Keiner von uns

24.03.15, Вторник

– Чё, где вчера был? Я только вздохнул от воспоминаний о вчерашнем дне. Было не круто. Мне с самого утра было так хуёво, что просто неописуемо. И ладно бы я напился, так нет. Из-за другого. Даже обидно немного. Отравился, как чмо какое-то, блять. Позорище. – Отравился. Полдня страдал, просто как сука. Пиздец. – Это тебе за все твои грехи, – Ковальский, видимо, ещё не устал шутить об этом. Чмо, блять. – Я же могу тебе поныть? Просто хотелось пожаловаться кому-нибудь, а с кем ещё, как не с Ковальским, обсуждать, как ты страдал, когда траванулся какой-то хуйнёй. – Давай, давай, – Ковальский аж заёрзал на месте. – А я тебе потом про больницу расскажу. Его отпустили на пару часов из больнички и он решил прогуляться до дома. Прямо как и вчера, разве что тогда мы не смогли встретиться, потому что я полдня спал, потом какую-то его часть блевал, а оставшееся время охуевал от тяжести жизни. Очень увлекательный день был, м. Отличное начало каникул. А Ковальский, бедный, так надеялся, так надеялся встретиться со мной. А я, такой плохой, не пришёл.. Не то чтобы я правда был расстроен, конечно же, но в целом, я бы предпочёл потусить с ним, чем страдать с болями в животе, а потом загибаться над унитазом. Но тут уж увы. Я не выбирал. – Короче, я утром купил бутерброд в Абрикосе. – В смысле, из отдела с выпечкой? – сразу начал доёбываться Илья. – Или смайки эти уёбищные? – Выпечку. Я почему и охуел. Что всю жизнь всё нормально было, а тут пиздец какой-то. Ну съел. Через пару часов ебать рубить начало. Я там чуть не умер. Кое-как до дома дошёл, думал, реально сдохну где-нибудь. Пиздец плохо было. – Ёбана, – протянул Ковальский, хмурясь. – Ты уверен, что это отравление, а не ротавирусная инфекция какая? Ага, мне же пять лет, чтобы такое подхватывать. Вы за кого меня принимаете. – Да, уверен. Мне же полегчало после того, как я проблевался. Ну так вот. Как самый умный человек, я выпил чая и лёг спать. Охуенный план же. – Не, ну обычно же помогает. Чаёк и полежать пару часиков. – Ну да. Но я проснулся и мне всё ещё было ебано. Сижу, сижу, чувствую, что надо проблеваться. Само не выходит. Пришлось объебаться воды, как в последний раз. Так прикольно, на самом деле. Вот позывы к рвоте. И ты стоишь в туалете, как лох, что тебя всего трясёт, но ничего не происходит. А потом у тебя начинает течь слюна, как пиздец, и ты понимаешь: "О, сейчас пойдёт". – Физиология, – благоговейно протянул Ковальский. – Да. Прикольно всё это на себе же видеть. Но ладно. Блять, меня в жизни так не выворачивало. Ещё что тупо. Сначала выходила вода, потом начал, ну. Этот блядский бутерброд, судя по цвету. И типа. Разве он не должен был за всё это время уже в нижние отделы куда-нибудь там уйти? Я просто не понимал этой хуйни и мне хотелось разобраться. Ковальский у нас заделался в специалисты по работе желудочно-кишечного тракта, так что.. Думаю, ему такие вопросы задавать вполне разумно. – Когда ты блюёшь, у тебя ещё из верхних отделов кишечника выходить что-то может. – Да? – меня это серьёзно удивило. – Нихуя. Ну ладно тогда. Ещё, блять.. Или о таком не рассказывают? – Да рассказывай, – пригорел Ковальский. – У нас сегодня вечер мерзостей. – Да блять, – что-то я уже передумал к тому моменту, но потом решил всё равно поныть, раз уж начали. – Короче, меня пока выворачивало, ещё и. Мочевой пузырь решил тоже освободиться. Такая срань. Ковальский, ожидаемо, отнёсся к такой херне нормально, даже в лице не изменился. Впрочем, сейчас