POV Hyungwon
Все самые лучшие и светлые воспоминания в моей жизни связаны с тем временем, которое безвозвратно ушло несколько месяцев назад. Всё было совсем иначе, когда вся семья в полном составе счастливо жила в уютной квартире в Сеуле, а вокруг были лишь верные друзья, как бы банально это ни звучало. Я не сразу понял, куда я попал. Прошло меньше месяца с тех пор, как оказался в этом малоизвестном провинциальном городе, но уже успел впервые ощутить многое, и каждый раз я думал, что хуже уже не бывает. И сейчас, сидя перед истекающим кровью человеком, который вдребезги разрушил всё моё представление об идеальном мире, я понимаю, что есть кое-что гораздо ужаснее избиений и покушений. Та самая внутренняя борьба с собой. Шин Хосок дышит очень рвано и через раз, его глаза прикрыты, я даже не знаю, видит ли он меня. Его белая школьная рубашка насквозь пропиталась кровью, скомкалась, смешалась с грязью. Я опускаюсь ладонями на асфальт, чтобы сохранить равновесие, и на корточках подползаю ещё ближе, вглядываясь. Сделать несколько шагов и уйти, будто меня никогда не было в этом узком переулке, и, возможно, я снова смогу жить, как прежде. Спокойно ходить в школу и не скрываться по ночам от мамы, чтобы та не увидела на мне следов насилия. В конце концов, судьба идеально распоряжается сама, причём здесь я? Кто я такой, чтобы решать чужие вопросы жизни? Я закрываю глаза и обреченно опускаю голову. Если я уйду, это буду не я. Не тот Че Хенвон, которого знают родные и близкие. Я поднимаюсь на ноги и оглядываюсь в поисках телефона, который недавно выронил в ужасе, и снова беру его в руки. Никаких паролей, блокировка снимается автоматически. На экране куча смс-сообщений, в том числе и от Ли Джухона. И как бы мне не было интересно, я не обращаю на них внимания, набираю единый номер службы спасения, зачитываю адрес с вывески на ближайшем здании и рассказываю то, что вижу. — Машина выехала, дождитесь её на месте и оставайтесь на связи, — отвечает женский голос оператора. — Вы говорите, он ранен? — В-возможно, я не знаю, — сглатываю и медленно поворачиваю голову в сторону лежащего на земле Шина. — Здесь темно. — Прошу Вас, успокойтесь и осторожно осмотрите тело раненного. Вам нужно найти причину кровотечения и попытаться её остановить до приезда специалистов. Вы слышите меня? Вызвать ему помощь — одно, но, чёрт, спасать своими руками? Однако послушно подхожу ближе к Шину и снова сажусь на корточки рядом, прижав плечом телефон к уху. Руки сильно трясутся, я тяну их и зачем-то касаюсь чужого лба. Он горячий, не знаю — хорошо это или плохо. — Вы слышите меня? — повторяет голос в трубке, а я от неожиданности падаю коленями на землю и попадаю выставленной ладонью то ли в грязь, то ли в кровь. Телефон падает, освещая светом экрана — это кровь, и она повсюду. Трясти начинает ещё сильнее, но в голову приходит мысль. — Д-да, я здесь, — отвечаю оператору, подняв мобильный. — Здесь кровь. Везде. Подождите, я подсвечу телефоном. Обе руки оказываются перемазаны, экран — тоже, тачскрин плохо реагирует, но мне удается включить фонарик. Шин вдруг снова начинает слабо двигаться и хрипеть. Я напрягаюсь, но всё же кладу руку на его плечо и не даю перевернуться со спины, хотя и не уверен, что он смог бы. Свечу ему в район груди, придвигаюсь ближе, внимательно осматриваю. Под школьной рубашкой — чёрная майка, и это значительно усложняет, всё сливается в один багрово-чёрный, но где-то в районе нижнего ребра нахожу особо тёмное место — колотую дыру в ткани, обрамлённую сгустками крови. — Я нашёл, — говорю в трубку, не выключив фонарик. — Отлично, что у Вас есть под рукой? Какая-нибудь ткань, платок, любой предмет одежды? Горько усмехаюсь, потому что сам не так давно лишился рубашки, которая идеально подошла бы в этом случае, на мне только пиджак, который тут же принимаюсь стягивать. — Есть. — Осторожно зажмите тканью рану и крепко держите. Оставайтесь