Живой смерти не ищет

«— Повторяю, у нас есть время. Посему используем его. Такие забавы не каждый день выпадают.» (с)А.Сапковский

Ремус пришёл в себя в очень неожиданном месте. Он лежал на аккуратно подстриженной траве классического английского газона. И если бы не фиолетовый цвет этой травы, впору было бы подумать, что всё предыдущее ему попросту привиделось и он, несомненно, напившись с горя, иначе никак, позорно уснул в парке на виду у всех. Но трава, сколько бы Ремус её ни разглядывал, оставалась сочного фиолетового цвета. Он осторожно поднял голову. Да, это совершенно точно был не Лондон. Над травой важно парили огромные, с две ладони размером, бабочки всех цветов радуги. Именно парили, как орлы. На деревьях росли невиданные плоды и одновременно цвели белые цветы с солоноватым запахом, похожим на запах морского ветра. Ремус встал на ноги и огляделся. За его спиной простиралась пустошь, в центре которой возвышались серебряные кованые ворота. Ремус поспешил к ним. Рядом с воротами в нетерпении покачивался призрак Малкольма. Завидев Люпина, призрак кинулся к нему. — О, Ремус, я так рад, что вам всё удалось! О, Мерлин, как же я рад! Так, теперь смотрите. Эти ворота ведут туда, где находится ваш друг. Это преддверие самого царства мёртвых. Когда вы войдёте в них, вы увидите большой особняк. Где-то в нём или рядом с ним, в саду, вас ждёт его хозяин. Да, именно ждёт. Он всегда знает, когда в его владениях появляется кто-то новый. Сперва вам нужно будет поговорить с ним. Он… Ах, я уже говорил вам, что он достаточно странный джентльмен, временами с очень специфическим чувством юмора, но с ним можно договориться. Ему, видите ли, скучно. Чуть было не сказал до смерти, — Малкольм нервно хихикнул. – Страшно представить, что будет, если этот скучающий джентельмен найдет способ покинуть свой особняк… — Так вот. После того, как он позволит вам сделать это, вы отправитесь в особняк. И там вы должны будете найти вашего друга. Я буду молиться, чтобы вы успели сделать это до того, как он или вы умрёте. Потому что после… После будет поздно. Малкольм было сник, но тут же воспрял снова и закружился вокруг Ремуса. — Потом, когда вы оба выйдете из этих ворот, вам нужно будет пройти вон туда. Призрак махнул рукой в сторону мерцавшего среди странных деревьев зеркала. — Это – ваш выход обратно, в мир живых. Он закроется, как только вы… Как только вы умрёте. Но вы не умрёте! Я уверен в этом. Я буду молиться за вас, — повторил призрак. Он помолчал и сказал, глядя в глаза Ремусу. — Удачи вам, Ремус. Вам и Сириусу. Я буду ждать тут. Ремус улыбнулся. — Спасибо, Малкольм. Мы обязательно справимся. Обязательно. Он взялся за чуть приоткрытую створку ворот и потянул её на себя. Ворота с мелодичной трелью открылись. За ними действительно возвышался особняк из серого камня, окружённый густыми зарослями деревьев и кустов. Ремус ступил на дорожку, посыпанную мелкими цветными камешками. Ворота закрылись за ним, на сей раз совершенно беззвучно. В этом саду царила осень. Деревья роняли на землю красные и жёлтые листья, на клумбах цвели астры, пахло дождём и яблоками. Вдоль дорожки стояли статуи, замершие в прихотливых, неожиданных для статуй позах, будто бы окаменевшие в танце. Одна из фигур в грациозном поклоне, низко склонив голову, протягивала кому-то невидимому яблоко. Ярко красное яблоко, с капельками воды на блестящей кожуре. — До чего же странное место, — пробормотал удивлённый Ремус, и поспешил углубиться в сад в поисках хозяина. Жаль, что Малкольм не назвал его имени. С другой стороны, кричать в саду царства смерти это как-то… В общем, не очень вежливо и очень глупо. С другой стороны, Ремус не представлял, сколько времени можно тут пробродить в поисках этого таинственного хозяина. — Во всяком случае, если я умру, я точно это замечу, — решил Люпин и продолжил поиски. Когда Ремус блуждал в лабиринте каких-то странных кустов, усыпанных красными цветами, до его слуха донеслась лёгкая мелодия. Будто бы кто-то играл на свирели. Тут же вспомнились слова Малкольма о том, что хозяин особняка и сада всегда держит при себе свирель. Ремус пошёл на звуки музыки и вскоре вышел к мраморным скамейкам, расположенным полукругом вокруг очередной пляшущей статуи. На одной из скамеек сидел невысокого роста худой как щепка человек с заплетёнными в длинную косу молочно-белыми волосами и повязкой на глазах. И играл на свирели. Казалось, он полностью отдался своему занятию. Это была печальная и в то же время какая-то неприятно тревожная мелодия, но она настолько очаровала Ремуса, что тот не находил сил, чтобы как-то дать знать о себе. Просто стоял, затаив дыхание, слушал и разглядывал необычного музыканта. Уши существа были острыми, как у домовиков, но гораздо более аккуратными и аристократичными. С его