Жара

— А теперь иди, — пробасила Земфира и, вытерев губы тыльной стороной ладони, налила себе водки. Она перевела взгляд с бутылки из толстого стекла на кольцо. Злоба закипела с новой силой. — Как это? — не понимала обнаженная Рената, прижатая к двери, как бабочка — булавкой. — Все, что я хотела, я сделала. — Рамазанова пожала плечами и опрокинула стопку в рот. — А, ясно. — Литвинова закусила губу, раздумывая, что ей делать дальше. — Можешь идти. — Вот так? — спросила Рената с улыбкой и положила руки на пояс. — Ты меня видела? — Ну, накинь что-нибудь, — ответила Земфира с показным равнодушием. Она налила себе еще одну. Пить или не пить? Нет, все-таки пить. — Мне тоже налей. — Тебе хватит. — Налей. — Я же сказала, что хватит, — продолжала спорить Рамазанова. Она выдохнула и выпила вторую. Хотелось выпить еще, и она бы, безусловно, выпила, если бы не мысль, что тогда Рената точно одержит верх. Да она уже одержала. Там, у двери. Надо было все-таки выгнать. Замотать руку и тут же вытолкнуть. Хочет валить — пусть валит. А теперь… Земфира закрыла глаза, вспоминая то, что было пару минут назад. Контроль утекал сквозь пальцы. Вся педантичность, все обещания, данные себе, все принципы, выкованные годами. Ничего не осталось, кроме желания, которое пульсировало в висках. Кроме бешено стучащего сердца. Запаха, вкуса — этой безумной женщины. — Не хватит. — Рената перешагнула через чулки и платье и подошла к столу. Она взяла бутылку и налила себе стопку. Руки дрожали, поэтому получилось не сразу — несколько капель все же пролилось. Она залила водку в рот и поморщилась. Земфира посмотрела на ее грудь, украшенную целым состоянием, и вытянула губы. Стоит, голая, и пьет водку. Словно это какой-то сон. — Ты так и будешь тут стоять? — Рамазанова нахмурилась. — Ты же уйти хотела… — Почему я буду стоять? Я сяду. — Литвинова приземлилась в кресло и закинула ногу на ногу. Земфира повернула голову и сфокусировала свой взгляд на пьяном и довольном лице жены. Они рассматривали друг друга, пытаясь понять, изменилось ли что-то после их безумной схватки. — Продолжить не хочешь? — спросила она после паузы и наклонила голову. — Я хочу, чтобы ты ушла, — выдавила из себя Рамазанова и облизнула губы. Сердце болело так, что она закатила глаза. Но доктор сказал, что это психосоматика, так что… Даже водка не помогала. Да, она хотела, чтобы Литвинова ушла. Пусть уходит голой. Неважно. Они не будут вместе. Это все иллюзия. Ничего не вернуть. И ничем не спасти. — У тебя всё? — продолжала свой допрос Рената. Она подалась всем телом вперед. — Лично у меня — да, — сухо ответила Рамазанова и рухнула на диван с подушками. Устроившись поудобнее, она взяла телефон и открыла сообщения. Глаза отказывались фокусироваться на экране — мешала голая женщина в кресле. Взгляд то и дело возвращался к ней. — А у меня — нет. Женщина в кресле закрыла глаза и провела левой рукой по колье. Пальцы перебрали все крупные каменья и медленно спустились на грудь. Земфира закрыла глаза. Она уже знала, что будет дальше. Она видела ролики, которые начинались точно так же. Правая рука скользнула по животу и остановилась между ног. Рената задрала подбородок и шумно выдохнула. Открывать глаза или нет? Да или нет? В то время, как левая рука ласкала грудь и изумруды, правая рука, с чередой перстней, возвращала Ренату к состоянию, которое она испытала несколько минут назад. Как-никак она давно одинокая женщина. Она прекрасно знала, как это делается. Сначала тебе приятно снаружи, а потом приятно внутри. Тебе хочется больше и больше, но длины не хватает, и ты захлебываешься — от восторга и негодования одновременно. Было странно — заниматься этим с собой. В ее голове их всегда было двое. Это какой-то апофеоз одиночества — любить себя без помощи посторонних. Земфира