бы что-то такое могло удивить его. – Ладно хоть, поссать перед этим сходил и моча была слабоконцентрированной. Не так противно. – А ты знал, что моча – это отфильтрованная кровь? – Да, но менее противной она от этого не становится. – А я охуел, когда узнал. Мне Даша рассказала и я такой сижу. "Нихуя". Ладно, ты закончил? Теперь я расскажу? – Ну давай. Я пожаловался, пусть теперь Ковальский это сделает. И в итоге мы оба поноем друг другу о мерзких вещах и, наверное, словим какое-то удовлетворение. – Во-первых, – гордо огласил Илья, поднимаясь на ноги. – Я рад, что ты не упустил замечательную возможность посмотреть на красивого оранжевого меня. Задрав футболку, он показал мне своё вымазанное в чём-то оранжевом тело. Я не понимал, что это и нахуя, а потому очень заинтересовался. Какой-то антисептик, может? Какого хуя? Ему прям такую большую область надо мазать или что вообще происходит? Потом моё внимание привлекли три пластыря у него на животе. Небольшие такие полосочки, что так же наталкивало на мысли, что то, что Ковальский вымазан в оранжевой хуйне весь – прямо вот от линии трусов и до груди, странно. Что ж, хотя бы это не швы. Я не то чтобы неженка какая, но торчащие из кожи нитки – это мощно. Я видел всего пару раз такое, но точно могу сказать – я такое не ценю и не люблю. А Ковальского мне даже немного жалко стало, но я быстро сказал себе забить на это хуй. Нельзя жалеть его. Пошёл он нахуй. – Даша сказала, от меня спиртом за километр воняет. – И больницей, – договорил я. Я тоже обратил на это внимание, когда только подошёл к нему, но решил не обозначать. Ковальский наверняка должен был знать об этом, так чё я буду ему в лицо этим тыкать десять раз. – Тебя прям оперировали? – Это такая странная хуета, – протянул Ковальский, сразу заинтересовавшись. – Когда ты ложишься, а потом просыпаешься уже в палате с пониманием, что пока ты лежал в отключке, тебя проткнули три раза и через эти дырки вытащили всё лишнее. – Фу, бля, – поморщился я. – Вот хули ты морщишься. А представляешь, если бы мне брюхо вспороли? Как бы они сразу три эти хуйни охватили? Я ещё раз осмотрел его живот. Учитывая, что три эти херни были как бы треугольничком.. Две можно было бы убрать через один разрез. Но для третьей в любом случае пришлось делать другой? Ой, блять, да чё мы ноем? Это же кишки. Врачи бы просто достали нужную им петлю, и похуй, какой там где разрез. Или что-то такое. Я не врач, мне похуй, но мне кажется, Ковальский хуйню несёт, как обычно. – Да и заживать будет легче. Тут три такие раночки небольшие. Явно удобнее, чем если бы у меня был шов на полбрюха. – Классно, – уже с покерфейсом протянул я. На самом деле, если я что-то и чувствовал, то только отвращение. Почему-то некоторые вещи по сути своей не были какими-то не такими, но когда об этом говорил Ковальский, сразу рвотные позывы накатывали. Как это работает. – Блять, опять икаю, – икнув пару раз, грустно протянул Ковальский. – Сейчас швы разойдутся опять. – Опять? – сразу напрягся я. У него уже было такое, что ли? Что за хрень? Он чем там в своей больнице занимается? – Ну мне просто страшно. Я в больнице после операции икал, так неловко было. Врачиха ещё такая говорит: "В маршрутках не ездить, а то разойдутся", и я такой: "Почему я не удивлён?" – Серьёзно, что ли? Это может так сильно повлиять? – Не знаю. Но я охуел. – Пиздец. Ковальский, шмыгнув носом, осмотрелся. – Бля, у нас там манная каша на завтрак такая вкусная. Жаль только, что я сок на полдник проебал. – Эх, – протянул