Жара

Рената проснулась рано, но Ксении рядом не было. Она окинула взглядом помещение и не нашла от нее никаких следов, будто той и не было никогда. Литвинова села, свесив ноги, и прижала простынку к груди. Прислушалась — в спальне, как пьяный грузчик, храпела Джина. Ах вот почему она тогда в тюрьме не высыпалась — из-за храпа. Ну, и из-за того, что это тюрьма. Взглянула на телефон, зажмурилась от яркого света, убавила яркость, но и там — сплошные «уведы» от «товарищей», да напоминания ассистентки, что ты не просто женщина, а публичная фигура. От Градовой — ничего. И от Земфиры (смешно было бы, если да — кто из нас не писал в подпитии бывшим?). Даже от Ульяны… Это ее будто не существует — раз все, кто ей дороги, молчат. Глубоко вздохнула, очистив уведомления, и бросила телефон на постель. Даже в «инст» выложить нечего… «Руки в наручниках? — подумала она, тряхнув и без того взъерошенными волосами, и еле слышно рассмеялась. — Да ведь неправильно поймут…» Перевела взгляд со своих покалеченных коленок на стол, заваленный посудой. И кто это будет убирать? Администраторша? Та самая, со вздернутым носиком? Литвинова вспомнила события прошедшей ночи и закатила глаза к потолку — так ей было стыдно и нестыдно одновременно. Напивается, насилует женщин (они, конечно, не против), да еще на виду у публики. Интересно, сколько там стоял этот мужик. И где была его правая рука. От того, что ей подкинула гудящая голова, Рената поморщилась. Нет, она не только прекрасный объект вожделения женщин и мужчин, она еще и та, которая получает удовольствие от проявления собственной воли — как в творчестве, так и в сексе. Она не знала, как у других… Ну, практически не знала. Сдвинув брови, стала вспоминать теорию однополого секса. Там ведь должны быть активы и пассивы? Это вообще возможно — только принимать и только отдавать? Нет, она не только будет сниматься в фильмах (преимущественно, своих; другие должны ее уговорить — наличием таланта), она будет эти фильмы снимать, руководя процессом и порой даже прикрикивая, вгоняя мужчин в трепет (женщины просто решат, что она истеричка). Только принимать — букеты, драгоценности, признания в любви — неинтересно. Может быть, поначалу ты почувствуешь себя нужным — всей этой толпе, но потом увидишь своим близоруким взглядом, что эта толпа на самом деле безлика. Потом захочется из этой толпы кого-нибудь — самого лучшего — выцарапать своими ноготочками, «которые, кстати, надо бы подстричь». Пуститься в обольщение, лить мед в уши, опутывать паутиной, запускать жало. Ее всегда интересовали личности, причем личности состоявшиеся (это не мешало им быть мятежными) — не просто так она зачитывалась биографиями великих мужей и великих женщин. А когда читала, ловила себя на мысли, что больше всего ее привлекают женщины с мужским складом характера, а мужчины — с женским. Чтобы то, что делает на сцене или в истории мужчина, делала женщина. Но потом все равно, лабиринтами размышлений, приходила к тому, что женщина всегда останется женщиной, даже несмотря на мужской (в образцовом смысле) склад ума. Все равно она когда-нибудь заплачет. Все равно ринется к кому-нибудь на грудь — как в фильме. Закутавшись в древнегреческое одеяние, чтобы — не дай бог — никто не увидел больше, чем нужно, она проскользила в ванную. Повесив хитон на сушилку, обернулась и встретилась с собственным отражением. Губы — распухшие, как после нескольких уколов «гиалуронки». На щеке синяк, требующий плотного «тональника». Волосы встали дыбом — после всех этих гостиничных гелей, которым грош цена. Ну, и не только гелей. Она не высушила голову перед сном… «Давай называть вещи своими именами, — подумала она, пытаясь расчесать эти патлы пальцами. — Не перед сном, а перед сексом». Руки в царапинах — это после драки… Задумалась: «Какой именно?» Так их было много… Взгляд упал на шрам, венчающий правый локоть. Это ж надо так не беречь свою оболочку! То она руку ломает, то ногу! А теперь вот тумаки от бандитов собирает — да чтобы побольнее. Это как с «бирюльками» — чтобы «покрасивше». Неважно, сколько эта вещичка стоит, она может стоить гроши и камни там могут быть бутылочные, но зато какой блеск… Коко Шанель тоже носила бижутерию, и ничего, никто ей в лицо не плюнул. Посмотрела вниз — над левой грудью, прямо где сердце, чернел засос. Впрочем, коллекция не только тумаков. Поцелуев — тоже. Спина напоминала о своем существовании глухой болью, и Рената знала, что там огромный — наверное, уже пожелтевший — синяк. Смотреть на него не хотелось — пусть существует гипотетически, с большой долей вероятности. Это вчера она нехило вытворяла кульбиты, а сегодня вот — скрипит. И действительно, сустав в правом плече не то что хрустел, как это обычно бывает — он трещал. Сцепив зубы, она приподняла руку и услышала громкий щелчок — сустав посылал ее в далекое пешее (вместе с фитнес-тренером). Вот такая жизнь начинается после пятидесяти — как начнешь перечислять «болячки», не остановишься. Будто в очереди к участковому терапевту сидишь — там обычно выигрывает тот, у кого язва желудка, диарея, псориаз, мигрень и инфаркт одновременно. И куда она могла пропасть? Ни сообщения, ни записки… Разве так можно? А если она беспокоится? «Я ведь беспокоюсь?» — задала она себе вопрос, вставая под теплый душ. Если брать в расчет то, что они сейчас в опасности, то да, беспокоится. Рената вспомнила, как Градова, с кровью на лице, лежала практически без дыхания, и содрогнулась. До чего же человек может себя не любить — бросается под пули, как будто на войне. Вот что ей в Градовой нравилось — смелость, граничащая с безумием. Если бы они были с Земфирой в хороших отношениях, она бы ее подробно расспросила о Ксении. К сожалению, сделать это было невозможно — отношения эти не были хорошими и сии вопросы было задавать если не бестактно, то опасно. Даже странно, что у таких похожих женщин, как Ксения и Земфира, могло что-то быть. Это как в костер кучу сучков бросить. Рената протянула руку и оперлась о кафель, чтобы перевести дух. И почему, когда она думает о Земфире, ей всегда становится плохо? Почему сердце наливается тяжестью, как бутылка — вином? Уж не случилось ли что… Да оно случилось, тогда. Сначала в машине — Рената вывалилась из открытой двери на асфальт и поцарапала ладони с коленками. А потом в квартире — Земфира наведалась в хорошем подпитии, стала говорить о разводе, причем довольно спокойно для такой дозы алкоголя, но, когда Рената ответила, что не хочет сейчас это обсуждать, вспыхнула и стала говорить слова, которые никогда себе не позволяла. Рената закрывала уши ладонями, уходила в другую комнату, но Земфира следовала за ней по пятам. Литвинова долго терпела, кусала губы, сжимала кулаки, глотала слезы, а в конце — вцепилась в край стола, на котором стояла ваза с цветами. Она очнулась уже после того, как Земфира, с осколками на голове, прижала ее, вопящую, к стене. Они, дышащие огнем, смотрели друг на друга глазами, полными ненависти. Любви там не было. *** Земфира с болью приоткрыла глаза и сфокусировала взгляд на вмонтированных в потолок лампочках — свет был включен. Повернула голову и узнала номер в гостинице, который по воле судьбы они делили с Градовой. Так, она хотя бы не на чужой хате — уже хорошо. Пожарная сигнализация светит красным, а значит, ее починили и, когда она будет съезжать, ей выпишут счет. А может, даже штраф — за хулиганство. Вся ее жизнь — хулиганство. Так же все деньги можно отобрать… В правой руке, покоящейся на груди, был зажат телефон. Она разблокировала экран и попала на страницу с сообщениями. Последним было «Я запускаю в тебя». И что же она запускает? Так, погодите… Она что, занималась виртуальным сексом? Господи, с кем? Номер незнакомый… Попыталась вспомнить, кто ей давал вчера номер, но гудящая от алкоголя и дури голова была пуста. Слава Богу, она не отправила продолжение фразы. Пусть она запускает воздушного змея. Прокрутив сообщения до самого первого, Земфира закатила глаза — блять, что за пошлятина. Поморщившись от боли, она посмотрела вниз, на штаны — ширинка застегнута, а значит, не мастурбировала. Видимо, уснула. На самом интересном месте, как говорится. Посмотрела на пальцы, где под короткими ногтями читалась кровь. Надо бы помыть руки, но голова так болит, а еще бьет озноб, что совершенно нет сил встать и куда-то идти. «Ты кто?» — написала она незнакомке и тотчас получила ответ: «Ви. Помнишь меня?» А, та блондиночка с длинными ногами. У которой еще подруга — деспот. Земфира стала набирать ответ: «Помню. Мы же тра…», но последнюю фразу стерла, отправила только первую. «Как ты себя чувствуешь?» — спрашивала блондиночка. «Хуево», — подумала Земфира, но Ви русского не знала, поэтому пришлось ответить дежурным «не очень». Ви долго печатала, и Земфира уже успела задремать, как получила целую «простыню»: «Ты вчера не очень хорошо себя чувствовала. Я даже решила, что у тебя температура. Такая ты была горячая. Я, наверное, тороплю события и это может прозвучать нагло, но, может быть, мне приехать? Понимаешь, я не знаю, как вести себя с человеком, с которым провела ночь. Я же ничего о тебе не знаю, как и ты обо мне. Поэтому любая просьба кажется странной. Будто я хочу продолжения. Но я просто беспокоюсь». Земфира сдвинула брови. Приехать? Она хочет приехать? Куда? Сюда? Она что, знает адрес? «Да, знаю. Это я тебя вчера привезла в отель…» Ах вот оно что. «Я выходила из клуба и увидела тебя. Ты сидела прямо на асфальте, что-то бормотала, и руки у тебя были в крови…» «Я кого-то избила?» — подумала Земфира, разглядывая кровь под