открыла глаза и приподнялась на локтях. Дыхание перехватило, а внизу живота зажгло. Пальцы скользили все быстрее, а вдохи и выдохи становились все чаще. Чтобы дойти до пика, пришлось представить, что она не одна, что все это делает ее любимая. Рената закусила губу и громко застонала. Она развела ноги в стороны, ахнула и снова свела. Мышцы атаковала приятная судорога, и Литвинова распахнула глаза, подернутые слезной пеленой. Она посмотрела в потолок и попыталась вспомнить, где она и кто она. Щеки горели, как после пощечин. — Будь ты проклята! — крикнула Земфира, которая могла бы помастурбировать тоже, но не в таких обстоятельствах, и вскочила с дивана. Она рывком развела ее ноги и прибилась к разгоряченному телу. Их губы снова встретились. Они целовались долго, мокро. Так, что слюни текли по подбородку. Земфира взяла пальцы Ренаты в рот и стала сосать и кусать каждый. Проделав этот ритуал, она положила себе ноги на плечи и, подвинув бедра к себе, вернулась к занятию, которое — как оказалось, глупая затея — пришлось оставить. Рената запрокинула голову и вцепилась мокрыми пальцами в подлокотники. Она применила все свои силы, чтобы удержаться и не свалиться. Но мышцы с каждой секундой слабели, и она, ослабев окончательно, опустилась на локти. То, что она наблюдала внизу живота, сводило ее с ума. — Пошли, — скомандовала Земфира, вставая. Пока Рената приходила в себя, она успела опрокинуть в рот еще одну стопку беленькой. Но теперь без закуски. Закусывать она будет другим. — Куда? — не понимала женщина в кресле. — Ты меня выгоняешь? Опять? — Пошли, я сказала. — Она протянула ей руку и перебрала пальцами, будто играла на клавишах. — Ну? Земфира бросила жену на кровать и села сверху. Рената хотела стащить с нее футболку, но та не далась и так сурово посмотрела, что Литвинова прижала руки к груди и притихла. У Земфиры была мысль связать этой непослушной женщине запястья, но рана, должно быть, еще не затянулась, а значит, точно начнет кровоточить и они испачкают постель. Рамазанова достала из ящика легкие наручники с мехом — да, так меньше вероятности, что ей будет больно. Литвинова покорно согласилась на арест и запрокинула руки за голову. Она готова была согласиться на все что угодно, лишь бы Земфира не прекратила начатое и не ушла, сославшись на срочный звонок. А она могла — чтобы убить, уничтожить, растоптать. Но Земфира не ждала звонка. Она оцарапала губы и щеки о колье и стала кусать грудь и соски. Сначала играла с ними языком, а потом резко хватала зубами. И Рената взвизгивала. Женщина во время секса не должна спать. Искусав грудь до синяков, она вернулась к губам, которые что-то шептали. — Сними… Футболку, — прошептала Литвинова, отвлекаясь от поцелуев. — Я хочу тебя… — Нет, — отрезала Земфира и вцепилась ей в губы, чтобы заткнуть. Она запустила сначала два пальца, а потом все три — настолько все было готово. Рената схватилась сцепленными руками за спинку кровати, словно это был борт корабля. Земфира мешала дышать и думать. Она целовала лицо, вгрызалась в плечи и ключицы, облизывала каждый сантиметр и без того мокрой, выгнутой шеи. Рената охватила пальцы собой и, подобрав нужный ритм, стала двигаться. Сначала томно, медленно, а потом все быстрее и быстрее. Пока внизу живота совсем не стало мокро, что появилась разумная мысль сменить простыню. Она пыталась рассмотреть лицо напротив, но в комнате было темно, и даже появилось сожаление. Она так хотела видеть ее. Она злится сейчас? Что она сейчас чувствует? Рената хваталась за это лицо губами и периодически ловила глубокий, пожирающий поцелуй. И тогда появлялась надежда, что она все еще любит. Да, возможно, еще любит. Раз так целует. — Снимешь его? — Земфира дернула за надоевшее колье, и Рената стала переворачивать его замочком вперед, чтобы ей было удобно его снять. — Сейчас вернусь… Литвинова бросила колье на постель и включила светильник. Комната наполнилась приятным светом. Она сняла кольца, положила их на шкафчик и провела ладонями по внутренней стороне бедер, где все было мокро. То же самое было со спиной и под коленями. Вообще было чувство, что она только что с бассейна. И голова? Рената потрогала влажный затылок. И голова. Она задумалась, когда в последний раз у них было так много секса: сначала в одной комнате, потом в другой. Голова, пульсирующая от череды оргазмов, подсказывала, что это было настолько давно, что почти стерлось из памяти. Даже в медовый месяц, который был скорее медовой неделей, ничего подобного не наблюдалось. Вот что делает с людьми разлука… Земфира вернулась минуты через две. Она стащила с себя брюки. — А футболку? — простонала Литвинова, рассматривая оголившиеся ноги. — Нет, я же сказала, — стальным тоном ответила вошедшая и наклонилась над Ренатой. Они посмотрели друг в другу глаза, и Литвинова улыбнулась. Она давно не видела этих глаз: затуманенных, блуждающих, уставших. Скулы стали еще острее. Губы — после жестоких поцелуев пухлые — кривились обидчивой линией. Какая же она красивая. Всегда. И сейчас. Такая уязвимая, такая ранимая, но размахивающая кулаками. Женщина-противоречие. — Наконец-то я тебя вижу. — Разве есть разница? — Земфира посмотрела исподлобья. — Есть, — многозначительно кивнула Рената. — Ну не знаю. — Я так скучала по тебе. По твоему лицу. — Она действительно скучала. Скучала так, что сводило зубы. Хотелось смотреть на это лицо каждую секунду. Запоминать его, сердитое и честное. И улыбающееся — особенно. — Фотографии есть. — По тому, как ты смотришь на меня, Зе, — пояснила Рената и сглотнула. Они замолчали. Земфира опустила взгляд. И что ей ответить? Что она тоже скучала? Что она с ума сходила без нее? Что она сначала пальцы себе стерла, а потом и не только пальцы, а потом уже на женщин перешла? Но не так был важен секс, как личное присутствие. Как бесконечные шутки и милый совместный быт. Без Ренаты все теряло смысл. Даже стены становились серыми. Вяли цветы, и искусственные тоже. Покрывались пылью пластинки. Темнели шторы. Леденели щеколды на окнах. Гасли сигареты — не хотели прикуриваться. И портрет со стены смотрел — безразлично и страшно. — Я люблю тебя, — прошептала Рената и улыбнулась. По щекам, за уши скатились две слезы. — Я так люблю тебя… — Ладно. На чем мы остановились? — Посмотри на меня, — попросила Ре, но Зе не смотрела. — Посмотри на меня, Зе. — Ну что? — Земфира подняла глаза, и Рената улыбнулась ей. Как при знакомстве, которое было целую жизнь назад. — А теперь поцелуй меня. — Может, еще что-нибудь сделать? — Это все потом, — прошептала арестованная и подставила разбухшие, как после уколов, губы. Земфира накрыла их своими, и это был их первый — нежный, ласковый, с налетом тоски по друг другу — поцелуй. Поцелуй, в котором не было мести, злобы и желания другого уничтожить. Рамазанова настолько размякла, что готова была пустить слезу. Целуя послушные губы и податливый язык, она чувствовала, как клубок колючей проволоки, обосновавшийся в груди, начинает раскручиваться, утекать — терновыми струйками. Тяжесть, которая не давала нормально дышать, постепенно оставляла ее — вместе со злостью. Пришлось долго возиться с ремешками и искать смазку. Рената обхватила ее бедра ногами и стала выгибаться всем телом. Это был объем, которого она так жаждала. Там, в кресле. Да и вообще… — Ты можешь… Глубже? — спросила она, вжавшись в подушки. — Я хочу глубже. — Как? Так? — Еще глубже, — почти скомандовала Рената и ахнула. — Господи! — протянула она, закатывая глаза. — Было непривычно, но вскоре она расслабилась и стало легче. Они нашли общий — оптимальный для обеих — ритм, и начался еще один танец. Рената, отвлекаясь от процесса, в нетерпении сняла бутафорские наручники и бросила их на пол. Освободившись, но продолжая движение, она протянула руки и запустила их под футболку. Земфира опомнилась не сразу. Она сняла ее руки с груди, и Рената, в очередной раз обделенная, потянув за ткань, прижала любимую к себе. И они, мокрые и задохнувшиеся от бешеной скорости, обнялись, сливаясь окончательно в одно. Никто не считал оргазмов, причем те были у обеих. Для этого необязательно пускать в себя кого-то или что-то. После алкоголя ощущения были смазанные, неточные, трясло не так сильно, как обычно, но и в этом был свой кайф. Зато не было точечного ощущения. Взрывалась не голова, а все тело. Наполнялось теплом и каждой клеточкой вспыхивало. Было так жарко, что хотелось распахнуть окно, но так их бы, конечно, услышали. Если раньше Рената зажимала себе рот ладонью, то сейчас стонала до самых высоких нот. От стыда не осталось и следа. Земфира перевернула свою женщину на живот, и та прижалась щекой к простыне. К тому времени она почти отключилась. Так наплакалась — от горя, любви и удовольствия одновременно. Последнее, что происходило между ними, она прожила практически во сне. Рената так давно этого хотела — грезила всеми этими холодными ночами. Сколько раз она представляла, как они плюнут на обиды и займутся многочасовым сексом, а потом будут лежать в обнимку, говорить друг другу о любви. Ну ладно, будет говорить она. Много. И все — правда. Как бы ты ни играл во влюбленность в другого, всегда будет любовь, которая перекроет их все. Этой любовью была любовь к Земфире. — Я так не хочу засыпать, — шептала Литвинова, обхватывая ее за шею. Земфира наконец-то улыбнулась. — Сейчас я засну, и ты исчезнешь. Я не хочу, чтобы ты уходила. Не уходи. Не исчезай, пожалуйста. Я так люблю тебя, так люблю тебя… Только тебя. — Любимая смотрела ласково и слегка насмешливо, гладила по щекам и лбу, и Ренате было так приятно, что она была готова умереть. Умереть вот в эту секунду, потому что ничего лучше не будет. — Не исчезай, прошу тебя… Любимая. Приходил сон, и лицо Земфиры сначала покрывалось дымкой, а потом и вовсе растворялось во тьме. Она исчезала — вопреки молитвам. Она — всегда — исчезала.

***

Рената проснулась от шума из открытого настежь окна. Она прищурилась. Солнце светило прямо в глаза. Это сколько она спала? Телефона не было, поэтому можно было только догадываться. Она пошарила рукой по постели — никого, ничего. И кольца исчезли с тумбочки. Литвинова нахмурилась: и где это все? А главное — где ее одежда? Она опять будет ходить голой? Мышцы болели так, что было больно поворачиваться. Особенно мышцы над грудью. Видимо, настоялась на локтях. Рената закрыла лицо руками. Господи… Стыдно не было, но все-таки за пятый десяток женщине. Она убрала руки и посмотрела на грудь, пестрившую синяками и засосами. И это только в зоне видимости. На животе отчетливо был виден след от зубов. Внизу живота тоже было не совсем приятно: тянуло и побаливало. — Пиздец, — прохрипела Рената и покачала головой, которая отозвалась о своем существовании тупой болью. Она посмотрела на повязку, которая за время секса истрепалась и скрутилась. Из соседней комнаты стали доноситься звуки — Земфира разговаривала по телефону. Голос скакал то вниз, то вверх. То ли она кого-то уговаривала, то ли ругала — иногда это было одно и то же. Рената улыбнулась. Как бы она хотела просыпаться всегда вот так — слушая голос любимой женщины. И никаких тебе разных квартир и разных — холодных, особенно зимой — постелей. «Я похожа на ту, которая бегает по Лондону со сломанным ноутбуком?» — смеялась Рамазанова, и Рената поняла, что она хочет починить компьютер. «Дим, блять!» — выпалила Земфира, и Литвинова — испугавшись мата и тона — села. Страх, что