я, издеваясь. – Сейчас бы соку. Ковальский покачал головой, широко улыбаясь. – У нас там тёрки какие-то, кстати, были. Ходила какая-то женщина по палате и спрашивала всех: "Вы пили сегодня сок?". Видимо, кто-то пиздил сок. И они выясняли, что за дичь, блять. – Больницы. Самое весёлое, что с тобой может произойти. – Ага. Я хочу помыться. Обмотаешь меня плёночкой? Мне сказали не мочить швы и пластыри. – А сам чё, руки отвалятся? На самом деле, не то чтобы я был основательно против. Мне похуй, но просто.. Ладно. Вообще, я часто брал на себя роль медсестры, которая будет следить за ранами, делать перевязки, обматывать плёнкой, чтобы не мокли и так далее. После своего пореза на руке я стал ебучим специалистом по мелким ранениям, так что многие доверяли мне всякую такую хуйню. Я уже не говорю про татуировки. За которыми мне приходится следить в большинстве случаев и чем Ковальский одно время не стеснялся пользоваться.. Он и сейчас-то, наверное, только поэтому об этом и заговорил? Чтобы постоять передо мной голеньким, а я такой заботливый и любезный буду обматывать его плёнкой, у-у. Но ладно, мне тяжело, что ли. Рассмотрю прекрасного оранжевого Ковальского с более близкого расстояния. Когда мы прошли в комнату Ковальского, он сразу протянул мне рулон пищевой плёнки и стянул с себя футболку. Подойдя ближе к нему, я снова учуял запах спиртяги и меня даже слегка затриггерило. Всё же, запах больницы.. Мало приятных воспоминаний. Хоть кто-то ассоциирует этот запах с чем-то приятным? Кто этот отбитый. – Хочешь посмотреть на шов? – уже цепляясь за один из пластырей, просил Ковальский. – Не очень. – Они похожи на тараканчиков или типа того. Ма-аленьких таких. – Заткнись, а, – попросил его я, поморщившись. – Ты не любишь такие вещи? – А кто любит? – Ну как по мне, это как видео с выдавливанием прыщей и прочим. Дрянь, пиздец, но остановиться невозможно. – Я такое не люблю, отъебись. Ковальский довольно осматривал себя в зеркале, пока я обматывал его. Я старался закончить с этим побыстрее, чтобы ему не пришло в голову в любом случае показать мне швы, независимо от моего желания, и потом ещё какое-то время провёл, подминая края. Чтобы вода в любом случае не попала под плёнку, как бы Ковальский не вертелся. – Знаешь ещё, что там происходило? – когда я отошёл от него, спросил он. – Ну рассказывай. А то я думал, что уже всё. Той мерзостью, что он хотел мне рассказать, было про операцию, и больше ничего весёлого он нам не расскажет. А оказывается, он что-то припас. – Меня побрили, – выпалил Ковальский, нервно посмеиваясь, и я с осуждением посмотрел на него. Это всё? Вот же пиздец мерзость. Сам-то он не брился никогда, что ли? – И? У тебя травма на всю жизнь теперь? Или это делала страшная старая медсестра? Порезала тебя в семи местах? – Да не, всё заебись. Но я всё ещё не понимаю, для чего это нужно было. Операция на живот, а брить лобок зачем? – Ну надо, блять. Подготовка операционного поля, никогда не слышал, что ли? – Они бы мне ещё подмышки побрили с этой целью. Что за бред? – Тебе просто не понравилось, да? – произдевался я. – Вот и бесишься. – Это всё равно не самое страшное, что со мной делали перед операцией. – Клизма? – догадался я, и Ковальский глубоко вздохнул. – Это такая хуйня, – через пару секунд выпалил он. – Как вы.. Кто из вас с Арсением этим занимается постоянно? Он ещё не охуел от всей ужасности такой жизни? Что за гон. Я, вообще-то, несколько килограмм после этого сбросил, считай, за пару дней. Я уже