POV Hyungwon
— Я дома, мам! Быстро скидываю обувь у входа и пробегаюсь в тонких носках по холодному полу. Близится зима, и дом теперь быстрее остывает. Не знаю, какая здесь система отопления, но что-то мне подсказывает, что не очень. Мама полусидя кутается в одеяло в своей комнатушке. Она дремала, пока я её не разбудил своим приходом. У неё всё также болит спина, несмотря на всякие разогревающие лечебные пластыри, но и в больницу идти она категорически отказывается, ссылаясь на дорогостоящее лечение. Меня это дико злит, я закипаю от собственного бессилия. Всё, что пока могу сделать — выходить на работу вместо неё (после бесконечных споров), хотя меня всё чаще посещают мысли о тайных подработках. — Хёнвон-а, ты не против, если я съезжу проведать твоего отца? — спрашивает она, после того как уже переоделся и стал быстро поглощать еду, приготовленную специально к моему приходу. — Конечно! — обрадовался я. — Ты же сможешь переночевать у мамы Сынхо! — Да, я с ней созвонилась, — улыбается мама и треплет меня по волосам. — Не волнуйся ни о чём. Ты справишься без меня? — Пф! Я что, ребёнок? — Ещё какой! Я очень рад этой новости, потому что, во-первых, мама сможет навестить отца, а, во-вторых, она уедет из этого дома и, как минимум, одну ночь проведёт в тепле и комфорте у матери моего друга, с которой они очень тесно общались в Сеуле, также, как и мы с Сынхо. Мы вместе выходим из дома, и доезжаю с ней до пригородного вокзала, откуда каждые два часа ходят прямые автобусы до столицы. Проконтролировав всё от и до, только после этого со спокойной душой отправляюсь в дом семьи Шин, где мне предстоит вторая в моей жизни рабочая смена. Первая прошла не так уж и плохо, если не учитывать всякие мелочи, навроде сюрприза с личностью работодателя… Но Шин Хосок вёл себя вполне адекватно. Никаких угроз, оружия и рукоприкладства. Да и тот случай в клубе многое заставляет пересмотреть в моём отношении к нему. Возможно, он действительно изменился, возможно, просто страдает угрызениями совести, но благодаря Хосоку всё закончилось хорошо для меня. Если бы он не забрал оттуда, еще неизвестно к кому бы я притёрся со своими пьяными выкидонами… Мысли перетекают к событиям в машине, где были с ним вдвоём на заднем сидении, и после, но мне настолько стыдно думать об этом, что я успешно перестаю это делать. Чего тут такого? Нельзя отрицать, что Шин Хосок довольно привлекателен внешне, если не знать, конечно, его характер, и губы у него очень приятные. