Жара

Рената рассматривала спину свернувшейся в комочек Жаз. Хрупкую, белую, без родинок. С заметными ступеньками ребер, по которым в двух местах, оставив розовые полосы, проехались ногти Ренаты. Хотя нет, есть одна. Под левой лопаткой. Литвинова протянула руку, чтобы дотронуться до нее, но тотчас одернула себя: они целую ночь болтали (в перерывах) и Жаз уснула только под утро. А вдруг разбудит? Рената даже не ложилась. Сидела на краю кровати, ссутулившись, забросив ногу на ногу, и думала. То возвращаясь к самой противоречивой по чувствам ночи, то забегая в будущее, в котором места для Жаз не было. Еще несколько часов, и они навсегда, забыв лица друг друга, разбегутся. Если и встретятся когда-нибудь, то разве что во сне. Жазмин, доедая остатки ужина, рассказывала, как упала однажды с велосипеда и руль, сделанный из непрочного металла, завязался узлом. Как плакала, вымывая из ран на коленках грязь. Как мать, видя все это, ругала ее, размахивая перед лицом сигаретой. Как, напившись до белой горячки, отец душил Жаз ее же цепочкой. Как она пнула его в живот и выбежала на улицу босиком — прямо на снег. Как рассматривала ссадины на запястьях и не знала, куда ей — в два часа ночи — идти. Босиком и без верхней одежды она прошла полгорода пешком, пока ее не приютила добрая женщина. Как свалилась с воспалением легких и женщине — «ее звали Бернадетт» — пришлось нанять медсестру, чтобы та делала Жаз уколы. Рассказывала, отламывая от тоста кусочки и отправляя их в рот. Ренате так мешал этот тост, потому что хотелось прижать девочку к себе и защитить ее от бурь этой, безусловно, тягостной жизни. — Но я, конечно, плохой человек, — сообщила Жазмин, ставя пустую тарелку на место. — Надо было больше заказать. — Можно в любой момент заказать еще, — отмахнулась Рената. — Почему плохой? — Просто поверь мне на слово. — Я не думаю, что ты плохая. — Рената… — выдохнула девушка. — Поверь мне. Хотелось курить. Где-то должны быть сигареты. Рената осмотрелась и остановила взгляд на ветровке, лежавшей на спинке кресла. Она знала, что рыться в карманах чужих вещей неприлично, но ничего другого не оставалось. Засунула руку в карман, нащупала смятую бумажку (если судить по бумаге, то деньги), ключи (от дома?), кнопочный телефон (такими еще пользуются?), пакетик с чем-то (достала, поднесла к глазам и отправила назад, в тьму, пахнущую табаком — «не мое дело»), крохотный блокнотик (и так хотелось открыть его, поэтому отдернула руку, словно от огня) и, слава Богу, скользкую пачку сигарет. Если она выйдет на балкон голой, это будет слишком? Литвинова набросила на плечи халат, дожидающийся службы на полу у окна, и, стараясь не греметь дверью, вышла на балкон. В лицо пахнуло тяжелой свежестью, и женщина, привыкшая за последние часы к теплу, поежилась. Наполнив легкие влажным воздухом, она выцарапала из пачки сигарету и сунула ее в губы. Под балконом остановилось такси, хлопнула дверь. Литвинова, щурясь то сильно, то очень сильно, посмотрела на экран телефона — почти шесть. Сообщений от соратника — ноль. Какая же она дура, если надеется, что Земфира напишет ей по первому зову мысли! «Может, еще и девушку свою бросит? Прибежит и ляжет под дверь на коврике, полная раскаяния?» — язвил внутренний голос, и богиня, закатив глаза, ответила, что, если бы была такая возможность, она бы ему втащила. Сигареты были крепкими, и от очередной затяжки Рената закашлялась. Подняв ладонь кверху и согнув два пальца, в которых дымилась сигарета, она посмотрела на нее с ненавистью. Та драла горло, как кот Миша — занавески. Вспомнила, что руки после секса