Земфира укажет ей на дверь, все еще жил в груди. Она могла это сделать и после секса. Спокойно, даже бровью не поведет. Литвинова, стеная от головной боли, вытащила из шкафа огромный махровый халат и натянула его на поцарапанные плечи. Сейчас они снова встретятся. И что будет дальше? Что она скажет? Прикажет уйти? Уйти и никогда не возвращаться? Рената повернула ручку и зашла в комнату. Земфира обернулась и махнула ей. Она курила в открытое окно. — Я знаю, Дим, — выдохнула она. — Короче, пусть ко мне приедет курьер и заберет этот ебаный комп. Отвезет в пункт ремонта, а потом привезет. В чем проблема, я не пойму? — Она закатила глаза. — Я не буду им звонить. Они уже заебали. Это им привези, то привези. Они кто такие вообще? — Земфира сделала затяжку и выдохнула струю дыма. — О’кей? И что, что ты в Москве? Тебе что, звонки оплатить? Может, тебе еще телеграмму прислать? Рената поморщилась и села за стол. На столе уже стоял завтрак, а главное — стакан с водой, куда можно было бросить таблетку от похмелья. Таблетки лежали рядом. Рената покачала головой: как же она любила порядок, когда все по полочкам и вычищено до блеска. Земфира — это порядок. Литвинова выдавила таблетку в воду, взорвав в стакане столб пузырей, и стала жадно пить. Жажда была страшная. — Я тебя уговариваю сейчас. Ты хоть понял, дурак? — Земфира рассмеялась и закрыла лицо ладонью. — Вот, цени тогда. Ладно, я занята. — Она обернулась на Ренату. — Все, Дим. Меня ждут. Рената, заметив этот изучающий взгляд, дернула бровями. Она отцепила губы от стакана и облизнулась. — Что? — Голос все еще хрипел, как если бы она сначала напилась, а потом долго курила. Собственно, все так и было. — Давно тебя такой не видела, — ответила Земфира после паузы и, вздохнув, сбросила пепел в цветок. — У тебя кровь на лице. Не пугайся. Это из-за раны. Не из-за меня. — Она попыталась быть серьезной, но улыбка так и давила на скулы. — Голова болит, да? — Не только голова, — ответила кратко Литвинова и, забросив ногу на ногу не без боли, стала пить дальше. Рамазанова отвернулась к окну. Она хотела подойти, даже не так — ринуться, обнять, поцеловать, но разум подсказывал, что они, по сути, ничего еще не решили. Между ними до сих пор куча обиды и невысказанного. И это кольцо, которое она — вместе с колье и перстнями — сунула в сейф. — А где колье? — Рената словно читала ее мысли. — Да и вообще… Всё. — Драгоценности в сейфе, платье в шкафу. — Земфира потушила сигарету в цветке и села за стол. — Все в порядке? Ну, иногда я перегибаю палку, ты знаешь. — На этом моменте Рената сняла халат с плеч и показала синие и красные следы на груди. — Пиздец. Ре, прости. — Мне кажется, я все еще сплю, — сонно промямлила Литвинова и, закинув ногу на стул, стала уплетать завтрак. — Так есть хочу. И пить. Нальешь? — Конечно. — Земфира налила ей минералки. — Кофе? — Да, огромную чашку. И сигарету. — Она старательно прожевывала бутерброд. — Но не сейчас. — Ок. — Жена стала наливать густой кофе в кружку. — Уля не писала ничего? — спросила Рената с набитым ртом и вздохнула. Должно быть, та на нее обиделась. Они же договаривались списаться. — Спрашивала, где ты. — Рамазанова улыбнулась и опустила глаза. — И что ты ответила? — Литвинова открыла рот. — Сказала, что с тобой все хорошо. — Земфира отпила из своей чашки. — Ну, чтобы она не волновалась. Тебя же всю ночь не было. — Надеюсь, она успокоилась, — ответила Рената с улыбкой и стала вожделенно поглощать второй тост. — Я столько сегодня наберу, я чую. Но не могу остановиться. Я как будто всю жизнь не ела. Что? — Она заметила на себе насмешливый взгляд. Брови поползли вверх. — Да ничего. — Рамазанова пожала плечами и скривила губы. Как же она скучала по такой Ре. С распухшими губами, взлохмаченными волосами, глазами с подтеками