Шинман

Ки уже начал поиски, а Тэмин все еще стоял в дверном проеме. — Что еще? — спросил Кибом. — Мы… мы собирались пойти чего-нибудь выпить.       Ки слышал, как в его животе заурчало. В Тэмине что-то изменилось. Раньше, когда тот был штатным сотрудником ФБР и участвовал в охоте на преступника, когда время ценилось очень высоко и приходилось рисковать жизнью, самое последнее, за чем его можно было бы застать, так это за распитием спиртных напитков. Он все время был как на иголках, все время размышлял, анализируя выявленные улики. Бывали случаи, когда они находились рядом, когда он сидел с Кибомом плечом к плечу или же по другую сторону стола за ужином, но Ки казалось, что он где-то далеко и пытался найти путь внутрь головы какого-нибудь монстра, мысленно оспаривал выдвинутые предположения, снова и снова сопоставлял различные аспекты, смотрел на полученные им сведения то с одной, то с другой стороны, стараясь понять, менялась ли от этого общая картина. Кибому вспоминалось, как однажды они с Тэмином пошли в кинотеатр и младший по какой-то причине повернулсь к нему во время сеанса. По мере того как сцены на экране менялись, лицо Тэмина освещалось по-разному — то так, то эдак. Его глаза были широко раскрыты, они блестели, но Ки осознал, что, если бы можно было увидеть то, что они видели тогда, стало бы ясно, что они вообще не смотрели на экран, а видели какое-то место преступления где-нибудь в лесу или заброшенном здании.       И вот теперь они опять вовсю охотились на преступника, а Тэ хотел пойти чего-нибудь выпить. Нетрудно было понять, что теперь изменилось.       «Он сказал, что «мы» собирались пойти чего-нибудь выпить, — подумал Ки. — Мы. Но это «мы» не включает меня. И хотя я уже проникся некоторой симпатией к Джинки, сомневаюсь, что его принципы и воспитание позволяют ему немного покутить в одиннадцать часов вечера. У Тэмина есть полное право поступать так, — напомнил себе Кибом. — Тэ — одинокий парень, а Юна — одинокая девушка… ты его отверг, Кибом. Ты — последний человек на Земле, который в данной ситуации имеет право на какие-либо комментарии. И разве тебе нечем заняться? Разве ты здесь не для того, чтобы остановить убийцу, пусть даже только ты один твердо уверен в том, что этот убийца действительно существует?» — Ну, тогда вам следует пойти в какое-нибудь заведение, — посоветовал Ки, не прекращая стучать пальцами по клавиатуре. — А я буду продолжать заниматься вот этим. — Ты уверен, что не хочешь пойти с нами? Или я мог бы остаться здесь с тобой… — Нет, я поработаю один, — ответил Ки. — Иногда мне даже лучше остаться в одиночестве: тогда я могу всецело отдаться работе.       На этот раз Ки говорил правду. Ему было лучше, когда он оставался один. В одиночестве он чувствовал себя психологически комфортно. Одиночество — это его привычное состояние. Цифры и статистические данные, стили преступной деятельности и перекрестные ссылки — вот и вся компания, в которой Ки нуждался, когда шла охота на преступника.       Он повернулся и слышал, как удалялись шаги Тэмина, идущего по коридору с ковровым покрытием, пока эти шаги не стихли. Затем Ки снова взялся за работу.

