Жара

«А у Ре есть Жаз», — закончил свою мысль внутренний голос, и Ренате пришлось шикнуть на него, чтобы больше не вылезал из пыльного угла бессознательного. «И вообще, я Рита», — напомнила она, на что тот ответил: «Сути дела не меняет». «Неужели ты подумал, что я потащу ее к себе и, Боже упаси, пересплю с ней? Она же девочка совсем! — недоумевала богиня, а голос ковырял в зубах эфемерной, как вся наша жизнь, зубочисткой и молчал. — Ну?» «Ты шикнула на меня. Сказала молчать». «А теперь говорю говорить». «Хорошо. Я говорю тебе, что ты засыпаешь и сейчас упадешь…» — Вы спите? Услышав голос, Рената распахнула глаза. Она действительно чуть не упала, забившись в угол между стеной и огороженными решеткой кондиционерами и надвинув на лицо капюшон, как это делают лондонские (да и не только) бездомные. — Вас так и ограбить могут. — Жазмин, сверкнув запястьем с татуировкой, протянула «Рите» пачку, чтобы та закурила еще раз. — Вам есть куда идти? — Я так плохо выгляжу? — спросила Рената, держа губами сигарету, которую собиралась поджечь. Она нажала на кнопку, и пламя, метнувшееся из зажигалки, осветило ее лицо, как у героини Гарбо в фильме «Плоть и дьявол». «Рита», представляя всю красоту мгновения, посмотрела на новую знакомую. Медленно переведя взгляд с лица, которое щурилось на нее то ли с жалостью, то ли с презрением, Рената сунула табак в огонь, втянула в себя дым, закрыла от удовольствия глаза, словно сигарета была ее единственным спасением, и убрала палец с кнопки, погасив между ней и этой девочкой свет. — Вы выглядите несчастной. Не хотелось бы, чтобы стали еще несчастнее. Новоиспеченная «Рита» нахмурилась, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. Но разум, занятый кружащейся головой и тошнотой, которая все никак не проходила, а от сигареты даже усилилась, отказывался что-либо анализировать. Внутренний голос по-партизански молчал. — Вы сказали, что вам не помогут сигареты. Что случилось? — Меня из дома выгнали. — Вы настолько юная, что живете с родителями? — А почему бы и нет? — Жаз взяла руку Ренаты в свою, чтобы вынуть из нее сигарету и сделать затяжку. — Если есть такая возможность… — За что выгнали? — на автомате поинтересовалась «Рита», наблюдая, как эта наглючка курит ее сигарету. Почему она не взяла новую? — Увидели, что не предназначалось для их глаз. — И что же? Жазмин стряхнула пепел и передала «Рите» «сигарету мира». Самозванка, держа ее дрожащими от волнения, холода и злости пальцами, затянулась, выдохнула дым через ноздри и затушила о стену. Из окурка посыпались красные искры. — Не догадываетесь? — Любовную сцену? — Именно. — А что в этом такого? — Литвинова пожала плечами. — Нормальное дело. Сколько вам? — С девушкой. — А-а-а, — протянула Рената и улыбнулась, вспомнив вопль Гарри о том, что все пять девушек, к которым он подкатывал, оказались лесбиянками. Когда ей будет страшно не везти, она всегда будет вспоминать его. — Я не просто так спрашиваю, есть ли вам куда идти. — Девушка выставила вперед руку ладонью вверх и дернула плечом. — Если бы вы ответили, что есть, я бы спросила вас, не могли бы вы приютить меня на ночь. — Так спросите. Жаз, услышав в ответе что-то свое, известное только ей, повернула голову и посмотрела в пьяные глаза Ренаты. Та, продолжая опираться на стену, ждала: больше даже от себя, чем от собеседницы. Жазмин уже открыла рот для вопроса, но, отвернувшись, замолчала. Литвинова улыбнулась. — Почему не спрашиваете? — Мне неудобно. — Думаете, мне удобно? — Что же вы сами не предложите? — Я хочу, чтобы вы спросили. — Вы похожи на мою маму, — усмехнулась Жаз, рассматривая свои ладони. — Хорошо… Вы не можете приютить меня на ночь? Я