ногтями, но вспомнить ничего не могла. В ней вчера столько было наркоты, что она вполне могла дать кому-то по ебалу. И даже странно, что не получила сама. Хотя… Она попыталась сесть и вскрикнула — все-таки получила. Не жизнь, а мясорубка какая-то. Хотя она знала, на что и куда шла — этот райончик никогда не отличался законопослушностью. Туда стекаются люди, которым больше нечего терять. Тот, кто расстался с постоянным партнером и не брезгует случайными половыми связями и дурью сомнительного качества, например. Никогда ей не было после дури так плохо. Никогда она не выпадала из реальности на столь продолжительное время. Так что вполне возможно, что эта соплячка подсунула ей хуйню. Надо было дать ей пару затрещин все-таки, но только потом как смотреть в глаза Ренате? Или признаться сразу: «Я отмудохала твою барышню за то, что она торгует хуйней, и за то, что ты с ней спала»? Или первая причина не главная? Земфира еле подняла голову с постели. Тело била дрожь, которой она не могла найти объяснения. Это такой отходняк у «нариков»? Она задумалась, когда в последний раз плотно сидела, и не могла вспомнить, так это было давно. Помнила только, что вытаскивала ее из этого дерьма Рената. Она всегда приходила на помощь, как чувствовала. Словно у нее действительно колдовские гены — она постоянно травила байки про свою бабушку, знающую любовные заклинания. И теперь эта ведьма «проводит время» с Градовой, и, раз в соседнем номере тишина, а не до боли знакомый хохот, значит, проводит время интересно. Кое-как она доползла до выключателя, погасила свет. Опрокинулась на раковину, чтобы помыть руки. Фарфор ударил по ребрам, и Земфира взвыла, как раненый зверь. Под футболкой, провонявшей чужими духами и куревом, красовались два синяка — большой и поменьше. Сразу было ясно, что это следы от кулаков. Кому-то она вчера перешла дорогу, или кто-то — как вариант — перешел дорогу ей. Была надежда только на то, что дурман из головы выветрится и она все-таки вспомнит, что вчера произошло. Почему она сидела на асфальте с окровавленными руками. И чья это кровь. Теплая вода казалась ей холодной, и на диване пришлось, помимо одеяла, укрыться еще и пледом. Она снова взглянула на экран телефона, где чередой выстроились сообщения от Ви: «Мне приехать?» «Мне приехать или нет?» «Я все-таки приеду» «Надеюсь, ты не против» «Заеду в клуб, узнаю, что вчера произошло, и приеду» «Говорят, там было что-то ужасное» Ну да, Ви уже направляется к ней. Земфира спросила себя, хочет ли она остаться одна сейчас, но любопытство, что же вчера произошло (а она, видимо, была в одной из главных ролей), было сильнее всяких одиночеств. «Захвати что-нибудь от температуры», — написала она и, бросив телефон, накрылась одеялом с головой. *** Градова пришла, когда принесли завтрак и дети успели измазаться джемом по самые уши. Ксения подняла глаза на Ренату, которая держала на коленках малыша, а та ждала — видимо, объяснений. «Купила себе свитер и пальто, — выдавила из себя пропащая, не вынимая рук из карманов. — Устала в кровавом ходить. И мерзнуть». Она хотела продолжить: «Надеюсь, ты не против?», но не стала фамильярничать. Вместо этого вылепила улыбку и посмотрела, куда тянется рука Ренаты — она кормила малыша пюре из маленькой тарелочки. Ксения почувствовала, как внутри все сжимается — от этой, самой милой в мире, картины. «Опять все измазал», — проворчала Джина, вытирая малышу щеки салфеткой. — Могла бы записку оставить, — тихо сказала Рената, сунув в крохотный детский ротик новую порцию кушанья. — Так делают нормальные люди, кажется? — Видимо, я ненормальная, — ответила Градова, пожимая плечами, и упала в кресло. — Весь город обошла. Устала жутко. Кстати! — Она нырнула в карман и достала леденец, который освободила от обертки и вручила старшему. — Он в виде мяча. Надеюсь, это достаточно брутально? — Что надо сказать? — проворчала мать, наблюдая, как сын облизывает леденец. — Ты что, в папашу пошел? Такой же наглый? — Джина… — Рената наклонила голову. — Что? Ты просто не знаешь моего бывшего! — Спасибо, — промямлил пацаненок и, схватив со стола яблоко, убежал в спальню. — Вот видишь… А его папа, кстати, ворюга. Гены! Литвинова выждала время и мельком взглянула в лицо Градовой. На секунду ей показалось, что та не здесь и где-то витает. Неужели встречалась с администраторшей? Иначе как объяснить этот холод? Господи, неужели ее так заботит холод от какой-то «адвокатишки»? Неужели она, известная личность с кучей поклонников, будет прыгать перед простой смертной? И когда она успела так низко пасть? Но негодование — с каждой мыслью — росло. Она не то что хотела объяснений — она их требовала. Что-то изменилось за время ее отсутствия в номере, и она должна была выяснить, что именно. Возможно… Возможно, Градовой