***

«Сеансы Джэхе» Запись № 8 4 сентября 2018 года

      Добрый день всем. Я с удовольствием ем гамбургер — очень вкусный, конечно, — и целую тарелку картофеля фри, наблюдая за каким-то давнишним футбольным матчем по спортивному телеканалу. Я использую свой диктофон в качестве мнимого сотового телефона — как я всегда поступаю в общественных местах вроде этого бара. Я не планировал проводить сегодня вечером с вами занятие, но, по мере того как я смотрел этот футбольный матч, мне как учителю пришли в голову кое-какие мысли.       Некоторое время я размышлял над тем, насколько мое мастерство похоже на мастерство куортербека [1]. Знаю, знаю — при слове «куортербек» вы тут же представили одного из запечатленных на плакатах крепких парней вроде Пейтона Мэннинга или Тома Брэди [2] и думаете: «Что, черт возьми, у них общего с таким артистичным убийцей, как Джэхе?»       Кто угодно может играть в футбол в качестве куортербека кое-как — точно так же кто угодно может зарезать ножом пару человек, или нажать на спусковой крючок пистолета, или утопить кого-нибудь. А вот для того, чтобы быть безупречным, чтобы достичь совершенства, требуются самопожертвование, дисциплина, сдержанность и тщательная подготовка. Вам необходимо давить на самого себя, ругать самого себя, анализировать свои действия, признавать свои слабости и пытаться от них избавиться. Те слабости, от которых избавиться невозможно, вы должны минимизировать. Вам нужно составить план, который позволит использовать ваши сильные стороны и скрыть недостатки. Вам недостаточно просто хотеть одержать победу. Все, черт возьми, хотят одержать победу, но лишь очень немногие из нас действительно горят желанием тщательно подготовиться ради того, чтобы победить. Вы должны делать нечто трудное для вас, неприятное и болезненное.       Вам необходимо сегодня сделать то, чего никто другой не захочет делать, и тогда завтра вы сможете сделать то, чего другие сделать попросту не смогут.       Кроме того, конечно же, существует самая серьезная проверка мастерства куортербека — одибл [3]. Отклонение от плана игры. Оценка сложившейся ситуации и принятие по ходу дела такого решения, которое кардинально изменит ситуацию. Именно так я сейчас и собираюсь поступить.       Так как я только что имел удовольствие увидеть Чангю. Ё Чангю сидит лишь через два стула от меня у стойки бара в компании хорошенькой девчонки по имени Джухен. Чангю явно не блещет ни интеллектом, ни широтой кругозора. Да и выглядит он далеко не блестяще. На нем серая футболка с какой-то идиотской надписью и мешковатые шорты. Но он пространно рассуждает со своей подружкой Джухен о фундаментальных правилах футбола. Джухен, похоже, не очень-то разбирается в этом виде спорта, а потому воспринимает все, что он ей говорит, как абсолютную истину. Однако такие осведомленные в этой игре парни, как я, осознают, что Чангю зачастую говорит ерунду.       Имейте в виду, что мое единственное изначальное намерение сегодня вечером заключалось в том, чтобы съесть в свое удовольствие гамбургер и посмотреть футбольный матч, поскольку я пока не занят следующим проектом. Я вообще ничего не замышлял по отношению к Чангю, или Джухен, или кому-либо еще из тех, кто находится сейчас в этом баре. Однако хороший куортербек решает прибегнуть к одиблу, если ему предоставляется такая возможность. Когда корнербеки [4] действуют неуклюже и противник не обеспечивает глубокую оборону, куортербек резко меняет тактику и передает мяч таким образом, чтобы заработать тачдаун [5], хотя изначально план у него был другой. Разве не так?       Ну конечно так! Кроме того, Чангю с Джухен, возможно, уж слишком подходящие кандидатуры, чтобы я прошел мимо. Чангю — потому что он без умолку болтает о том, в чем разбирается отнюдь не так хорошо, как ему кажется, и потому что у него замечательные, большущие коленные чашечки, которые, наверное, очень чувствительны к прикосновению. Джухен — потому что под рыжими локонами у нее милая кругленькая головка. А еще у нее зычный, гортанный голос, который будет звучать просто восхитительно, когда она станет о чем-то умолять.       Итак, одибл.       Мне уже пора, ребята. Пришло время стать общительным.