не говорю, как я похудел. Мерзко и неприятно, да, но свои выебоны при себе можно оставить. И вообще, я бы предположил, что сделанная в больнице клизма какой-нибудь рандомной медсестрой, которая в рот ебать хотела все эти процедуры, в сравнение не пойдёт с тем, что ты сделаешь сам себе, ещё и привыкнув со временем. Ну типа.. Ты как-то поаккуратнее будешь. Я не знаю. Мне не делали клизмы в больнице, так что сравнивать я не могу. Да и не то чтобы хотелось. – Да похуй как-то, чё. И вообще, это всё токсичная маскулинность, Ковальский. Так что быстро метнулся избавляться от вот этого всего. А то словишь в сорок лет простатит, и чё будешь делать? Ага. Так что давай. Всё нормально. – Это пиздец, – повторил Ковальский, почему-то выглядя охуевшим. Я даже не понял, что происходит. Его это всё так серьёзно потрясло? Чего, блять. Это же Ковальский. Король мерзотности. Нет никого хуже, чем он. А сейчас он стоит и выёбывается из-за клизмы. Чего я не понимаю. – Чувствуешь себя потерявшим девственность? – Ой, иди нахуй. От Риты подхватил эту дичь? – Ага. Вернувшись из ванной, Ковальский раскинулся на своём матрасе, подозрительно довольный. Может, подрочил, пока мылся, конечно, может, просто рад, что может помыться нормально. В больнице наверняка хуёво с этим, так что вот, искренняя радость человека, который уже.. Сколько там. Дохуя лежит в больничке. Ещё и после операции. – Когда тебя выпишут? – Через пару дней должны. Ну, к началу четверти точно отпустят. А что, ты уже соскучился? – Ага, не могу уже. – Ну, мы можем сейчас по-быстрому всё уладить. Что там у тебя? Болит где-то? Ковальский посмеялся. – Я не в настроении. – Ну бли-ин, – как можно более обиженно протянул я. – Не расстраивайся, пожалуйста. Ты знаешь, я не могу смотреть на твои страдания. Но дай мне оправиться и я осчастливлю тебя. Я покачал головой, понимая, что вдруг вся эта хуета зашла куда-то не туда. В общем-то, ладно. Помнится, раньше мы с Ковальским были ближе, чем простые шуточки о том, что когда-нибудь он меня всё-таки выебет. Мы и спали вместе, и целовались. Пару раз всего было, и то по пьяне, но всё же. Хоть не ебались. Хотя он тёрся об меня один раз, но это так, хуета. Как и вообще всё происходящее. Господи, когда и где я свернул не туда, какого хера.. Вскоре Ковальского снова понесло: – Купил шоколадку на завтра, но так хочу сейчас её съесть. Но я не буду. Потому что я знаю, что завтра пожалею об этом. П – продуманность. Учитесь думать наперёд, как Ковальский. Пригодится в жизни. – Когда думаешь о будущем. А тебе вообще можно шоколад? Ты же там этот теперь. Инвалид, нет? Должен диету соблюдать? Я не был уверен, на самом деле, потому что про кровящий желудок Ковальский никогда особо не распространялся, и я не знал, что у него там за проблемы и насколько всё серьёзно, но предположительно же, это серьёзная хуйня? И он не может есть всякую хуйню и сейчас. – Бля-я-ять, – недовольно протянул Ковальский. – Мне же нельзя шоколад. Хочешь я тебе её отдам? А то не удержусь ведь. – А что тебе можно? Ну, из сладкого? – Секунду, – доставая телефон, хмыкнул Ковальский. – Так, мне можно.. Овoщные супы-пюре из брокколи, натурального зелёного горошка, кapтoхи, морковки, свёклы, с гречкой, рисом или овсянкой. Некислую сметану, творог, протёртый неострый сыр, сливочное масло. Яйца всмятку или омлет, приготовленный на пару, паровые котлеты и суфле. Ha дecepт жeлe, зeфиp, пастила и киceль. Это всё звучало так уёбищно и по-мразотски, что меня даже затошнило. Суфле, блять. Овощные