Жара

Земфира метнулась к окну, отбросила в сторону занавеску и лихорадочно стала искать машину, на которой Рената должна была уехать. Но лондонский тротуар был пуст. — У нее точно есть разрешение от МВД? — снова спросила Ксения, затаскивая в номер чемодан. — Если она каким-то образом провезла его без этой бумажки, у нас будут проблемы… Подожди, или это муляж? — Не стала бы я муляж в шкафу прятать, — со вздохом ответила рок-звезда. — Она везде его с собой возит. Говорит, что для съемок. Сколько раз я ей говорила, чтобы брала игрушечный — их же сейчас от настоящих не отличишь. Нет, говорит, дух будет не тот! Причем перед съемками специально говорит артисту, что пистолет в кадре настоящий. Женщины у нас сильные — не пискнут, а вот мужчины… — Земфира фыркнула. — Еще и пулю в револьвер сует. Один раз я ее на этом поймала. — Господи, не знала я масштаба этого бедствия… И что она ответила? — Ответила, что если быть безумной, то до самого конца. — Какого конца? — рассмеялась Градова. — Тюремного? — Не знаю, зачем ей это надо… Жизнь превратить кино, а кино — в жизнь? — покачала головой Рамазанова и, увидев, как безумная вышла на тротуар и стала смотреть в телефон, высунулась наружу: Литвинова, блять! Эй! Рената подняла голову и прищурилась. — Вернись, безумная! Не дури! — Это грубо! — крикнула женщина в ответ и снова заглянула в телефон. — Что мне нужно сделать, чтобы ты вернулась? На колени встать? — У вас всегда так? — усмехнулась Градова. — Как? — Земфира обернулась. — Ну, как в лучших лесбийских драмах. — Где в конце все умирают? — О, я смотрю, ты разбираешься. — Не так, как она. — Рамазанова кивнула в сторону. — Может, выбежать? Догнать? — Почему ты раньше этого не сделала? — Она кричать начнет… Она всегда кричит. — Как в «1000 лет»? Земфира не выдержала и рассмеялась: взгляд ее смягчился, брови разошлись в стороны, а на щеках показались глубокие ямочки. Градова поймала себя на желании посмеяться вместе, но, чтобы и далее слыть в этих отношениях циником, удержала на своем лице равнодушную маску. — Сволочь ты, Градова. — Я сволочь, но все-таки я здесь. — Заметив на потолке провода от сбитой пожарной сигнализации, Ксения с облегчением вздохнула: Ну, хоть покурить можно. — А мои Рената сперла, — пояснила Земфира и шмыгнула носом. — Блин, ну и дубак! — Снег обещали. — Градова нырнула в сумку за сигаретами. — Я теплые вещи не взяла, так что зуб даю, что будет буран. — Я бы так не переживала, если бы сигареты были обычными. — А они какие? — подруга нахмурилась. — Только не говори, что волшебные. — Волшебные, вот именно! — заныла певица. — С тобой все в порядке? Или это влияние Литвиновой? — Думаешь, я с ума сошла? — Немножечко, — натянула улыбку Градова. — С дурью они. — Драка, дурь, пистолеты… Что дальше? — Градова сдвинула брови. — Малолетние шлюхи? — Ой, Ксюха… — Земфира вцепилась зубами в ноготь большого пальца и прикрыла глаза. — Вы что, решили пройтись по всем статьям Уголовного кодекса? — Ксения открыла пачку зеленых «Pepe». — Вы вообще понимаете, что живете в реальном мире? И что Россия — не та страна, которая гладит свои граждан по головке? У нас уже за репосты сажают! Скоро будут сажать за слишком частое дыхание! И я понимаю, если бы за несвежее… Рамазанова попыталась крикнуть жене очередное увещевание, но хватанула ртом холодного воздуха и закашляла. Рената помахала ей на прощание светящимся телефоном и села в подъехавший кэб. Заметив, как автомобиль начал движение, Земфира с остервенением захлопнула окно и задернула шторы: дико хотелось что-нибудь разбить. Градова, с сигаретой в руке, плюхнулась в кресло. — Что, все так плохо? — Рената переспала с малолеткой. — Чего? — Ксения схватилась за