Жара

— П-п-подожди… Земфира, я не понимаю, — лепетала Рената успевшими заледенеть на нервяке губами. На самом деле все она понимала, просто тянула время. «Надеюсь, обошлось без поножовщины. Когда думаешь, что все хуже некуда, становится еще хуже», — думала она параллельно разговору, который не получался. — Ты можешь не материться? — Да как тут не материться, блять? — кричала на том конце провода жена. — Ты изменила мне с малолеткой! — Ты забыла, что мы разошлись и что это была твоя инициатива? — выдавила из себя Литвинова и запустила руку в карман тренча за сигаретами. Пусть та, что она сейчас выкурит, окажется отравленной — одна на миллиард миллиардов. Она уже видела себя падающей, одной рукой хватающейся за горло, а другой — за край скамейки. Отяжелевшая от дурмана голова с глухим стуком ударяется о еще мокрый после дождя камень. Пряди, свернувшиеся кольцами, вздрагивают. Последнее, что запоминают ее распахнутые от страха глаза — нахмуренное лицо женщины, у которой Рената спрашивала дорогу. «Наркоманы чертовы», — цедит незнакомка сквозь зубы, но Рената уже ничего не слышит. — Нам надо развестись. Как это там делается? — после паузы спросила Земфира. — Расторгнуть это свидетельство. — Давай не сейчас. У нас есть проблемы посерьезнее этих. — Хорошо, но не думай, что я все забуду и прощу. — По-твоему, я должна прощать тебе Лулу? — усмехнулась Литвинова и, сунув в губы сигарету, подожгла ее новой ядовито-желтой зажигалкой, резко пахнущей пластмассой. — С ней, кстати, все в порядке… В отличие от Берты. — Берта… — голос Земфиры задрожал. — Жива? — В реанимации. — Надеюсь, ты там не светилась? — Нет, но я взяла, в отличие от тебя, номер Лулы. Она будет держать нас в курсе. — Если что, я нашла себе адвоката. — Как? Уже? — опешила Рената, но вспомнила, что злополучная Градова Ксения — юрист. Значит, все-таки позвонила. Черт. — Да, есть знакомый юрист. — Я его знаю? — с издевкой спросила Литвинова, сбрасывая ногтем пепел. — Нет, — отрезала Земфира. Рената хотела разразиться наигранным хохотом, но не стала. Не выдавать же себя с потрохами. Ну, ничего. Градова Ксения хотя бы не обрушится градом на их погибшие отношения. Вот такая вот подводка к новому витку личной жизни: «Знаете, были проблемы по юридической части. Меня познакомили с прекрасным человеком, который очень помог». Боже, как представить рядом с твоим любимым кого-то другого? Как представить, что он будет счастлив без тебя? Вот он, красивый, живой, самый лучший. А рядом с ним — не ты. А ты — где? И есть ли — ты? — Хорошие новости, — продуманно ответила Рената. Хотелось сказать: «Отличные новости», но язык не повернулся — лгать настолько явно. — Земфира, Жаз — моя гостья. — Гостья? — Земфира рассмеялась. — Так теперь шлюх называют? — Она не шлюха, — Литвинова замотала головой. — Ты ничего не знаешь. — Она барыга! Торгует наркотой. Я вот думаю, ты совсем с дуба рухнула? — Земфира… — Рената почувствовала, как сердце ее зажало в тисках, и закрыла глаза. — Не надо. Прошу тебя. — Нет, ты не перебивай. Сначала там, на балконе. С журналисткой. Или кем она там была? Теперь вот с наркошей, которой еще и двадцати нет. Тебя это возбуждает, что ли? Чтобы все распиздили, что ты спишь со всеми подряд? — Земфира не останавливалась. — Я любила тебя, и я была слепа. Я не видела, кого я люблю. Любила образ, который нарисовала в своей голове. Этому образу я и посвящала свои песни. — Лучше убей меня, чем говорить такое. — Это была ошибка. Ошибка, растянувшаяся на годы. — Прости, но я не могу это слушать. — Рената! Под свое имя, прозвучавшее из