Точка невозврата

Когда-то давным-давно, когда человек только начал осваиваться в этом огромном мире, когда на севере стали возводится замки, когда люди стали строить крепкие дома, когда земля была еще не вся изведанная. Именно в это время жил маленький мальчик. Мой замок был не самым большим, но зато он был самым уютным. Мы жили на севере. Там, где совсем близко горы, там, где холодное лето, там, где бушуют сильные вьюги зимой. Север был еще не освоен, в нашем замке почти не было слуг, а деревушка за нашими стенами была совсем крохотной, от силы около пятидесяти домов, но считать тогда я толком еще не умел, поэтому мог и ошибиться. У нас были самые красивые сады и, безусловно, самые красивые девушки. Несмотря на климат, северяне выращивали красивейшие растения на всей планете, цветы были словно воображаемыми, ненастоящими, они не уступали в красоте даже тем, что были нарисованы в моих книжках, которые мне привозил дедушка. А девушки… За девушками с севера ехали все короли и принцы, все самые богатые люди, но они мало кому сдавались. Наши девушки были верными и чувственными, они уезжали со своего родного края, если только действительно влюблялись, такое случалось крайне редко, поэтому чаще всего чужаки только зря тратили свои деньги на дорогу. — Ваше Величество! Я искала Вас повсюду, Ваша бабушка зовет к себе, — я был слишком озорным и непослушным ребенком, я не хотел, чтобы мне что-то навязывали, но бабуля упорно твердила мне, что я должен хорошо себя вести, чтобы в будущем жениться на самой красивой и самой богатой принцессе. Мне была неинтересна вся эта свадьба и принцесса, но никто спрашивать меня не собирался. Няня быстренько обтерла влажным платком мое лицо и отправила на встречу с любимой родственницей. — Ву Ифань, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не выходил в сад без присмотра, — сварливая старая женщина была серьезной, но даже так она была по-своему красива. Да, ее лицо было в морщинах, голос сильно изменился, глаза чуть потускнели, но он все еще обладала каким-то шармом, он был совсем неуловим, но его отголосок присутствовал в каждом ее движении. — Простите, бабушка, — низко опустив голову, я рассматривал каменный пол. Стыдно мне не было нисколько, но бабушке это знать совсем необязательно. — Ифань, милый, послушай меня. Вы с Анабэль должны срочно уехать, ты старше ее, помни, что ты обязан защищать свою сестру. Я отправлю вас к вашему дяде, он о вас позаботиться. Малыш, обещай, что не бросишь Анабэль. — Почему мы должны уезжать? Ты больше не хочешь, чтобы мы с тобой жили? — Нет, как ты такое мог подумать? Просто… Сюда скоро придут злые люди, они не пощадят вас, а я должна оберегать тебя и твою сестру. — А потом мы сможем вернуться, когда эти злые люди уйдут? И почему ты не поедешь с нами, бабушка? — Потому что я не могу бросить твоего папу и маму, дедушка тоже здесь, я не могу оставить их здесь одних, — в голосе старушки тогда промелькнули слезы, но я этого, к сожалению, не понял. — Хорошо, я буду заботиться о сестре. В тот же день мы уехали. Я помнил своего дядю, он был крупным и веселым, дядюшка души не чаял во мне и Анабэль, поэтому частенько наведывался к нам в замок, но у него в гостях мы еще ни разу не были. У него не было детей, не было жены, я знал, что он живет один, но мы-то с Бэль не были одни, у нас был дом и была семья, я тогда еще не понимал, почему должен покидать то место, где были мои родные. Бабушка любила нашу семью, именно поэтому не смогла оставить их одних. Если спуститься по узенькой тропинке вниз от нашего замка, можно увидеть низкое раскидистое дерево, под ним есть три каменных плиты, именно там похоронен дедушка и мама с папой, я не помнил их лиц, но знал, что они очень любили нас. В ту осень, когда мы покинули свой дом, мне исполнилось шесть. Бабушка в замок моего дяди так и не приехала, а я домой вернулся спустя долгие двенадцать лет. Только вернулся я не в тот прекрасный замок, в котором провел детство, на его месте были лишь руины и обломки стен.

