Жара

— Что-то случилось? — продолжала настаивать Ирма. Литвинова, которая после полученного сообщения перестала быть Ритой и превратилась в Ренату, обернулась и посмотрела на нее с такой тоской, что Ирма стала переживать еще сильнее. — Кто тебе написал? Это точно Уля? — Это… — Рената раздумывала, говорить правду или нет. Терять было нечего. — Сообщение от жены. — А, ясно. Они умеют портить настроение. — Ирма вцепилась в руль и стала покусывать губы. — Она тебя обидела, да? — Я люблю ее, — с дрожью в голосе ответила Литвинова и отвернулась к окну, чтобы не видеть реакции подруги. Она так устала все это скрывать. Ото всех. — И я не знаю, что с этим делать. Это какое-то проклятье… Я уже под пули лезу. Я была в тюрьме, Ирма. А я законопослушный человек… Я словно вниз качусь, понимаешь? — В горле заклокотали слезы. — Я убью ее, — выпалила Ирма, и Рената развернулась. — Она не виновата ни в чем! — выпалила она в защиту. — Это я во всем виновата. Я начала все это… Я забыла, как надо вести себя в отношениях. Забыла, что я люблю. Что любовь надо беречь. — Да какая разница? — Ирма ее не слушала. — Я все равно хочу ее убить. — Я увидела ее тогда и… — Рената сунула в губы сигарету и вздохнула. И что? — И всё. — Она затянулась горьким дымом. — Тебе, наверное, неприятно все это слышать? Если неприятно, скажи. — Да нет… — Ирма дернула плечом и попросила дать ей сигарету. Литвинова протянула свою. — Я понимаю, что тебе хреново. — Она сделала затяжку, и вспыхнул огонек. — Ты любишь женщину, которой хреново, — заключила Рената и, прижав затылок к спинке сиденья, вновь посмотрела на свою спутницу. Спутница держалась, но было видно, что та раздражена. — Я же предлагала поехать к тебе, но ты отказалась. — Интересно, как бы это выглядело? Я люблю тебя, а ты любишь другого человека… — Но люди же занимаются сексом. Просто так. — Рената наклонила голову и выпятила нижнюю губу. Она много раз занималась сексом без любви и в какой-то момент поняла, что это уже привычка — от безысходности. Когда тот, кого ты любишь, вне зоны доступа. Или еще хуже — ненавидит тебя. — И ты мне нравишься… — Ты сумасшедшая, — ответила Ирма, вынув изо рта сигарету. На ее губах мелькнула злая улыбка. — После вина все сумасшедшие, — оправдалась богиня и вытряхнула пепел в окно. Встречным ветром пепел забросило обратно. — Ой… — Хочу сказать лишь одно. На всякий случай… — Что? — Не своди нас вместе. Никогда. — Ирма цокнула языком. — Я за себя не ручаюсь. — Зачем же мне вас сводить? — не понимал пьяный мозг Литвиновой. — Ну не знаю. Всякое может быть. — Я запомню. — Рената медленно кивнула и протянула пустую фляжку. — А второй такой нет? — Нет, — огрызнулась женщина за рулем, и Литвинова вздрогнула. Ресницы ее задрожали — как у ребенка, на которого кричат. — Я не хочу, чтобы ты злилась, — пролепетала она настолько нежно, насколько была способна. — Что мне сделать, чтобы ты не злилась? — Как мне не злиться, если она отнимает тебя у меня? — Кто? — Жена твоя. — А, — качнула головой Рената и затихла. Было бы кощунством ставить влюбленность выше любви, даже если эта любовь — проклятье. — Надо же было так влипнуть! — выпалила Ирма и стукнула по рулю. — Ладно… Ты прости меня. Я тоже держу все в себе. Но тут… Я тоже словно куда-то качусь. Возможно, не вниз, а куда-то… В сторону. — Она закусила нижнюю губу и простонала. — В таких ситуациях я обычно уходила. Чтобы не мучиться. Чтобы выжить. Махала рукой и исчезала навсегда. Я же не дура. И я жить хочу. В комфорте, во взаимности. А тут… Что со мной, Господи! — Я проблема, да? — кротко спросила женщина с соседнего сиденья. — Я знаю. — Или я не любила никогда. Что тоже вероятно. — Ирма закатила глаза. — Прости меня, Рита. Я тоже много говорю. Надо, наверное, молчать. — Ты удивительная женщина, Ирма. Такая сильная. Я бы хотела быть такой, как ты. — Рената посмотрела на руки Ирмы, до которых хотелось дотронуться. — Я бы тоже хотела уходить… — Терпеть не могу жаловаться. В общем, обращайся ко мне, если нужна будет помощь. Я не сольюсь. У нас еще