Жара

Голова, давно не видавшая расчески, качнулась вперед, и Рената, вернувшись из забытья, выпрямила больную спину. Позвоночник, накануне отбитый, хрустнул, где-то в области шеи, заставив подумать не столько о возрасте, сколько об отсутствии навыков самообороны. «Совсем забыла о мире, в котором живем. Вот нет у тебя сумочки, тяжеленькой какой-нибудь, с продуктами, или массивными антикварными часами, пистолет из рук выбили, или отняли, гады, — думала задержанная, пытаясь распутать на затылке колтун. — И чем ты отбиваться будешь? Нет бы у тебя были эти ужасные ногти, метровые, со стразами — вцепилась бы ими в волосы, а лучше в глаза. А так… Тебя же могут убить! Повалить, забить ногами до смерти! Тебя, уважаемую всеми женщину, одетую в «Баленсиагу!» Вытянув вперед ноги, лицезрение которых радости не добавляло — то тут, то там стрелки на капроне, грязные коленки, большой палец на левой ноге гуляет; благо, что есть педикюр, не так стыдно — она подняла покрасневшие от тяжелой ночи глаза и прищурилась. За прутьями решетки туда-сюда шагали люди в форме, но Рената видела лишь их смутные очертания — в силу близорукости. Как назло, она оставила в номере часы, а то знала бы, сколько сейчас времени. Не просто так все эти люди бегали. Наверняка, уже утро. Не спавшие целые сутки так не носятся. «Ах, утро! — вздохнула терзаемая голодом Литвинова. — Утро — это ароматный и мягкий, как подушечка, круассан. Непременно горячий, потому что его только что принесли из пекарни. На верхушке плавится вручную сбитое масло. Кофе, налитое в крохотную чашечку, взрывается на языке привкусом солнца и карамели. Эйфелева башня, стремящаяся в небо, шелест новой газеты, розовые щечки… Ах, утро!» Но сейчас она была бы рада и черствой горбушке. «А если бы на ней была плесень? — спросила она себя. — Ну, ничего. Почистила бы и съела». «А если бы по ней ползали тараканы? — ее разум не унимался. — Ну, ничего. Я бы ведь этого не знала!» Но не так хотелось есть, как хотелось спать. Рот, заполняемый при мыслях о еде слюной, то и дело открывался, издавая протяжный вой. Нижняя губа, почти выдавшая ее тогда перед Земфирой, зажила, но теперь кровоточила верхняя. Рана, растягиваясь вместе с губами в очередном зевке, снова трескалась и пускала капельку крови, которую Рената слизывала. «Зализываю раны. В прямом и переносном смысле», — думала всегда ироничная Литвинова и блаженно улыбалась, пока боль в губе не возвращала ее в реальность. Да, она гордилась собой. Даже в таких обстоятельствах. Особенно в таких обстоятельствах. Больше всего она сожалела, что не врезала тому парню в ответ. Увидев, что пистолет, направленный на него, дал череду осечек, парень не стал долго думать и, отобрав оружие, махнул им по лицу «психички». Рената отлетела к раковине и, ударившись спиной, рухнула на пол. Уже на полу она схватилась за щеку, которая впоследствии припухла, и отползла в грязный, заплеванный угол. Жазмин было метнулась к ней, но парень зарядил рукоятью револьвера ей в нос. Проверив, что магазин револьвера пуст, он расхохотался и бросил «игрушку» в сторону Ренаты. Та закрыла лицо руками и закричала. Пистолет, отрикошетив от стены, где он оставил ямку, вылетел в центр уборной и после нескольких вращений остановился. Когда Рената открыла наполненные слезами глаза, мерзавца и Жаз уже и след простыл. Такую ее и нашли полицейские — рыдающую, с ссадинами на лице и огромным синяком на спине. Не могущую связать и двух слов. «Это ваш пистолет?» — спрашивала ее рыжеволосая женщина в котелке с шашечками, убирая оружие в пакетик. Литвинова