… Это не дневник, а история болезни… М.А. Булгаков «Морфий».
Он проснулся от омерзительного звука будильника. Не хотелось вставать, смотреть по сторонам, дышать. Чувствовал Северус себя омерзительно. Шаркая ногами по полу, он добрался до кухни, выпил кофе. Как ему теперь смотреть на свою маленькую женщину? Стыдно. А если она узнает? Уйдет. Наверняка уйдет. С каких пор ему не все равно? Он ничего ей не обещал, ничего ей не должен. Раньше он бы изменил своей девушке просто потому, что так захотел. Да и часто такое бывало. А что изменилось теперь? Почему он нутром чувствовал свою грязь, которая не смывалась, как не три. Он задавал себе все эти вопросы, застегивая черную рубашку. Гермиона вошла в его жизнь. Настырно, нагло, когда Северус не просил. Не зря он называл ее дьяволом, демоном, нимфеткой. Северус смотрел на свое уставшее отражение и спрашивал, не влюбился ли он. Да, скорее всего ответ утвердительный. Нравилось ли это Северусу? Нет. Конечно, нет. Осознание этого факта не побуждало в нем рыцарские позывы, не заставляло сразиться ради возлюбленной с чудовищем, не заставляло мечтать о будущем. Скорее уж заставляло его этого будущего бояться.***
Всё занятие Северус старался игнорировать Гермиону. Всё так же безбожно разнося учеников, он ждал, когда эти чудовищные занятия закончатся. — Профессор Снейп, мне не понятно, — гнусаво сказала Лаванда Браун, подняв руку. — Не удивлён, — Северус даже взгляда не поднял. — Это не потому, что со мной что-то не так, профессор, — Лаванда злилась, — это потому, что вы как учитель так себе. Весь класс напрягся, а Гарри, сидящий рядом с Гермионой, выпучил глаза, ожидая того, что сейчас будет. Лаванда была проблемной. У природной блондинки технические науки не шли никак, и она не старалась исправить ситуацию. Лаванда была уверена в том, что все ее проблемы из-за Снейпа, который отказывался завышать ее оценки, на каждом педсовете выдавая реальную ситуацию. Северус же был убежден в том, что если его все ненавидят, значит, он всё делает правильно. Северус поднял глаза, снял очки и, откинувшись в кресле, тяжело вздохнул. — Учителей обижать — это большой грех, мисс Браун, как дельфиненка убить. — Уж поверьте, больше всего мне хочется от вас избавиться, — Браун еще больше злило то, что Снейп не реагировал, — если бы занятия профессора Флитвика не были заполнены, я бы не за что к вам не пошла! По кабинету прокатился дружный шепот с просьбой заткнуться, который злая Лаванда бессовестно проигнорировала. — Чтобы от меня избавиться, вам просто нужно от меня забеременеть, — мужская часть класса хихикнула, — сразу: где Снейп? — он развел руками. — Нет Снейпа. А если серьезно, — он снисходительно посмотрел на краснеющую девушку, — мисс Браун, я не могу поставить положительную оценку человеку, который даже не старается. Я вижу, что химия для вас — это как айфон для макаки, но, мисс Браун, есть ведь зубрежка. Простите, но я за вас вашу работу делать не собираюсь. Зато могу посоветовать заглянуть в библиотеку, взять в руки учебник «Химия для маленьких ученых» и найти там раздел «Субординация». Так что если ваше непрезентабельное выражение лица аргументировано только тем, что вы только что озвучили, вам лучше отвернуться к стенке и не портить мне пищеварение. — Ну вы и мудак, профессор Снейп, — девушка принялась собирать сумку, — не думайте, что об этом не узнает ваше руководство! — Это, наверно, страшно должно было прозвучать, но получилось смешно, — Северус прошел в центр класса, — и дверью не хлопайте, Браун. Лаванда, не поворачиваясь, показала неприличный жест и хлопнула дверью так, что с потолка посыпались каменные крошки. — Итак, минус пятьдесят баллов с Гриффиндора за хамское отношение к преподавателю. — Северус посмотрел на наручные часы. — Вы даже представить себе не можете, как