Жара

Улицу Земфира запомнила, а вот с номером дома, конечно, наврала. Хотя странно, что в таком состоянии она хоть что-то удержала в памяти… Боже, как она сразу не заметила, что Земфира под кайфом? Ни о чем не сказали расширенные зрачки, подергивание конечностями, утирание запястьем несуществующих соплей? И то, как Земфира отреагировала на брошенную в ее сторону пачку сигарет — безэмоционально, как будто Рената только так ей вещи подает, а ведь в трезвом состоянии она бы наградила спутницу жизни взглядом, со скрипом ворчащим: «Ну, начинается…» И Ренате бы стало в очередной раз стыдно за свои манеры (и привычку истерить — а ее так сложно признать)… Изводила сообщением об убийстве, точнее — отсутствием каких бы то ни было поясняющих комментариев. И ни слова о том, что найдут, посадят, конец карьеры, позор семьи, заголовки «Была певица, а теперь убийца», потенциальный развод с разделом совместно нажитого имущества, потому что «Ре, я не хочу, чтобы эта грязь и тебя запятнала. Я понимаю, что это невозможно — найти женщину лучше меня. Но найди хотя бы ту, что сделает тебя счастливой». Так что да, видимо, перебрала и напридумывала себе, спутав видение с реальностью. После смерти брата Земфире во всех водоемах мерещилось его синее лицо, пока Ренате не посоветовали дорогого (в этом случае — обоснованно) психоаналитика, практикующего гипноз. К счету — ни к совместному с женой, ни к собственному — Рената обращаться не стала, так как «пыталась копить» на съемку фильма по «Северному ветру», поэтому сразу же продала (не заложила, как обычно делала) несколько дореволюционных драгоценностей. Кто бы мог подумать, что психическое здоровье человека может зиждиться на рубинах и бриллиантах. «Такого — может», — отвечала Рената себе же и успокаивалась, опуская пачки денег в лакированный ридикюль. Если инцидент все же имел место, она все сделает для того, чтобы ее жена избежала тюрьмы. Потратит все, что откладывала на фильм и книгу, наймет лучшего в мире адвоката, не получится — перейдет на взятки, лесть, шантаж и то, что редко, но использовала — «связи». Мужа бывшего подключит — раз уж на то пошло. Мужа подруги — если уж совсем туго будет. Из кожи своей змеиной вылезет, но — спасет. Дождь закончился, прибив к земле летающую в воздухе пыль, и Рената, поправил подол горчичного тренча, продолжила путь по околоточной — серой и мокрой — улице. Пенсионеры брели в парки, наркоманы — за дозой, проститутки — спать. Каблук то и дело проваливался в какую-нибудь выбоину (Земфира ласково их называла «выебинами»), и Рената уже думала перейти на излюбленный язык жены и всего русского народа, но отговорила себя тем, что сегодня особенный день и она должна выглядеть на все сто, пусть и прикрытые платком и огромными черными очками. Сегодня она будет допрашивать девушку, с которой спала главная любовь всей ее жизни (и по совместительству — главная певица страны). Девушку, которая, безусловно, должна узнать свое место. Указанная Земфирой улица оказалась рядом мьюзхаусов с гаражами на первом этаже, на втором располагались квартиры. «И не скажешь, что раньше здесь были конюшни, — подумала Рената, рассматривая это явление градостроительства. — Собянину есть, к чему стремиться». Этого и стоило ожидать. Студентка, при чем эмигрантка, без капитала от зажиточных родителей, не могла себе позволить квартиру в центре, поэтому согласилась на конуру, которую, к тому же, делит, как сказала размякшая после поцелуя Земфира, с подругой. Устав от безуспешных скитаний, Рената, как на амбразуру, бросилась на пожилую женщину, выгуливающую мопса: «Здравствуйте. Не видели ли