кивала, но из-за рыданий, спровоцировавших нервное заикание, не могла объяснить, что револьвер имеет все необходимые разрешения. Отдав пакет другому сотруднику, женщина посветила фонариком Литвиновой в лицо, от чего та зажмурилась, и, громко цокнув, позвала доктора. Доктор — крайне ухоженный, со следами ботокса на лице — обработал пострадавшей ссадины, и уже через минуту пострадавшая превратилась в задержанную — на бледных запястьях защелкнулись кольца наручников. «Но я ничего не делала!» — хотела завопить Рената, но получалось только «но», помноженное на число всхлипываний. «Но, но, но», — твердила она, то и дело оборачиваясь в надежде увидеть Жаз. Только вот в лицах, которые она успела в свете мигалок разглядеть, Жазмин не было. Сердце разрывалось от горечи: неизвестно, что этот подлец теперь сделает с ней. В какой-то момент сопровождающий полицейский ущипнул ее за заднюю округлость, и Литвинова, резко развернувшись, ударила его сцепленными руками по щеке. Мужчина — типичный семьянин с пивным животиком — поморщился и толкнул задержанную вперед, так сильно, что та чуть не ударилась лбом о стекло полицейского «Вольво». «Здесь сопротивление полиции!» — доложил он по рации и ухмыльнулся, потирая покрытую щетиной щеку. «Ну ты и мразь», — процедила сквозь зубы Литвинова, заталкиваемая на задние сиденья. Вспомнив, что в сумочке, которую сразу отняли, лежат «волшебные» сигареты, Рената застонала, заставив водителя, с воодушевлением поедающего пончики, вздрогнуть. Она подалась вперед: «П-п-простите, н-н-на какое время меня задерживают?» Мужчина открыл было рот для ответа, но отрицательно покачал головой и сунул в рот остаток мучного изделия. «Вы серьезно? — взвинченная Литвинова не унималась. — Вы не ответите? Вам запрещено со мной разговаривать? Или вы просто не хотите?» Водитель, как партизан с огромным желудком, молчал. Через десять минут в эту же машину затолкали еще одну женщину, в розовом парике. Рената, не изменяя привычкам, осмотрела ее с ног до головы и решила, что они мало чем отличаются: плащ, рваные колготки, испорченный макияж. «У вас не будет салфетки какой-нибудь?» — надеясь остановить сочившуюся из губы кровь, спросила ее Литвинова, но женщина посмотрела на ту, как на сумасшедшую. В тишине они просидели еще пять минут.  — Можете и дальше смотреть на меня, словно я умалишенная, — начала вышедшая из себя Рената, и несговорчивая собеседница со вздохом закатила глаза, — но чего мы ждем? Почему не поедем? Куда там… Куда мы должны ехать? В участок? — Ты действительно больная, — не выдержала коллега по несчастью. — Первый раз, что ли? Совсем ничего не понимаешь? — Первый раз что? — Рената нахмурилась. — В этом деле, — прошептала женщина, поглядывая на водителя, скосившего глаза в их сторону. — Ну, в этом… Мальчик, девочка, машина. — Да вы что! — Литвинова рассмеялась. — Я не проститутка. Как вы могли подумать такое? — Ты сидишь в полицейской машине рядом с проституткой, — напомнила ей собеседница. — Что я должна подумать? Что ты мировая звезда? — Ну… — Рената пожала плечами. — Не мировая, но… — Мы ждем, пока все закончат. — Закончат что? — Процесс, — прошептала женщина, прикрывая рот ладонью. — Неужели не знаешь? Закон такой приняли: ждать, пока все закончат. Я, кстати, только «за». Раньше работаешь, а к тебе влетают. Ни «здравствуйте», ни «до свидания». Идешь и трусы натягиваешь. Неловко. — Какой процесс? — Литвинова, не знакомая с британскими порядками, задумалась. — Половой акт, что ли? — Догадливая… — женщина похлопала ее по коленке и повернулась к