туши, красными искусанными плечами. И эта нога, заброшенная на стул — как будто под халатом что-то есть из белья. — А ты как? — вдруг вспомнила Литвинова и вытерла губы салфеткой. Она сфокусировала взгляд на лице, на котором мелькали разные эмоции: от смеха до неловкости. — Я договорилась о ремонте ноута. Надеюсь… — Земфира вытащила новую сигарету, но прикуривать ее не стала. — В этой Европе все через жопу. Никто работать не хочет. У нас бы давно все решили. Бабло сунешь — сразу решают. А тут… — Она посмотрела в окно и выдохнула, раздув ноздри. — Я не про это, — тихо пояснила спрашивающая, и Рамазанова дернула бровью. — Да в порядке все, — ответила она нехотя и закурила, показывая похудевшие скулы. — Мы же не будем обсуждать секс, да? Его же не обсуждают. Им занимаются. — Просто я боялась… Я все еще боюсь, что… — Рената пыталась начать разговор, но защипало глаза, и она махнула рукой. Голова все еще болела, и слезы усилили бы эту боль. — Нет, не могу… — Она встала. — Ладно… Я в душ. Земфира проводила ее взглядом. «И чего же она боится? — думала она, кусая губы. — Могла бы и договорить…» Она сбросила пепел в пустую чашку и вцепилась пальцами в волосы на затылке. Наверное, она переборщила. Да, переборщила. Как-никак они не занимались любовью несколько месяцев, а тут — такая многочасовая прыть. Она закрыла глаза, вспоминая все подробности: вкусы, запахи, движения, звуки, и задрожала. Даже если голова забудет, тело все равно вспомнит. И сердце тоже помнит, как ты его ни затыкай. Рената лежала щекой на подушке, а Земфира, которой не спалось (она так и не спала в эту ночь), гладила ее по влажной от испарины голове. Распутывала склеенные лаком завитки. Впервые захотелось плакать. Громко и долго. От облегчения. Так страждущие приходят в церковь и долго рыдают у икон. В церковь она не ходила, но периодически натыкалась на религиозные изображения: то календарь где-нибудь висел, то картинки в Интернете, перемешивающиеся с какими-нибудь собаками или кошками. И все эти женщины — в золотых аурах — смотрели на нее одним только взглядом. Взглядом любимой. Так же кротко и с мольбой, словно ее только что страшно обидели. И не было в нем ни тревоги, ни страха — только тихая преданность. Земфира закрывала вкладки и, тряхнув головой, прогоняла навязчивый морок. Конечно, Рената не была покорной. На этой ноте они и разошлись. Если бы она была покорной, ничего такого не случилось бы. Рената сбросила халат и посмотрела на себя в зеркало. Масштабы бедствия были колоссальные. Вся шея была в ярких бордовых засосах, один — на подбородке. В уголках губ скопилась вчерашняя кровь, а под глазами зияли бездны темных кругов и несмытого макияжа. И пришлось долго тереть все это влажной салфеткой, чтобы из рыдавшей всю ночь вампирши превратиться в обычную смертную. Была мысль, что вот — только сейчас — она почувствовала: у нее есть тело. Оно болело, как после изнурительной тренировки. Но после фитнеса в некоторых местах все же было нормально, без посторонних ощущений. А тут страдал каждый сантиметр. Ужасно болела спина, до верха было больно дотрагиваться. Рената нажала на мышцы и взвыла. Господи… Окончательно проснувшись после пронзившей ее боли, она вернулась мыслями к вчерашней ночи. Эта ночь — со всеми ее позами — была словно мечта или сон. Могла ли она отважиться представить хоть что-то похожее? Что можно — и вот так? Нет, конечно. Эти порывистые движения, резкие развороты, железная хватка рук сводили ее с ума. А какие были кадры, целые картины… В ее мысленной галерее, к которой, слава богу, ни у кого нет доступа, она повесит их на первую стену, чтобы не забывать и восторгаться. Она даже не верила, что можно настолько сильно хотеть женщину, чтобы заниматься с ней сексом большую часть ночи, практически без перерыва. И что