написала та самая женщина, которую она любила? Рената все-таки была хорошей актрисой, поэтому скрыла все свои чувства и продолжала как ни в чем не бывало кормить ребенка крохотной ложечкой. А внутри все трусило — от несправедливости. Джина переводила взгляд с задумчивой Ксении на Риту и обратно и не понимала, когда они успели поссориться, ведь все было хорошо. И хоть Рита старалась скрыть растерянность, у Джины был зоркий глаз. Что-то явно произошло. Градова смотрела в экран телефона, что-то там листала и кусала опухшие губы. Судя по всему, ее абсолютно не интересовали те, с кем она делила приют. — Вы что, поссорились? — А? — Ксения оторвала взгляд от телефона. — Вы поссорились? — Джина кивнула на Риту. Та закатила глаза, понимая, что сейчас будет выяснение отношений, только опосредованное. Джина в роли Ренаты — замечательно. — Нет. С чего ты взяла? — Что изменилось с тех пор, как я застала вас за… — Джина замялась, не зная, какое из многочисленных слов, которые она на эту тему знает, использовать. — За этим? Ну… — Джина, здесь ребенок, — напомнила Рената. — Он все равно не понимает, — ответила Джина, и Рената открыла рот для следующей реплики, но промолчала. Ответ ее убедил. — Джина, я не Чип из команды, которая спешит на помощь. Я просто помогла человеку, который… Который постоянно находит приключения, связанные с нарушением закона. Так уж вышло, что я адвокат. — Градова облизнула губы, потому что знала, что Ренате не нравится то, что она сейчас слышит. — Но я еще и человек. У меня есть личная жизнь, представь себе. — Твоя личная жизнь сейчас кормит моего ребенка, — пояснила Джина-Магдалена, скрестив на груди руки. — Мне не нравится этот разговор, — не выдержала Рената и передала ребенка матери. Малыш при этом захныкал. — Можете поговорить без меня? — А ты куда? — Курить. Рената взяла сигареты и отправилась на балкон. Джина вытерла ребенку щеки и посмотрела на Ксению, которая продолжала сидеть в телефоне. Она хотела отобрать телефон, чтобы та наконец-то на нее посмотрела, но сдержалась. Могла случиться потасовка. — Только не говори, что ты хочешь ее бросить… Я тебе рыло начищу. — Кого бросить? Ренату? — Градова саркастически рассмеялась. — Думаешь, мы вместе? Она ничего не говорила про то, что она находится в браке? И что развода еще не было? Что я — это так, на раз, поиграть? — Мне пофиг, поиграть или нет. Я вижу, как она на тебя смотрит. Как переживает за тебя. Может, ты слепая. Не знаю… — Я отлично ориентируюсь в обстановке, Джина. — Только попробуй разбить ей сердце, — пригрозила ей та. — Я за себя не ручаюсь. — Разберись со своей жизнью, а потом лезь в чужие. — И когда ты стала такой сволочью? — Я бы на твоем месте следила за речью, — процедила сквозь зубы Ксения и подалась вперед, чтобы следующее произнести шепотом: Я не буду доносить детали, но ты, наверное, уже в курсе, что мы с Ренатой в опасности. Пожалуйста, не делай еще хуже. Я очень стараюсь, правда. И мне непросто. Ты бы знала, насколько. — Градова перевела дух. — Рената должна срочно уехать, и сейчас я ищу рейсы. Я не играю в «собери три мармеладки в ряд». — Подожди… Ты была… — Джина прикрыла рот ладонью. — Я не хочу ее бросать. Я хочу, чтобы она бросила меня. Понимаешь? — Градова опустила печальный взгляд. Она наконец-то сформулировала то, к чему шла все утро. — Ты не хочешь, чтобы вы были вместе? — спросила Джина так же шепотом. — Разве ты не хочешь бороться со злом — вместе? — Со злом? Мы что, в сказке? — фыркнула Ксения. — Не понимаю, зачем гнать от себя человека, который нравится. — Так будет лучше. — Сама-то веришь? — Нужно сделать так, чтобы она уехала, — ответила Градова после напряженной паузы. — Я пока должна остаться. Надо кое-что закончить. Ну, или закончат — со мной. — Ксения, ты играешь с огнем… — А когда я с ним не играла? — спросила Градова, подняв бровь, и посмотрела через стеклянную дверь на Ренату. Сердце ее не то что разрывалось — оно давно было разорвано в клочья. Больше всего ей сейчас хотелось выйти на балкон, обнять Ренату крепко-крепко, извиниться за все это наигранное хамство, за весь этот лед. Залечить все раны, которые она успела нанести. Но иначе они будут обе — на волосок от смерти. *** Совесть стала грызть уже в такси. Ксения видела, как Рената прощалась с Джиной и ее детьми — со слезами на глазах. Она прощалась не с людьми — она прощалась с целым этапом своей жизни. «Пожалуйста, пиши, звони, — говорила Литвинова, быстро моргая. — Только ты знаешь, я не проститутка, а занятая женщина…» «Проститутки тоже очень заняты. Порой», — ответила Джина, и они все трое, даже суровая Градова, рассмеялись. «Если будет возможность, брось это дело. Найди себе нормального мужчину, Джина!» — выпалила Рената, культурно высмаркиваясь в салфеточку. Джина растянулась