вы здесь полицию или скорую? Мне позвонила подруга, сказала, что что-то случилось, но я забыла ее адрес. Помню только улицу. А на звонки она не отвечает. Боюсь, что случилось что-то очень страшное!» Женщина сначала с недоверием прищурилась, слушая иноземный говор, но вскоре заулыбалась — тренч Ренаты стоил не одну тысячу фунтов. «Видела, да. У жительниц миссис Грейв что-то случилось. И скорая была, и полиция. Так это ваша подруга? Одну на скорой увезли». Рената хотела спросить: «На носилках? Не в мешке?», но вовремя опомнилась. «Только не это!» — крикнула она, заламывая руки. «Возможно, это была подруга вашей подруги, — добавила женщина. — Здесь столько наркоманов, что я уже ничему не удивляюсь!» Крикнув: «Пошли, Бэйб!», она потащила кривоногого друга, успевшего сделать лужу, за собой. Литвинова проводила их сочувствующим взглядом, ассоциируя себя с хозяйкой пса: «Вот что меня ждет, только это будет не Лондон, а Париж… Да чего уж мелочиться! Трехпрудный!» Дверь открыла заплаканная Лу. Увидев знакомое лицо, она отшатнулась: как одержимый — от креста. — Вы меня помните? — спросила Рената, снимая очки. — Я… — Заходите, — отрезала девушка и впустила гостью в квартиру. — Только не кричите. У меня голова болит. — Господи! — воскликнула Литвинова, замечая под своими ногами размытую лужу крови. — Я как раз убиралась. — Что произошло? — Литвинова переступала кровавые разводы, пробираясь к кухне. — Вы вроде бы должны знать, раз пришли, — дернула плечами румынка. — Разве нет? — Я практически ничего не знаю. Со мной связалась Земфира. Сказала, что… — Рената задумалась, говорить все, как есть на самом деле, или использовать метафоры. — Сказала, что случилась беда. — Так и сказала? — Лу сипло рассмеялась, но тотчас вернулась к апатии (вызванной, как решила Рената, стрессом). — Не замечала за ней столь высокой художественности. — Вы сами все знаете, — одернула ее Литвинова. — Расскажите, что произошло. — Земфира думает, что убила Берту? — Да, — с дрожью ответила гостья и, вспомнив, что в метре от нее — лужа человеческой крови, подавила головокружение. — Я сяду? — Простите, забыла предложить. — Лула нажала на кнопку электрического чайника. — Кофе? Чай? — Сигарету, если можно. — Можно. — Луладджа принесла из прихожей джинсовую куртку, вынула из нагрудного кармана пачку «Мальборо» и положила на стол. — Прикуривать будете от газовой конфорки. Ничего? — Ну, хоть не от церковной свечки, — покачала головой Рената и, щелкнув автоматическим поджигом, окружила металлический блин старой газовой плиты синими огоньками. — Давно такого у меня не было. — Надо было куртку с Бертой отправить, — добавила Лу, поставив на стол две чашки. Поняв, что это сигареты мертвеца, Ре отпрянула и истошно закашлялась. — Да не бойтесь вы! Берта жива, просто в тяжелом состоянии. А без куртки она замерзнуть может. — Вы скажете мне, что случилось, или нет?! — завопила Рената, размахивая сигаретой Лазаря. — Моя голова сейчас взорвется! То мертва, то жива… — Пока что жива, — спокойно произнесла Лу и наставила на гостью свои голубые глаза: Но в любой момент может умереть, потому что потеряла много крови. Земфира ударила ее ножом в живот. — Постойте, постойте… — Рената выставила вперед ладонь. — Ударила? — Технически — да. — А практически? — Вы что, юрист? — Лула приподняла брови. — Что за вопросы? — Да что вы воду-то мутите? Скажите все, как было! Я сама разберусь, что было технически, а что практически! — Просто я все рассказала полиции. — Лу залила растворимый кофе кипятком. — Рассказывать еще раз — побывать в этом аду снова. Санитары мне успокоительное дали… Что