рано утром сразу уйду. Если вы замужем, то мужу скажите, что я ваша знакомая, а лучше — родственница. И что меня, например, ограбили. Если бы вы мне еще денег дали, было бы вообще прекрасно. Но просить я у вас не стану. Только если сами предложите… Вот вы смотрели на меня так осуждающе. Думали, что я модница какая-нибудь. Я не модница, просто вещи с собой не взяла. Ушла в том, что успела на лету, когда выпихивали, схватить. И не люблю по клубам ходить, просто заработать хочу. Не ела два дня. А тушь у меня размазанная потому, что я мужчине отс… Короче, выполнила то, о чем мы с ним договаривались, а он, сука, денег не дал. Какие же они сволочи! — Боже мой, — по-русски выдала Рената, качая головой и приложив пальцы к губам. — Два дня? — Где-то так… Орешки в баре считаются? — Понимаете, я… — Если не хотите пускать домой всякий сброд, так и скажите. И если боитесь, что я воровка, тоже скажите. Я все пойму. Я, может быть, и сама бы не пустила. — Да не хочу я такое говорить! — взмолилась «Рита». — Я хочу сказать, что приезжая и живу в отеле. У меня в номере сегодня пустует кровать. Именно сегодня. Не спрашивайте, по какой причине. Я могу пустить вас. Если вас устроит — такое. — И я вас не стесню? — Не стесните. Жазмин задумалась, и Рената вновь рассмеялась. — Вас еще и уговаривать нужно? — Должна же я для приличия подумать. — Ну, думайте, — махнула рукой Литвинова и отвернулась. Мимо прошла гетеросексуальная пара, и Рената долго сверлила две спины взглядом. Пока Жаз не прервала свое молчание: — Я согласна. — Чувство, будто я с вами торгуюсь. — А у меня — что вы вербуете меня для секса. — Вербую? — Литвинова перешла со смеха на хохот. — Боже упаси! — Тогда что? Уговариваете? — спросила Жаз, пиная ботинком стену. Рената перестала улыбаться и смягчила свой взгляд до дружеского, почти материнского, укора, заметив который, Жаз опустила от стыда глаза. — А паспорта у вас с собой нет? — нарушила очередное молчание «вербовщица». — Нет. А что? — Взять хотела. — «Вербовщица» расплылась в улыбке. — А то вдруг вы действительно меня ограбите? — Я?! Девушка метнулась бежать, но Рената, продолжая истошно хохотать, схватила ее за руку. — Я шучу. Неужели вы не понимаете? — Странный у вас юмор. Откуда вы? — Из России. — У вас там все такие сумасшедшие? — Все! Держа Жазмин за ледяную руку, Рената шагнула в пространство, не имеющее, к ее глубокому сожалению, стен, и, качнувшись, словно от порыва ветра, осиной, потопала к шоссе, дабы поймать такси. Жаз подпрыгивала и куталась в ветровку, чтобы хоть как-то согреться, но это не спасало, единственным источником тепла была ладонь этой странной женщины. Говорящей по-английски довольно сносно, без запинок, но с таким акцентом (или даже произношением), что хотелось слушать и слушать. Так это было по-нездешнему. Жазмин осмелилась посмотреть на Риту чуть дольше обычного. Кого-то она ей напоминала. Наверное, всех этих аристократок их старых фильмов, еще немых. Что она делает здесь? Почему на ней не вечернее платье, а одежда на два размера больше? И эти духи, которых Рита, судя по всему, не жалеет, так похожи на аромат с другой планеты. Литвинова, сунув свободную руку в карман, посмотрела в небо. Жазмин покачала головой и протянула — для голосования — свою. — Они сейчас озверевшие. — Кто? — прохрипела «Рита», продолжая смотреть в небо. — Таксисты. — Почему? — Ночью увеличивают цену вдвое. — Ночью у всего цена увеличивается, — заметила «Рита» и почувствовала, как Жаз сжала ее ладонь. — Я только ночью и живу. — У вас есть деньги? — Немного. — А если не хватит? — Расплатимся телом… — Телом? — Девушка округлила глаза. — Чьим? — Вашим. Не моим же. — Рената демонически