поиски идут, за которыми я слежу. Я все помню. — Это еще одна история, которую надо закончить, — прошептала Литвинова и сжала губы. О Ксении она помнила всегда, просто периодически прятала эту фигуру за другие. Она так ее жалела — после всех ее историй, так сочувствовала ей, так за нее боялась. Боялась, что случилось что-то реально страшное и они больше никогда не увидят друг друга. И что эта потеря будет убивать ее днями и ночами. Родит в ней вину. Да чего уж, уже родила. Это от вины хочется откреститься. Напиться до потери пульса. И переспать со всеми женщинами, которые хотя бы немного нравятся (после дежурного флирта). Рената вернула взгляд на жилистые руки Ирмы и почувствовала этот момент развилки, когда ты в состоянии решить свою судьбу — стоит сказать только одно слово. Скажет «да» — они поедут к Ирме, проведут там ночь, и работа над ошибками станет невозможной. Это будет уже другая дорога. Возврата не будет — разворачиваться на этом шоссе запрещено. А главное — что она потеряет себя, это уже будет не Рената и даже не Рита, а какая-то другая женщина, решившая пойти во все тяжкие. Нет, прежняя Рената, конечно, вернется. Чтобы взяться за дела и решить старые проблемы, отрепетировать спектакль и снять-таки фильм, а это многонедельные промоушены и разносортная — с толпой людей — реклама. Но это — скорее — чтобы выжить. Выжить — в одиночестве. Останется ли Рената ее сутью? Или она будет снимать ее по ночам, как плащ? Ирма, злая и обеспокоенная, посмотрела на Риту с вопросом. Ей было интересно, о чем же думает эта прекрасная, взлохмаченная голова? А голова представляла в подробностях весь альтернативный сценарий — от этой ночи и дальше. Представляла, какой же будет квартира Ирмы. Какой будет кровать. Интересно, какие она любит подушки? Говорят, по подушкам можно предугадать характер человека, который на них спит. Должно быть, у Ирмы они каменные. Чтобы они стали мягкими, надо долго и сильно стучать, в руках вертеть, читать заклинания. Они будут лежать на этих подушках, а потом — за ненужностью — откинут их в сторону. Рита запустит язык ей в горло, пытаясь пробраться в самое нутро, чтобы остаться там навсегда. Она искусает ей губы, уши, шею, ключицы, оставит на теле сотню ярких засосов, как напоминание о себе и своей власти. Расцарапает спину, как в самых дешевых любовных романах. Но так она оставляла следы — это единственный случай, когда заметать их не стоит. — О чем думаешь? — спросила Ирма после паузы. — Мы подъезжаем. — Какая у тебя самая главная сексуальная фантазия? — спросила Рената и прикурила последнюю сигарету в пачке. Водительница улыбнулась и покачала головой. Вопрос ее обескуражил. — Что? Мне просто интересно… — Так и не скажешь, — произнесла Ирма на выдохе и закусила губу. — Их несколько. — Расскажи хотя бы одну. Ты же не хочешь ехать со мной… — Литвинова сбросила пепел в пачку и дернула плечом. Она все еще была оскорблена отказом. — Должна же я чем-то удовлетвориться. — Удовлетвориться? — рассмеялась подруга. Она облизнула пересохшие губы, еще раз вздохнула и погладила кожаный руль. — Если я расскажу, ты сбежишь. — Что? Такая извращенная? — Рита распахнула глаза. Интерес сразу утроился. — Разве бывают фантазии обычными? Это всегда что-то за гранью. То, что ты не можешь реализовать. Или из-за того, что тебе страшно. Или просто нет возможности. Приходится тешить себя, представлять… — Я убью тебя. Рассказывай. — Рита вцепилась ей в плечо. — Да подожди ты, — отмахнулась Ирма. — Я же за рулем. — Мне тебя пытать? — Только не крути у виска… — Обещаю, — согласилась Рита и всосала в себя дым так сильно, словно это была последняя затяжка в ее жизни. Ну, или косяк с травой, от которого она бы сейчас не отказалась. — Я всегда представляла, что моя спутница… Мы же о женщинах говорим, да? Что она сначала спит с другой, а потом приходит ко мне. И признается во всем. — И вы что, деретесь? — Литвинова прикрыла губы ладонью. — Нет, конечно. — Ирма рассмеялась, задрав подбородок. Опомнившись, она вернулась к контролю за дорогой. Навигатор