в улыбке: «А они вообще есть?» «Встречайся с женщинами тогда…» — вставила свое слово Градова, и женщина покачала головой, давая понять, что подумает над этим. «Ну да, — протянула она. — Хотя бы не залетишь». Рита-Рената и Градова сели в такси, а Джина-Магдалена долго махала им вслед. Рената даже отвернулась к окну, чтобы не показывать, как она плачет. Ксения поняла, что в этих слезах виновата еще и она, и капитулировала. — Вы так подружились, да? — начала Градова вкрадчиво. — Не думала, что режиссер и проститутка могут вести дружбу. Что-то из рода фантастики. — Она тогда поддержала меня, в тюрьме. Она и… — Литвинова с дрожью выдохнула, прогоняя остатки слез. — И ты. Если бы не вы, я не знаю, чем бы все это закончилось. Оказывается, очень важно встретить на дороге хороших людей. — Ты должна уехать. — В смысле? — Рената резко развернулась. — Как это уехать? — Пожалуйста, возвращайся к прежней жизни. В этой ничего хорошего. — Градова скользила взглядом по ее бледному лицу. — Ты же говорила, что хочешь уехать… Может, ты еще и билеты купила? — Почему, я не понимаю? Я осознаю степень опасности… — Не осознаешь, — выдохнула Ксения и взяла ее за руку. Рената не знала, как реагировать на этот жест — она все еще помнила утренний холод. Градова сплела их пальцы, и Литвинова подняла на нее выжидательный взгляд. — Я чего-то не знаю? — Если ты не хочешь оставить дочь сиротой, пожалуйста, уезжай. — Что, все настолько серьезно? — Рената распахнула глаза, губы ее задрожали, а пальцы стали стремительно леденеть. — Я же говорю, не осознаешь. — Что они сказали? Они тебя били? — Рената провела свободной рукой ей по щеке, и Ксения затаила дыхание. — Угрожали? Что? Скажи мне! — Ты уедешь? Обещай мне. — Ксения поцеловала ее руку, которую держала в своей. Литвинова на секунду улыбнулась, показав морщинки в уголках глаз. Ей снова захотелось плакать. Расплакаться, бросившись к этой хамке на колени, и чтобы та ее успокаивала. — А ты опять полезешь под пули? — спросила она, борясь со слезами. — Это мое хобби, — пошутила Градова и посмотрела на их скрещенные пальцы. Кто бы мог подумать, что все зайдет так далеко. — Ты так смотришь на меня… Будто прощаешься, — заметила Рената. — Только не говори, что ты прощаешься. — Я просто останусь на какое-то время здесь… — Неужели мы не встретимся в Москве? — Ты вот представляешь, что мы встретимся в Москве? — спросила Ксения с улыбкой. — Видишь эту картинку? — Ты что, умирать собралась? — Кто знает… — Ты с ума сошла? — Рената взяла ее лицо в ладони. — Ты что? Сдалась? Испугалась? Ты же ничего и никого не боишься! — Я не хочу, чтобы ты вздрагивала по ночам, ожидая расправы. Не хочу, чтобы переживала из-за того, где находится твоя дочь… — Они что, знают, где Уля?! — Глаза Литвиновой забегали. Она начала лихорадочно искать пути отступления. — Мы заберем заявление, и ты вернешься на ближайшем рейсе в Москву, — ответила Градова со вздохом. — А Улю отправим во Францию… Я надеюсь, ты не против, что придется забрать заявление? — Да черт с ним, с этим заявлением. Они угрожали, да? Сказали, что доберутся до моей дочери? — Литвинова продолжала расспрашивать, но Ксения почему-то не хотела раскрывать подробности. — Ну что ты молчишь?! — Я рассказала достаточно, прости меня. Я даже этого не хотела говорить. — Думаешь, это справедливо? Я должна все знать, Ксения… Если ты так и будешь отмалчиваться, я никуда не поеду. — Тогда я все передам Земфире. Или Леониду. — И ты сможешь? — Рената опешила. — У тебя повернется язык? — Хочешь, я сама тебе билет куплю? Только дай мне данные паспорта… — Почему сразу бежать? У меня и отца Ули много влиятельных знакомых, которые могут нам в этой ситуации помочь, — пожала плечами звезда. Она даже выцарапала из памяти несколько фамилий. — Только не это… Никого сюда не приплетай, пожалуйста. Ты разворошишь осиное гнездо. — Может, это наша задача? Разворошить это самое гнездо… — Пожалуйста, подумай об Уле, — сказала Градова, и Литвинова замолчала. Уля была главным козырем в руках Градовой, которая всегда знала, чем крыть. Вздохнув, Рената положила голову Ксении на колени, и та, выбитая из колеи внезапным желанием, стала гладить ее по спутанным волосам. Не могла же Градова сказать, что ее — пришедшую на место встречи ранним утром — сунули головой в чан с водой и топили несколько минут. Пока она не стала молить о пощаде. А потом ударили цепью по ногам, чтобы та встала на колени — перед тем самым негром, который пришел тогда в гости с «наганом». Они знали, что не надо наносить видимых увечий — иначе «эта сука» снова побежит кляузничать. Ей приставили к голове «пушку», и негр, скалясь во все зубы, стал показывать фотографии: ее и Марины, Ренаты с Ульяной и Земфирой, Леонида с новой семьей. «Думаешь, мы ничего о вас не