сложно мне совмещать в себе сразу три звания: мудака, ублюдка и вашего преподавателя. Но каждый более-менее здравомыслящий присутствующий понимает, что если я буду заниматься отдельно с каждым, у меня не останется времени на самоубийство. А теперь, — он развел руками, — все свободны. Ученики, громко перешёптываясь, ломанулись к выходу. Гермиона дала Гарри понять, чтобы он ее не ждал, сославшись на гору вопросов. Гарри не удивился и, пожав плечами, ушел. — Лаванда — идиотка, — Гермиона попыталась обнять Северуса, на что тот увернулся, — что-то не так? Я вроде не беременна, профессор. — Гермиона, я хотел тебе сказать что-то… — Северус подошел к окну и закурил, — помнишь, ты спрашивала о том, есть ли ты в моем сердце? Гермиона кивнула. — Я долго думал над этим сегодня. Ты и там одна. Гермиона прыгнула Северусу на шею и прильнула своими губами к его губам. Впервые тонкие губы Северуса не ответили. Она отстранилась и посмотрела в обсидиановые глаза. — Я загублю твою жизнь, — он заставлял себя говорить, — но я влюблен в тебя. — Тогда почему ты сегодня так холоден со мной? Ты игнорировал меня… — обиженно протараторила Гермиона. Северус не обратил внимание и продолжил: — Я безумно влюблен в тебя. Я в зависимости от тебя, — он заключил ее лицо в свои ладони, — влюблен с первого взгляда, последнего взгляда, с извечного взгляда. — Я чувствую то же самое, Северус, — ее голос был нежным и успокаивающим. Гермиона была счастлива услышать эти слова. Но пожирающее, терроризирующее чувство тревоги головоногим моллюском оплело ее внутренности. Северус улыбнулся. Он пытался, правда, пытался сказать ей что-то вроде: «Я изменил тебе, девочка», дополнив в качестве оправдания то, что трахал Мэри на столе, представляя Гермиону. «Не поймет. Не простит». Сейчас Северус был, наверно, самым трусливым человеком на планете. Он боялся признаться, боялся остаться без нее, боялся начинать что-то с ней. Все его признание было пиром во время чумы. — Да что с тобой? — она посмотрела на него снизу вверх, и ее взгляд резал Северуса без ножа. — Ты пугаешь меня, Северус. Северус поцеловал ее веки и заключил девушку в объятья, успокаивая тем самым и ее, и себя. Доигрался, старый дурак. Вот она — его анафема. — Всё в порядке, — он заправил выбившийся из пучка локон ей за ухо, — придешь сегодня? Приоткрытая дверь захлопнулась, заставив вздрогнуть. Северус резким шагом пошел к двери и открыл ее нараспашку. Никого не было. Гермиона хихикнула, подошла к большому окну и закрыла форточку. — Сквозняк, — она пожала плечами. Северус выдохнул. — Приду, конечно, — Гермиона подошла сзади и окутала его своими руками, положив голову на крепкое мужское плечо, — я успела соскучиться, — сказала она, наслаждаясь ощущением того, как рука Северуса, едва касаясь, гладит ее руку, — а ты соскучился? — Гермиона забавно потянулась, пытаясь заглянуть в его лицо. — Конечно, нет, — с наигранным равнодушием сказал Северус, — девушка вы кто вообще? — Ночью расскажу, — тихо прошептала она ему на ухо, — и покажу. Северус усмехнулся и достал из кармана телефон, почувствовав, как тот завибрировал. На экране было сообщение от Мэри. Северус быстро нажал кнопку блокировки экрана и, отойдя от Гермионы, прочел сообщение. Мэри: «Я хочу видеть тебя сегодня. Жди вечером» Выругавшись, Северус быстро набрал ответ: «Мы так не договаривались». Ответ не заставил себя долго ждать: «Мы вообще не договаривались. Я диктую правила, Сев. Встречу со своей маленькой шлюхой придется отложить». — Северус, — он на секунду забыл, что Гермиона здесь. — Гермиона, прости, — он посмотрел ей в глаза и улыбнулся, — Люциус мучает. Гермиона улыбнулась, вспомнив словоблуда-блондина, — мы сегодня не сможем провести время вместе, — лицо девушки заметно погрустнело, — у Люциуса проблемы. Нужно ему помочь. Гермиона понимающе смиренно кивнула, отчего Северусу стало стыдно. Проблемы далеко не у Люциуса.***