показывал, что осталось пять минут. — И я ее наказываю. — О-о-о, — протянула госпожа Литвинова и стала стряхивать башню пепла в дыру пачки. — Интересно… — А твоя какая? — Ах… — Рита пожала плечами и закусила губу. Она стала копаться в эротической памяти, которая давно покрылась паутиной. — Их много. — Ну я же выбрала. И ты выбери. — Я всегда хотела узнать, как это — втроем, — призналась она нехотя и подняла на подругу глаза. — Но никогда не выходило. Да мы и не пытались особо. Видимо, не судьба. — Разве ты не собственница? — задала ключевой вопрос Ирма, и Литвинова всерьез задумалась. Задумываться в такой вечер не хотелось, поэтому она скорчила мучительную гримасу, словно ее пытали. Да, она собственница, но это что-то меняет? — Это любовный треугольник в постели. Эдакий роман, который из отношений перетекает в близость… Лично я так себе представляю. — Рената стала кусать губы. — Но это так, иллюзия. Обычно приглашают каких-нибудь подруг, да? — Ну, я приглашала подругу. — У тебя что, был? — Рита ахнула и расхохоталась так, что пепел посыпался на сиденье. — Ой, я тебе машину пеплом забросала. Извини. — Ничего страшного. Хоть что-то от тебя останется, — ответила Ирма с горечью, и Рената, которая все еще была Ритой, поняла, что ее подруга — не только суровая бизнес-леди, но и крайне романтичная натура. — Ты подарила мне кошку… — начала Рената и стала рыться в крохотной сумочке. — Как, кстати, она? — Если честно, я совсем забыла про нее. Открыла шкаф и как закричу… А она там. Смотрит на меня. Как живая. Подожди… — Она продолжала скрести ногтями по днищу в поисках ответного подарка, но ничего, кроме колец, карточек, денег, ключей и прочей мелочи не находила. — Я должна что-то подарить тебе. В ответ. — Это необязательно. Хочешь, я тебе еще что-нибудь подарю? По-моему, тебя должны заваливать подарками. — Ирма открыла бардачок и что-то вытащила оттуда, но что именно — Рената не разобрала из-за сумрака в салоне. — Я должна была начать с этого, но не знала твой размер. Поэтому пришлось подарить кошку. Тем более мне показалось, что она нас так и ждала. В той витрине. — Ирма… — Рита опустила взгляд не ее руки. — Мы приехали. — Ирма заглушила мотор. — Я не могу здесь долго стоять. — Я должна идти, — запаниковала богиня и дернулась к выходу, но Ирма схватила ее за руку. — Я заметила, что ты носишь зеленые и красные камни. Синие я видела на фотографиях… — Она достала из коробочки кольцо. — Не смотри на меня так. Я смотрела твои фотографии в Интернете. Так вот, ты совсем не носишь черные. Ни одного перстня с черным камнем. А мне лично черный очень нравится… Он как глаз древнего животного. Или как огромная черная ягода. — Она надела кольцо на средний палец Риты — большой черный бриллиант фантазийной огранки в окружении крохотных белых. — Я не могу, Ирма… — Рената подставила кольцо под лампочку и ахнула, так оно ее заворожило. — Оно же очень дорогое. — И что? — Подруга захлопнула коробочку и бросила ее обратно в бардачок. — Спасибо, но… — Литвинова хотела провалиться сквозь землю: так ей хотелось взять подарок и одновременно не брать его. — Только не прячь его. Придумай что-нибудь. Скажи, что сама купила. — Я не буду его прятать. Оно же… Такое красивое. Как глаз древнего животного. Ты права. — Выпила, да? — Ирма потрясла пустой фляжкой. — И сигареты? Тоже все? Ну ладно… — Все взяла, только пепел оставлю, — рассмеялась Рита и посмотрела на щедрую подругу пьяными и счастливыми глазами. — Мне так хорошо сейчас… И это так неправильно. Мне должно быть плохо, а мне хорошо. — Я должна была его тебе в начале подарить. Когда мы только сели в машину, — пошутила Ирма и погладила пьяную женщину по плечу. Скользнув по руке, она положила ладонь на шею и зафиксировала большой палец на щеке. — Мне кажется, я с ума схожу… — А я уже давно сошла, — прошептала Рита и напала на водительницу с удушающим поцелуем. — Рита… Рената… — Ирма попыталась вырваться. Так ее смущал этот напор. — Здесь стоянка запрещена… — Но Рита-Рената не собиралась останавливаться. Она кусала ее губы, пыталась вырвать ее язык зубами. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не голубые огни патруля и стук в окно. Женщины вздрогнули. Ирма опустила стекло. Страж порядка сообщал, что стоянка в данном месте запрещена. — И что? Нас арестуют? — Рита в ужасе прижала сумочку к груди. — Смеешься? — Подруга вытерла губы. — Нет, конечно. Я разберусь. Иди. — Тебя не арестуют? — Только за слишком долгие поцелуи… — Хорошо. За это можно. — Рената поправила новое кольцо и открыла дверь. — Я пошла. — Я напишу, — отмахнулась подруга, и Литвинова зашагала к отелю. Ноги ее не слушались, траектория постоянно петляла, накидка соскальзывала, а туфли цеплялись за что-то невидимое. Преодолев все видимые и невидимые препятствия, госпожа Литвинова завалилась в гостиницу. Администраторша встретила ее приятной улыбкой, и Рената улыбнулась в ответ, словно и не было ничего: ни потасовки в доме консула, ни ранения, ни допроса с пристрастиями, ни жестоких слов Земфиры. Она бросилась в лифт и прижалась к зеркалу спиной, чтобы не упасть. Кольцо на среднем пальце словно придало ей магических сил. Хотелось самых безумных безумств. И водки. Номер она открыла не сразу. Зрение ухудшилось, и она долго тыкала ключом в замочную скважину. В номере Рената сбросила туфли, ставшие для нее врагами, и прильнула к гостиничному телефону, чтобы заплетающимся языком заказать бутылку водки и минимальную закуску. Пока несли заветный Грааль, она рассматривала себя в зеркало. Пыталась отыскать что-то новое. Которое стопроцентно было — она это чувствовала. Но ничего не находила, кроме довольного лица с размазанной по щекам помадой. Должно быть, администраторша это видела, поэтому так улыбалась. Ах, ладно… Литвинова вытерла щеки салфеткой. Раньше, может быть, и нервничала бы, а сейчас не будет. Хватит, достало. Принесли водку, и Рената сразу выпила стопку. Выпив, поморщилась и закашляла. «Вот он, вечер одинокой женщины, брошенки, нерадивой матери…» — начал корить ее внутренний голос, который брал все нелестные реплики от всех близких, да и не только близких, людей, но Рената отказалась его слушать и опрокинула в рот еще одну стопку. Горло, а потом и желудок — зажгло адским огнем. Литвинова сунула в рот пучок зелени и стала жевать. Во рту стало еще гаже, и пришлось налить третью. Голос, который не только корил, но и предупреждал об опасности, кротко сообщил, что так много пить не стоит, стоит делать хотя бы небольшие перерывы. Но Ренате так хотелось напиться, что она готова была пить из горла. Хотелось напиться до беспамятства, чтобы рухнуть замертво и проснуться утром совершенно другим человеком. С больной головой, тошнотой, но все-таки другим. Собрав глаза в кучу, она разблокировала экран телефона и стала искать сообщения от Ульяны, но та ничего не писала. И эта ее забыла. Все — забывают. Литвинова вздохнула. Она открыла диалог с Земфирой и хмыкнула. Она прислушалась, болело ли внутри — так же сильно, как раньше. Но раненая душа отзывалась только желанием мести. Ответить чем-нибудь таким же. Ранить, вонзить в сердце копье, посмотреть в глаза… Тапки она не нашла. Даже рукой под кроватью пошарила, встав на колени. Нашла пустую бутылку, а тапки — нет. Пришлось топать босиком. Бутылка была такая тяжелая, а время ожидания после стука таким долгим, что Рената застонала. Застонав, она пнула дверь ногой и взвыла от боли. Земфира открыла дверь и нахмурилась. Ренате даже спьяну показалось, что та поморщилась от отвращения. — Ты на время смотрела? — огрызнулась Рамазнова и опустила взгляд сначала на колье, украшавшее грудь ночной гостьи, а потом на бутылку водки и две стопки. Вот это ничего себе — картина. — Стала рано ложиться? — съязвила Литвинова и решительно шагнула вперед. — Так… Ты куда? — Земфира оттеснила ее в коридор. — Я хочу поговорить… — Рената попыталась пролезть в номер. — Ты что, не одна? Я не помешаю… — Давай ты сначала проспишься, — проворчала Рамазанова и отняла бутылку. Их глаза встретились. Земфира снова скорчила гримасу. — Ты сколько выпила? — Сколько