Жара

Когда Сенька жила в унылом общежитии, от которого до университета надо было ехать, минимум, полчаса, она переживала, что перестала видеть звезды. Настолько она к ним привыкла, когда жила за городом — на «хате», за которой она должна была следить, пока хозяева были на «югах». Убирала за кошками и собаками, учила попугая Дулю матерщине. Сим-карту выбросила, поэтому родители дозвониться до нее не могли. Если бы дозвонились, то стали бы навязывать помощь, периодически отвлекаясь на упреки во всех смертных грехах. Что, собственно, и случилось, когда она поменяла «хату» на «общагу». Ей даже пришлось пригрозить, что она сольет «инфу» об отце конкурентам, на что ее мать отреагировала такой лексикой, от которой даже у Сеньки свернулись в трубочку уши. Когда вас оскорбляет мать, вас оскорбляет бог. Бог, которому вы поклонялись все детство, прощали ему гнев и презрение — «значит, я действительно в чем-то виновата». Только в чем? Если бы Сенька задумалась, то нашла бы у себя единственную на тот момент вину — она любила слишком сильно того, кто ее не любил. Градова посмотрела в окно такси. Лондон тоже не изобиловал звездами — слишком ярким было освещение. Вот люди и перестали интересоваться этими «плевками-жемчужинами», скоро и стихи писать перестанут. Да, изучают их обсерваторий из вперенных в небесную гладь окуляров, выпускают в их сторону зонды, стоящие миллиарды, заглядывают внутрь черных дыр, спрашивая: «Че? Каво?», но чтобы просто посмотреть, остановиться и посмотреть… Нет, сразу задумаешься о том, о чем задумывался прыгающий на стол Маяковский: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно, еб вашу мать?» Сразу встанут вопросы: «Червь я или все-таки царь?», «Тварь ли я дрожащая или право имею?». Поднимется из глубины твоего бытия древний змей, шипящий о бессмысленности поступка Евы — яблоко познания она вкусила, а вот вы, простите, даже кожуры не нюхали. И если хотите ответить на вопросы мироздания, то прежде всего загляните внутрь себя и ответьте на вопросы, поставленные рядком, о себе самом. Например, почему вам так нравятся эти «плевки» и что такое есть красота. Голова Ренаты, лежащая на ее плече, дернулась, и Градова, вернувшись из небытия, вздохнула. Она даже не знает, кто такая Джина и стоит ли ей доверять. «Я с ней сидела», — фраза, которая мало кого убедит. Они, только отбрыкавшись от наркоторговцев, ехали к проститутке, еще и с радостью — Рената, эта безумная женщина, готова была помочь и ей. «Ведь у нее дети!» — выговаривала она, заламывая руки, и Ксения, выбрасывая из носа кровавые ошметки, молилась, чтобы рядом с ними не было чего-нибудь серенького, с извилинами. Градова была настолько уставшей, у нее болело все тело, будто Крэк ударил ее не в нос и спину, а хорошенько так прошелся по всем членам, ибо как она посмела шутить, когда на нее наставлено орудие смерти? «Я могу одна поехать, правда, — сообщила Литвинова, будто каждый день разъезжала по гостям в виде криминальных элементов. — А тебе стоит вернуться в отель и отдохнуть…» Ксения порывалась сказать, что она дура, раз такое говорит, но не стала, потому что женщина, на которую она смотрела в зеркало, дурой все-таки не была. «Это я дура, раз играю в эти чертовы игры», — подумала Градова и закатила глаза, которые тоже, кстати, болели. Экран телефона, который Рената держала в руке, засветился, и Градова увидела первые строки сообщения от Ули. Она писала: «Мама, я долго думала, что тебе написать. Я тебя люблю, поэтому…» Время уже позднее, а она до сих пор не спит. Должно быть, переживает — разошлась с матерью на очень невеселой ноте. Все, конечно, к лучшему, но пока, за пределами объяснения, которое, перебирая минутами, грядет, тревожно: «А вдруг не поймет? А вдруг не примет?» Кто с таким — на сердце — уснет? Но Рената все поймет и все примет, потому что это женщина, которая знает, что такое любовь. Это женщина, которая всей своей жизнью