она так и не помыла. «Плохо, конечно, — подумала, делая новую раздирающую нутро затяжку. — Но что-то в этом есть». И, облизнув распухшую от ночного укуса губу, добавила: «В каждом «плохо» что-то есть. Если бы в пороках не было красоты, никто бы их не совершал». Несмотря на раннее время, машины то и дело поворачивали — кто куда. Гостиница стояла на развилке дороги, и угадывать, куда же повернет машина, еще не включившая поворотник, было довольно увлекательно. Есть чем занять вращающиеся вокруг секса мысли. Положив локти на перила и оголив колено, Литвинова посмотрела вниз. Возможно, несколько месяцев (или даже недель) назад она не поняла бы себя (и тем самым не оправдала бы). Спать с первой встречной — это такой моветон! Совсем не похожий на «стиль Ренаты Литвиновой». Но Жаз напомнила ей Светочку, всю жизнь путавшуюся в собственных сетях. Ту, которую любила до боли в сердце. Ту, которую только целовала (но зато часами). Ту, которую пришлось оставить ради первого мужа. Возможно, она переспала с Жаз, потому что не переспала со Светочкой — тогда. Возможно, не только поэтому. Она хотела быть такой же, как Жазмин. Свободной, дерзкой, молодой. Старение для женщины — самая большая несправедливость, случавшаяся с человечеством. А Жаз так и фонтанировала энергией. От нее несло (и сносило) адреналином. И казалось, что, находясь рядом, ты помолодеешь. Хотя бы на двадцать минут. «Я педофилка», — заключила Литвинова и бросила окурок с балкона. Жазмин все так же сопела, выпятив нижнюю губу. Совсем ребенок. Рената уже открыла книгу, чтобы понять, что читать не получается, и вернуть ее, обиженную, на столик, как в дверь постучали. «Что-то Уля рано, — подумала Литвинова, снова взглянув на часы. — Начало седьмого… По Лондону, что ли, гуляли? Получит же она у меня!» Сунула футболку, в которой была Жаз, в шкаф, осмотрелась, нет ли доказательств, что ее мать всю ночь занималась тем, что Уле даже в самом страшном сне не снилось. Подлетая к двери, вспомнила про пустую бутылку. Пнула ее под кровать. Запахнув халат, нажала на ручку двери и уже открыла было рот, чтобы начать гневную филиппику, что маньяки ходят по улицам и утром, а юные барышни всегда нарасхват, но, увидев лицо, сразу же дверь захлопнула. «Это невозможно!» — недоумевала Рената, пытаясь справиться с перехваченным от испуга дыханием. Или это действительно Земфира, или она спит, как в том сне, где ее ласкали двое. С внешней стороны дернули ручку, и Рената, выйдя из оцепенения и входя при этом в ужас, приоткрыла дверь и убедилась, что это реально Земфира. — Я войду? — спросила дрожащим голосом жена. Черные очки на пол-лица, белые скулы, практически неразличимые губы. — Давай поговорим здесь, — кротко извинилась Литвинова и, просочившись в коридор так, чтобы невозможно было разглядеть за ее спиной хоть что-нибудь, вышла из номера в коридор. — Что-то случилось? На тебе лица нет. — Уля спит? — Земфира кивнула на дверь. — Да, — ни единой мышцей лица не дрогнув, соврала Рената. — Ты что здесь делаешь? — Живу, — пожала плечами певица и, чтобы не встречаться с Ренатой взглядом, стала царапать ногтем стену. Хотелось сказать многое, но язык, парализованный страхом и злостью, так и лежал без движения. От Литвиновой пахло сигаретным дымом и «Красной Москвой», которые свободы не добавляли, а лишь туже затягивали петлю. — Где? — В соседнем номере. — Чего? — опешила Литвинова и, почувствовав, как ее дрожь усиливается («нет, она не могла слышать, она была с Лулой»), спросила уже обдуманно: Почему? — Да так, — Рамазанова дернула плечом и на секунду улыбнулась: Подслушивать