***

Дядя относился к нам хорошо, мы не чувствовали себя в чем-то обделенными, скорее наоборот. Да, в его замке было слишком много прислуги, слишком много людей, всего там было слишком много, но у нас не было выбора. Я заволновался о бабушке, когда она не приехала спустя месяц, я просил, чтобы нас увезли назад, но кто будет слушать маленького мальчика. Нам сообщили о ее смерти только спустя полгода, оказалось, что умерла она в тот день, когда мы покинули свой дом, но все нас старались оберегать, поэтому не стали подвергать такому стрессу. В замке дядюшки Ву все отличалось какой-то показушностью: он был намного больше и богаче, но в нем не было того теплого лучика, который бы согревал его. Хотя… С того момента, как мы стали там жить, он не уставал повторять, что Бэль и я делали этот темный замок светлее. Родственников у нас больше не было, поэтому дядя справедливо решил, что он станет нашей опорой и защитой. Нам повезло, что у нас остался хотя бы он. Мы жили, гуляли и учились, все горести и трудности остались далеко позади. Со временем, боль начала проходить, я забыл о старом доме, только иногда по ночам, я вспоминал те сады и теплые руки бабушки, всё это я старался забыть, запихать глубоко в себя, но под покровом ночи память подкидывала красочные картинки из детства. Мы почти были счастливы. Когда мне исполнилось восемнадцать, дядя тяжело заболел, он кашлял кровью и не узнавал нас, спустя три дня мучений он умер. В тот момент мне казалось, что высшие силы слишком разгневаны на нашу семью, потому что все наши родные были надежно спрятаны под холодными каменными плитами. Анабэль и я снова остались одни, только теперь на меня были возложены большие обязанности и надежды. Дядюшка все завещал нам, ответственность за народ и замок, еще и за сестру теперь были на мне. На восемнадцатилетнем юнце, который не был для этого создан вообще. Я никогда не хотел править, хотя я знал, что мне придется. Трон и ответственность слишком давили на меня, мантия душила, корона должна была раздавить голову. Я любил подолгу гулять в садах, любил ездить на лошадях, любил смотреть на небо, а еще я любил Анабэль. У этой маленькой непослушной девчонки со вьющимися волосами был звонкий смех и лучистые глаза. Она не сидела на месте, а я был ее полной противоположностью, она должна была родиться мальчишкой, у нее определенно был талант правителя. В детстве именно она подбивала меня на всякие пакости, за совершение которых, доставалось мне. — Фань, давай заберемся на то дерево, — это кончилось многочисленными ушибами и сломанными ветками. — Сможешь кинуть снежок дальше моего? — а это разбитым окном. — Давай играть в догонялки! — две разбитые вазы, сбитый с ног дядя и порванное платье сестры. Мы были дружны с ней, я больше ни у кого не видел такой любви, которая была у нас. Она была незрима и неощутима, но это только для остальных, мы же стояли горой друг за друга, Бэль мило обнимала меня, прижимаясь покрепче, чтобы скрыться в моих объятиях полностью, она любила так делать, потому что только так она чувствовала себя защищенной. Мне же ничего не надо было для того, чтобы любить ее, это просто была она, моя своеобразная и совершенно непослушная маленькая сестренка.

***

Я взрослел и черствел, спустя два года правления я уже не был милым мальчиком Фанем, которого так любила моя сестра, теперь я стал жестче и уверенней. С Анабэль мы стали видеться редко, но в те короткие минуты, когда мы могли провести время вместе, я смотрел на нее как заколдованный, потому что она была необыкновенна. Когда наш замок посещал кто-то из принцев или графов, они обязательно засматривались на Бэль, но я не хотел отдавать ее таким гадам, которые только в глаза льстят. В свои семнадцать Анабэль была слишком прекрасной, ее строптивый характер немного притупился, сама она похорошела в несколько раз. Девочка росла, а я все больше переживал. Она должна будет выйти замуж, но не по любви. Мне повезло, я могу жениться, а могу остаться одиноким на долгие годы, но она должна будет выйти за одного из наших союзников в знак нашей дружбы, чтобы королевства имели «козырь в рукаве». Не будут же родственники нападать друг на друга. Анабэль упрямая и свободолюбивая, она не сможет жить по принуждению. Не тот характер. Пусть сейчас она спокойнее, пусть чуть послушнее, но Бэль не очередная принцесска, поэтому я оттягивал момент ее замужества как только мог. Все придворные начали посмеиваться над ней, говорить, что она засиделась и так и останется старой девой, но Бэль не была бы собой, если бы поддалась на провокации. Конечно, все мы не железные, все мы иногда можем сдаться. Я видел ее сломленной лишь три раза. Второй случился после очередного бала, когда все гости уже разошлись и разъехались. Бэль сидела в своей комнате, уткнувшись лицом в складки платья, я проходил мимо случайно, честно говоря, я даже не собирался заходить к ней в этот вечер. Она тихо всхлипывала, стараясь сдержать непрошенные слезы. — Почему ты плачешь? — я зашел бесшумно, присел прямо перед ней и гладил по голове до тех пор, пока она не смогла говорить более-менее нормально. — Это неважно, Фань. — Важно, не так много вещей могут довести тебя до слез. Выкладывай. — и она рассказала. Рассказала все до последней мелочи, не утаивая абсолютно ничего. Она скучала по этим нашим разговорам, я слышал эту скуку в ее словах, видел в ее жестах, угадывал по интонации. А еще в ту ночь я понял, как же был слеп все это время, заботы о королевстве так поглотили меня, что я не смог уследить за собственной сестрой. Оказалось, что ее убивают морально уже на протяжении года, все ее знакомые и придворные открыто говорят, что никому она такая не нужна, раз до сих пор не вышла замуж, но никто из них, даже сама Бэль не знает, что это по моей вине. Никто не знает, что к нам приезжали свататься, как минимум, около десяти принцев. Я никому об этом не говорил, только грубо отказывал и уходил, чтобы больше не видеть их лица. Мне не хватило сил признаться ей в этом, в ту ночь я только успокоил ее и ушел к себе.