водителю: Эй! Мужик! Отложи свое оральное удовольствие! — Чего тебе? — нехотя проворчал тот. — Закурить есть? — Нет. — А за плату? — Плату? — Рената схватила женщину за руку. — Вы что, с ума сошли? — Разве что за плату, — крякнул водитель и залез в бардачок. — Нам две, — женщина погладила Ренату по ладони и улыбнулась. — Одной хватит. — Мужчина протянул задержанным сигарету и зажигалку. — И курите быстрее. Проститутка сделала затяжку и, закрыв от удовольствия глаза, протянула сигарету Ренате. Наплевав на моральные устои, впитанные с молоком матери, Литвинова сунула в губы купленную за секс «сижку», наполнила легкие дымом и, дождавшись легкого головокружения, выдохнула его через нос. На секунду ей показалось, что она просто сидит в такси и ждет кого-то, но запястья, соединенные железными обручами, сковывали привычные движения и тем самым возвращали к криминальной действительности. — Вам не противно? — Что противно? Секс? — спросила женщина, забирая сигарету. — Секс — это ресурс. Очень выгодный, кстати. Женщины всегда им пользовались и будут пользоваться. Пока у них есть вагина. Что? — Женщина нахмурилась. — Ничего, когда-нибудь ты это поймешь и вспомнишь меня. — Главный ресурс женщины — это ее талант. — У многих женщин талант сосать член. — Пожалуйста, давайте без подробностей. — Литвинова поморщилась. — Как «вагина», так «норм», как «член», так «давайте без подробностей», — проститутка рассмеялась и, облизнув пересохшие губы, прищурилась, наблюдая, как щеки собеседницы заливаются краской. — Понимаете, секс — это слияние, — протянула Литвинова с интонацией учителя. — Это наивысшая точка развития отношений. Так вы узнаете с любимым человеком не только души друг друга, но и тела. Это не разменная монета. Я вообще считаю, что частый секс только все портит. Так он теряет свою ценность. Становится обязанностью, что ли. — Точно больная, — женщина покачала головой и опустила взгляд на перстни новой знакомой. — М-м-м, красивенькие. Так как не было возможности спрятать руки в карманы, Рената сунула их между коленей. — Не проститутка, значит? — Женщина закусила губу, рассматривая собеседницу. — А кто тогда? Неужели действительно звезда? — Режиссер, — ответила Литвинова, решив не говорить, что она еще и актриса, ведь для некоторых «актриса» и «проститутка» синонимы. — Фильмы снимаю… И нет, я не клиент. Не смотрите на меня так. Я искала одного человека. — Нашла? — Нашла. — И не рада? — проститутка, взяв Ренату за подбородок, повернула ее лицо к себе. — Вот суки, такое лицо испортили. Подай на них в суд, режиссер. Ладно? Тебе бы лед сейчас приложить… — Это не полицейские, — отнекивалась Литвинова, пытаясь не смотреть ей в глаза. — Конечно, не полицейские. Им за это влетит. — Женщина нахмурилась. — Это сделал тот, кого ты нашла? — Тот, кто был с ним. — У тебя жизнь не менее интересная, чем моя. — К сожалению. — Литвинова покачала головой и опустила глаза. — Как только я решаю уехать в глушь и сесть за написание книги, действительно серьезной книги, начинается что-нибудь такое… — От чего ходишь с трудом? — закончила за нее собеседница и неслышно рассмеялась. — Не знаю, что вы имеете в виду, но боюсь, я действительно буду хромать. — А ты очень красивая, — хмыкнула розоволосая, о чем-то усиленно думая, и, погладив режиссера по щеке, повернулась к водителю: Ну что? Сейчас или потерпишь? — Может, вы там вдвоем, а я посмотрю? — Что? — Литвинова приоткрыла рот и, заметив, как на нее смотрит собеседница — с неподдельным интересом, отползла в угол. — Она не хочет. — Зря, — крякнул обжора и