выпила, все мое, — проворчала Литвинова и, показав удивительную ловкость для столь пьяного человека, таки проникла за дверь. Она с прищуром осмотрелась. — Я думала, ты не одна… Тогда почему не пускаешь? Или она в спальне? — Ре… — выдохнула Зе и покачала головой. — Бери свою бутылку и вали отсюда. — Или что? — Ре обернулась. — Видишь, я даже босиком пришла. По льду. — По льду? — Земфира подавила улыбку. — Ты где лед в мае нашла? — Или что? — Рената схватилась за бутылку, но Земфира ее не отдавала. Они прильнули друг к другу — в борьбе за Грааль. Хозяйка номера подняла глаза к потолку, чтобы не смотреть на лицо, которое делало ей больно. — Или я тебя выпру. — Босую женщину? — пролепетала Рената и специально попыталась поцеловать жену, чтобы та отпрянула и ослабла хватку. Трюк удался, и водка перешла в руки Литвиновой. — Ладно, говори, зачем пришла. — Земфира махнула рукой и достала сигарету. Надо было отвлечься, чтобы не попасть под чары. Сейчас эта безумная выпьет, и она выведет ее под белы рученьки. — Ой, а что с компьютером? — Рената налила водки в стопку и обернулась. — Там же альбом, да? — Я все копирую, — сухо ответила Земфира и сунула сигарету в губы. — Я знаю, что телефоны сушат… Кладут в рис. А компьютеры? Так ведь можно? — Литвинова взяла стопку в руку и икнула. — У тебя есть закусить? Я не взяла… — Ты бухать сюда пришла? — съязвила Рамазанова, рассматривая пьяное лицо жены. — Я не понимаю… — Я пришла поговорить, — отвечало лицо и невинно хлопало глазками. — Так говори. Я слушаю. — Земфира сбросила пепел в цветок. Снова пришлось отвернуться. Она поймала себя на желании стоять спиной. Так она не видела бы ни лица, ни колье, ни платья, ни того, что под ним. — Я получила твое сообщение, Земфира, — официально сообщила Литвинова и остановила ее рукой, хотя та даже не думала ее прерывать. — Подожди, я выпью… Если я не выпью, буду плакать. А плакать я не хочу. — Валяй. — Зе обернулась и проследила, как Ре пьет, зажмурившись, эту дрянь. И ведь без закуски. На голодный желудок, наверное. — Закуси чем-нибудь. — Чем? — прохрипела гостья. — У тебя бумаги везде. И провода. — Вот, хлеб есть. — Рамазанова перенесла тарелку с тостами с журнального столика на тот, где Рената разложила свои дары волхвов. Литвинова без раздумий сунула в рот корку белого хлеба. Стало немного легче. — Господи… Я пью водку и закусываю хлебом. Когда в последний раз было такое? — Скажи спасибо, что не с салом, — пошутила Зе, и Ре поморщилась. Земфира — вопреки обстоятельствам — улыбнулась: искренне и по-доброму. — Зачем ты такое пишешь мне, Земфира? — Рената взяла себе сигарету из пачки жены и тоже закурила. — Это же так… Жестоко. Я совсем этого не заслуживаю. — А зачем ты мне названиваешь? — Рамазанова дернула плечом и отвернулась, так как не хотела видеть эмоции в ответ на свои слова. — Я же сказала, что мне не о чем с тобой разговаривать… — Как это не о чем? — удивилась оскорбленная гостья. — Здрасте… — Я тебя пьяную терпеть не могу, — процедила сквозь зубы Рамазанова. — Ты сейчас начнешь чушь пороть. — Так ты выпей. Поговорим на равных, — предложила Рената, и Земфира обернулась от такой наглости. Она то отворачивалась, то поворачивалась лицом — как заведенная игрушка. — Ты серьезно? — не понимала она. — Я вообще очень серьезная женщина, если ты не поняла за все эти годы, — выдала Литвинова и, налив стопку, протянула ее Земфире. Та даже опешила от числа накрывших ее флешбэков. Примерно так все и начиналось. Рената протягивала ей стопку и произносила какой-нибудь витиеватый, но очень смешной тост. Они смеялись, а потом кого-нибудь выцарапывали взглядом из серой толпы и перемывали ему косточки. Рената обнимала ее за талию, подправляла непослушную каштановую, почти рыжую челку и заглядывала в глаза так, как не заглядывал — и наверное, не заглянет — никто. Земфира смотрела на ее тонкие красные губы и думала: как же так вышло — запасть на замужнюю даму с ребенком? Да и эта дама явно была не против, так и ходила кругами. И сейчас ходит. Рамазанова посмотрела