знаем? — спрашивал бандит, рассматривая фотки. — Думаешь, мы такие тупые?» «А ты, я так понимаю, шестерка Мигеля?» — спросила Градова и тут же получила воду в нос и горло. Она почти отключилась, как ее вытащили и бросили, полностью мокрую, на пол. Негр наклонился к ней и взял ее за волосы: «Вы забираете заявление и уезжаете из страны. Делаете так, чтобы мы забыли о вашем существовании. Ясно?» «Иначе что?» — процедила сквозь зубы Градова. Бандит улыбнулся: «Иначе конец». Градова прочистила горло, которое после всех этих водных процедур страшно болело. Она даже под дулом пистолета не расскажет, что испытала утром. Пусть Рената думает, что с ней попросту поговорили. Ну да, так они «разговаривают». Если расскажет, то Рената сразу же бросится названивать главам мафиози и тогда им точно конец. — Ты хочешь отомстить, да? — спросила Литвинова, подняв голову с колен. — С чего ты решила? — Я подумала, что твое «кое-что закончить» — это отомстить тому подонку, который ударил сначала меня, а потом тебя. — Это так, дела. По работе. — Градова опустила глаза, которые наполнялись слезами. Она знала, что проиграет в этой борьбе. Везде выигрывала, а здесь — проиграет. — Я что-то должна сказать, чтобы ты уехала со мной? — Ч-ч-что? — от волнения Ксения словила заикание. — Ты о чем? — Ее настолько обескуражил вопрос, что она сразу же забыла все, о чем думала до. Рената продолжала держать брови на вершине лба и даже закусила губу — так ей нравилось наблюдать то, что застыло на лице Ксении. — Извините, дамы, что прерываю ваш разговор, но мы почти приехали, — вмешался водитель. — Не могли бы вы оплатить заказ или хотя бы припасти деньги? Чтобы я не ждал. Просто у меня следующий заказ минута в минуту. Такое время, знаете ли. Стремительное. Был бы вам премного благодарен. Но дамы не реагировали. Они смотрели в глаза друг друга и молчали, ожидая действий — то ли от себя, то ли от того, кто напротив. Рената подалась вперед и, взяв испуганное лицо за подбородок, посмотрела в него — сурово и нежно одновременно. Мужчина на водительском сидении поправил зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть происходящее в деталях. За такое зрелище он готов был пропустить всех богатых клиентов. Рената погладила лицо по лбу, щекам и остановила пальцы на сухих губах. Ксения не выносила того, что она чувствовала в этот момент, поэтому прикрыла глаза — ей все еще было страшно, как там, на балконе. Она забыла, какое влияние имеет эта женщина. Забыла, что у той тоже есть козырь, и даже не один. И с каждой секундой ей казалось, что этих карт становится все больше и больше. А когда ледяные, пахнущие кофе и сигаретами губы прикоснулись к ее губам, ничего не оставалось, как со всей жаждой слияния ответить на этот — демонстрирующий власть — поцелуй. Мужчина довольно крякнул и взглянул на часы, которые показывали, что его новый заказ — тю-тю. И он снова поправил зеркало заднего вида. *** Они зашли в гостиницу, и Рената вспомнила, что Градова забыла у нее очки. «Как-нибудь в гости забегу — заберу», — ответила Ксения, улыбаясь. «Я могу выслать почтой…» — шутила Литвинова, подходя к лестнице. — А может, на лифте поедем? В коем-то веке, а?» Градова продолжала улыбаться: «Спина болит?» «И откуда ты все знаешь?» — дернула плечами Литвинова, как к ним подбежала девушка с пакетиком в руке. «О, мой этаж!» — воскликнула девушка и зашла с ними в лифт. Рената пыталась незаметно залезть Ксении под пальто, а та ее со смехом одергивала. Когда двери лифта распахнулись, Литвинова подошла к своему номеру, а незнакомка и Градова остановились у соседнего. — Вам точно сюда? Вы не ошиблись? — спросила ее Ксения. — Нет. Номер тот же. Я даже записала. — А вот это уже интересно, — процедила сквозь зубы Рената, рассматривая девушку с ног до головы. Очередная смазливая блондиночка, которой отказано во вкусе. — Я так понимаю, вы к Земфире? — Ой, я плохо запоминаю имена. Честно, не запомнила. Наверное, к ней. Просто вчера мы были здесь… — Так что же вы стоите? — Литвинова положила руки на пояс, неосознанно увеличивая свой вес в этом диалоге. — Стучите. — У меня ключ есть, — напомнила Градова и сунула ключ в замок. Земфира встретила ее взглядом исподлобья. С Ви обменялись дежурными кивками. — Я тоже рада тебя видеть, — поздоровалась Ксения, бросая портфель на кресло. — У нас гости? — Это твоя подруга, да? — поинтересовалась Ви, снимая блестящую курточку. — Я купила таблетки, о которых ты писала… Оказывается, там одного парня прирезали. Говорят, бомж сигарет просил, а парень ему что-то такое сказал, неприятное. Бомж и пырнул. За слова. Представляешь? Земфира открыла рот — воспоминания нахлынули, как грязная прибрежная волна. Она метнулась, насколько позволяли силы, к сумке и нащупала на дне маленький кубик. Значит, это были