улыбнулась. — Я уже старенькая. — Это русский юмор? — с надеждой и мольбой поинтересовалась Жаз. — Ведь так? — Неповторимый. — Я вас боюсь. Фары проезжающих мимо машин то и дело освещали мешковато одетую женщину с дамской сумочкой, болтающейся на золотой цепочке, которая крепко держала за руку заплаканную, в разводах туши под глазами девушку, одетую в кожаные шорты и разноцветную ветровку. Вторая тряслась от холода так, словно под ветровкой ничего не было. Такси не остановились, но притормозил пенсионер — на старой иномарке грязного цвета. — Чего не спишь, дедушка? — спросила Жаз, залезая на заднее сиденье. — Тебя жду, кисонька. — Я ее мать! — рявкнула Рената. — Вы что себе позволяете? — Извините. Шучу, — улыбнулся мужчина. — Я с концерта еду. — И как? — усмехнулась Жазмин, догадываясь, что дед врет. — Понравилось? — В первом ряду сидели одни уроды. — Так вы музыкант?! — воскликнула Литвинова. — К сожалению. — На чем играете? — На виолончели. — Ох, обожаю! — «Мать» повернулась к «дочери». — Любишь виолончель? — Да мне как-то все равно… — Всегда плачу, когда слушаю! — Я смотрю, вы вообще музыку любите? — У меня просто же… — заикнулась Литвинова, но вспомнила, что для Жаз она Рита из России (не более). — У меня есть очень хорошая знакомая. Она гениальный музыкант. — Гениальный? — удивился виолончелист. — Сейчас таких мало. — Она единственная, да, — ответила «Рита» и поняла, что с восторгом нужно завязывать. — В общем, это она познакомила меня с миром музыки. До нее я была совсем глухая. — А вы чем занимаетесь? — поинтересовался мужчина, и Жаз повернулась к Ренате, тоже ожидая ответа. — Я художник. — Выставку в Лондоне уже организовали? Или еще нет? — Еще нет. — Ничего, организуете! А дочка ваша чем занимается? Учится? — Хм? — кивнула «Рита» Жазмин. — Жаз! — А? — вяло отозвалась та. — Еще не нашла себя. — Ну, и такое бывает, — мужчина указал пальцем на светофор. — Здесь направо или налево? — Кажется, направо, — сообразила Литвинова, разглядывая из окна архитектуру. — Но я не уверена… — Сколько езжу, а город все никак не выучу. — Но вы же не таксист. Вам необязательно. — Да я просто устал проезжать мимо одного дома по пять раз. Рената захохотала. — Вы ведь за бесплатно нас довезете? — спросила Жаз, ерзая на сиденье. — Кто сказал, что бесплатно? — Деньги у нас есть, — отмахнулась «Рита». — Мы заплатим. — Кто сказал, что за деньги? — Ах ты мерзкий похотливый старикашка… — протянула Жазмин то ли шутя, то ли серьезно. Мужчина замолчал и остальную дорогу ехал молча. Литвинова тоже молчала, не переставая улыбаться всему этому сюрреализму. Жазмин может оказаться кем угодно: от проститутки до воровки. Может обчистить ее этой ночью. Может даже прирезать (хотя для этого нужен весомый повод). Мужчина может быть виолончелистом, а может быть и тем, кто сует свой сморщенный смычок во все, что имеет отверстие (хотя одно другому не мешает). «Я сошла с ума, — заключила Рената. — Какое счастье!» Жазмин и «Рита» зашли в гостиницу, как герои известного фильма «Красотка». Жаз от волнения поправляла куртку и смотрела по сторонам. Рита оказалась богатой дамочкой, и это не могло не радовать. — Это не какой-то дешевый отельчик. — Я видела и лучше, — успокоила ее Рената. — Еду закажем в номер. Ты не против? — Согласна на все! — подняла руки «дочка» и, пробежав вперед по лестнице, повернулась к «Рите» лицом. — Расскажи мне о себе… — Прямо сейчас? — Хочу знать о тебе все-все-все. — Осторожно! — крикнула Рената, замечая, что та идет спиной вперед. — Хоть что-нибудь. Я умираю! — Рассказать о себе все — невозможно. — Ты ведь не художник. — Откуда ты знаешь? — Литвинова остановилась. — Ты, когда врешь, губу