Как же он устал! Усталость его граничила с отчаяньем, и даже на гнев сил не оставалось. Он брел домой, наблюдая, как капли дождя, взаимодействуя с землей, превращаются в грязь. То же самое было сейчас и у него внутри. Каждый раз, обнимая свою маленькую нимфетку, он чувствовал себя так, будто вновь употребляет опиаты. Физическая зависимость — это ничего. Пшик. Он психологически зависит. Северус сейчас сравнивал Гермиону с морфием. Находясь в употреблении, наркоман не испытывает боли, ему всегда хорошо, у него нет моральных переживаний. Когда Северус не употребляет свой «морфий», на него обрушивается депрессия, одиночество, боль и холод. В качестве избавления от проблемы хочется только одного — употреблять. Самое грустное, что попробовав Гермиону, он всегда будет помнить, каково это. От его личного морфия излечиться невозможно. Нельзя вырезать кусочки своей памяти. И сейчас Северус не спеша шел по протоптанной толпой учеников дорожке в Хогсмид, ветер вором закрадывался под распахнутое пальто, обжигая. Северус вспомнил слова Булгакова: «Да и что вообще может испугать человека, который думает только об одном — о чудных, божественных кристаллах». Грустно усмехнувшись, он осознал, что идет истязать себя, словно согрешивший с девой монах, заменяя Морфий кокаином, а как говорил тот же классик: «Чёрт в склянке. Кокаин — чёрт в склянке!» Мэри уже ждала его. Они вошли в дом под ее мелодичное щебетание, которое Северус пропускал мимо ушей. Он раздевался на ходу, пока она жаловалась на Сириуса, желая побыстрее с этим закончить.***
Она приходила еще не раз, всегда предупреждая заранее, не забывая сказать о том, что ему придется отложить встречу со своей малолеткой. Каждый раз женщина, к которой он когда-то что-то испытывал, выдумывала все новое и новое местоположение, отыгрываясь за счет Северуса. Их локацией незримо командовал Блэк, каждый раз изменяя своей законной супруге то на столе, то на семейном ложе, то в ванной. Северус уже привык к этой стандартности. Он закуривал, она отсасывала, не забывая подогревать себя пальцами. Дожидаясь, когда его фантазия разыграется, настроится на Гермиону, он поворачивал Мэри спиной к себе и механически, равнодушно вдалбливался в до тошноты приевшееся, омерзительное его душе тело. Он не хотел видеть ее лица. Каждый раз, когда женщина стремилась поцеловать его губы, он отстранялся, стараясь не испачкать хоть какую-то часть себя, абсолютно рефлекторно при этом кривясь. Понимала ли это Мэри? Конечно, понимала. Было ли ей все равно? Безусловно. Когда в очередной раз намотав ее волосы на свою руку, он вторгался в ее рот, к нему в голову пришла совсем не свойственная его характеру мысль. Безумно хотелось взмолиться. Поднять Мэри за ее густые, чёрные волосы, посмотреть в глаза, которые так отличались от его любимых глаз, и попросить, возможно, унижаясь при этом, просто оставить его в покое. Грязь, зародившаяся в нем с того самого дня, когда он согласился на эту катастрофу, распространялась в нем, затапливала его, побуждая в нем максимальное отвращение к себе. Гермиона не задавала вопросов, когда он отменял встречу под каким-то порой абсурдным предлогом. Иногда он ссылался на Люциуса, как временами делал последний, изменяя Нарциссе. Порой он говорил, что будет занят, проверяя задания, или просто очень устал. И как же ему было стыдно, когда его нимфетка, смотря своими медово-карими глазами, говорила ему, что она просто хочет побыть рядом, поухаживать за ним, позаботиться о нем. — В другой раз, малышка, — говорил Северус, целуя ее в лоб и заботливо обнимая украдкой, когда она задерживалась в его классе после урока. Каждую секунду, проведенную с Гермионой, Северус был счастлив. Счастье с примесью стыда.