написала — да и до сих пор пишет — трактат об этой самой любви. Я тебя люблю, поэтому… — Корпус какой? — спросил их водитель, о существовании которого Градова успела забыть. — А? — Литвинова открыла глаза, подняла голову и осмотрелась. — Мы уже приехали? — Корпус какой? — повторила Ксения вопрос, и Рената нахмурилась, вспоминая, куда они направляются. — Кризисный центр для женщин «Свободная», — ответила Литвинова и опустила взгляд на экран телефона. — Их что, так много? — Ее раздражало, что таксист не может пораскинуть мозгами. «Если ты сидишь в центре с названием «Свободная», значит ли это, что ты свободна?» — подумала Ксения и слегка улыбнулась, хотя ситуация была страшная: в этом центре находили спасение женщины, которых били мужья. Литвинова, щурясь, читала сообщение дочери, и Градова украдкой следила, как на ее лице отражается то, что она сейчас чувствует. Улыбнулась, округлила глаза, ахнула, приложила к губам пальцы, прикрыла веки, покачала головой, застонала — и все по нарастающей. — И в кого она такая, Боже? — Литвинова опустила руку с телефоном и подняла глаза к потолку, будто спрашивала Господа лично. — В мать? — не выдержала Ксения и рассмеялась. Она не знала, что та имеет в виду: что Ульяна мудрая не по годам, такая совестливая или все же безумная, но собственный ответ ей все равно нравился. Только благодаря шуткам она держалась на плаву. На душе было перманентно плохо, еще с пеленок. — Очень удобно во всем, что творит дочь, обвинять мать, — проворчала Рената, засовывая телефон в сумку. Не справившись с позывом, она зевнула, и Ксении тоже пришлось подавить зевоту. — Но она у меня очень хорошая. Курящая, пьющая, врушка, но хорошая. — И Градова возрадовалась, что Ульяне сегодня не влетит. Корпус нашли не сразу. Рената, расплачиваясь собранными по сусекам бумажками и монетами, выговаривала таксисту, что он бессердечный мужлан, сдабривая все это крепкими русскими ругательствами, что мужчина, принимая деньги, не знал, то ли злиться, то ли восхищаться — так это было красиво для иноязычного уха. Градова даже похлопала его по плечу, что ей было совсем несвойственно. — И все-таки современные мужчины — это какой-то третий пол. Чтобы самому посмотреть в интернете, сделать пару лишних движений — нет, что вы! — она шагала в сторону центра, стуча пятками. — Уж не знаю, что у него там отвалится, если он это сделает! — Да он спать хотел, — встала на его защиту сонная Градова. — Да мне неважно, что он там хотел! — продолжала буйствовать недовольная. — Сначала Крэк, обезьяна чертова, а теперь вот он… Нет, все же мир спасут женщины! Женщины прекрасны! — Она остановилась и подняла взгляд на надпись над входом «Свободная». — И какой это корпус, блять? — Как ее, говоришь, зовут? Джина? — спрашивала Ксения, будто это помогло бы найти Джину среди всех этих коридоров и дверей. — У нее должны быть дети. — Сколько? — Двое. — Может, позвонить? — Кажется, у нее кончились деньги. Говорят, что номер заблокирован. — А у меня скоро кончится терпение, — процедила сквозь зубы Градова и подошла к стойке, за которой сидела очень даже бодренькая женщина. — Доброй ночи. Извините, что беспокоим. Мы ищем женщину с двумя детьми. Отличительные черты… — Она повернулась к Ренате. — Ну, тогда у нее был розовый парик. — Та пожала плечами. — Отличительные черты в виде двух детей маленького возраста, — продолжила Градова, забыв, с кем она имеет дело. Спасибо, что без метафор. — Да, кажется, я знаю… — Женщина полистала журнал. — А вы из какой организации? — Из какой мы организации? — Ксения снова повернулась к Ренате. — «Путь к свету»? — предложила она, скорчив гримасу. Градова покачала головой, и Литвинова развела руками. «Что?» — спросила она, не понимая, чем ее не устраивает это название. — Это религиозная организация? — Да, и Бог вас покарает, если вы не скажете, где вы разместили женщину, которую мы ищем. — Ксения ткнула пальцем в журнал. — Простите, но