люблю. — Как ты меня нашла? — Рената захотела заглянуть ей в черные очки, но Земфира продолжала смотреть в стену, которую царапала. «Как ей, должно быть, тяжело, — подумала Литвинова. — Да и мне не легче». — Уля адрес дала. — Вот оно что… — Рената наигранно нахмурилась, хотя внутри ликовала. Ругать Улю она, конечно, не станет. — Что же все-таки случилось? — Я убила человека, — ледяным тоном произнесла Земфира и опустила терзающую стену руку. — Чего?! — воскликнула Ре, не веря своим ушам. — Ты чего говоришь такое? — А к тебе нельзя, да? — Подтянув сползающие штаны, Зе стала переминаться с ноги на ногу. — Прямо совсем? — Совсем. — Тогда давай ко мне. — Она схватила опешившую женщину под локоть и повела за собой. Щелкнув замком, пропустила Ренату в номер. Та куталась ледяными руками в халат и хмурилась, все еще пребывая в шоке от новости. Скорее всего, Зе шутит. Ну, может, ударила кого-нибудь, сильно ударила, но чтобы убить… Земфира бросила сумку на пол и села на диван, вытянув вперед ноги. — Ты почему молчишь? — со слезами в голосе спросила Литвинова. — Смерти моей хочешь? — А что еще сказать? — Ты сказала, что человека убила. Это правда? — Правда. — Что произошло? — Блять, так курить хочется… — Земфира посмотрела на сумку, в которой сигарет как раз таки не было. — У тебя есть? — Тебе что, нравится меня мучить? — Есть? — рок-звезда наклонила голову. — Если нет, то пойду стрельну… Рената достала из кармана пачку с всунутой в нее зажигалкой и, замахнувшись, бросила — не Земфире, а в Земфиру. Та, удивительно спокойная, подняла пачку с пола и вытряхнула себе сигарету. — Здесь нельзя курить. — Почему? — Пищать будет. — Ре кивнула на пожарную сигнализацию. — Не будет. — С этими словами Земфира схватила со столика толстый глянцевый журнал и в прыжке сбила у сигнализации крышку; та повисла на жалком проводке. — Можешь, кстати, тоже закурить. Если хочешь. — Не мучь меня, пожалуйста, — взмолилась Рената, рассматривая дергающийся проводок. — Расскажи, что случилось. — Думаешь, если бы я смогла, я бы не рассказала? — Земфира сплюнула прилипший к губе табак. — Хм? — Зачем тогда меня позвала? — Чтобы ты рядом постояла. — Тебе, видимо, нравится меня мучить, — вспыхнула Рената, выставив указательный палец. — Тебе доставляет величайшее удовольствие наблюдать, как я, истерзанная тобой, мучаюсь снова! Знаешь что, Земфира? — Что? — Я не хочу всего этого! Я устала! — Что-то еще? — тихо спросила Рамазанова, не вынимая изо рта сигареты. — Пошла я отсюда, — закончила Литвинова и повернула ручку двери. — Придешь в себя — поговорим. Она сделала шаг в коридор, но Земфира, уже очутившаяся рядом, схватила ее левой рукой за карман. Рената, кипящая от злости, дернула ткань в свою сторону, но хватка была железная. Пришлось запахнуть в очередной раз распахнувшийся (потому что был без пояса) халат и, сжав в ниточку губы, смотреть на жену, как на врага. Рамазанова нехотя сняла очки. Рената, увидев, что под глазами жены расплылись сливового цвета синяки, а переносица пожелтела и опухла, тяжко вздохнула. От ощущения, что это не Земфире, а ей ударили в нос, от отнимающей последние силы жалости, сердце, и без того уставшее, сжалось. Она поймала себя на желании обнять, успокоить и сразу же исцелить. — Веселая картина, да? — прохрипела звезда. — Как там говорят? Краше в гроб кладут? — Я видела у тебя кровь, — вспомнила богиня. — На плече. — Это ерунда. — У меня аптечка есть. Давай я… — Ре, — прервала ее Зе, и Литвинова закрыла глаза, настолько ее тронуло это родное «Ре». — Там царапина. — Там порез, — бросилась в спор Ре. — В клубе