на связи. Сворачиваю пиджак и послушно выполняю указание. Оператор местной больницы вежливо подбадривает меня, хвалит и постоянно просит подать голос. Не знаю, как много проходит времени, когда тёмный переулок освещает красно-синими огнями, слышатся хлопки дверей, громкие голоса и топот. В один момент врачи окружают Шина, и, наконец, встаю с земли, с облегчением выдыхаю. Всё, его жизнь теперь точно не зависит от меня, я и так слишком много сделал. После каких-то манипуляций, его быстро погружают на носилки, а мой скомканный пиджак так и остаётся в руках. Меня всё ещё трясёт, возможно, уже от холода — ветерок хоть и слабый, но заставляет поёжиться, поэтому я разворачиваю намокший атрибут школьной формы и накидываю его на плечи, собираясь уходить. — Ученик! — кричит один из прибывших врачей. — Быстрее! — мужчина тыкает в свои наручные часы. — Время — жизнь! Я опешиваю, не совсем понимая, что тот имеет в виду, но в следующую секунду меня уже заталкивают в машину скорой помощи вместе с остальными. Двери быстро захлопывают, и автомобиль, врубив громкую мигалку, дёргается с места. Он летит, невзирая на разбитую дорогу и лежачие полицейские, медицинские инструменты дребезжат на полках по бокам салона, а я цепляюсь руками за что могу, чтобы не свалиться со своего места. Медики суетятся над Шином, подключают какие-то приборы, постоянно меряют пульс, и я совершенно не понимаю, что делаю вместе с ними, вжавшись в жёсткое сидение в углу машины. Когда мы прибываем на место, я чувствую себя особенно потерянным. Встретившие у входа врачи быстро забирают Шина, а я так и остаюсь безвольно стоять в пустом холле больницы, наблюдая за всем будто через толстое обшарпанное стекло. Медсёстры с ресепшена странно косятся на меня и перешептываются, оно и понятно — видок у меня, наверное, ещё тот. Я правда не знаю, что здесь делаю, зачем, почему, какого чёрта. Вдруг ощущаю усталость и дикое желание оказаться дома, ноги ноют от длительных пеших прогулок за этот проклятый день и ничем не отличающуюся ночь. Сильно пахнет хлором, будто светлая плитка холла только что была вымыта; где-то хлопают автоматические двери лифта, слышны громкие голоса; откуда-то справа, выбегает группа медицинских работников, в форме противно-зелёного цвета, и в том же быстром темпе исчезает в противоположной стороне. — Извините, — вдруг отвлекает меня нежный женский голос, — это Вы — опекун раненного? Я уставляюсь на обратившуюся ко мне низенькую девушку-медсестру хрупкого телосложения, которая подошла ко мне совершенно незаметно. В её руках какие-то бумаги и шариковая ручка. — Что? — переспрашиваю, хотя прекрасно расслышал её вопрос. — Это же Вы приехали с раненным парнем? — повторяет она. — Вам необходимо заполнить кое-какие документы, пожалуйста, пройдёмте со мной. Она указывает рукой на стойки ресепшена и направляется туда, зазывая меня. Я иду следом, зачем-то оглядываясь по сторонам. — Это должен быть я? — мнусь, приняв от медсестры ручку. — Разве не… родственники? — Необходимо начать операцию, Вы должны скорее подписать, — твёрдым голосом отвечает девушка и придвигает бумаги ближе ко мне. — Это формальность, но поторопитесь. Пока заполняю графы необходимой информацией, собственной рукой вписывая имя «Шин Хосок», чья кровь засохла на моей коже, ставлю подписи, медсёстры молчат и внимательно следят за каждым моим движением, будто они тоже знают и понимают всю абсурдность происходящего. Я могу только надеяться на то, что связавшись с этим человеком вновь, не копаю могилу сам себе, что вполне может быть. Откладываю ручку, закончив заполнение бумаг, и устало облокачиваюсь о высокую столешницу, повесив голову. Очень хочется потереть глаза, зачесать растрёпанные волосы, но грязные руки вызывают отвращение, как и весь я сам. — Вам нужна помощь? — спрашивает одна из медсестёр, обеспокоенно заглядывая мне в лицо. Поднимаю глаза и прожигаю её