супы из брокколи. С овсянкой. Паровые котлеты. Кисель. Пиздец, блять. Нахуя существовать, когда всё, что ты можешь есть – это вот это? Я бы вздёрнулся. – Мне что-то уже говорили про это, – задумчиво хмурясь, протянул Ковальский. – Хотя почему тогда мне в больнице разрешают есть то, что едят все. Тут не написано про тушёную капусту.. – Ты ел тушёную капусту? – уточнил я, сразу напрягшись. – А что я сделаю? – завозмущался Илья. – Мне голодать, ты хочешь сказать? – Тушёная капуста, Ковальский. – Значит так, блять. Полежи в больнице, когда тебе нельзя получать передачки от родителей, чтобы они не дай бог не принесли тебе никакой хуйни. И я посмотрю на тебя потом, как ты будешь воротить нос вообще от любой еды в столовой. Я, блять, лежал в больницах, и не то чтобы ко мне не приезжали родаки, им просто было поебать. Но я не ел тушёную капусту и каши. А ты чмо ебаное. – Помоечник, блять, – фыркнул я. – И что тогда, ты можешь возвращаться к прежнему режиму питания? И вообще жизни. А то с ним теперь даже не побухаешь, получается? Я не то чтобы рвался, но типа. Зная Ковальского, запрет ему пить – это чуть ли не самое жуткое, что может случиться. – Не знаю. Надо будет уточнить этот вопрос ещё раз и послушать повнимательнее. – Пиздец ты. У тебя желудок кровоточит, тебе рассказывают, как есть, чтобы выздороветь, а ты: "А, да похуй". – Да чё ты пристал. Я вообще не думаю, что у меня всё плохо. По крайней мере, сколько меня тошнило кровью раньше, и я не особо ебался о диетах, и как бы.. Сейчас всё нормально. Так ты же сказал, что сидел на диете, хуйло ты ебаное? – Там врачи с тебя не охуевают? – Не в хорошем смысле, – Ковальский посмеялся. – Мне же зондирование делали. Через рот которое. И там баба даже удивилась, как быстро и легко всё прошло. Илья усмехнулся, передёргивая бровями. – Господи, – вздохнул я. Кто бы мог подумать. Я просто слышал, что это не очень приятная операция, но.. Ладно, мда. У всех свои способы оценки происходящего. Ковальского тем временем унесло куда-то не туда. – Я недавно такой мерзотный видос видел. Там мужик сосал другому, прям с проглотом, и. Он иногда отходил, чтобы откашляться, это так.. Тупо было. То есть, вот он немного пососал, отошёл, стоит где-то там за камерой там и, – Ковальский кашлянул, как туберкулёзник ебаный, пытающийся выхаракать как минимум одно лёгкое за раз. – И я прям представляю, что было в голове у второго мужика. Стоишь ты такой с членом навыкат, он уже даже стоит, как бы. А в другом конце комнаты твой.. Не знаю, кто они там друг другу, но блять. У меня бы от такой картины на неделю импотенция развилась. Я похлопал. Какой Ковальский у нас нежный, однако. А, вообще-то, зная его любовь на клыка давать всем подряд, разве он никогда такого не наблюдал? Я просто интересуюсь. – Ты чё, в больнице порнуху смотришь? – Бля, да если бы. Там такой пиздец в палате. Девки в столовой тоже обсуждают, как у них там в палате.. Ладно. Это мерзко. – Так, – я поднял руку, готовый считать по пальцам, – мы обсудили блевоту, клизмы, зондирование и отсосы с заглотом. Что же там такого мерзкого? – Да хватит, – Ковальский недовольно поморщился. – Я, как бы, больше недели в этом варюсь, потом ко мне приходишь ты и мы это ещё на три раза обсуждаем. Лично мне хватит. – Ну как знаешь. Я не то чтобы и сам хотел это всё обсуждать, но типа? Что за тупые сливы. – Чё как вообще, не хочешь полежать рядышком со мной? – Ковальский аж пододвинулся. Типа ответа ждать не надо, да? В общем-то, когда я отказывался.