на черный камень, украшавший средний палец Ренаты, и прищурилась. Что-то новенькое. Или кто-то. — Ладно, — согласилась она и, взяв стопку, выпила половину. — Блять… — До дна. — Ты споить меня хочешь? — Хочу, — улыбнулась Литвинова, и Земфира закатила глаза. Осушив стопку, она сунула под нос корку хлеба и поморщилась. — Ну и гадость. Фу, блять, — выругалась главная певица страны. Сейчас ее отпустит, ее обязательно отпустит. — Ты купила кольцо? Я заметила… Красивое. — Подарили, — бросила жена и уперла руки в стол. Комната начала качаться. — Ой, что-то мне нехорошо. — Кто? Градовой нет… Другая, да? — не успокаивалась Рамазанова. Чтобы не начать ругаться, она сунула сигарету в губы и стала активно курить. Руки — от злости — задрожали, и пришлось обнять себя за плечи, как при ознобе. М-да, еще и подарки принимает. Впрочем, так было всегда, просто раньше она закрывала на это глаза. — Да хотя бы и другая, — ответила Литвинова без интереса. — Голова кружится… — Она зацепилась взглядом за чемодан в углу. — А это чемодан Градовой? Она исчезла без вещей? — Забирай. Или я его выкину. — Как ты можешь его выкинуть? Она же не умерла, — закачала головой Рената и зажмурилась. — А вдруг… Вдруг с ней что-то случилось? — Она боролась со слезами, которые были уже на подходе. Господи, а вдруг это правда? Вдруг ее уже нет в живых? Вдруг ее поймали эти негодяи? — Думаешь, она хорошая, да? Верная? Честная? — начала выдавать Рамазанова, загоревшаяся, словно спичка. — Нихуя она не хорошая. Она всех обманывала. Тебя, меня. Тебя — тем, что у нее баба есть. Уже давно. Я сама случайно узнала. Меня — тем, что обещала тебе помочь. Помогла, называется… — Земфира сама почувствовала близкие слезы. Злость душила ее. — Сбежала, блять. Как крыса. Еще и выебывалась, что вы теперь вместе. Там, у больницы. — Подожди… Ты что, видела ее? Тогда, утром? — Рената метнулась к Земфире, но та стояла стеной. Они вцепились друг в друга глазами. — Почему ты ничего не сказала? Я же спрашивала… — И что? — Земфира скорчила гримасу. — Это все равно бы тебе ничего не дало. — Что она сказала? — Какая разница? — Что она сказала, Земфира?! — крикнула Рената и схватила ее за футболку. — Так ее любишь, да? — продолжала издеваться Рамазанова, глядя в ее злые глаза. — Она меня шокером ударила… Ебанутая. — Она сказала, куда пошла? — Литвинова сильно дернула футболку, и Земфира попыталась вырваться. — Не помню я. Отстань! — крикнула она и вырвалась. — Даже, если бы знала, не сказала. Пошла она на хуй. Слишком много внимания для одной крысы. — Она налила себе водки и выпила. — Она не крыса, — огрызнулась Литвинова и, смахнув слезы, вытянула еще одну сигарету. — Ты вообще ничего не знаешь… — И знать не хочу. Она крыса. Самая настоящая. Сбежала с корабля, — дразнила ее Рамазанова, которая успела впасть в бешенство. — Тебя бросила… — Никого она не бросала, — прошептала Рената, у которой от злости перехватило дыхание. Она даже не могла прикурить сигарету. Тряслись руки. — Бросила, ха-ха, — рассмеялась Рамазанова и прикурила свою. — Ну что? Каково? Хуево, да? — Никого она, блять, не бросала! — взвизгнула Рената и, схватив бутылку со стола, зашагала к двери. По ее щекам потекли слезы. — В отличие от тебя! Это ты бросила меня! Как ты вообще можешь такое говорить… — Стой. Ты куда? — Курящая Земфира загородила ей путь. — Ты же хотела поболтать. — Иди к черту, — выругалась Литвинова, прижимая бутылку к груди. Хотелось ругаться много и грязно. — Иди к черту, Земфира! Выпусти меня… Блять! — Она попыталась прорваться к двери, но та выхватила бутылку, бросила ее на стол и прижала Ренату к двери. — Выпусти меня, я сказала! Я закричу! — Чье кольцо? — Мое! — выпалила Литвинова ей в лицо, и они начали потасовку. Замелькали, как в танце, руки. — Выпусти меня, блять! Я кричать буду! И бутылку отдай! Я ее всю выпью! — Когда ты успела так руки накачать? — со смехом спросила Земфира и с трудом, но скрутила ей руки. Она прижимала ее всем телом, и это тело сразу начало отзываться. Да что ж такое… Она закатила глаза. — Все