мы переписали ее данные и она не Джина… — Женщина натянула улыбку. — Так и знала, что она не Джина, — процедила сквозь зубы Литвинова. — Как будто ты Рита… — Ксения вернулась к женщине, раскрывающей тайны. — И как же ее зовут, позвольте узнать? — Магдалена, — произнесла постовая так тихо, будто исповедовалась. — Вот только Магдалены нам не хватало… — Градова обернулась. — Сначала Архангел Гавриил, сейчас Магдалена… Кто дальше? — Теперь понятно, почему она себе новое имя взяла… — Рената-Рита закачала головой. — Она в общем зале. Мы нашли только один матрас, поэтому… — Женщина на посту хотела произнесли длинную речь, но ей не дали. — Матрас? — Рената положила руки на пояс. — Да что вы за организация такая? — Рената, не надо… — Ксения поводила указательным пальцем. — Давай уйдем отсюда по-тихому. Не начинай. — Почему у них люди на матрасах спят? — спросила она, уже шепотом. — А на чем им спать? На кроватях из красного дуба? — Вы же кризисный центр… — прошипела Литвинова. — Понимаете, мы существуем, в основном, на пожертвования. Социальная сфера не так активно субсидируется государством, как это заявляется по телевизору. — О, их кто-то еще смотрит? — Градова выпятила нижнюю губу, и постовая зависла. Она не понимала ни этих странных женщин, ни их странного, на грани фола, юмора. И язык, на котором они разговаривали между собой, был очень похож на чешский. Услышав знакомый голос, в коридор вышла женщина и, увидев Ренату, радостно пискнула. Градова осмотрела ее с ног до головы: каштановая шевелюра, чистое, но почему-то противное, наверное, из-за тонких бровей, лицо, широкие, м-м-м, бедра. Литвинова подбежала к Магдалене по паспорту и взяла ее за руки. У Ксении сложилось ощущение, что эти женщины успели за свою короткую «сокамерную» жизнь очень крепко сдружиться. Места общего горя, как оказалось, сближают. — Думала, мы никогда тебя не найдем… — Слава Богу, ты приехала. — Джина кивнула на Градову, ковыряющуюся в зубах. — А это кто? — Мой адвокат. — Рената взяла ее под руку. — А где дети? — Адвокат? Все так плохо? Тебя что, совсем прижали? — Все хорошо. Это она вытащила меня из тюрьмы. — А я думала, кто от моего имени заяву начальнику накатал, я же выходила только поссать и… — Ну да, она и тебе помогла. Я ее попросила. Джина, где дети? — Спят. — На матрасе? — Рената говорила шепотом. — Они сказали, что дали тебе матрас… — Ну, дали какой-то коврик. Лишь бы не на полу. — Коврик? — Литвинова выпучила глаза. Подошла широким шагом Градова. Она очень хотела посмотреть на эту Магдалену сверху вниз, но та была выше, поэтому пришлось посмотреть на нее снизу и с легким презрением. Магдалена лыком шита не была, поэтому отреагировала тем же. — Как он мог выгнать тебя с детьми? Джина, скажи, как он мог? — Рената трясла сокамерницу за рукав. — Увезите меня отсюда, — пробасила Магдалена, открывая дверь в зал, где спали дети. — Я не могу слушать их рассказы. Они ужасны. — И куда мы поедем? — Ксения сунула руки в карманы штанов. — Дети должны спать в нормальной постели, — процедила сквозь зубы Литвинова и встретила двух малышей широкой улыбкой. — А кто это у нас тут? А как нас зовут? — «Плановый» и «По залету», — пошутила Джина, водружая старшего на руки. — Ну, что ты куксишься? Спать хочешь? Свирепея от их медлительности, Ксения взяла на руки младшего, причем очень ловко его схватила, будто таскала детей каждый день. Литвинова прижала руки к груди, наблюдая за этим. Ксения качнула головой: ну что за женщина, стоит взять ребенка в руки — и она уже твоя. Градова посмотрела малышу, которого несла, в глаза. Кажется, это был мальчик. — Ты мальчик или девочка? — спросила она его. — Мальчик, — протянул тот. — А ты? — Я уже и не знаю… — покачала Ксения головой и подбросила его в руках. — А ты, мальчик, тяжелый.