спиной в такт мелодии слегка подрагивали большие прозрачные крылья, похожие на стрекозиные. Музыкант был облачён в чернильно-чёрные шёлка, расшитые серебром. Он мог бы показаться красивым, если бы не что-то в нём, что, как и в его музыке, вызывало смутную тревогу. Наконец, странное существо прекратило игру и уставилось завязанными глазами прямо на Ремуса. Тот был готов поклясться, что, несмотря на повязку, он его прекрасно видит. Тонкие губы музыканта растянулись в улыбке, и он проговорил неожиданно глубоким и сильным голосом: — Ну, здравствуй, Гость. Ремус подошёл ближе и поклонился. — Здравствуйте… Простите, я не знаю, как мне вас называть. — Лучше никак не называть. Мои имена смертным на пользу обычно не идут. Но если уж тебе иначе никак, называй Хозяином. Это не опасно и удобно для нас обоих. Музыкант снова улыбнулся. — Позволь мне узнать, что же тебя заставило прийти сюда добровольно, когда иные готовы зубами в землю вцепиться, только бы не порадовать меня своим обществом? — Хозяин, я пришёл сюда за своим… За своим другом. — Другом? Интонация музыканта была откровенно издевательской. Ремус почувствовал, что краснеет. — За человеком, которого я люблю. — Вот, значит как. Музыкант отложил флейту и подпёр голову обеими руками, упёршись локтями себе в колени. — Любопытно. А твой друг, прости, мёртв? И ты хочешь вернуть его душу в остывшее и начавшее гнить тело? Он, несомненно, обрадуется. — Нет, он, насколько мне известно, жив. — Странно это, искать живого человека в царстве мёртвых, тебе не кажется? Ремус глубоко вздохнул, унимая желание сказать этому Хозяину что-нибудь неприятное, и продолжил. — Он провалился сюда живым, через Вуаль в Министерстве Магии. — О, какое интересное место, это ваше Министерство. А, прости, Вуаль там установили специально, чтобы утилизировать ненужных волшебников? — Нет! Я вообще не знаю, зачем она там. И это вышло случайно. Я имею ввиду, он упал туда случайно. Музыкант встал и прошёлся вдоль скамеек, потом подошёл к протягивающей руки к небу пляшущей статуе и взлетел, устроившись на кончиках её пальцев. Казалось, он совсем ничего не весил и сидение на острых мраморных кончиках пальцев не причиняет ему ровно никаких неудобств. — Продолжай, продолжай, я тебя внимательно слушаю. Мне очень интересно, почему ты решил, что кто-то, кто попал ко мне, должен обязательно попасть обратно. Ремус замолчал, подбирая слова. Он понятия не имел, что подойдёт в качестве объяснения для этого создания. Это не человек и логика у него не человеческая. Ценности, скорее всего тоже. — Потому что этот человек очень дорог мне. — Так ты делаешь это для себя? Ты решил, что с тобой, в мире, полном страданий, ему будет лучше, чем у меня, в мире покоя и сладких снов? — Нет! Люпин вспыхнул. — Нет. Не для себя. Не только для себя. Он не пожил почти. Он совсем молодым угодил в тюрьму на целых двенадцать лет, и только два года назад ему удалось сбежать. — Он преступник? Тогда вряд ли ему обрадуются, если он вернётся. — Нет, он невиновен. Это была ошибка. Его посадили туда по ошибке. И по моей вине – я не верил ему и не защитил его. — Вот видишь, ты снова говоришь о себе и о своей вине. Будто бы ты хочешь так искупить свою вину перед ним, а не сделать своего друга счастливым. И ты ещё говоришь мне, что любишь его. Ремус похолодел. А действительно, что такого хорошего в мире живых было у Сириуса? У искалеченного Сириуса, который кричал по ночам от кошмаров, напивался до беспамятства и пытался разругаться со всем белым светом, кроме Гарри. Дом, который он ненавидел? Ворох дурных воспоминаний о детстве? Могилы Лили и Джеймса, за смерть которых он винил себя? Брат, ставший инфериусом, у которого даже могилы нет? Или, может быть, он, Ремус, который поверил всему, что говорили на суде и молча смотрел, как единственного, кого он любил, отправляют в Азкабан, на верную, по сути, смерть? Люпин тряхнул головой и разозлился на себя. Идиот старый! У Сириуса есть… — У него есть крестник, которого он любит и о котором хочет заботиться. У него есть жизнь, которую он не успел прожить, но в которой ещё так много интересного и неиспробованного. И у него есть… У него есть я. Он любит меня, пусть я этого и не заслужил. Ему не хватило времени на всё это. И я прошу, отпустите его. — Вот, значит, как… Интересно. Что ж. В конце концов, рано или поздно вы оба вернётесь сюда. Да и пока что твой друг не может полностью считаться моим подданным, так как он жив и тело его тут же, с ним. Музыкант махнул рукой в сторону дома. — Заходи, ищи его. Правила ты, уверен, знаешь. Я платы с удачливых не беру. Сумеешь найти его и уговорить пойти с тобой до того, как вы оба умрёте – оба отправитесь домой. Нет – оба станете моими. Он улыбнулся, показав острые игольчатые зубы. — Удачи тебе, Ремус Люпин.