***

Бэль покинула наш замок поздней весной, когда уже все вокруг было покрыто зеленью, когда деревья цвели, когда пахло приближающимся летом. Очередной приезжий принц смог завоевать ее доверие. Как я только согласился на это замужество? Все-таки когда-нибудь я должен был дать согласие, потому что мы уже далеко не дети. Анабэль исполнилось двадцать один этой зимой, она должна была давным-давно начать жить самостоятельно. Конечно, первое время было дико непривычно и одиноко. Замок опустел. Прислуга носилась туда-сюда, гости приезжали почти каждый день, народ приходил, чтобы попросить совета, но все было не то. Жизни в замке больше не было. Девчушка больше не скакала рядом, постоянно спрашивая о каких-то глупостях, не подбивала взрослого мужчину на головокружительные авантюры, порой казалось, что она никогда не жила здесь, но потом я глядел на портреты и вспоминал ее. Анабэль писала, но писала так редко и так сухо, что строчек в письмах было ничтожно мало. Чернила и бумага не передавали тех эмоций, что должны были быть при настоящем разговоре, хотя я готов поклясться, что порой мог рассмотреть маленькие капельки слез, что отпечатывались на письмах. Отчего она плачет? Сердце упорно утверждало, что нужно ее навестить, что нужно пригласить или вовсе забрать назад домой, и я приглашал, только вот сестренка упрямо отказывалась от этого предложения. Разум говорил, что не стоит так переживать, что грусть и одиночество должны пройти, вот только они не проходили. Дела и заботы о королевстве заворачивали меня в плотный кокон, который никак не хотел отпускать, поэтому на время я полностью погружался в свои обязанности. Время шло быстро, отмеряя большими шагами целые месяцы, а я так и не научился следить за своими близкими. Последнее письмо от Бэль принесли рано утром, когда я только встал с постели, но я незамедлительно открыл его, чтобы побыстрее узнать хоть что-то от сестры. Только вот не было в этом письме чего-то хорошего, там была всего-то одна фраза: «Приезжай». Она писала в спешке, потому что буквы были слишком не ровными, у нее, наверное, тряслись руки. Я сильно испугался, выехал спустя час с небольшим, только чтобы поскорее добраться. Тогда я твердо решил, что заберу Анабэль с собой. Пусть лучше живет дома, я могу построить для нее отдельный замок, могу выгнать всех неугодных ей слуг, но она должна быть рядом со мной, чтобы я больше так не волновался за нее. Но я не успел…