у тебя крысы… — пыхтела Литвинова в дверь, пытаясь вырваться. Земфира сняла с ее пальца кольцо и бросила его к бутылке. Рената рявкнула зверем, но Рамазанова была трезвее и шарахнула ее о дверь. Литвинова, с красными от потасовки щеками, снова запыхтела. Земфира зарылась носом в пахнущий духами и лаком затылок и закрыла глаза. Разгоряченное нутро начинало сворачиваться в спираль, дыхание перехватило, и она прижала губы к обнаженному — без накидки — плечу. Плечо дернулось, и пришлось проснуться. — Ненавижу тебя, — цедила сквозь зубы Литвинова и вращала глазами. — Ненавижу! — А ее любишь? Да? — спросила Земфира над ухом, и Рената стала вырываться активнее. — Люблю, да. Всех люблю, кроме тебя! — крикнула она, и Рамазанова, развернув свою жертву, схватила ее одной рукой за горло. Бриллиантовое колье стало въедаться в кожу, и Литвинова поморщилась от боли. — Я убью тебя, — пробасила Рамазанова, усиливая хватку, и жертва завращала глазами уже от удушья. — Прямо здесь и сейчас. — Увидев, как ее жена закатывает глаза, Земфира в ужасе убрала руку, и Рената громко закашляла. Рамазанова обняла ее и стала гладить по спине. — Прости меня… У меня совсем крыша едет. — Убей меня, давай. — Рената оттолкнула ее, и только тогда Земфира заметила, что запястье Ренаты кровоточит, а у ее ног лежит окровавленный пластырь. Сама Литвинова этого не замечала. — Чего же ты ждешь? Тебе что, пистолет дать? — Дура! — выкрикнула Земфира и стала рыться в вещах в поисках перевязочного материала, который остался после ее ранения. — У тебя кровь на руке… Литвинова смотрела, как по ее ладони стекает алая кровь и капает на пол. Реальность словно срезала свои углы и превратилась в кино, которое происходило не с ней. Рената опустила глаза на пол, где краснели — мелкими ягодами — капли: вот, испачкала такой красивый ковролин. Она прижала ладонь к губам и стала пить собственную кровь. — Ты вены, что ли, себе резала? — спросила между делом Земфира. — Не дождешься, — съязвила вампирша, размазывая кровь по губам. — Дай мне сигарету. — У тебя лицо в крови. — А у тебя руки. — Блять… — Рамазанова вытерла кровь о штаны. Она подошла к Ренате, стоящей у двери, и попыталась взять ее за руку. — Дай сюда. Я замотаю. — Не надо мне ничего… Курить дай, — огрызнулась Рената, и Земфира сунула ей в окровавленные губы свою сигарету. Она протерла их руки спиртовыми салфетками и стала методично обрабатывать рану. От вида крови, растекающейся по линиям руки, стало дурно. — Так что случилось? — спросила она после паузы. — Ничего. — Ре! — пробасила медсестра и сжала губы. — Чего? — Литвинова кивнула на бинт в ее руке. — Сделай мне повязку, и я уйду. Земфира, чтобы ей было удобно, встала на колени, и Рената смотрела на нее сверху вниз и курила. Литвинова наклонила голову, разглядывая растрепанную макушку и длинный нос. Хотелось мстить. Как же хотелось мстить… Быть самой красивой, самой сексуальной, самой смешной и мучить эту женщину долго-долго. Чтобы она извивалась в ее руках, просила прощения и умоляла никуда не уходить, остаться. И как же это сделать? Прикинуться бедной овечкой? Надавить на жалость? Или продолжать круговорот ненависти? Рамазанова мучилась от двух противоречащих друг другу чувств: от ненависти и от чувства вины за то, что она чуть эту женщину не убила. Еще бы немного, и та потеряла бы сознание. Пришлось бы прыскать в лицо водкой. Но это ведь не сексуальная игра, а жизнь. И когда все их разговоры превратились в потасовки, оставляющие по всему телу синяки? Она завязала на запястье аккуратный бантик и посмотрела на Ренату снизу вверх. Заплаканное лицо с окровавленными губами над переливающимся колье показалось ей таким прекрасным, что она даже открыла рот — от неожиданности. Она никогда его — таким — не видела. Что-то было в нем, чего раньше даже не мелькало. Что-то в глазах. И на губах — словно она только что съела ее сердце. Земфира запустила руку в разрез платья и провела пальцами сначала с внешней, а потом с внутренней стороны бедра. Нащупала крючок на чулках и прижалась