Жара

— Как вам удалось уговорить консула? — Рената заглянула в свою сумку, которую с витиеватыми извинениями все же вернули, и, достав из нее пакет, в который был упакован телефон, рассмеялась: Что, серьезно? Они это серьезно? — Мне даже ничего объяснять ему не пришлось. Я сказала всего лишь два слова — «Рената Литвинова». — Ксения опустила взгляд и поправила очки. — Но… — Литвинова попыталась включить телефон, но он не включался. — Блин… Сколько сейчас времени? Видимо, от звонков разрядился. В последнее время у меня нет ни времени, ни сил с кем-либо говорить или переписываться. Столько скопилось дел… Даже вспоминать не хочется. — Шестой час, — сообщила Градова, бегло взглянув на часы. — Не думала, что мы так быстро управимся. — Но когда вы ему позвонили, консул, должно быть, спал… — Если спал, то проснулся. — Ксения, не поднимая глаз, рассмеялась. — Я вот думаю, то ли у вас врожденное умение договариваться, то ли я действительно не последний человек на Земле, — ласково произнесла Рената, чем смутила собеседницу, и, сделав глоток свежего, даже морозного воздуха, вернулась к инвентаризации сумочки. — Я все тщательно проверю. Они вполне могли чего-нибудь стащить. Ксения все-таки решилась поднять глаза, в то время как Рената копалась в дорогущей, хотя и помятой грубыми мужскими руками, сумке. Так как на улице было чуть больше нуля, — и лишь через несколько часов столбик термометра покажет десять градусов «тепла», — Ксения выделила освобожденной свой шерстяной пиджак, а сама была завернута в тот же темно-синий палантин, в котором ее в первый раз увидела вооруженная Рената. Литвинова сначала отнекивалась, но, попав на улицу, где под ногами текли ручьи растаявшего снега, предложение приняла, а тренч на рыбьем меху нацепила сверху. Градова видела, как Ренате неудобно за все, что с ней произошло и происходит. О ее похождениях, хоть и в окультуренном виде, знает сам консул, и теперь, видимо, она будет вынуждена нанести ему в благодарность визит, как минимум. Как максимум — дать возможность себя приобнять. Сейчас они стояли на порогах полицейского участка. Рената ежилась от холода, перебирая разноцветные карточки в кошельке. Колготки, пришедшие в негодность, пришлось в туалете снять и там же, сгорая от стыда, выбросить. Ксения, готовая уснуть стоя, была «на стреме», и, когда взъерошенная, будто с кем-то дралась, Рената вышла, вернулась к реальности — это не теплая кроватка, это стена полицейского участка, Ксения Ивановна. Литвинова пыталась спрятать открытые, с ссадинами на коленках, ноги и постоянно жаловать на то, что она чувствует себя голой. «Но в драных колготках, конечно, по Лондону ходить не стоит», — мотала головой она, напоминая себе свою мать. — Они ведь примут карточку, да? — Рената вынула из кошелька банковскую карту. — Не помню, были ли у меня наличные, но сейчас их точно нет. Не хотелось бы идти пешком. — Да, конечно. Это же не деревня какая-нибудь. Это Лондон. — Ксения, вы бы знали, как мне неудобно. — Литвинова захлопнула сумочку и пригладила свои волосы, которые взъерошил ветер. — Отняла у вас пиджак, хотя сама в плаще… Катастрофа. Но если бы не вы, я бы до сих пор сидела в этом зоопарке. Не думала я, что в такой цивилизованной стране, как Великобритания, есть свои островки варварства. А я побывала сразу в двух… — Она вздохнула и, сфокусировавшись на фигуре адвоката, прищурилась. — Вы еще и Джине помогли. Даже не знаю, как вас отблагодарить. — Как, кстати, у нее дела? — Ее выпустили даже раньше меня. — Рената пожала плечами. — У меня не было денег, а то я ей обязательно бы помогла. У нее ведь двое детей, представляете! Ее вышвыривают из квартиры! И, главное, она не помнит номер своего телефона! Как такое возможно? Я написала ей свой номер на каком-то обрывке, но не знаю, позвонит ли она… Она хоть и занимается… Сами понимаете — чем… Но такая гордая! — Давайте вызовем такси? — Ой, да! — опомнилась Рената. — Чего же мы стоим? Ксения вышла на дорогу и стала голосовать. Рената, хромая на одну ногу, последовала за ней. — Господи, ни одной скамейки! Да что за город такой! — Тяжело? — Градова кивнула на туфли и усмехнулась: Ничего, в такси снимете. — В прошлую встречу вы были без очков, — ни с того ни с сего заговорила улыбающаяся Литвинова. — Да. А что? — Ксения, не понимая, к чему этот вопрос, нахмурилась. — Я