горло. — Шутишь? — Говорит, что она не малолетка, но кто заглядывал в ее паспорт? — Рамазанова взяла из рук ошарашенной подруги пачку и достала себе сигарету. — Ты бы ее видела… — Это было до того, как она стала считать нас парой? — Нет, Ксюш, это не из-за тебя… — Пожалуйста, не думай, что я все перевожу на свой счет… Но вдруг это месть? — Месть, — Земфира кивнула и выпустила из носа дым. — Круговорот мести в природе. Она изменила мне, я решила изменить в ответ, она узнала и отомстила… Хотя я очень боюсь, что там все гораздо серьезнее. Не может быть все так просто, понимаешь? Всегда есть то, что мы не учитываем. — Променять тебя на малолетку? Ты себя слышишь? — Не променять, а увлечься. Кто знает, что творится в этой прекрасной башке? — Рамазанова сбросила пепел в цветок. — Просто я пиздец как боюсь, что она может навредить своей репутации, что это, не дай Бог, узнает Уля или, что еще хуже, мать. Про последнюю даже думать не хочется — жуть берет… Представляешь, что будет? Открываешь газету, на первой странице «Земфира — главная убийца страны», переворачиваешь, а там «Литвинова спит с ровесницами своей дочери». — «СПИД-инфо» какой-то, — подруга подняла руки. — Шучу. Не бей меня. — Вот ты смеешься, а мне повеситься хочется. — Ну, я и смеюсь потому, что повеситься хочется, — дернула плечами Градова. — Уверена, она поехала искать ее. — Кого? Малолетку эту? — Ага. — Почему? Так запала? — Потому что я видела ее. — Земфира вытащила из кармана телефон. — И мы разговаривали. — Разговаривали, судя по всему, в кавычках. — Ну, прижала я ее… Немного. Сказала пару ласковых. — Земфира… — Ксения наклонила голову. — Что? — Рамазанова развела руками. — Как твоя терапия? — Я пью, нюхаю, убиваю людей… Как ты думаешь, как моя терапия? — Не преувеличивай. Не убиваешь. Хотя уже близка к этому, — пояснила Градова и села, широко расставив ноги. — Земфира, что с тобой? Я тебя не узнаю. — Я сама себя не узнаю, — усмехнулась певица в ответ и, бросив телефон — от Ренаты ничего — на столик, вцепилась в волосы. — Более того, у меня летом фестивали. Сколько осталось? Месяц? Полтора? Готова только половина аранжировок. Знаешь, электронные такие, с сэмплами… Не, Димка все знает, он втянется. Но… — Земфира посмотрела в стену и застыла. — Что, такие сложные аранжировки? — Да не, лайтовый вариант, — отмахнулась певица. — Ну, для меня — лайтовый, не для бездаря какого-нибудь. Но я не тот человек, который сводит свою музыку на коленках. Я и халтура несовместимы. — Может, откажешься? Хотя бы от первых. Чтобы пройти терапию, восстановиться. — Я уже дала официальное согласие. Мое имя на афишах. Люди купили билеты. Да и Рената… — Что Рената? — Фильм хочет по пьесе снимать. — Земфира покачала головой. — До этого, конечно, дожить еще надо и в тюрьму не сесть, но денег нужно будет немерено. Я обещала. — Ни для кого не секрет, что у вас общий бюджет, — то ли в шутку, то ли взаправду прокомментировала услышанное Градова. — Кстати, про тюрьму… — За преднамеренное ведь много дают? *** — Не могли бы вы включить… — Литвинова силилась вспомнить «обогрев» или «отопление» на английском. — Очень холодно, понимаете? — О, печка! — моментально отреагировал таксист. — Конечно! Обещают снег! «Боже, до чего я дошла. Уже такое простое слово, как «heater», забываю», — осуждала себя Миссис Совершенство. Из крохотной сумочки она достала крохотное зеркало. Заглянув в него, увидела огромные глаза и, не ожидая, что они такие огромные, испугалась, от чего они стали еще больше. Указательным пальцем провела под нижним веком сначала левого, потом правого глаза — стерла остатки туши: «А говорили, не осыпается… И ведь столько денег!» Тонким, как каблучок, стиком провела по заледеневшим