своими, сдерживая сумасшедшее желание закричать. Да, мне нужна помощь! Мне нужен ластик, стирающий жизнь. Так, чтобы потом нарисовать её заново, пускай коряво, ведь я совсем не художник, но всяко лучше, чем есть сейчас. Я думаю об этом, разглядывая тёмную радужку чужих глаз, и молчу. Кричать хочется, но нельзя. Всё это касается только меня, все проблемы — мои. — Нет. Медсестра кладёт руку мне на плечо, а я резко дёргаюсь и закрываюсь руками, запахивая пиджак плотнее. Девушки смотрят на меня удивлённо, а я и сам в шоке от своей реакции. Спустя несколько секунд неловкой тишины разворачиваюсь, решаю уйти, не хочу продолжать разговоры, да и я здесь не должен быть вообще. На улице уже светает, где-то в высоких кромках деревьев щебечут птицы, судя по окрасу неба новый день будет пасмурным, а моя голова гудит, словно там образовался вакуум. Дрожь не отпускает, и я плюхаюсь на ближайшую скамейку, находящуюся здесь же, на довольно живописной территории больницы. Порывшись в рюкзаке, выуживаю оттуда два телефона, и чертыхаюсь. Мобильный Шин Хосока так и остался у меня. Кручу его в руках, и, пока обдумываю, что же с ним делать, рукавом пиджака пытаюсь оттереть засохшие следы крови. По экрану пошла тоненькая трещина, нижний правый угол поцарапан. В мозгу начинает больно пульсировать, потому что виновником всего этого, скорее всего, являюсь я, ведь уронил смартфон на асфальт. Возможно, очнувшись, Шин Хосок убьёт меня просто за порчу его аппарата, поскольку не смогу оплатить его ремонт. Отчаянно вздыхаю и прикрываю глаза, снова распахнув их через несколько секунд, потому что тишину с нарастанием разгоняет негромкая мелодия моего телефона. — Эй, привет! — тараторит Ю Кихён. — Ты в школу собираешься? Надо встретиться, сможешь чуть пораньше? У меня тут спорный вопрос в домашке. Потираю висок свободной рукой, мысли суетятся, спотыкаясь друг о друга, я не знаю с чего начать и стоит ли говорить что-либо вообще. — Я… Не знаю, слушай… Я не сделал домашку, — глубоко вздыхаю и решаю сказать всё так, как есть. — Я в больнице сейчас. — Что случилось?! — кричит в трубку Кихён, но я его перебиваю. — Нет-нет, со мной все в порядке… — если так можно сказать. — Господи, Че Хёнвон! То в полицейском участке, то в больнице, — я чётко представляю, как Ю жестикулирует руками и недовольно закатывает глаза, но кроме него мне по-прежнему некому довериться. — Ты опять разозлил Шин Хосока? — Нет. Наверно. Не знаю. Он в больнице, в операционной. И я тут… не знаю, что я тут делаю. — А? Я не расслышал. Повтори, — голос Ю резко меняется и становится тихим. — Шин ранен. А я… Я оказался здесь случайно, — и мы оба молчим какое-то время. — Кихён? Ю Кихён? В ответ доносятся короткие гудки, Ю сбросил вызов. Некоторое время смотрю в экран своего телефона, а потом вновь беру в руки мобильный Шина. Я ему — никто, и это очень странно, что в такой момент его жизни с ним именно такой человек, а не кто-то из близких. Возможно, всё дело в этом проклятом аппарате, который остался у меня. Что делают в таких ситуациях? Звонят родственникам? Открываю телефонную книгу Шина в поисках контактов типа «мама» или «папа», но не нахожу. Вообще список небольшой, в основном мужские имена, многие с приставкой «хён». Но тут я натыкаюсь на знакомое мне имя, и меня осеняет. Звонить не хочется, будто это может оставить лишний след, поэтому я открываю чат с контактом «Кан Сэён» и набираю сообщение:«Шин Хосок в больнице»
А после я собираюсь с силами, чтобы подняться со скамейки, возвращаюсь в здание больницы и передаю чужой телефон в руки медсёстрам на расепшене. Меня не должно здесь быть.POV WONHO
