Встречнополосная романтика

      Сейчас на многие вопросы Хосок уже не смог бы ответить.       Почему, после той встречи на дороге, спустя минуту, они мчались по встречке вместе, а тертую кожанку Хосока сжимали в крепких объятиях тонкие цепкие руки?       Почему закат того грузного дня они встречали вместе, разделяя с горла остатки остывающего воздуха и мрачной печали?       Почему завтрашний и последующий дни они существовали в одной плоскости и не смели отдалиться друг от друга даже на сантиметр, чтобы не потерять ощущение встречнополосной романтики?       Хосок не смог бы сказать, чем так зацепил его Тэхён, какая первая затяжка этой едкой, как никотин, улыбкой, втянула Хосока в больную зависимость.       Тэхёна хоть круглосуточно разглядывай, хоть под лупой изучай — ничего особенного. Каждая деталь — на своем месте, каждая черта — какая надо, не придерешься, но и не зацепишься. Если по отдельности. И как это вместе сливалось в такой крышеснос, Хосок тоже не смог бы объяснить. Но он мог бы точно сказать, что острое желание поцеловать эти губы и не прерывать поцелуй до скончания жизни возникло у него, как только они слезли с байка и уставились друг на друга в непонимании, чего и как дальше. Потому что расставаться не хотелось, но утро понедельника неумолимо тарахтело городскими службами по свежевымытому асфальту. — Я совершенно точно буду по тебе скучать! — заявил тогда Тэхён, когда они вывалились в обнимку из бара на окраине в полной прострации от бессонной ночи и перепитого кофе. Спиртного в организмах — ни капли: работа не собиралась принимать извинений и обещала облить с ног до головы неприятностями безо всяких объяснительных.       Хосок цеплялся за его воротник, прижимался поясницей к байку и думал, что, не знает, как насчет Тэхёна, а вот он-то, Хосок, — совершенно точно будет.       Хосок многое мог бы рассказать о Тэхёне, кроме одного: как и когда все это закончилось и почему закончилось вообще?       И если у него сейчас перед глазами узкая лента жирного черного асфальта с разделительной полосой посередине, то что перед глазами Тэхёна? И если у Хосока солнечный свет разбивается о наполнившиеся странной влагой глаза, то для кого сейчас золотится взъерошенная макушка Тэхёна?       И если у Хосока сейчас под ребрами разливается кислота, парализуя суетливую мышцу ядовитой безысходной тоской, то Тэхён… вспоминает ли он о нем хоть когда-нибудь? Или совсем забыл, и в его мыслях новые горизонты и новые встречные полосы? И если это так, то пусть он научит. Господи, пожалуйста, пусть он научит Хосока, как жить с этим обуглившимся куском плоти под ребрами.       Тэхён должен лечить сердца. Он должен держать сердца в ладони, в своих тонких цепких пальцах талантливого кардиохирурга, а сердца эти должны биться и оживать. Почему же сердце Хосока, еще тогда живое и бьющееся, он бросил умирать посреди огромного стерильного мира?       И почему все-таки случились эти сегодняшние ровно пять лет с того дня, как они больше не вместе?