***

Замок, где жила Бэль был маленьким и темным, ледяной воздух гулял по коридорам и холодил кожу. Было пустынно и жутко. Создавалось такое впечатление, что здесь никто никогда не жил. Я нашел ее лежащей в одной из комнат. Сестра свернулась клубком, стараясь то ли согреться, то ли притупить боль. Ее лицо было избитым, платье потертым, а она сама как будто угасла. — Милая, кто это с тобой сделал? — непрошенные слезы застыли в глазах, когда она посмотрела на меня. — Я обманывала тебя, Фань. Обманывала долгие месяцы. Это те люди, что напали тогда на наш замок, где мы жили с бабушкой. Прости, родной, я не смогла сказать тебе, они читали все письма. Я не знаю, что они хотели, но они ушли, когда я написала последнее письмо. Прости… — ее голос срывался, он был тихим и простуженным. Болезненный вид не давал мне покоя. Я бы убил всех этих чертовых ублюдков за то, что они сделали с ней. — Тшшш, не говори ничего. Ты не виновата, — она жалась ко мне так сильно, что я невольно начинал дрожать вместе с ней. Загнанный в угол и ужасно напуганный маленький зверек, она так была похожа на зверька. Бэль хваталась тоненькими ручками за мою шею, ее ледяная кожа соприкасалась с моей — горячей. Было холодно и страшно. До дрожи. Девушка больше не говорила, только глотала слезы и иногда всхлипывала, я же пытался нести ее аккуратно, чтобы не задеть ушибов и больных мест. Но все оказалось еще хуже, чем я мог предположить… Бэль умерла у меня на руках спустя час или два. Она просто не открыла глаза, просто выдохнула с облегчением, потому что ее боль наконец-то прошла. Совсем. Девчушка стала бледно-синей и еще более холодной. Тряся ее за плечи, я уже понимал, что она не откроет глаза, но так и не смог от нее отойти без помощи прислуги. Меня заперли в комнате и давали что-то успокаивающее, я ничерта не помню, кроме ее лица: плотно сжатые губы, подбитые скулы, впалые щеки и глаза. Она была самой красивой. Самой любимой. Она была моей сестрой. Я похоронил ее вместе со всеми, теперь остался один я. Дерево цвело розовым цветом, лепестки легко опускались на щеки и руки, голова была поднята прямо, я помню тот день, когда я лично ложил последние в ее жизни цветы, влажная земля плавно покрывала ее платье и лицо, а я отчаянно кричал, чтобы она вернулась. Я помню каждую мельчайшую деталь, потому что именно тот день был последним и для меня. С нашего кладбища я уходил другим человеком. Нет, несломленным, совсем нет. Я ушел оттуда безумным…

***

Горячо. Горячо и холодно одновременно. Тысячи маленьких вспышек мелькают перед глазами, они взрываются искрами и бьют по мозгам словно по наковальне. Звонко, звонко, звонко… Щелкает и трещит, невыносимо слушать все это разом. Это разрывает голову на части изнутри, проникая в самую середину, чтобы разнести все без остатка. Голос, сначала один, два, три… Их бесконечно много. Все только просят. Просят о чём-то своём, мне совсем не важно, но все равно продолжают просить, потому что сами сделать ничего не могут. Я их не вижу, только слышу. Доктор сказал, что у меня горячка, но я твердо уверен, что это не лечиться. Громко, громко, громко… Так громко, что не прекращается. Кричу, прошу, чтобы замолчали, чтобы вспышки перестали взрываться, но все тщетно. Не помогает ничего, они только смеются. От моей болезни нет лекарства, потому что моя болезнь — не какая-то там зараза, моя болезнь — это вспышки и голоса. Тело мокрое, липкое, противное, оно устало бороться с очередными приступами моего безумия, но никому дела до этого нет. Осколки режут лицо, руки, ноги и глаза, они колются и чешутся так сильно, что хочется расцарапать до крови кожу. Больно, больно, больно… Невыносимо больно где-то внутри. Щиплет и шипит, пузырится кровью, заставляя блевать от одного только вида. Смеюсь от боли, потому что надоело кричать. Ну, как я без нее?

***

Цветы приношу только я, цветов на ее могиле много. Каждый месяц прихожу, чтобы она не чувствовала себя здесь одиноко. Скоро земля белая совсем будет и я не знаю, где брать в это время цветы. … Наверное, она бы простила меня, она бы поняла. … Переехал жить в свой старый замок, где мы провели с ней детство, его восстановили еще до ее смерти. Я бы мог остаться и в замке дядюшки, но он сгорел, сгорел вместе со всей прислугой и со всем народом. Сгорел, оставляя после себя только пепел. Мне почти не жалко тех людей, они обижали ее. … Я помню, как он горел. … Я смотрел издалека, не позволяя пламени подходить слишком близко ко мне. … Теперь живу здесь. … Чувствую, что она стала ближе сейчас. Я скучаю по ней, так невыносимо сильно скучаю, что кости выкручивает, что дышать невозможно. Былая боль притупилась, безумие давит не так часто, но скука и боль все также сильно наступают темными вечерами, когда у меня уже не остается сил бороться.

***

Вырезка из исторического журнала: В шестнадцатом веке англичане были почти полностью истреблены. Многие поместья и замки сгорели до тла, оставляя после себя огромные пепелища. Эти «самовозгорания» продолжались около пяти лет, за один год сгорали два или три замка. Только сейчас историки предполагают, что горели они не просто так. Все места пожаров проходили по какой-то определенной траектории. Ученые уверены, что поджигатель намеренно выбирал объекты возгорания. Конечно, многим удавалось и спастись, ведь от пожара можно бежать. Но… Когда пожары прекратились, начались массовые убийства. Улицы были буквально окрашены в кроваво-красный. Серийный убийца не останавливался на протяжении десяти лет. За это время погибло около пяти тысяч человек, но в данное время эксперты готовы назвать большее число жертв.

Дневник Ву Ифаня: запись от 17 марта 1989