вы от меня хотите? — Простите. — Рената взяла Лулу за руку. — Я пришла не для того, чтобы защищать Земфиру. Точнее, не только для этого. Я хочу помочь: и ей, и вам. Но чтобы помочь, мне нужно знать, что все-таки произошло. — Хорошо, — кивнула потерпевшая и показала Ренате синяки на своей шее. — Все началось с того, что Берта потащила меня в спальню и стала душить. — Сразу? — Нет, сначала она хотеля меня изнасиловать, но я не давала ей этого сделать. Боролась, кричала. — А Земфира где была? — Берта вырубила ее ударом по голове и привязала к трубе. Но Земфире как-то удалось выбраться. — А вы что делали в этот момент? — Я потеряла сознание от удушья. Очнулась, когда Земфира закричала, что убила человека. Стояла посреди комнаты с окровавленным ножом в руках. — Подождите… — Рената остановила ее и, будто делала это всю жизнь, прикурила от газовой конфорки. — Это надо переварить. — Я помню только это. Ну, и то, как посоветовала Земфире смыть с себя кровь и выбросить нож. — Что, и полиции это сказали? — с издевкой поинтересовалась Рената, выгибая бровь. — Нет, конечно. Выпейте кофе. Думаю, время, когда мы спокойно спали, прошло. — Знаете, куда Берту отвезли? — Вам там делать нечего! Сидите тихо! И Земфире скажите, чтобы не высовывалась! — Так полиция решит, что она скрывается. — Я не сказала, как ее зовут. Полиция знает, что я познакомилась с ней в клубе, что мы пошли ко мне, чтобы… — Ну? — Рената, высунув сигарету из красных губ, прищурилась. — Что же вы замолчали? — Чтобы заняться сексом, — выдавила из себя Луладджа, пряча взгляд. — И что имени она мне своего не сказала. — Настолько она вам нравится, да? — Литвинова сбросила пепел на салфетку и посмотрела на девушку свысока. — Нравится, но мы ведь ничего не успели… Не знаю, уместо ли это обсуждать с вами. — Да ничего. Мы вон уже и поножовщину обсудили. — У нас ничего не было с Земфирой. — Лула сделала глоток из чашки. — В последний момент заявилась Берта. — Хм, — скупо отреагировала Литвинова, хотя хотелось вопить от счастья. — Подождите, я совсем забыла. В клубе ведь тоже была поножовщина? — Берта ранила Земфиру, когда та знакомилась со мной. — Тем же самым ножом? — Наверное, да. — Лу дернула плечом. — Судя по всему, Земфира защищалась и вырвала нож из рук Берты. Неужели она ничего не сказала? — Ничего. — Странно. Она же любит вас. — Кто вам это сказал? — Она. — Прямо так и сказала? — Сказала, что вы — ее проклятье. Так говорят только тогда, когда сильно любят. Рената открыла было рот для ответа, но промолчала. Закинула ногу на ногу, сверкнув коленками, и опустила глаза на горку пепла, выросшую на салфетке. Что ей делать сейчас? Метнуться в больницу и начать расспрашивать о Берте, вызывая у всех подозрения? Вернуться к Жаз, которая, должно быть, ждет, надеется и верит? К Уле, которая, наверное, вернулась после вечеринки? К Земфире, которая, дай Бог, приняла душ, смыв с себя свою и чужую кровь, и уснула без грамма наркотиков? Кому она сейчас нужнее всего? — Есть чистая тряпка? — Литвинова бросила окурок в чашку с недопитым кофе и встала из-за стола. — Есть. А что? Она сняла с себя платок, тренч, туфли и, оставшись в черном трикотажном платье, взяла массивную тряпку узловатыми, в череде перстней, пальцами. Кровь нельзя было смыть за один раз. Вода сразу становилась красной — приходилось то и дело менять, чем и занималась апатичная от лекарств Луладджа. Размывая розовые следы, Рената думала о Земфире, стоящей посреди комнаты с белым от страха лицом. «Я убила ее! Убила!» — кричала та, рассматривая испачканные кровью руки. Как же ей было страшно — тогда. И сейчас — страшно.