так понимаю, они для красоты? — В смысле? — Градова скорчила гримасу. Она до сих пор не въезжала. — Я же слежу за модными трендами. — Позабыв про холод и боль во всем теле, Рената замотала сумочкой на тонком ремешке. — Так вот… Молодежь носит очки для эстетики, понимаете? Для образа. Как это у вас там называется… «Задрот», кажется? — Считаете меня молодежью? — Ну, если сравнивать наш возраст… — Рената сделала шаг в сторону, каблук ее провалился в ямку, и, если бы не реакция Градовой, она потеряла бы равновесие и упала. — Ой… Вот вы, наверное, думаете, почему я так быстро из туалета выбежала. А я бежала мимо зеркал и уговаривала себя не смотреть. Даже колготки с закрытыми глазами выбрасывала. — Думаете, вы уродина? — Ксения продолжала хмуриться. — Обожаю ваши вопросы… — Литвинова звонко рассмеялась. — Сразу настроение поднимается. Если бы только смеющаяся заглянула внутрь якобы сердитой, она бы увидела совсем не то, что Ксения транслировала в мир. Градовой было страшно вернуться в реальность, где мало что было определено. Пока Ренате возвращали вещи и она ставила закорючки в разделе «Подпись», Ксения строчила Земфире — на звонки та не отвечала, а сообщения могла и прочитать от скуки. Но все оставались непрочитанными. Последнее, что их связывало — это короткая смс-ка Земфиры, что ключи надо будет взять у администратора. Видимо, та решила сбежать. Если не от себя, то от Градовой и Литвиновой — точно. И лучше не думать, куда, а то становилось еще страшнее. Ничего хорошего в том месте, куда она так стремилась, не было. — Если бы мы были в России, — вывела ее из раздумий развеселившаяся Рената, — я бы задрала юбку и показала бедро… Точно бы кто-нибудь остановился. — Здесь за это сажают. Называется «навязывание сексуальных услуг». — Я им эстетику навязываю, а не сексуальные услуги, Господи! Сжав губы и замотав головой, чтобы не расхохотаться, Градова отвернулась и вцепилась взглядом в приближающийся к ним кэб. Наконец-то они согреются. — Задирайте. — Что? — Юбку. — А? — Рената открыла рот. — Едет. — А, таксист! — Литвинова схватилась за подол тренча. — Да я же шучу, Господи! — Градова остановила ее и, не выдержав, рассмеялась. — Вам надо поесть и поспать. Это невозможно. — Вы так серьезно шутите. С этим нужно что-то делать. — Возможно, мне стоит выйти на сцену. — Хм, а почему бы нет? Это мы вот «старая школа», а знаете, какие сейчас актеры пошли? Ни опыта, ни техники… Хотя, когда я начинала, у меня тоже ничего не было, кроме смазливого личика. — Я не понимаю, вы их ругаете или оправдываете? — Градова махнула рукой, останавливая такси. — Ой, я и сама не знаю… — Очки не для красоты, — сообщила Ксения, когда они, дрожа от холода, залезали в кэб. — У меня зрения такое. Странное. От ментального состояния зависит. Когда не высплюсь или сплю плохо, сразу ухудшается. — Говорят, оно ухудшается, когда мы теряем интерес к внешнему миру. — Да? — Ну да, когда во внутреннем мире интереснее. — Ну, тогда я была бы вообще слепой. — Какие страшные вещи вы говорите… — Рената подалась вперед, чтобы обратиться к водителю по-английски: Здравствуйте. А вы можете чем-нибудь прикрыть зеркало заднего вида? Шторкой какой-нибудь? — Зачем? — мужчина обернулся и осмотрел женщин с ног до головы. — Не смотрите на нас так, будто мы проститутки, — продолжила Литвинова. — Ну, время — половина шестого, а вы стоите возле полицейского участка. — У интеллигентных людей тоже могут быть проблемы. Их могут оболгать. — Оставьте столь интересный разговор на дорогу. Мы торопимся, — вмешалась Градова и сообщила водителю адрес отеля. — За двойную цену, — отрезал тот. — Да откуда вы такие беретесь? — прошипела Градова на русском. — Мы согласны, только довезите, — согласилась размякшая в тепле Литвинова и нагнулась, чтобы снять ненавистные туфли. — Только у нас карточка. Наличных нет. — Карточку не принимаю. — Еще скажите, что принимаете только минет, — съязвила Ксения на английском, чтобы водитель понял, но закончила фразу на родном: Ублюдок. — У вас есть наличные? — Рената повернулась к Градовой. — У меня совсем ничего нет. Пожалуйста, давайте уедем отсюда. Сдвинемся с места. Я уже не могу! — Везите, я все оплачу, — успокоила ее Градова и бросила наглецу за баранкой: Только молчите. Иначе за себя не ручаюсь. И, если возможно, занавесьте, пожалуйста, зеркало. Моей