динамика, позеленевшая женщина нажала на красный кружок завершения вызова. Сердце заколотилось так, что от страха, что она сейчас действительно свалится, пришлось присесть на скамейку. Рената хватала воздух ртом, но его все так же не хватало. Голова закружилась, уши заложило. Пришлось закрыть глаза, чтобы остановить вращение этого мира. «Умирать не страшно», — пронеслось в голове, и тут она вспомнила, что ей снилось в последнюю ночь. Бабушка гладила ее по ладони и говорила, что умирать не страшно, если никого не любишь. «Как ты можешь говорить такое, если я люблю?» — не понимала Рената, которая во сне была восемнадцатилетней барышней, полноватой, темно-русой, с челкой набок. «Ты устала, девочка моя, — женщина потрепала ее по щеке. — А здесь нет усталости… Здесь никто не болеет, не страдает, не плачет. Знаешь, как здесь хорошо?» Бабушка схватила ее за руку, накрашенные красным лаком ногти впились в нежную кожу запястья, и Рената поняла, что та хочет забрать ее с собой. «Нет, я не пойду!» — закричала девушка и захотела отдернуть руку, но бабушка продолжала сжимать запястье, да так сильно, что по белой коже поползла струйка крови. Рената хотела позвать на помощь, но голос пропал. Вдали стояли — спиной к спине — Земфира и Жаз. В какой-то момент они повернули головы, но на лицах их было полное равнодушие. Рената открыла глаза и сфокусировала взгляд на несущихся с поруки сильного ветра тяжелые, полные влаги, облака. Сегодня снова будет дождь. Если не снег. На экране телефона были три пропущенных. От Ули. — Да, родная, — сквозь клокот в горле ответила Рената. — Привет, мам. Ты где? — Ох, где я? — Литвинова осмотрелась. — Какие-то задворки… — Тут Земфира. Я тебе не говорила… — Я знаю, что вы общались. — Ты не сердишься? — Нет, — женщина слегка улыбнулась. — Хорошо, — Ульяна сделала паузу, раздумывая, говорить или нет. — В общем, тут Земфира. И она не в себе. — Что случилось? — Не знаю. Она сказала, что ты спишь с малолетками и чтобы я на всякий случай не приглашала своих подруг. Взяла из ящика какой-то пакет и ушла. О чем она? Мам, я знаю, что у нее были проблемы с наркотиками. Она может быть под кайфом? — Уля, все нехорошо и боюсь, что будет еще хуже. — То, что она сказала — это ведь бред? — Конечно, бред, — выдохнула Рената. — Не слушай ее. — Что делать, если она снова придет? — Если не хочешь слушать что-то подобное, не открывай. — Ты бы видела ее глаза. Совсем сумасшедшие. Мне страшно. Больше страшно не за себя, а за нее. И за тебя. — Подожди, а какого цвета был пакет? — С сиренью. Маленький. А что? — Не открывай ей, пожалуйста, — затараторила Литвинова. — Услышишь что-нибудь странное, грохот — вызывай полицию, хорошо? — Что случилось, мам? Мне страшно. — Ничего. Я скоро буду. Только этого не хватало. В маленьком сиреневом пакете лежал тот самый пистолет — блестящий револьвер, которым так любила размахивать Рената. Соседний номер сейчас напоминал бомбу в разобранном виде: несколько граммов наркоты, пистолет и человек с разбитым сердцем. Оставалось собрать ингредиенты. *** В начале 2004-го года на одной из многочисленных тусовок они пересеклись с Калманович. Узнав бывшую по короткой платиновой стрижке, Земфира изменилась в лице и, пробормотав что-то о шлюзах, ускользнула из теплых полуобъятий новой подруги. Рената замешкалась, когда Настя выкрикнула ее имя и, с бокалом шампанского, поднятым над головой, стала пробираться к ней. — Привет. Давно тебя не видела. — Калманович чмокнула ее в щечку и осмотрелась. — А эта где? — Земфира? — Только же тут была. — Сказала, что ей приспичило. — Какой-то нездоровый