губам, и те, окунувшись в полумрак салона, стали багряно-черными. Револьвер оттягивал карман и холодил бедро. Узнал бы об этом водитель, тотчас бы вызвал полицию. Но он никогда не узнает… Порой безумная голова Ренаты представляла самые ужасные вещи: например, она спрыгивает с поезда на полном ходу и падает в кусты, а ветка протыкает ей глаз; или как она сворачивает ненавистному собеседнику шею, и тот, как мешок картошки, падает с грохотом на пол; или лететь на красный свет и врезаться в автобус, полный людей: кровь, крики, оторванные части тела; а еще интереснее было умирать от кислородного голодания в самолете, у которого отвалился хвост, а после лететь, еще полумертвой, вниз и разбиваться вдребезги о какие-нибудь скалы, где тебя никто не найдет; но самым интересным и практически ощутимым было желание проткнуть себя огромным ножом для мяса — это она представляла каждый раз, когда ссорилась с Земфирой. Готовила Рената редко. Но когда готовила, например, легкий салат, который так любили они обе (потому что обе непрерывно худели) и резала зелень широким ножом, то долго и пристально смотрела на его лезвие, покрытое зелеными листочками. Тогда она проводила подушечкой большого пальца по стали, и что-то необъяснимое — природное, праотцовское и жестокое — шевелилось в ней, периодически выбрасывая в сознание, загнанное, словно беговая лошадь, темпом современной жизни, полусны о битвах — и непременно насмерть. Не просто так она собиралась снимать фильм про женщину-воина, который, под воздействием жизненных обстоятельств, превратился в «Богиню». В процессе работы над фильмом она все время чувствовала, что вот-вот что-то должно произойти. То, что выведет ее с проселочной дороги на шоссе. Рената укладывала Улю спать, ложилась слева от нелюбимого мужа, — она всем сердцем хотела его полюбить, но так и не смогла — уважала и жалела, всего лишь, — и думала: «Опять ничего не произошло. Неужели я так и буду жить дальше — не любя?» В ее голове, рядом с кровожадностью, жил образ идеального вдохновителя — гениального человека, который будет вести за собой массы, творца, от работ которого будет перехватывать дыхание и разрываться сердце, масштабнейшей личности. Как Бродский. И это случилось. Песня «Любовь как случайная смерть» никак не выходила из головы, как и тот, кто ее написал. Рената, корпящая над своими текстами днями и ночами, недоумевала: как можно за такой короткий срок написать не просто саундтрек, а настоящий шедевр? Какие внутри нее силы? Обладает ли кто-нибудь ими, после бокала вина, в бархатном мраке ночи? — Вам тепло? — Что? — не расслышала Литвинова, полностью погрузившись в свои мысли. — Вы сказали, что вам холодно. Сейчас тепло? — Мы скоро приедем? — Да, здесь недалеко. — Простите, что спрашиваю, но спросить мне больше не у кого… — Рената тщательно подбирала слова. — Вы знакомы с криминальной хроникой? — Вас что-то конкретно интересует? — спросил таксист после небольшой паузы. — Часто ли в Лондоне убивают кого-нибудь? — Таксистов? — Нет, конечно! — всполошилась Литвинова. — Неужели вы подумали… — Я пошутил, — без улыбки в голосе отрезал мужчина. — Простите, ради всего святого… Я вас, наверное, напугала. Мне просто интересно, как часто убивают кого-нибудь. Не таксистов. Вообще. Людей. — Нечасто. Грабят, в основном. А если убивают, то как-нибудь заковыристо… — Это как? — Ну, добавляют яд по чайной ложке в день. Или, знаете, — таксист расплылся в улыбке, — натирают страницы какой-нибудь дрянью. Человек же слюнявит палец, когда страницы переворачивает. Так яд в кровь и попадает. — А таксистов? Водитель резко нажал на тормоз, и Литвинова, бросив скомканные деньги на сиденье, выпрыгнула из кэба, словно ее ошпарили.