к нему губами. После полных тоски и желания поцелуев сняла крючок с петли и перешла ко второму. Руки скатили невесомую ткань вниз, сняли ее с напряженной стопы и отбросили добытое в сторону. Земфира поставила раздетую ногу себе на бедро и уткнулась в колено лбом. Ей снова было дурно. В какой-то момент ей показалось, что она отключается. Комната кружилась, как если бы они катались на карусели. Сердце колотилось, как после приема наркотика. То ли она хватанула лишнего с водкой, то ли выкурила сверх меры, то ли эта женщина — действительно наркотик. Как же она так легко сдалась. Столько боролась, а сейчас — сдалась. И даже глаза поднять на это лицо не в состоянии, потому что тогда точно будет ясно, чем это все закончится. Рената, которой надоело ждать, бросила окурок в чашку и, убрав свою ногу с бедра, подняла Земфиру с колен. Она обняла ее крепко-крепко, насколько хватило пьяных сил, а потом, взяв за подбородок, вцепилась в губы. Губы ответили не сразу, а когда ответили, стали настойчивыми и грубыми. Они целовались со злобой и любовью одновременно — кто кого перецелует, и никто не хотел сдаваться. Во рту смешивались вкусы табака, крови, хлеба и водки. С губ Земфира перешла на горячие соленые — от слез и крови — щеки и на шею, где мешало — всей своей острой громадой — колье. Платье тоже мешало — кололо своей тканью. И Рамазанова повернула жертву к себе спиной. — Пожалуйста, не бросай меня… — говорила Рената сбивчивым от возбуждения голосом, и Земфира не понимала, о чем она: то ли об их отношениях, то ли о начавшемся процессе. Рамазанова нащупала микроскопический замочек и расстегнула молнию. Платье скользнуло вниз. Зубы вцепились в плечо, а пальцы — в волосы на спутанном затылке. Рената запрокинула голову, чтобы было менее болезненно. Земфира сжимала свои пальцы сильнее, и жертва стонала — то ли от боли, то ли от наслаждения. Рывком она развернула ее и снова вцепилась в губы, по которым уже давно текли слезы. Разозленные жестокими словами языки снова схватились в борьбе. Бывшие враги кусали друг другу губы, языки, стучались зубами, как стопками. В какой-то момент Земфире надоело это лишающее возможности дышать препирательство и она накрыла губами обнаженную грудь под крупным изумрудом. Огромный камень вкупе с крохотными царапал нос, но так даже было забавнее. Приходилось уворачиваться, искать другие пути. Она облизала грудь, провела языком по вздымающемуся животу и спрятала лицо между бедер. Рената ударилась затылком о дверь и взвыла — еще одна порция боли. Голова кружилась, как волчок, а с губ просились матные слова, разбавленные молитвой. Она, задыхающаяся и разрывающаяся от желания, вцепилась во взъерошенную макушку всеми пальцами. Все, что ниже живота, было мокрым, словно она попала под дождь. В какой-то момент она дернулась и снова ударилась затылком. Пришлось схватиться за стол, чтобы не упасть. Ноги подкашивались, голова кружилась по нарастающей, даже начинало тошнить от скорости, тело обмякло и наполнилось огнем. Она переключила свое внимание туда, где велись активные боевые действия, и громко застонала — от зашкаливающего удовольствия с примесью стыда. Как же ей хорошо и как же ей стыдно. Блять, как отключить этот стыд, как отдаться полностью, раствориться, отказаться от себя. Нет, сейчас анализ не поможет. Анализ никогда не помогал — он только мешал. Она попыталась расслабиться: не думать, не думать, не думать. Ее оболочку словно накачивали горячим воздухом — так, наверное, накачивают воздушные шары. Да, она сейчас тот самый воздушный шар. Красно-белый. На котором они летят вместе. В бокалах леденеет шампанское, северный ветер их относит все дальше и дальше. Рената хватается за макушки деревьев и кричит, что они разобьются, вот сейчас они встретят какую-нибудь сосну или гору и точно разобьются… Она на автомате свела ноги и вздрогнула всем телом. Пришлось даже податься вперед, настолько сильным был этот толчок. Начиналась мелкая дрожь. Земфира прижалась щекой к ее пылающему животу и с тяжестью вздохнула. Не хватало воздуха.