закусываешь. — Жаз постучала себе по губам. — Думаешь, если я не смотрю на тебя, то ничего не вижу? — Ну вот, даже я о себе этого не знаю. — Еще ты не любишь, когда курят твою сигарету. — Но я же курила! — Но ты бы видела свое лицо… — Просто я считаю, что курение одной сигареты двумя — очень интимный процесс. — Сродни сексу? Рената толкнула ее, повернувшуюся спиной, вперед со словами: «Пожалуйста, иди!» — Какой этаж? Третий? — Да. Жазмин, перепрыгивая через ступеньку, побежала прочь. Литвинова, сама от себя не ожидая, вырыла из пепла памяти случай, когда они со Светой так же бегали по бесконечным ступенькам (интересно, на какой этаж? было ощущение, что на седьмое небо, прямо Богу под ноги) и через каждые десять ступенек целовались, съедая красную помаду друг друга. Время было позднее, лампочки в подъезде мерцали, как в ужастиках, жители спали, поэтому они могли делать свое любимое кино, которое есть жизнь. «Ваня сказал, что любит тебя», — тихо сказала Света, белея в темноте пролета мраморным лицом. «Он мне такого не говорил», — сказала Рената, приблизившись к ее кукольному лицу вплотную. «Еще он говорил, что ты спишь с парнями, — моргая огромными глазами, прошептала Светочка. — Как такое возможно? Ты же говорила, что любишь меня…» «Понимаешь, секс с мужчиной — это совсем другое, — оправдывалась Ренаточка. — И вообще, я думаю, что выйду замуж. Мне нужна поддержка, понимаешь? В том числе и финансовая». Света нахмурила свои подведенные карандашом брови: «Но с Ваней ведь ты не спала?» «Это совсем другое, Светочка, — пролепетала Рената, ловя ее улетающие руки. — Это как сравнивать самолет и птицу…» «Ах, как больно!» — крикнула Света свою любимую реплику и, взмахнув крыльями, исчезла во тьме. — Рита! — донеслось сверху. — Ты где? — Иду! — Я есть хочу! — О Господи… Литвинова впустила девушку в номер и зашла второй. — У тебя есть футболка какая-нибудь? Я душ хочу принять. — Откуда в тебе столько энергии? — рассмеялась Рената, перебирая вещи Ульяны. — Ты же два дня не ела. — Виски! — воскликнула Жаз, увидев бутылку на столике. — Тут еще записка… Рената обернулась и посмотрела на Жазмин так (как минимум, испепеляюще), что она отложила записку в сторону. — Хорошо. Не буду читать, — проворчала гостья. — Но виски, пожалуй, выпью. — Тебе сколько лет? — Двадцать. Литвинова бросила в нее футболкой. Жаз поймала ее левой рукой, в то время как правая уже разливала по стаканам алкоголь. — Не ври мне. — Ну хорошо! Восемнадцать. — Это ближе к истине. Подожди, ты же в университете должна учиться, ведь так? — Я никому ничего не должна, — заявила девушка и протянула спасительнице стакан. — Ничего туда не подмешала. Ты все видела. — Я тебя боюсь, — с прищуром ответила Рената. — За что пьем? — За вранье. — Жаз хотела чокнуться стаканами, но «Рита» не дала. — Что не так? — За такое пить нельзя. — Почему? — Если будем пить за ложь, то она так и будет процветать. — Ложь была, есть и будет. — Предлагаю выпить за любовь. — Банально! — дернула плечом Жазмин, но стаканом все же чокнулась. — Почему все пьют за любовь, и никто — за секс? Рената покачала головой и, сделав глоток, села на свою кровать. — Переодеваться не будешь? — приподняла брови Жаз. — Так и будешь в кроссовках сидеть? — Не при тебе. — Почему? — Предпочитаю переодеваться в одиночестве. — Даже кроссовки снимать? — Иди в ванную, приведи себя в порядок, — взмолилась Литвинова после нового глотка. — У меня есть футболочка. — Девушка помахала куском ткани и тоже сделала глоток. — Спасибо. — А я закажу еду. — Отлично! — Жазмин моментально допила виски. — Я скоро. Когда та скрылась за дверью ванной комнаты, Рената поставила стакан на тумбочку