эта женщина — она. Рената встала под теплый душ и закрыла глаза. Она вспоминала, как менялось лицо Земфиры. Сначала было таким угрожающим, злым, а потом будто что-то произошло, что-то внутри явно произошло, и лицо стало светлеть — вместе с тем, как светало за окном. Брови перестали хмуриться, морщины на лбу разгладились, и в глазах появился привычный, довольный огонек. Она улыбалась. Да, она перед тем, как Рената уснула, улыбалась. Своей искренней, как у ребенка, улыбкой. Неужели от ненависти не осталось и следа? Она ведь чуть не задушила ее, когда они толкались у двери. И, если бы не вспышка разума, точно задушила бы. Литвинова уткнулась лбом в стену, и по телу побежали водяные змейки. Вода тоже делала ей больно, но не отбиваться же от нее. Надо было привести себя в божеский вид, смыть с себя все жидкости, которых было сверх меры. Подавив внезапный стыд за то, что эту меру нельзя никак контролировать, она налила немного геля и стала активно намыливать руки. Повязка сразу намокла, и пришлось бросить ее под ноги. Ноги были слабыми, дрожали и подкашивались. И Рената периодически прислонялась к стене плечом или спиной, чтобы держаться. Занавеска дернулась в сторону, и Земфира встала под душ. Рената открыла рот от неожиданности, и гостья улыбнулась. — Надеюсь, нам не будет тесно? — спросила она и стала намыливать руки. — Что? — У тебя такая прическа смешная, — ответила Ре и кивнула на взъерошенную голову. Земфира поставила голову под душ. — А теперь? — спросила она и провела ладонью по мокрому лицу. — А так ты на мужчину похожа, — рассмеялась Литвинова. — Надеюсь, на красивого. Разворачивайся. — Земфира взяла ее за плечо. — Ты боишься меня, что ли? Не надо, — мягко произнесла она и, повернув Ренату к себе спиной, стала намыливать ей волосы. — Ты трясешься вся. — Я еще долго буду трястись, — заметила женщина и закрыла глаза, так ей были приятны манипуляции с волосами. — Там могут быть шпильки. Я не помню. Наверное, должны быть. — Да, я вижу. — Земфира положила несколько заколок на полку. Она посмотрела на искусанную шею и вздохнула. Кусать ее еще раз было бы кощунством. Так что она прижалась к шее губами. — Я так скучала по тебе, ты бы знала. — Я знаю, — кивнула Рената, не удержавшая слез. — Я надеялась, что ты скучаешь. Это была единственная надежда, которая держала меня на плаву. — Слезы текли по щекам вместе с водой. — Я вообще… Не знаю, как жила все это время. Как-то жила, что-то делала. Но во всем совершенно не было смысла… И кофе по утрам такой невкусный. Без тебя. Земфира повернула ее к себе, и они, под теплым ливнем, посмотрели друг на друга. — Только не плачь. Пожалуйста, не плачь. — Я же боялась, что ты меня выгонишь. Представляешь, о чем я думаю? — не унималась Рената, которую мучили рыдания. — Боже… Это какой-то кошмар. Я так люблю тебя, так люблю… И одновременно боюсь, что ты… Что ты уйдешь… Действительно уйдешь. Навсегда. Это мой страшный сон, Зе… — На этом моменте Земфира обняла ее. — Я жила в аду. — Я тоже жила в аду, — ответила Рамазанова и отвела лейку душа в сторону, потому что их заливало и было неудобно разговаривать. — Я… — Она подняла глаза к потолку и вздохнула. «Я тоже люблю тебя. Да я жить без тебя не могу», — просилось с ее губ, но она почему-то медлила. — Ты же не выгонишь меня? — спросила Рената сквозь рыданья, и Земфира отрицательно покачала головой. — Ну как я могу тебя выгнать? Я же… — Она снова замолчала. — Да блять… — Просто знай, что тогда я умру, — ответила Рената и посмотрела ей в глаза. — Я буду жить, ходить, разговаривать, но внутри я точно умру. — Неужели ты думаешь, я смогу это сделать, когда я… Люблю тебя? — спросила Земфира и стала целовать мокрые горячие щеки. — Я же с ума схожу. Неужели ты не видишь? Их губы соединились в долгожданном поцелуе, и, если