Когда я открываю глаза, теряюсь. Где я проснулся в этот раз? Но что-то слишком странно, подозрительное ощущение чужого присутствия. Я медленно поворачиваю тяжёлую голову и вижу сидящую рядом молчаливую Кан Сэён. И только после этого до меня доходят слабость во всём теле и сильный запах медикаментов. Я чувствую себя набитой синтепоном плюшевой игрушкой. — Очнулся? — спрашивает обычным тоном и щурится из-за слишком яркого дневного света, падающего с окна прямо на неё. — Не крути головой, отдыхай. Я приподнимаю одеяло и осматриваю себя, насколько это позволяет поза: ноги в белых больничных штанах с дурацким цветным принтом, торс голый, но плотно перебинтованный чуть ниже талии. — Сэён-а, почему мне так хреново? — вопрос скорее риторический, я всё уже понял. — Ты у меня спрашиваешь? — она откидывает прядь длинных волос за плечо. — Радуйся, что разговариваешь сейчас. Не чувствую боли, только слабость, видимо меня знатно накачали обезболивающими. Отвратительное ощущение беспомощности, даже головой двигать трудно, всё происходит будто в замедленной съемке. Я вспоминаю тот тёмный переулок, куда отошёл вместе с ублюдками из старшей школы «Тэджом». Вспоминаю драку и то, как один из них вдруг достал нож. Резкую боль, мелкие трещинки в асфальте, забившиеся грязью и проросшей травой, расплывающиеся фигуры надо мной. Темноту, в которую затягивало, и как я отчаянно старался не провалиться, цепляясь за тусклый свет в конце переулка. — Что произошло? Расскажешь? — голос Сэён выдёргивает из воспоминаний, и я снова смотрю на неё. Меня одолевает бурлящая злость от одной мысли о тех, кто сделал это со мной, и я ещё не успеваю решить, как бы хотел увидеть их предсмертные муки. Хотя, нет, конец я уже знаю — они попробуют умолять, но не смогут, слова утонут в крови, пока я буду наслаждаться зрелищем, каждой каплей, каждым стоном, и лишь это поможет мне успокоиться. — «Тэджом». Эмоции Кан Сэён выдает приподнявшаяся в изгибе бровь на её идеальном лице, я хмыкаю в ответ. — Они — суицидники… — прерываюсь, хочу сказать что-то ещё, но в голове вспышкой появляются совершенно новые воспоминания, и я замираю, широко раскрыв глаза.Вспышка.
Горло обжигает, каждый вдох звучит глухим хрипом. Чьё-то шумное дыхание прямо у моего лица, мягкое прикосновение холодных пальцев ко лбу.
Вспышка.
Голос. Очень тихий, но знакомый… Я не разбираю слова, но голос звучит постоянно, как протянутая рука помощи, я хватаюсь за него и не ухожу во тьму.
Вспышка.
Человеческий силуэт, склонившийся надо мной. Оголённый торс, без всякого рельефа, абсолютно плоский и худой. Помню очертания этой части тела очень хорошо. Меня потрясывает от прикосновений, но я ничего не чувствую.
Вспышка.
И снова голос, который я с ужасом постепенно начинаю узнавать.
— Хосо-о-ок! Ты чего? — Кан Сэён наклоняется ко мне, а по всему моему телу бегают мурашки, заставляя почувствовать тяжесть и без того тяжелых конечностей. — От наркоза не до конца отошёл? Я позову врача. Она поднимается со стула, а я хватаю её за руку. — Стой. Один вопрос. Сэён останавливается и внимательно смотрит на меня. — Ты знаешь, как я оказался здесь? Она слабо улыбается, почти незаметно и садится обратно, старательно расправляя складки своей школьной синей юбки. — Ты будешь очень удивлен, Шин Хосок, — отвечает она, закончив возиться с одеждой. — Я сама не поверила, пока не увидела своими глазами. И, если уж документы не врут, то доставил тебя сюда твой новый одноклассник. Угу, не делай такие глаза. Это был Че Хёнвон. Выдыхаю, будто до этого задерживал дыхание. А, может, и действительно задерживал. — Мне сообщил тоже он, — продолжает Сэён, — отправил сообщение с твоего телефона. Кстати… — она разворачивается к спинке стула, на которой висит её белый лакированный рюкзак, и через несколько секунд протягивает мне мобильный телефон. — Я его отмыла немного. Выглядел ужасно, прямо как ты. — Я всегда выгляжу великолепно, не знаю, о чём ты, — шутка заставляет меня на мгновение улыбнуться. Чуть позже Кан Сэён всё-таки проводит врача, который после стандартного осмотра отвечает на все интересующие меня вопросы. Узнаю, что поступил в очень плохом состоянии: ранение глубокое и, несмотря на то, что внутренние органы