и упала на постель. Нащупав в сумочке телефон, она поднесла его к глазам и ужаснулась. Огромное число пропущенных звонков и сообщений от товарищей. И ничего — от соратника. «Подруга моя, вы где?» — писала Максимова. «Я в поисках. Географически — в Лондоне. Буду близ Парижа — напишу», — ответила Рената, печатая одной рукой. Демна приглашал на завтрашний показ. «Извините, любимый друг, но не смогу. Дела, — написала и ему. — Очень сожалею. Но на следующем буду обязательно». «Дорогая моя Рената, помните, я говорил о Савве? Мальчик, который… — писал Гоша, которому, насколько могла понять добрая душа, разбили накануне сердце. — Мне не с кем поделиться… Вы всегда помогаете мне мудрым советом». Просил срочно ответить, а точнее — «выдохнуть все обстоятельства и оказаться возле», чтобы упасть буйной бритой головою на усеянную оберегами грудь. Написала Уле: «Не пей, пожалуйста. Не расстраивай мать». Софье Иоганновне: «Спасибо за помощь. Земфиру нашла». И продолжила (уже мысленно): «Но без толку». Дубовицкая интересовалась, «как у вас там с Земфирой, долго ли ждать совместной прогулки». Рената, не зная, что ответить, не ответила. Вспомнила, что планировала заказать еду. Позвонила на ресепшен. Подумала: «Бедные девочки! Не спят по ночам. А ведь у них, наверное, семьи… А, может, они такие же неприкаянные, как я». «Рита» отложила телефон в сторону и закрыла глаза. Она уже плыла на каноэ по лазурному океану, как над ней возникло лицо тяжело дышащей Жаз. С ее волос капало Ренате на щеки. Литвинова с трудом разлепила глаза. Жазмин облизнула губы. — Спишь? — Почти, — ответила «Рита», рассматривая румяное лицо девушки. — Ты не переоделась. — Не успела. — Что делала? — Писала друзьям. — Много друзей? — Можно сказать, и так. — Переоденешься? — не унималась Жаз. — Я смотреть не буду. — Хорошо. Ты дашь мне встать? Литвинова достала из шкафа длинный шелковый халат. — Что? — спросила девушка, разливая по стаканам виски. — Я что-то не так сделала? — Ты сказала, не будешь смотреть. — Окей. — На этом Жаз отвернулась. Рената с облегчением вздохнула и стащила с себя кроссовки. Бросать не стала — поставила аккуратно у кровати. Стянула толстовку, оставшись в черном ажурном бюстгальтере. Повернулась — Жаз все так же стояла, отвернувшись к окну. «Снимать? Не снимать? Нет, пожалуй, лягу спать в нем… Хотя я так устала!» — мучилась сомнениями Рената, но бюстгальтер все же сняла. Накинула на плечи халат и сняла штаны с красными фирменными носками. Села на постель. Услышав этот звук, Жаз обернулась. — Прости, что спрашиваю, но ты заказала еду? — Да. — Тогда давай выпьем. — Жазмин села рядом и протянула «Рите» вновь полный стакан. — За ложь? — дернув плечами, не без иронии спросила та. — Которую ты так защищаешь… — За тебя, — улыбнулась «дочь» и опустошила сразу половину. — Ты с ума сошла. — «Мать» покачала головой. — Ты такая маленькая. Нельзя тебе такие дозы пить. — Это только сегодня. — Я должна верить тебе? — Можешь верить мне. Если хочешь. — Жаз прищурилась, рассматривая лицо «Риты». — Ты ведь хочешь? — Я… В дверь постучали, и гостья метнулась открывать, зная, что за дверью ждет спасение. Приняв все подносы и поставив их на единственный в номере стол, она сразу стала что-то жевать. — Прости, но я ужасно голодная, — говорила девушка с набитым ртом. — Два дня питаюсь орехами, и то нерегулярно. — Почувствуй себя белкой, — со смехом ответила Рената, складывая свои вещи. — А ты не хочешь? — Нет. — Тогда давай выпьем еще. — За белок, — предложила «Рита», и они рассмеялись. — Ты ешь, а я в ванную. «Рената, что ты делаешь? Опомнись!» — кричал внутренний голос, когда она, с улыбкой на губах, тщательно намыливала руки.