***

В кухне, где сидел Ки, было так тихо, что можно было услышать, как гудел холодильник и капала из крана в раковину вода. Пак Минен — миниатюрная женщина с покатыми плечами, морщинистым лицом и копной белоснежных, как у Санта-Клауса, и тщательно причесанных вьющихся волос. Она всматривалась через окно куда-то вдаль, на парк, в котором играли дети со своими семьями. Ки не знал, размышляла она над тем, что он ей только что сказал, или же думала о своей дочери — Пак Чеен — которая, возможно, когда-то каталась вон там на уже обветшавших подвесных качелях и раскачивалась на шине, которая все еще висела на большом дубе.       Кухня была ярко освещена, но создавалось впечатление, что все здесь какое-то потемневшее — как будто гниль покрыла все в этом некогда кипевшем жизнью доме, придав яично-желтым стенам тускло-бежевый оттенок и превратив сияющее обаяние Минен в унылую сдержанность. Ки помнил, что испытывал подобные чувства после того, как погибла Сорим. Ему тогда каждый красивый объект казался неуместным. «Как что-то осмеливается быть ярким и красивым, — думал он, — среди такой боли и таких страданий?! Как идущие по улице люди осмеливаются улыбаться и смеяться?! Как небо осмеливается быть таким изумительно голубым?!»       Кибом снова бросил взгляд на кухонный стол и вздрогнул при виде огромного таракана. Только резко отодвинув свой стул назад, он осознал, что таракан этот ненастоящий. Это была всего лишь безделушка, фарфоровая фигурка. Ки сразу подумал о том, как кому-то могло прийти в голову приобрести себе фарфорового таракана? — Извините, — сказала Минен. — Эта штучка у нас уже много лет. Чеен ее обожала. Она… — Минен снова смотрела куда-то вдаль. — Когда она была ребенком, она слышала песенку «Кукарача» [6]. Вы знаете эту песенку? «Ла кукара-ча, ла кукара-ча»? — Ну конечно знаю, — сказал Ки с улыбкой. — Так вот, она как-то раз услышала ее по радио, когда была еще совсем маленькой — где-то в возрасте трех или четырех лет. Она начала танцевать и попыталась щелкать своими пальчиками в такт музыке. Ее маленькие светлые локоны разлетались во все стороны. — Минен позволила себе улыбнуться. — После этого мой муж все время называл ее «моя маленькая кукарача». Она, будучи ребенком, не могла произнести это и поэтому мы всегда смеялись, когда она пыталась выговорить это слово, а получались другие не менее странные.       Минен поморщилась при этом воспоминании — одновременно и приятном, и болезненном. Кибом старался подавить свои собственные воспоминания о том, как через несколько часов после получения известия о гибели Сорим они вдвоем с мамой уже сидели в такси, ожидая своего прибытия в нужный город. Их машина задерживалась из-за пробок, и мама, нервничая, глоток за глотком опустошала все запасы воды, которые были у водителя. Все это время, не веря в случившееся, Ки надеялся, что произошла какая-то ошибка, что кто-то что-то перепутал, что его сестра уехала еще вчера и попросила кого-то переночевать в ее доме, чтобы присмотреть за ним, что обнаруженное в доме обгоревшее тело — это не ее тело, что они подойдут к ее дому в Тэгу и увидят, как Сорим идет к ним в спортивном костюме с рюкзаком, и она спросит: «А что это вы тут делаете? Что-то случилось?»       Кибом не осмеливался сейчас даже пошевелиться — не говоря уже о том, чтобы погонять туда-сюда лед в стакане с лимонадом, стоящим прямо перед ним. Он даже почти не дышал.       Минен закрыла глаза и тихонько покачала головой — вполне адекватная реакция, судя по собственному опыту Ки, на такое горе. Несчастье подобного рода было настолько ужасным, настолько невообразимым, что любая попытка увидеть в произошедшем хотя бы какой-нибудь смысл обречена на провал. Можно было лишь покачать головой и заплакать. — Ну ладно, Кибом, — сказала она.       Ки даже не видел, как шевелились ее губы.       Он закрыл глаза и молча молился. Затем пододвинул к ней бумаги, которые ранее попросил подписать, и подал ручку. В знак благодарности крепко ее обнял и долго не размыкал объятий, и у них обоих на глаза наворачивались слезы.       Выйдя на улицу, Ки достал свой телефон и позвонил заместителю атторнея [7] города Вонджу. Он с ним уже общался. Его звали Пак Джинен. — Мать Пак Чеен только что дала согласие на проведение эксгумации, — сказал Ки, тут же смутившись из-за того энтузиазма, который прозвучал в его голосе.       Кибом наседал на этого Джинена в течение последних двух дней и вчера в конце рабочего дня добился от него такого обещания: «Если мать погибшей согласится на проведение эксгумации, мы поручим нашему судебно-медицинскому эксперту провести аутопсию».       Закончив разговор с Джиненом, он тут же позвонил прокурору округа Йоджу — женщине, которую зовут Ю Чонен, и которая рада звонку Кибома примерно так же, как человек будет рад сообщению о камнях в почках. — В городе Вонджу будут проводить эксгумацию тела Пак Чеен, чтобы затем провести аутопсию, — сказал он ей. — А того парня — Кан Хенгу — еще ведь даже не похоронили. — Благодаря вам, Ким Кибом, — напомнила она ему.       Вчера все семейство Кан присутствовало на панихиде по Хенгу в Йоджу — с уже закрытым гробом, конечно же, но, по настоянию Ки, они согласились отложить погребение на несколько дней. — Да ладно вам, Чонен. Если в Вонджу разрешили извлечь погребенное тело из земли, то почему бы вам не перевезти тело из помещения, где проводят гражданскую панихиду, в морг?       Кибом сделал паузу, смутившись из-за того, что упомянул слово «тело». Его сестра тоже была «телом».       На том конце телефонной линии послышался какой-то шум — похоже, Ю Чонен громко вздохнула. — Вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, что вы очень назойливый? — Раз или два говорили, — нагло соврал Ки о численности подобных замечаний в свою сторону. — Если я направлю нашего судмедэксперта для проведения аутопсии, вы перестанете мне звонить?       В ответ Ки засмеялся. Когда и этот телефонный разговор подошел к концу, Кибом остановил свой автомобиль и сжал кулаки так сильно, что тут же испугался, как бы не треснули кости его пальцев. — Наконец-то! — прошептал он.       «Наконец-то» — это он про аутопсию (а точнее, две аутопсии). Может, теперь ему удастся получить улики, на основании которых они добьются от ребятишек, сидящих в штаб-квартире ФБР, выделения им группы сотрудников — а лучше целой армии сотрудников, что позволит поймать этого монстра.