***

Перед тем, как телефон вырубился, Градова с трудом (мешал ребенок, сопящий в ухо), но нашла адрес ближайшего отеля. Быстро пролистав фотки, она убедилась, что там не надо мыться из тазика. «О, окна выходят не на помойку!» — воскликнула Литвинова, рассматривая фотографии вместе с ней, и Ксения поняла, что даже звезды могут с таким столкнуться. «Окна есть — это уже хорошо», — заключила Джина, идя следом с ребенком наперевес. Крохотный отель оказался в шаговой доступности. «Уголок» был закрыт, и пришлось звонить. Их встретил сонный администратор — молоденькая, настолько симпатичная девушка, что у Градовой все внутри затрепетало. «О, а вы с детками, — пропела та, щелкая мышкой, и Ксения вздохнула, расплывшись в слащавой улыбке. — Что-то случилось? У вас на лице…» Мать-одиночка отмахнулась: «Это я упала. Знаете, натягаешься ребенка, а потом руки отваливаются. Вот и не удержалась». «Ой, ужас какой… — Девушка покачала головой. — У меня йод есть. Могу одолжить». Градова выдохнула: «Одолжите, пожалуйста. Йод — единственное, что мне сейчас поможет». Пока девушка щелкала пальчиками по клавиатуре, вбивая данные и имена, Ксения смотрела на ее изящные ручки. Рената и Джина сидели поодаль. Джина укачивала старшего, а Рената изо всех сил старалась не смотреть в сторону Градовой. — Она что, флиртует? — Джина прищурилась. — Видимо. — Эту девушку не смущает, что у Сени ребенок? — Ксении, — поправила ее Рената и, поджав губы, стала рассматривать лицо девушки-администратора. Приятненькая, но не более того. — Ксе-ни-я, — произнесла Джина по слогам и плюнула. — Что за язык такой? Почему у вас все так сложно? И Рената подумала, что все действительно сложно. — Пускай скидку нам выбьет, раз такая соблазнительница, — громко произнесла Джина, и Градова обернулась. Литвинова отвела взгляд и стала рассматривать высокие комнатные цветы. — Да-да. Я о тебе. Литвиновой хотелось провалиться сквозь землю. Она пыталась отвлечься рассматриванием детской макушки, но мысли тотчас уносились к маленькой Ульяне, а потом к Земфире, чья макушка тоже напоминала детскую, и стало совсем больно. Рената отвернулась к цветам и замотала головой, словно отговаривала себя от чего-то явно неправильного. Она слышала (не уши же ей заткнуть), как Градова льет мед перед клюющей носом девчонкой, и ей хотелось просто встать и уйти. Но куда? Бросить Джину и детей с Градовой, у который все мысли сейчас только об одном? Она не знала, что у нее там в жизни за пределами этих приключений, но сейчас, в данную секунду, Ксения принадлежала ей. Когда сценаристка, с которой они работали в паре над очередным фильмом, в этот же период брала другие заказы и металась между съемочными площадками, как собака — между мисками, полными еды, Рената встречала и провожала ее вкрадчивой улыбкой, за которой обосновалось даже не недовольство — там кипела самая настоящая ненависть. А потом она уговаривала себя понять и простить, ведь у той детки, муж и сапоги — просящие каши, а еще желание на лето уехать дальше Евпатории. Когда она знакомилась с человеком и человек ей этот очень нравился, когда она решала перевести его из разряда прохожего в разряд друга, партнера или любовника, она захватывала его всеми своими щупальцами, счета которым не было, и опутывала собой его так, что тот, если и вырывался, то с большими потерями. Ей хотелось полностью овладеть своей жертвой; если хотите, откусить от нее кусок, а потом, не жуя, проглотить. Но таких людей было мало на ее пути — подбирать с пола всякую дрянь Рената не собиралась. Ей нужны были лучшие мира сего. Так она вцепилась в Земфиру. Понимая, что, если не сейчас, то значит — никогда. Джина посмотрела на прищуренный взгляд подруги и скорчила гримасу: что-то явно происходило. Искрило не по-детски. — Скидку я вам, конечно, предоставлю, — засмущалась девушка и протянула ключи. — Не знаю, как вы все там разместитесь. Остальные номера заняты. Если нужно будет, я раскладушку принесу… — Она потрепала волосы малышу. — Какие же чудесные детки. А почему так поздно? Что-то