сказали, что тебя порезали. — Ты была в клубе? — Была. — Понравилось? — Издеваешься? — нахмурилась Рената и попыталась вырваться снова. — Как ты меня нашла? — спросила Зе, выдохнув дым в сторону. — Я уже подумываю, что у меня где-нибудь чип зашит. С GPS. — Зашит. — Впервые за встречу Литвинова улыбнулась. — Но где — не скажу. — Почему же я не пищу, когда рамки прохожу? — Отпусти меня, пожалуйста, — простонала Рената, наклоняя голову. — Ты о вообще или этом моменте? — Я аптечку принесу. — Литвинова протянула руку к голове Земфиры, но та отстранилась. — У тебя голова болит? — А спиртного нет? — Звезда, приподняв брови, закусила губу. — Помогать так помогать! — Спиртного нет. Еще что-нибудь? — Ну, секс я опущу, так что… — Земфира заметила, как Рената отвела на этих словах взгляд. — Ладно. Неси аптечку. И от головы что-нибудь… Ружье! — Чего?! — Ничего. Иди. Рената, стараясь не шуметь, медленно выдвинула ящик комода. — М? — Жаз приподнялась на локтях. — Почему ты не спишь? — Спи. — «Рита» успокоила ее улыбкой. — Я выйду по делам. — Надолго? — Не знаю. — Она вернулась к поиску аптечки. — Я буду скучать, — проворчала девушка. — Спи. Рано еще. — Нет. — Что «нет»? — «Рита» вновь обернулась. — Если тебя рядом не будет, то не буду, — буркнула Жазмин и упала на подушки. — Мне надо вернуться. — Положив аптечку рядом, Рената присела на кровать, и Жаз, быстро обняв женщину за шею, повалила к себе. — Жаз, это срочно… — Это тоже срочно, — ответила Жазмин и, крепко сжав ее подбородок, поцеловала, запустив язык между губами. Рената с закрытыми глазами ответила на поцелуй. — Все еще хочешь уйти? — Это правда срочно. — Эх… — А ты спи. Литвинова чмокнула Жаз в лоб и, прижимая к животу аптечку, зашла в соседний номер, где Земфира, уже сняв с себя куртку, стягивала футболку. Бросив ткань на диван, она сунула руки в карманы джинсов. Вошедшая, наблюдая сие, застыла. — Ничего, что я так? — Ничего, — пожала Рената плечами, борясь с улыбкой. — Ты похудела. — Да, на три килограмма. — Тебя Лула бинтовала? — поинтересовалась Ре, рассматривая повязку. — Да, — отрезала Зе, не желая затрагивать эту тему. — Понятно, — вздохнула Рената и провела ладонью по хрупкому раненому плечу. — Больно было? — Не соблазняй меня. — Земфира положила ладонь на руку Ренаты. — Окей? — Почему ты решила, что я тебя соблазняю? — рассмеялась Литвинова, показывая глубокие морщины в уголках глаз. — С утра пораньше? — Ты в зеркало себя видела? — А что? — Рената посмотрела на себя. — Просто халат без пояса. — Он только плечи и прикрывает, — усмехнулась рок-звезда, но рассматривать обнаженные места — вопреки желанию сделать это — не стала. — Поменяй повязку и все. — Хорошо. Дотрагиваться до тебя можно хотя бы? — Только по делу. — Боже… Литвинова размотала повязку и, увидев длинную, с подтеками крови, рану, с дрожью вздохнула. Кожа у Земфиры была нежная-нежная, а тут такое насилие. Бедная-бедная Зе! Вытерла кровь спиртовой салфеткой и, разорвав упаковку зубами, достала новый бинт. Занятая делом, она не замечала, как Земфира следила за ее руками, а после перевела взгляд на ее ключицу и ниже. — Больно было? — Уже не помню, — ответила та, не отводя взгляда. — Мерзко? Да. — А в нос? — Ну, подташнивало… — Ты знаешь, что у тебя может быть сотрясение? — вещала медсестра, разматывая бинт, чтобы сложить в несколько слоев и сделать накладку на рану. — Если во рту был привкус крови… — Ты можешь помолчать? — Почему? Рамазанова не отвечала. — Почему? — Рената подняла на нее глаза, и Земфира, проклиная все на свете, крепко обхватила ее лицо и вцепилась губами в губы.