практически не пострадали, я потерял большое количество крови. — Вам повезло, что Вас вовремя доставили в больницу, — говорил врач. — И первая помощь, оказанная на месте, была грамотной. Ещё немного, и мы ничего не смогли бы сделать. Че Хёнвон. Это действительно был он. Его руки. И оголённый живот тоже его. Почему он был раздет? Пока медсёстры делают перевязку, меняют капельницу, обрабатывают ссадины на лице — жужжат надо мной, как рой трудолюбивых пчёл, я не переставая думаю, всё прокручиваю отрывочные воспоминания о событиях той ночи, пытаясь раскопать как можно больше. К моему удивлению, даже ублюдки из «Тэджом» отходят для меня на второй план. С ними всё просто, с Хёнвоном — иначе. Их я раскрошу по мусорным бакам, где им и положено быть, а с Че я даже не могу поговорить. Могу заставить, принудить, но не хочу делать это с ним. Сейчас любое желание, касающееся его, кажется диким и невозможным. Моё бессилие гораздо больше, чем думал. И это чувство вдруг зарождает тревогу, противно скручивающую живот. — Сэён-а! — кричу я, заглядывая за спины окруживших меня белых халатов. — Кан Сэён! — Не ори, я здесь, — слышу её голос совсем рядом, и хочется озвучить то, что так волнует сейчас: «Где Че Хёнвон?», но беру себя в руки. — Зови парней. Срочно. На какое-то время я остаюсь в палате один. Сэён ушла, чтобы позвонить, медсестры доделали свою работу. О моём состоянии сообщили отцу ещё ночью, и тот уже успел оплатить больничные счета. Просто перевёл деньги, даже не удосуживаясь поинтересоваться о самочувствии у меня самого. Ничего удивительного, подумаешь, человек, которого я чуть не убил во всех смыслах, спас меня, а тот, кто дал жизнь, не особо ею интересуется. Я усмехнулся своим мыслям. Проклятые лекарства тянут меня на сопливые рассуждения. Пока я предаюсь странным размышлениям, время пролетает незаметно. Дверь разъезжается с громким треском, и в палату влетает Ли Джухон. — Хён! Он кидается ко мне страшным ураганом, чуть ли не роняя с койки. — Хён! — кричит он, сжимая в своих объятиях, а я безуспешно пытаюсь откинуть его руки, которые уже вовсю шарятся по моему телу. — Как ты?! Рядом с койкой на стул садится Сон Хёну, тихо посмеиваясь над этой картиной, в дверном проёме стоит довольная Сэён, облокотившись о косяк и сложив руки на груди. — Джу! А! — шиплю я от болезненных ощущений, которые доставляет мне Ли. — Хватит! Джухон тут же прекращает свою тактильную истерику и встаёт ровно, покорно сложив руки в замок. — Вонхо, — обращается ко мне Хёну. — Прежде чем ты расскажешь о случившемся, я должен доложить тебе. Несколько часов назад я обнаружил парней из старшей школы «Тэджом» на нашем месте. Кажется, они решили присвоить заброшку. Я растягиваю безумную улыбку и прикрываю глаза. — Хён, — вмешивается нетерпеливый Джухон, — это они, да? Они сделали это с тобой? — Они решили, что я уже мёртв, — киваю, кусая губы, чтобы сдержать прилив злости. — Мусор… Не трогайте их пока. Я ещё не решил. Но я позвал вас не за этим. Вся троица удивлённо смотрит на меня. — Че Хёнвон, — я делаю паузу и продолжаю. — Я запрещаю к нему прикасаться. Никому вообще не трогать, — медленно говорю, заглядывая на этой фразе в глаза Ли. — Следите за этим. — Это как с… — шепчет шокированный Джухон, и я подтверждаю его догадки. — Да, как с Ю Кихёном. Че получает от меня такую же неприкосновенность. Тревога плавно отпускает, хоть и не совсем, Ли молча переглядывается с Хёну, а Кан Сэён подходит ближе и встаёт между парнями. — Прям такую же, Хосок? — она снова щурится, и я понимаю, к чему она ведёт. Слишком много эта девица знает обо мне, и это бесит, особенно в такие моменты. Джухон и Хёну всё ещё молчат, хлопая глазами, ведь они ничего не знают о Ю кроме того, что его нельзя трогать, и не понимают тонкого сарказма в мою сторону от Сэён. — Че ему жизнь спас, не подумайте ничего такого, — говорит она, разряжая обстановку, которую накалила сама же.