спутнице неудобно. И только тогда, когда кэб начал движение, Литвинова выдохнула и откинулась на спинку сиденья. Пару минут они ехали молча. — От Земфиры ничего? — прервала молчание Рената. — Почему вы так решили? — Ну, вы ей же все это время писали… — Думаете, у меня других дел нет? — огрызнулась Градова, и Литвинова уже хотела закрыть тему Земфиры навсегда, как Ксения, успокоившись, продолжила: Простите, что я так бурно реагирую. Земфира — мой триггер. — Не поверите, мой тоже. — В номере ее нет. Литвинова тотчас оживилась: «А где же она?» — А вы как думаете? — усмехнулась Ксения, приподняв уголок верхней губы. — Но она же не дурочка — возвращаться на место пре… — Литвинова осеклась. — Неужели она вообще страх потеряла? Или как там, инстинкт самосохранения? — Перед тем, как я вернулась в участок, мы с ней немного повздорили… — Из-за чего? — Даже не знаю, говорить ли… — Ну, раз начали… — Из-за вас. Литвинова открыла было рот для нового вопроса, но решила промолчать. Она вспомнила, что Земфиру и Ксению связывали довольно тесные отношения. Со свечкой она, конечно, не стояла, но вполне возможно, что после их расставания Земфира решила обратить свой взор на довольно неглупую девочку, помогающую ей с судами. Еще и собирались, насколько она поняла, жить в одном номере… Расспрашивать, в чем была соль этой самой ссоры, было неловко, но интерес разрывал ее изнутри, да так, что она вцепилась острыми верхними зубами в нижнюю губу и почувствовала, как на язык брызнула кровь. — Я, наверное, надоела вам с этим, но салфеточки у вас не будет? — поинтересовалась Рената, облизывая губы. Ей хотелось взять Градову за руку (этот способ всегда срабатывал), заглянуть ей в глаза и томно выдохнуть: «Рассказывайте». Она даже почувствовала что-то вроде возбуждения, представив все это. И еще большее возбуждение — когда она представила, как ссорятся Земфира и Ксения, а причина ссоры — она. Она почти была уверена, что они ее делили. — У меня только бумажные платочки. — Давайте. Градова протянула ей крохотную упаковку, и Рената, вынув салфетку, приложила ее к кровоточащей губе. В какой-то момент у нее закружилась голова: то ли от голода, то ли от мысли, что она пьет собственную кровь, то ли от того, что ее слабый организм не справлялся с бурной сексуальной реакцией на такой неожиданный стимул. — С вами все хорошо? — Голова немного кружится, — прошептала Литвинова в платок. — Вам нужно обязательно поесть. Как только войдете, сделайте заказ у администратора. — Еда — это не так важно, как все считают. — Можете посчитать это завтра? А сегодня послать такие убеждения к черту? Рената хотела ответить этой неглупой девочке, что она достаточно взрослая, чтобы решать, есть ли ей и в каком количестве, но у нее совсем не осталось на это сил, да и могло выйти грубо, если не следить за интонацией. Она отползла в угол и, забросив искалеченные туфлями ноги, на сиденье, стала следить за лицом Градовой. Та, сдвинув густые брови, что-то снова печатала. Наверняка, очередное послание Земфире. Вот же неуемная… Рената поймала себя на остром желании, чтобы у Градовой никого, кроме Земфиры, не было. Невозможно любить кого-то больше, чем Земфира, если она у тебя в друзьях. Может быть, это было высокомерно с ее стороны — так считать, но зато это была правда, которая она чувствовала. Земфира — человек, который крал женские сердца в промышленных масштабах. Никто не мог с ней сравниться, даже сама Литвинова. Она пробежалась мутным, сквозь длинную челку, взглядом по высокому лбу, прямому носу и губам — верхняя была немного пухлее нижней. Круглому, но выдающемуся подбородку. В свете восходящего солнца, заглядывающего в запотевшие окна, она могла разглядеть даже ореол пуха на нем. Вскоре ее взгляд совсем затуманился и она, скрестив на груди руки, погрузилась в сон. Ксения сунула телефон в портфель и посмотрела на спящую. «Такая несчастная и такая прекрасная», — подумала она, не замечая ни того, что колени Ренаты больше походили на коленки десятилетней хулиганки, чем коленки взрослой женщины. Ни того, что на щеке ее желтел обширный синяк. Ни того, что ступни напоминали ступни балерины — настолько были деформированы. Ни того, что губы, с полосами заживших ранок, снова кровоточили. Она подняла бумажный платок, на котором было несколько капелек крови, и долго вертела его в руках.