случилось? — Гуляли и совсем забыли о времени. — На этом моменте девушка и Рената посмотрели друг на друга. — Решили переночевать, чтобы детей не будить. — Градова сначала хотела наплести, что они бегут от мужей-тиранов, но ее не устроил бы секс из жалости. Девушка отвела взгляд, и Литвинова, выигравшая этот поединок, откинулась на спинку кресла. — А как зовут малыша? — продолжала наседать администраторша. — О, сколько времени! Кошмар! Срочно спать! — спешно ретировалась Градова, перекладывая ребенка с одной руки на другую. — Возьмите кто-нибудь у меня ключи! Девочки! Ключи взяла Рената, которая стала подниматься к номеру первая. Ксения заметила ее сердитую спину, которая сделала несколько движений и скрылась за углом. — Что у вас происходит? — спросила Градову Джина. — У кого? — Ксения нахмурилась. — У вас с Ритой. — С Ритой… — Она медленно выдохнула. — А что? — Да ничего, просто… Вы спали, что ли? — Нет, мы не спали, — отчиталась Ксения и унеслась мыслями к администраторше. Разрядка ей сейчас бы не помешала. Только вот вид… Синяки, которые даже нечем замазать. А у Ренаты даже спрашивать страшно. Или все-таки шрамы украшают женщину? Особенно шрамы на сердце? — А, ясно, — ответила Джина, хотя ясно ей не было. Номер состоял из двух комнат и приличного балкона. Детей уложили в спальне, на широкой кровати, Рената все кудахтала, что их нужно сначала накормить, на что Джина, мать года, махнула рукой. Градова рассматривала свою физиономию в зеркало — не без содрогания, Рената копалась в себе, кусая губы, а до мудрой Джины дошло, что можно заказать еду и алкоголь. Заказ принесла та же администраторша, сказав, что это все, что есть у них в холодильнике. «Мы не такой большой отель», — извинилась она, и Градова, выпятив грудь, проводила ее до двери. Литвинова, наливая себе виски, фыркнула. За дверью Ксения и девушка с минуту очень мило ворковали. Видимо, Градова все это время шутила, потому что девушка противно хихикала. Удачная шутка — первый шаг в соблазнении женщины. Сколько она шутила, когда опутывала своими щупальцами Земфиру — та каждую встречу смеялась до слез и просила перестать, потому что начинали болеть ребра. Но она продолжала — приносила стопку с обжигающей водкой и шептала на ухо что-нибудь остроумное. Через какое-то время лицо Земфиры, когда она видела Ренату, расплывалось в улыбке — это означало, что нужно делать следующий шаг, после которого во взгляде будет читаться, как минимум, обожание. — Почему мой стакан пустой? — спросила Ксения, когда вернулась. — Я что, зря ребенка таскала? — Видимо, зря, — ответила Рената с издевкой, и Градова поняла, что это объявление войны. — Нам просто надо выпить. — Джина подняла свой стакан, в котором горела на свету спасительная жидкость. — За то, что все к лучшему. Если бы меня не выгнал этот подонок, я бы не увидела Риту еще раз. — Все к лучшему, — согласилась с горечью Рената и, ударив стакан о стакан сокамерницы, выпила все, что там было. Градова, оскорбленная тем, что ее пропустили, бровью все же повела. Сделав глоток, она взяла в рот кусочек льда. Он замораживал язык пропорционально тому, как подгорало у нее то, что соприкасалось с диваном. — Как твоя жена поживает? — по-простецки спросила сокамерница у подруги и осмотрелась. — Тут ведь не курят, да? На балкон надо ходить? — Не знаю. Она сейчас свою личную жизнь устраивает. — Рената скорчила гримасу и по-королевски забросила ногу на ногу. — Вы что, разошлись? — Джина округлила глаза. — Это была ее инициатива. Я была против. — Вот это новости, ха. — Женщина повернулась к Градовой: Поверишь, что эту женщину бросили? Как это вообще возможно? — Никто меня не бросал, — огрызнулась Литвинова и набрала воздух в легкие. Если бы в ней было чуть больше спиртного, она бы, наверное, пригрозила или даже выругалась. — Девочки, вы какие-то грустные. Чего вы грустите? Вы меня спасли, вы хотя бы понимаете? Вы герои! Герои молчали и