вышел из машины, чтобы открыть дверь. Оставшись в гордом одиночестве, Рената уткнулась лбом в стекло и стала рассматривать «декорации». Из заведения выводили людей, одних сажали в машины, других отпускали. «И как это работает?» — думала Литвинова, сожалея, что не потратила несколько свободных часов на изучение британского законодательства. Ну ничего, посидит она пару часов в «обезьяннике», за это время «копы» выяснят, что пистолет принадлежит ей и что никого она им не убивала. А могла бы и убить, но Земфира взяла и вытащила из него пули: то ли предчувствовала, то ли считает ее — как там говорят? — совсем «без башни». Они вернут ей телефон, она позвонит Уле. Скажет, что задержалась у подруги. Как-никак не в первый раз дома не ночует. Когда вернется в номер, то Уля, естественно, встанет в позу: положит руки на талию, сдвинет брови. Многозначительно спросит: «И где ты все-таки была?» И в этом союзе «и» будет столько материнского, сколько никогда не было ни в ее маме, ни в ней самой. Придется опустить глаза и, тушуясь, проблеять: «Я взрослый человек, Ульяна. А где вот ты была?» Когда у Ульяны появился собственный телефон (подарок любимого папочки), та, в случае, если Рената не отвечала, тотчас звонила Земфире. И когда мамы у Земфиры не оказывалось, а такое иногда бывало, напрягалась не только Ульяна, но и Рамазанова. Да, она позвонит Уле. И, наверное, Земфире. О том, что в данные минуты розоволосая и обжора совершают «процесс» где-нибудь в кустиках, думать не хотелось. Как и о том, что Земфира сейчас находится в компании «темной лошадки», которая не прочь надеть на себя сбрую. «Не сбрую тогда, а портупею, — заспорила она с собой. — Портупея — это красиво… Господи, о чем я думаю?» Розоволосая, с сигаретой в зубах, вернулась в машину. — Что? — спросила она у Ренаты, смотрящей на нее огромными глазами. — Всё? — Ты о чем, милая? — Женщина поглядела в окна и залезла на передние сиденья. — Так… И что тут у тебя? Все сожрал, представляешь? — Она открыла бардачок. — О, сигареты. — Сунула их в карман. — Леденцы? Серьезно? — Он же сейчас придет! — Литвинова прильнула к стеклу. — Ты с ума сошла! — Я знаю. — Женщина покрутила в руках пачку леденцов. — Ладно, соси на здоровье. — И сунула их обратно. — Он идет! — Да не кричи ты так… — Розоволосая вернулась на задние сиденья. — Думаешь, не вижу? Водитель вернулся на прежнюю позицию. Проститутка протянула Литвиновой сигарету, но та, скрывая отвращение, отказалась. — На сколько нас задерживают? — подавшись вперед, спросила Рената, но мужчина молчал. — Почему вы со мной не разговариваете? Что я вам сделала? — Тебе что, в падлу ответить? — вмешалась розоволосая. — Тебя режиссер спрашивает! — На три часа, — проворчал водитель и повернул тюнер магнитолы, увеличивая громкость музыки. — Слава Богу! — Литвинова откинулась на спинку сиденья. — Три часа я переживу. Розоволосая покачала головой. Выдохнув дым, она отвернулась к окну. Не хотелось расстраивать новую, крайне симпатичную, знакомую. Три часа — это по закону. А по жизни они могли спокойно превратиться в двадцать четыре, а то и больше. И какие же у нее красивые перстни! Сразу видно, что не на барахолке куплены. Вот бы их незаметно стащить и продать. Можно было бы безбедно пожить месяцок-другой. Да только вот пальцы у подруги толстые, узловатые. И, судя по всему, она не по мальчикам, раз так смущается при употреблении отдельных слов. — Как тебя, говоришь, зовут? — Ре… Рита. — А меня Джина. «Никакая ты не Рита», — подумала розоволосая, в то время как Рената подумала: «Никакая ты не Джина».