты признаешься во всем, что ты сделала, полисменам. Ты признаешься, что ты незарегистрированный парачеловек. Ты не будешь им лгать, — подчеркнула я, подавшись вперед. — Иначе я вернусь. Куда бы ты не сбежала. Где бы ты не спряталась. У меня хорошо получается искать людей. Я нашла Рё. И тебя я тоже найду.       Она всхлипнула.       — Ты поняла меня?       — …д-д-да.       — В самом деле?       — Д-да!       Я вообразила Плаксу, чтобы усыпить ее. Младенец с лошадиной головой повис у нее за спиной, в его лиловых глазах плескалось безумие. Он уже знал, что должен будет сделать. Он не будет бороться с воздействием Покаяния, он лишь заставит ее видеть сны о своей вине и обо всем, что она сделала, до тех пор, пока я не отпущу ее, или пока этот конструкт не распадется.       И когда это было сделано, я ухватилась за цепь, бежавшую из моего живота, и глубоко вдохнула. Почувствовала, как будто внутри возник сосущий вакуум, заставивший меня закрыть глаза, и в следующий момент широко распахнула их от боли.       Во рту был привкус крови, маска противогаза сдвинулась, закрывая обзор. Болела вся левая сторона тела, включая голову. При малейшем движении в меня как будто впивались тысячи иголок. Но это были мелочи по сравнению с болью в правом плече — там, где меня задел один из импровизированных снарядов Таш — она с легкостью прорывалась даже сквозь кайф от переваривания чужих сил.       — Ебать, — прошипела я, сгибая и разгибая руки. Я не могла даже подняться, пока боль в них хоть сколько-нибудь не уменьшилась. Наконец, я справилась принять вертикальное положение, стараясь как можно меньше двигать правой рукой.       Ой-ой. Важный урок. Выходить из собственной шкуры было немного больно, но возвращаться в нее было гораздо больней, особенно если позволить своему телу просто упасть там, где оно стояло. В следующий раз, прежде чем делать это, я должна сначала лечь поудобнее.       И теперь, вернувшись в безопасные объятия собственной плоти, я поразилась невероятности того, что только что проделала. Я вышла из своего тела. Отчего же это не пугает меня гораздо больше, чем я сейчас чувствую?       …ах, да. Я же пришпилила Фобию гвоздями к собственному черепу. Как-то уже успела позабыть. Вероятно, потом за это придется расплачиваться; но сейчас надо было вывести отсюда всех, прежде чем взорвется газ.       Наташа была без сознания — Плакса потрудился на совесть. Она свернулась в комочек, всхлипывая во сне. Вокруг нее валялся всяческий хлам, круживший прежде в ее телекинетическом облаке; выглядело это, как будто взорвавшаяся бомба разбила, покорежила и разбросала все кругом. Черт, от небольшого заряда взрывчатки было бы, пожалуй, меньше разрушений, подумала я, скривившись.       Ко мне подплыла Виктория, державшаяся так, что было заметно: если б она не могла летать, то сильно прихрамывала бы. Но она могла, в этом ей повезло.       — Вы не ранены? — задала я неумный вопрос. Конечно, она была поранена. — Я имею в виду, существенно?       — Нет, ничего серьезного, — заверила она, отключив маскировку голоса. — Но такое чувство, будто меня лупили палками. Дьявол, вот уж не ждала, что здесь окажется суперзлодей, да еще с такой неслабой силой. Охо-хо… Но ничего, сестрица меня подлатает. Главное, чтобы потом не проболталась родителям. Надеюсь, что смогу ее уговорить. Но было весело. Кроме того момента, когда она устроила мне Бурю Ножей. Вот это было совсем не весело.       Виктория жадно дышала, крепко стискивая зубы. Заметно было, что она бодрится, стараясь перетерпеть боль, но опасно раненой она не выглядела и говорила почти нормально. Это хорошо.       — Порезы выглядят неглубокими.       — Ага, — согласилась она, осматривая руки. — Зараза, изодрала мне куртку. Кожу вообще можно зашивать? Понимаю теперь, отчего этот, как его там, который с дурацким прозвищем и с маской-черепом, ходит в мотоциклетном шлеме. Капюшон вообще нихрена не защищает. — Виктория потянулась, заглядывая мне через плечо. — Что вы с ней сделали? Она вдруг замерла, а потом просто свалилась, и все вокруг раз — и попадало.       — Я, гм… сделала так, что… в общем, она сейчас мучается от вины за все, что совершила, — ответила я неловко.       Состояние Славы, когда я рассмотрела его вблизи, с новой силой напомнило мне, как я облажалась, забыв сказать ей, что Наташа могла быть парачеловеком. Она исполнила свою роль в плане безупречно, а я — я ее подвела.       — Ха, отличная сила! Я знаю кое-кого, кто может проделать что-то похожее, но он не может сделать, чтобы они вот так сразу вырубились. Пиф-паф — и мгновенная карма! — весело воскликнула она. — Это же действует только на плохих парней?       — Ну… да, — соврала я, чтобы не выглядеть плохо в ее глазах. Но я-то знала, как мыслит Иное Место. Оно каждого изображало чудовищем. У каждого было за душой такое, на чем могло сыграть Покаяние.       — Ха-ха, шикарно!       — Поговорим позже, — быстро сказала я. — По-моему, она повредила газовые трубы. И они протекают.       Снаружи приближались звуки сирен. Сейчас тут будет полиция.       — Вам надо уходить. Это была специальная операция, вне полицейской юрисдикции, потому что по сведениям ФБР расистские элементы в существенной степени просочились в местную полицию. — Черт, это вообще правдоподобно? А, ладно, теперь уже поздно сомневаться.       — Ясно, поняла! — Слава включила обратно маскировку голоса и, замявшись, спросила: — А этот тинкертех, что вы мне дали, я должна его вернуть?       — Тин… А, нет, эти устройства — одноразовые. Оставшегося заряда как раз вам хватит, чтобы добраться домой, после этого он будет ни к чему не пригоден, просто мусор, — сказала я, выдыхая Изоляцию. Хорошо, что она мне напомнила. Теперь никто не заметит, как она будет лететь отсюда. — Просто выкиньте его потом.       — Окей, понятно. — Оглядев разгромленную квартиру, она потянулась. — Ну, вы знаете, как со мной связаться, если понадобиться повторить что-то подобное. Из нас получилась отличная команда.       — Хорошо. — Когда она это сказала, у меня пробежали мурашки и как-то потеплело внутри. Даже от стужи Иного Места, в полушаге от реальности, теперь не так веяло холодом. — Спасибо за содействие. Вы очень помогли, одна бы я не справилась.       Она отправилась, оставив меня наедине с Наташей. Прибытие полиции заставило меня поменять планы: я не хотела подставлять Викторию, поэтому полисмены не должны были ее увидеть — на тот случай, если кто-нибудь смог бы опознать ее по суперспособностям. А значит, ей нельзя было просто вытащить бесчувственные тела на улицу и улететь.       Но я до сих пор была у Наташи в голове, образно говоря. Покаяние все еще было там, и там был Плакса, и она спала. А люди, бывает, ходят во сне.       Присев на колено, я положила обтянутую перчаткой ладонь ей на лоб.       — Встань, — шепнула я, чувствуя на губах привкус крови.       Вся покрытая пылью, а кое-где — кровью из мелких порезов, Наташа рывками поднялась на ноги. Глаза она при этом не открыла и не пришла в себя — свет выключен, ставни закрыты, никого нет дома. Не думаю, что смогла бы проделать такое с кем-то бодрствующим, но она была без сознания и не могла мне сопротивляться.       — Иди за мной, — уронила я слова с металлическим привкусом. — Спустишься по лестнице и сможешь поговорить с полицией. Когда во всем признаешься, чувство вины тебя оставит.       Она пробормотала что-то — слишком тихо, чтобы я могла расслышать. Возможно, согласие, но мне было все равно. Ее согласие мне не требовалось. Задержавшись, я проделала то же самое со здоровенным парнем, которого вырубила раньше с помощью Плаксы, потом взяла их обоих за руки и провела через усеянную обломками квартиру к парадной лестнице.       — Идите, — тихо сказала я. — Когда выйдете из дома, можете проснуться.       И сказав это, я завернулась в Изоляцию и вышла через заднюю дверь, придерживая правую руку, чтобы не потревожить ее. Надо было поговорить с Мегуми, а потом добраться домой и успокоить отца, который уже невесть что себе навыдумывал, наверное. Но Мегуми не было — должно быть, она сразу же убежала — и я не могла всерьез ее винить, все-таки это был скинхедский район.       Херувим показал, что она уже выбралась из Ормсвуда и даже раздобыла где-то мелочь на таксофон, по которому сейчас звонила. Ну что-ж, неплохо. На всякий случай надо будет потом проверить еще разок. Но сейчас у меня были заботы посерьезнее. Я была в полуобмороке, едва могла двинуть правой рукой, которая, к тому же, зверски болела, и должна была добраться домой, прежде чем папа окончательно сойдет с ума от тревоги.       По крайней мере, так думала серьезная, скучная часть моего разума. Но была и другая. Мне приходилось бороться с собой, чтобы не обернуться и не глазеть на то, как Наташа подходит к копам, и как они ее забирают. И пока я хромала к дому, по-прежнему чувствуя металлический привкус во рту, я вспоминала прекрасные золотые ладони и их бесподобный вкус.