смотрели в разные стороны. — Расскажите, какие дела у вас были, — продолжила Джина, потягивая виски. — Рита сказала, что было что-то важное. Что может быть важнее меня? — Ну, мы спасли от тюрьмы девушку, с которой у Риты кое-что было, — поведала Ксения, и Литвинова, услышав это, вспыхнула. — Я что-то не то сказала? — То, что я с ней спала — не самое главное в этой истории, — резко ответила она и схватила бутылку, чтобы налить себе еще. — Тебе просто хочется меня задеть, и тебе это удалось. — Она плеснула себе виски. — Эта девушка ввязана в наркоторговлю… — Ой, как будто ее заставляли, — вставила Градова. — Можно меня не перебивать? Можно, да? Спасибо. — Рената отхлебнула виски и облизнула губы. — Все началась с бара, где на Земфиру напала какая-то невменяемая… — Это твоя жена, я так понимаю? — уточняла Джина. — Да. Я искала ее. Нашла, но она была с другой… — Литвинова вздохнула и сделала еще глоток, чтобы заглушить просыпающуюся от воспоминаний горечь. — В общем, не столь важно. Там я познакомилась с Жаз… Как бы это объяснить, столько всего произошло… Жаз исчезла, я отправилась ее искать в клуб, а там был этот бармен… — Бармен жил с Жаз в одной квартире, — перебила ее Ксения. — Туда она и вернулась, привела за собой парня, который нас всех чуть не убил… — Он разбил Ксении нос, — пояснила Рената, содрогнувшись. Она вспомнила, как стучала ей по щекам, пытаясь привести в чувства. — А Ре… Рита отбила ему почки, — добавила Градова и расхохоталась. — Это надо было видеть! — Ничего я ему не отбивала. — Литвинова выпятила губу. — Я всегда знала, что ты опасная. — Джина, успевшая захмелеть, расплылась в улыбке. — И где эта девочка? — Сбежала. — Опять? — Ну, ее хотят убить. — Подожди… Мигель? — Джина прищурилась. Градова поперхнулась спиртным. — Только не говори, что ты тоже наркотой торгуешь… — выпалила она, вытирая губы. — Ну, было дело. Но это было очень давно. А кого загребли? Ну, кому Рита почки отбила? — Никому я ничего не отбивала! — настаивала Рита. — Не знаю, как его настоящее имя, но кличка — Крэк. — Да я же его знаю… — Боже… — Рената, которой алкоголь ударил в голову, закрыла лицо руками и застонала. — Да его все знают. Он там не просто «шавка»… — Говорит ли это о том, что мы в опасности? — взмолилась Литвинова. — Ой, а что, его ведь загребли? — Сокамерница покачала стаканом, в котором покачивались кубики льда. — Нехорошо. Мигель вполне может отомстить. — У нас есть часть этой схемы. Жаз дала адреса и имена. — Пф, думаешь, у него копы не куплены? — Нет, я не собираюсь умирать молодой. — Ксения отрицательно покачала головой и опустошила свой стакан. — И на моей стороне закон… — А я? Я что? Я тоже не хочу умирать! У меня дочь! — Литвинова схватила Градову за рукав и стала трясти его. Ксения хотела взять ее за руку, но это была бы измена администраторше. — Ладно, пока нам никто не угрожает. Может, и не будут. — Ксения встала. — Я курить, а потом по делам… Джина, ты говорила, у тебя есть. — Да, настреляла, — сообщила Джина не без гордости и достала из розовой сумочки рулон помятых сигарет, обмотанный резиночкой. Ксения вытянула себе парочку и ушла на балкон. Рената приложила к горящей щеке ледяной стакан. — И чего ты сидишь? — Думаешь, тоже покурить? — Может, поговорите хотя бы? — О чем? — Рената пожала плечами, и Джина, сунув ей в руку сигарету и подняв за капюшон, вытолкнула несведущую на балкон. — Можно… Это… — Литвинова потирала ногу, которой ударилась о балконную дверь. — Прикурить? Градова щелкнула зажигалкой, и Рената сунула кончик сигареты в огонь. Ксения отвернулась, чтобы не рассматривать ее лицо. Литвинова отобрала зажигалку и сунула себе в карман — чтобы в следующий раз просили у нее. Градова курила, меланхолично рассматривая окна напротив. В одном из них загорелся свет, грузная мужская фигура в голом виде отправилась справлять нужду. Рената прервала молчание: — Как вы с Земфирой познакомились? И главное — когда? — Вот об этом я не хочу сейчас говорить. Обо всем, только не об этом. — Это было в тот момент, когда мы на какое-то время расстались? — Что, ей нельзя ни с кем знакомиться? Ты ее приватизировала? — Ксения сбросила пепел и проводила его взглядом. — То, что она моя жена, тебя не смущает? — Тогда она еще не была твоей женой, — со злобой ответила Градова, и Рената пустилась в вычисления. — М-м-м, — протянула она и выдохнула дым струйкой. — И сколько это продолжалось? — Я не хочу об этом говорить. — Ксения повернулась к ней. — Что бы ты ни делала, я все равно ничего не скажу. — У кого же мне это спрашивать? У Земфиры? — Рената дернула плечами. Ее немного шатало. — Она мне не ответит. — Рената, Рита, сколько у тебя там имен, я не знаю… Все это очень личное. Я же не спрашиваю, как у тебя это бывает с другими женщинами. — Можешь спросить. Ксения сцепила зубы. Если у нее хватит терпения, она докурит эту чертову сигарету и попросит «йод» у прелестной администраторши. Не у Ренаты, а у администраторши. Литвинова развернулась и легла спиной на перила, и Ксении пришлось схватить ее за толстовку, чтобы та не свалилась. Но эта женщина была коварна — она воспользовалась моментом и прильнула к Градовой всем телом. Ксения отвернулась, чтобы той не удалось ее поцеловать. — Я знаю, что это влияние алкоголя и что это на один раз… — говорила Рената, пытаясь взять верх. — Пожалуйста, дай мне уйти. — Градова перехватила ее руки, потому что была сильнее. — Куда? К ней? К ней, да? — А вот докладывать я не обязана. — Ксения оттащила ее к двери и втолкнула в номер. Джина сразу вскочила. — Да что с вами не так? — спросила она, приняв пьяную Литвинову в объятья. — Ну, чего встала? — шипела Рената. — Не пускай ее на балкон. Она может упасть, — предупредила Градова и вышла, хлопнув дверью. — Отпусти меня! — Рената вырвалась и налила виски в стаканы. — Толкаете меня, будто я вещь какая-то! А я даже не пьяная… — Ну, хочешь, я с тобой сексом займусь? — Джина наклонила голову. — Ты мне еще тогда понравилась. — Это ты мне одолжение делаешь? — Литвинова рассмеялась. — Помнишь, когда коп предложил заняться нам, чтобы он посмотрел? Я так расстроилась, когда ты отказалась… — Только не говори, что вы там в кустах делали. Это отвратительно. — Да ничего особенного, проза жизни. Давай выпьем, подруга. — Джина подняла стакан, но Рената уже отпила из своего. Сокамерница подсела ближе. — А еще я все время обращала внимание на твои перстни. Думала, сколько бы я за них выручила, если бы удалось стащить. — Правда? — Рита рассмеялась, и Джина приложила свои губы к ее губам. Ксения даже не дошла до администраторши. Она села на лестнице и нырнула лицом в колени. Вспоминала, когда она в последний раз так мучилась. Голова — то ли от алкоголя, то ли от желания — кружилась, горло саднило от дешевых сигарет, где вместо табака была какая-то труха, а сердце билось о стены грудной клетки, как птица в клетке. И сама она была птица, которая то и дело наступает на горло собственной песне. Но не то хотела она, она хотела НЕ ТАК. Но куда бежать от этой сумасшедшей, когда ваши жизни теперь связаны? И вы повязаны — уже буквально? Нет, она всегда испытывала симпатию к этой удивительной женщине — ей нравилось, как она выглядит, как и что она говорит. Кто бы мог подумать, что все это перерастет во что-то большее? В то время, когда она смотрела на ее фотографии, лежа в кровати со своей возлюбленной, она подозревала, что транслируемое колдовство — это всего лишь образ, за которым наверняка кроется что-то более приземленное: повкуснее поесть, покрепче поспать, «а сколько мы потратили на…» Реальность в данном случае не разочаровывала, как это обычно бывает, а наоборот — очаровывала, да так, что думаешь, а было ли у этого чувства начало или оно все же теплилось все эти годы. Ксения, измученная рыданиями, вспомнила, как любила годами всех своих подруг и как они, встретив «парня