рефлекс. Меня видит и тотчас в туалет бежит. Уже не в первый раз. — Не хочет с тобой встречаться, видимо. — Литвинова пожала плечами. — Знаешь, почему? — Настя расплылась в улыбке. — Насть, это ваши дела. — Да я уже давно замечаю, что они НАШИ. — Ты о чем? — Рената, мы с тобой не друзья, но довольно неплохие знакомые. Сколько мы знакомы лет? С середины девяностых? Или с конца? Не помню, что за год был, когда фестиваль проходил. Девяносто седьмой? — Я тоже не помню. — Не суть. — Настя отпила из бокала. — Я совет тебе хочу дать. Дружеский. — Он Земфиры касается, я правильно тебя понимаю? — Правильнее некуда. — Настя взяла ее за голый локоть (Рената была в коротком шелковом платье на бретельках) и отвела в сторону. — Насть, не надо мне давать никаких советов… Мы не встречаемся. — Да ладно? — усмехнулась всезнающая, приподняв брови. — Я была на твоем месте, поэтому очень хорошо тебя понимаю. Дерзкая, умная, талантливая. Такие песни о любви пишет — закачаешься! — Ты на что намекаешь? — Рената нахмурилась. — Я замужем. — Вот именно. Я об этом и хочу как раз поговорить. Рената, включи голову. Ты замужем за уважаемым человеком, а Земфира — кто? Что ты получишь от этих отношений? Счастье, что ли? Очередной заголовок, что Литвинова бросила мужа ради певички! Ради бабы! Что скажет общество? А мама? Она это выдержит вообще? — Я не собираюсь уходить от мужа. — Тогда держись от нее подальше. — С какой стати? Мы прекрасно общаемся, — возмутилась Литвинова, взглянула на часы и обернулась. — Куда она пропала? — Пока я тут, она не появится. Спряталась где-нибудь и следит. — Калманович, взяв ее за подбородок, повернула к себе. — Она влюблена в тебя, Рената. Неужели ты не понимаешь? — Настя заметила, как ресницы загнанной в угол «мышки» вздрогнули. — Как в такую не влюбиться? — Насть, я не знаю, как это смотрится со стороны, но мы действительно только общаемся. — Она испортит тебе жизнь, — говорила Калманович, глядя ей в испуганные глаза. — Нет, не так. ИСПОГАНИТ. И ты никогда от этого не отмоешься, даже если вы переспите и сразу разбежитесь. Она такой человек. Портит всем вокруг жизнь, думая только о себе. — Разве она испоганила тебе жизнь? — А разве нет? — Настя покачала головой. — Ты многого не знаешь, Ренаточка. Я столько натерпелась с ней — на трехтомник мемуаров хватит. Я к чему этого говорю? Если ты будешь рядом с ней, все это дерьмо автоматически взваливается на твои плечи. А у тебя муж, ребенок. Ты должна выбрать: или это дерьмо, которому не будет конца, или здоровая семья. — Ты о чем? — Что за дерьмо, ты имеешь в виду? Ох… — Калманович осмотрелась в поисках пустого столика. — Давай сядем. Это долгая история. Они сели за пустой столик, и Рената, воспользовавшись тем, что мимо пробегал официант, заказала себе шампанского. — А мне штоф водки, — щелкнула пальцами Калманович и откинулась на спинку стула, рассматривая платье Литвиновой. — О чем ты говорила? — Ты странностей за Земфирой не замечала? — Ну, иногда она очень вспыльчивая. Даже страшно становится. — Руку не поднимала? Ничего, дело времени. Я сильная, поэтому во время приступов заламывала ей руки и припечатывала к стене. — Настя, что за страсти ты мне рассказываешь! — Понимаешь, с талантливыми людьми трудно. А она о-о-очень талантливая девочка. Одна на миллион. — Она просто очень несчастна, понимаешь? — Жалеешь ее? А чего жалеть? Думает только о себе. Ну, и о музыке своей. Захотела — пришла. Захотела — ушла. Знаешь, что она периодически заходит ко мне? Когда нажрется в усмерть. — Не знаю. — Литвинова опустила глаза. Принесли