это могло быть концом их давней распри, то это был именно он. Они целовались долго и молча. Тишину нарушала только вода, льющаяся на занавеску. Пальцы сжимали затылки, сплетались с мокрыми волосами, а поцелую все не было конца, словно они только что встретились, но через минуту их снова разлучат. Земфира протянула руку под душ и смыла оставшуюся пену. Рука мягко легла на исстрадавшуюся за всю ночь грудь и провела пальцем по красному от укусов соску. Рената закусила губу — так это было болезненно. — Я осторожно, — пробасила Земфира и стала опускать руку. — Не как вчера. — У меня все болит, — пожаловалась Литвинова и прикрыла глаза ладонью. — Так болит, что даже смешно. Я уже не могу… — Она почувствовала внезапное возбуждение и распахнула глаза. Рука достигла места назначения. — Это невозможно. — Почему же? — со смехом спросила Зе и начала привычные движения. Рената обхватила ее шею руками. От мысли, что они обе обнажены, закружилась голова. — Это же ненормально — разговаривать во время проц… Процесса? — Норма — это неинтересно, — отрезала Земфира и положила левую ногу Ренаты себе на талию, чтобы было удобнее. — Все, хватит болтать. Ты меня отвлекаешь. — Она накрыла разговорчивые губы своими, и они прильнули друг к другу всем корпусом. — Я сейчас умру, — выговаривала Рената под давлением наступающего оргазма. — Я сейчас умру. Да, сейчас… Господи Боже! — Она стиснула мокрую шею и зажмурилась. Голова закружилась с новой силой, как после целого стакана водки. Организм попросту не справлялся. Ей хотелось отдохнуть, набраться сил, поговорить обо всем — с одной стороны, а с другой, хотелось, чтобы они занимались сексом весь день. Чтобы они даже не накидывали на себя ничего. Пили воду и продолжали. Господи, это так ненормально… Или нормально? Рената ударилась затылком о стену и поморщилась. — Ударилась? — Земфира высвободила руку и положила ее на этот затылок. Стала массировать. — Ты здесь? — Нет. — Литвинова покачала головой и приоткрыла глаза. — Меня здесь нет. Я всю ее тебе отдала. — Это только начало, — ответила Рамазанова то ли шуткой, то ли всерьез, и они снова обнялись. — Я хочу тебя, — прошептала Рената и опустила губы на музыкальную шею. Она целовала каждую напряженную линию. Каждую венку и жилку. — Только не уходи… Не прерывай меня. И Земфира закрыла глаза. Тот случай, когда надо побыть женщиной. Слабой. Не управлять, не командовать, а лишь получать удовольствие. Это было сложно. Очень сложно. Но действительно, не сбегать же. Она попыталась расслабиться. Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие — тоже. И в том, что тебя хочет любимая женщина. Секс — это обмен. Рената стала целовать грудь. Осторожно, нежно, без зубов. Она охватила губами сосок и прильнула к нему языком. Язык сделал несколько круговых движений и продолжил свое путешествие вниз. Нырнул в пупок, который многие женщины недооценивают. Земфира протянула руку, что поднять любимую женщину с колен — настолько она смущалась в данной ситуации, но передумала и закрыла руками лицо. Щеки пылали, а голова начала наливаться тягучей лавой. Даже сердце о себе напомнило. Нет, она, конечно, представляла, что у них будет секс, но не кунилингус в душе, когда делает его не она. Ее нутро разрывало — от удивления, удовольствия и стыда, и приходилось то и дело уговаривать себя расслабиться и наконец-то довериться. Рената не торопилась: она покрыла поцелуями живот, бедра, даже колени. И приятные манипуляции делал не только довольно умелый язык, но и пальцы, которыми она активно себе помогала. Земфира вцепилась в мокрую макушку и выругалась. Точка кипения была близко, и казалось, вот-вот раздастся оглушительный свист. Она, упав на волны удовольствия, простонала. Сначала тихо, потом громко. Голова загудела. И мир вдруг вокруг взорвался…