не «глюки». Вдобавок она обнаружила, что в сумке нет кошелька. — Еб твою мать! — крикнула Земфира, напугав Ви. Ксения к таким выкрикам уже привыкла. В номер заглянула Рената. — Кто-то говорил о матери? Рамазанова зажала в ладони этот проклятый кубик и подняла взгляд на главную женщину в ее жизни. Все так же прекрасна, даже без макияжа (особенно без макияжа). Даже с этой копной волос, которую не расчесать ни одной расческой. Рената окинула взглядом комнату, цокнула языком и скрестила на груди руки. Остановив обзор на высокой фигуре «гостьи», она наклонила голову и прищурилась. — У меня кошелек сперли, — доложила Земфира то ли Ренате, то ли Градовой, то ли всем вместе. — Где? — Ксения нахмурилась и, не услышав ответа, повернулась к «гостье»: А вы где вчера были? — В клубе, — ответила Ви, и Рамазанова посмотрела на нее испепеляющим взглядом. — Что, разве нет? Вчера мы были только в клубе, никуда не заезжали… Какая большая компания у нас! Может, кофе закажем? — Отличная идея, — пропела Рената по-английски, стараясь не пускаться в хохот. Ви улыбнулась, рассматривая лицо женщины в дверях. Эта женщина ей понравилась. — Ну что, звони в банк, блокируй карты. — Ксения развела руками. — Много денег было? — Молчи! — Земфира пригрозила Ви, и та, понимая, что говорит не в кассу, притихла. — Денег было, к счастью, немного. Карты жалко, а ведь еще фотки… — Если что, у меня все есть в оцифрованном виде, — вмешалась Литвинова. — И да, я оцифровала твои фотки из кошелька. — Ты что, открывала мой кошелек? — Рамазанова положила руки на пояс. — Кто тебе разрешение давал? — Началось, — прошептала Градова, закатывая глаза. — О чем они говорят? — спросила ее шепотом незнакомка. — Прошлое вспоминают, — ответила та, перебирая документы в портфеле. — Если я захотела оцифровать все фотографии, значит, я должна оцифровать всё. Не восемьдесят процентов, не девяносто. — Какие проценты? — Земфира взмахнула руками. — Ты залезла в мой кошелек! Это как в телефон залезть! — Кошелек, к слову, надо вернуть. Звони сначала в банк, а потом в полицию, — вставила свои «пять копеек» адвокатша. — Надо будет заявление писать. — Мне кажется, они ругаются, — заметила Ви, и Градова кивнула. — Я же не деньги там искала, Господи… Чего ты начинаешь? — Литвинова скорчила гримасу. — Презервативов не нашла и успокоилась. Градова перевела на нее ошарашенный взгляд. Земфира даже рот открыла — от услышанного. Ви заерзала в кресле, не понимая ни слова, но спросить, какой это язык и о чем они сейчас говорят (и молчат), означало бы принять на себя долю огня. — Что? Пошутить уже нельзя? — рассмеялась Рената. — Не смотрите на меня так! Это шутка! Боже… — У тебя есть градусник? — спросила наконец-то Ви, и Земфира замотала головой. — У тебя что, температура? — Литвинова широким шагом дошла до дивана, на котором сидела растерянная Рамазанова. Она потрогала ладонью горячий лоб и нахмурилась. — И сколько это длится? — Что? — проворчала Земфира, словно маленький ребенок, которого отчитывали. — Вот ЭТО. — Я не знаю. Давно уже. — Я тоже думаю, что у нее температура, — вмешалась наконец-то Ви. — Вчера она вся горела. — Горела, значит… — Рената деловито заглянула в пакетик с медикаментами. — Что тут у нас… — В этот момент у нее зазвонил телефон. Приложив его к уху, она изменилась в лице и вышла из номера, чтобы поговорить без свидетелей. — Что-то случилось? — поинтересовалась обеспокоенная Земфира, но Градова сунула ей в руки пакетик, из которого несло больницей, и скрылась за дверью, чтобы найти ушедшую. Рамазанова не стала в него заглядывать — она поняла, что что-то произошло, нехорошее. Возможно, с кем-то из близких. Тревога начала подниматься, как пена от химической реакции. — Это твои друзья? — спросила ее Ви, но Зе заботило не то. — Парень жив? Ну, тот, которого ножом пырнули. — Да вроде жив. Сейчас ищут этого бомжа. Говорят, от него воняло, как из помойки… Земфира запустила пальцы в волосы. Если она сунется в это дело, это будет еще одно следствие в ее жизни. Слишком много поножовщины в одну единицу времени. Какой-то мотив уже. Нет уж, пусть разбираются сами. Да и получил тот парень по заслугам — нечего было хамить. Умрет — и Бог с ним. Не умрет — пусть ищет этого бомжа сам. Только вот интересно, кто кошелек спер? Бомж или та компашка? Ей было не жалко всех этих карточек — основное «бабло» она держала на счету, до которого не смогла бы добраться даже Рената (добравшаяся таки до кошелька). Там фотки были — мамы, папы, брата… И их совместная фотка с Ренатой, которую рука не поднималась выбросить. Ксения нашла Ренату в номере. Та задыхалась и не могла связать и двух слов. Градова взяла ее за плечи. — Что? Что? — повторяла Ксения. — Что-то с Ульяной? — Да, она… — Рената стала вращать глазами. — Я плохая мать, плохая