мечты», уходили и разбивали ей сердце. Из номера вывалилась Рената, вытирающая губы. Она указала на Джину пальцем. — Я вообще-то думала, что это шутка… — сказала она, задыхаясь, и увидела, что Градова сидит на лестнице. — А ты разве не ушла? Почему ты не ушла? Тебе что, плохо? — Я не могу, не могу, не могу, — говорила Ксения, хныкая в колени. — Ну, что ты… — Рената села рядом, она почему-то была без кроссовок, только в носках. — Я не понимаю, что я делаю не так… Я напугала тебя? Или что? Что я делаю не так? Или обидела — всеми этими вопросами? Я жестокая, да? Скажи, я жестока? — Да я влюбилась в тебя, Господи… — Градова посмотрела на нее глазами, полными слез. — Неужели ты не видишь? Только не говори, что не видела. Рената не стала говорить, видела она или нет, и, подсев ближе, поцеловала ее не в губы, а в уголок губ, где успели скопиться слезы. Ксения затаила дыхание и закрыла глаза. Следующий поцелуй был в другой уголок, а третий накрыл губы полностью. Градовой показалось, что все это время она держалась за балконные перила, а теперь взяла и разжала пальцы. Она летела вниз, опережая пепел. «Только не на лестнице, — прошептала Рената, пытаясь нащупать ручку двери. — Я спину по частям буду собирать…» Ксения открыла дверь за нее, и они, страстно целующиеся, ввалились сначала в номер, а потом, проигнорировав Джину — на балкон. Рената стащила с себя толстовку, бросила на пол и содрогнулась — забыла, что сейчас май, а не июль. Градова стала покрывать ее ключицы поцелуями, и Литвинова не сразу вспомнила, что она не хочет, чтобы ее сегодня облизывали. Она нащупала замок на штанах, Ксения пыталась отвлечь ее, запуская язык глубоко ей в рот, но та была непреклонна. Градова что-то шептала — романтичное и грустное, про любовь, рвущую сердце, Рената даже кивала, не пытаясь вникнуть в содержание, только дело свое продолжала. Вспомнив, что не сняла кольца, она попыталась снять их губами. Ксения, взяв ее руку в свою, сделала это за нее. Она облизывала ее пальцы и, снимая каждый перстень губами, наполнила целым состоянием рот. Литвинова попыталась так ее поцеловать, но обилие колец мешало. Она оставила один перстень во рту находчивой спасительницы и попыталась его надеть на свой мягкий, трудолюбивый язык. Из-за обилия слюны он соскальзывал, и они, вращая перстень, пропахший кровью, куревом и духами, передавали его изо рта в рот. Наигравшись всласть, Рената вынула игрушку и, бросив ее к остальным, облизала свои пальцы и запустила их туда, где все было уже давно готово — чего только стоила эта игра. Ксения обхватила ее пальцы собой, пытаясь затянуть их глубже, и Литвинова улыбнулась блаженной, пьяной улыбкой. Она не так любила, когда кто-то это хочет сделать с ней, как действовать самой. Пальцы то уходили глубже, то возвращались, и Градова, до ужаса зажатая, ловила внутренним зрением разноцветные кубы и пирамиды, которые неистово вращались. Голова ее пульсировала, хотелось найти этот клапан, сбросить с него крышку, чтобы наступило облегчение, настолько это давление было приятным — и уже невыносимым. Голова становилась все больше и больше, число оттенков уже перевалило за тысячу. Рената покрывала ее горящее лицо поцелуями, но ей не нравилось, что Градова была не вполне в сознании. Она вцепилась в ее шею зубами, и Ксения вскрикнула. Литвинова укусила ее еще раз и почувствовала пальцами, как все внутри той, которую она собирается съесть, сжимается, а потом содрогается. Ксения ощутила, как ноги стали ватными, икры пронзила острая боль, и качнулась, собираясь упасть. Падать было некуда — ее прижимала к перилам женщина, которая вот уже несколько дней не выходила у нее из головы. Рената посмотрела на ее расширенные зрачки, пылающие щеки и приоткрытые губы и улыбнулась, задрав подбородок. И все бы ничего, если бы не мужчина, который наблюдал за ними с балкона напротив. Литвинова, заметив соглядатая, высвободила пальцы и помахала ему.