спиртное. — Спасибо. — По привычке. — И что, тогда спите? — Рената подняла взгляд, но собеседница молчала. — Не буду тянуть резину. — Настя налила себе водки и, опрокинув в рот стопку, поморщилась. — Она наркоманка. — Что?! — Рената открыла рот. — Пока бабло есть, будет сидеть. Кончится — пойдет по займам. Ко мне прибежит. — Калманович наполнила стопку и подвинула к Ренате. — Пей. Информация серьезная. — Блин, Насть… Я даже не думала. — Пей. Я же всего одну стопку предлагаю. Рената, зажмурившись, выпила. — Давно сидит? — Давно. — Как же ты могла это допустить? Ты что, ее не любила? — Любила. И сейчас люблю. — Настя достала сигареты. — Будешь? — Давай. Приятельницы закурили. — Я боролась. Столько денег на ее лечение потратила — могла бы уже дом за границей купить. — Неужели все тщетно? — Сначала все хорошо было, а потом срыв и все по новой. Я не могла быть с ней рядом всегда чисто физически. Я не выдержала этой гонки. Вот все думают, что победитель — Земфира (конечно, ушла в свободное плаванье, сама себе начальник), а победитель-то на самом деле я. Я ушла, я отказалась от всего этого. Это невыносимо, Рената. Нельзя быть одновременно продюсером, любовницей, мамкой, старшей сестрой… Нельзя все это тащить на себе. И слышать каждый день, что я, сука неблагодарная, эксплуатирую, наживаюсь. Я не говорю, что она плохой человек. Она больна, при чем серьезно. Не знаю, что это. Невроз, маниакально-депрессивный психоз или что… Она даже лечить себя не дает. Вырывается, сбегает. Посреди тура может в Уфу свалить. Это нормально? И ведь не к семье едет, хотя и там показаться может. К каким-то забулдыгам. Откуда я ее только не вытаскивала. И все без толку. — Кошмар… — Я не знаю, будете ли вы вместе или нет. Надеюсь, ты все же выберешь семью, но я обязана предупредить… Да, она подарит тебе столько счастья, сколько, возможно, в твоей жизни не было никогда. Будет посвящать тебе песни, петь их тебе, в том числе со сцены. Поцелуи на мосту, все дела. Но столько же будет и несчастья, если не больше. Срывы, депрессии, наркота… С ней невозможно построить семью. Спать — да. Роман крутить — еще ладно. Но жить, строить быт… Ты видела ее квартиру? Там же пиздец. — По-моему, нормальная квартира. — Ты что, в таком же сраче живешь, что ли? Там одни диски и пластинки до потолка, пыль везде. Она как сядет песни писать — так ей хоть трава не расти. На звонки не отвечает. Слава Богу, у нее детей нет. Кому такая мамка нужна? Точнее даже, отец. — Настя рассмеялась и накатила еще. — Рената, ты умная, ты красивая. Пожалуйста, беги, пока не поздно. — Я не могу. — Почему? — Она мне для фильма песню пишет. — Вот напишет, и шли ее на хуй. В независимости от того, хорошая песня или нет. — Настя, что ты мне сейчас рассказала… — Рената закрыла лицо руками. — Как с этим жить? — Если она влюбится в тебя, она тебя сожрет. — Мое мнение о ней не изменится. Я считаю, что она гениальна. — Оу… — Я считаю, что гению позволено все. Его гениальность все оправдывает. — А муж твой это знает? — Что? — Рената кашлянула. — Что гению все позволено, — захохотала Калманович. — Да не бойся. Шантажировать не буду. — Нам интересно друг с другом. — Когда ее рука на талии или ниже? — Она меня что, и обнять не может? — Один плюс. Она не возьмет тебя силой, потому что знает, что у тебя семья. А вот если ты захочешь, то… Как это называется? Принципы? — Знаешь, Насть… — Литвинова встала из-за стола, поправляя платье. — Спасибо, конечно, за информацию. Но я считаю, что она слишком субъективна. Я пошла. — Ты не исправишь ее, Рената, слышишь? Дурой будешь, если останешься!