мать… — Смотри на меня. — Градова взяла ее лицо в ладони. — Что случилось с Ульяной? Она жива? — Она в больнице… И туда… Туда пришел следователь… Господи! — В больнице? Что случилось? Тебе Ульяна звонила? — Да. — Литвинова всхлипнула. — Она сказала, что все в порядке… Но как может быть все в порядке, если она в больнице?! — Она бросилась рыдать, и Ксения крепко обняла ее. — Я ужасная мать… Ужасная! — Уля рассказала, что произошло? — Градова гладила ее по затылку. — Нет. Сказала только, что ей нужен адвокат. Не я, а адвокат, представляешь? — Сердце Ренаты разрывалось, в основном, по этой причине. — Ты ей тоже нужна. Пока ей нет восемнадцати, все допросы будут проходить в твоем присутствии. — Как ты думаешь, это могут быть ОНИ? — Литвинова заглянула ей в глаза. — Нет. Думаю, дело в другом. — Что случилось? — в дверях стояла Земфира, которая успела нацепить теплый свитер. То, что она увидела в номере, больно царапнуло по сердцу, но она стерпела. — Ничего, — ответила пытающаяся унять слезы Литвинова. — Уля в больнице… — ответила Градова, потому что не могла такое скрывать — от мачехи. — И ты говоришь, ничего? — Земфира повернула зареванную женщину к себе. — Ничего, говоришь? Как ты можешь такое говорить вообще? — Ты не видишь, в каком она состоянии? Хочешь сделать еще хуже? — одернула ее Ксения и протянула Ренате салфетки со стола. Земфира отошла к окну — ее душила ярость. Чтобы унять дрожь, она обняла себя за плечи. — Надеюсь, ничего серьезного? — спросила она сквозь зубы. — Я тоже надеюсь, — ответила Ксения, наблюдая, как Литвинова вытирает с раскрасневшихся щек слезы. — Она сказала, что это ерунда, — рассказывала та уже спокойным голосом, — а потом добавила: «Кажется, мне нужен адвокат». Потому что в этот момент к ней зашел следователь. И что она могла натворить? — Почему сразу она? — вмешалась Рамазанова, не решающая повернуться, потому что увидела бы Градову и Ренату вместе. — Придурков и в Лондоне хватает… — Она замолчала, но в действительности хотела спросить, где они все это время пропадали и кто втащил Градовой (она бы пожала ему руку). Как та ни старалась замазать синяки, распухшую переносицу не скроешь. — Не понимаю, почему мы еще здесь. — Градова сунула руки в карманы. — Я портфель возьму… — Она повернулась к Литвиновой. — А ты возьми документы, хорошо? И, наверное, одежду. Не знаю, что там надо, в больнице. Я очень надеюсь, что это какие-нибудь царапины и сегодня Уля вернется домой. Что мне сказать той девушке? — Градова обратилась к спине у окна. — Что ты ей перезвонишь? — Не суйся хотя бы сюда… — процедила сквозь зубы Рамазанова, но Ксения ее не услышала. — Ну, раз так… — Ксения пожала плечами и погладила Ренату по плечу. Та подняла на нее уставший, замученный взгляд. — И это не ОНИ, поняла? — Хорошо… — Литвинова закивала и натянуто улыбнулась. Земфира услышала, как Ксения ушла, и ощутила комок в горле. М-да, еще не хватало заплакать — от бессилия. Ну вот, они с Ренатой наконец-то остались наедине, без всех этих женщин, желающих урвать свой кусок. Литвинова подошла к молчащей и остановила свой взгляд на взъерошенной, после сна, макушке. Даже не поворачивается… Боится? Ревнует? Обижена? — Тебя нельзя оставлять без присмотра, — сказала она тихим, грудным голосом, и Земфира, услышав это практически у своего уха, затаила дыхание. — Стоит мне только отойти — с тобой постоянно что-то случается… — То же могу сказать о тебе, — выпалила она, боясь сделать одно неверное движение и наткнуться на ту, о которой все ее мысли — уже больше десятилетия. Казалось, что она потеряет себя, сольется, как сливаются врезавшиеся друг в друга капли. — Уже и за решеткой успела побывать. — Ну, полезный опыт, ничего не могу сказать… — Рената улыбнулась, вспомнив свои приключения. Она смотрела на плечо, по которому хотела провести рукой. Только ведь одернет, скажет: «Не надо». — Ты приняла лекарство? — Мне уже ничего не поможет. — Опять драматизируешь, — произнесла Литвинова со вздохом и, покачав головой, отошла к ящикам, чтобы взять документы и собрать необходимые вещи. — Твоя девочка старалась, потратила на это деньги. Заботу надо ценить. — Она не моя девочка, — отрезала Земфира и развернулась. Их глаза наконец-то встретились, и Рамазановой захотелось провалиться в преисподнюю — от того, что она в эту секунду чувствовала. Взгляд ее смягчился. — Господи… — Что? — Рената подняла брови, ожидая следующей фразы. «Я все еще люблю тебя, — хотела сказать Земфира. — Несмотря на все дерьмо, которое произошло в нашей жизни. Несмотря даже на то, что я хочу задушить тебя, так сильно я тебя ненавижу — за все, что ты мне сделала. За все раны, что ты мне нанесла. Но я все еще люблю тебя. Удивительно». — Тюрьма тебя украсила, — пошутила она, подавив улыбку. — Иди к черту.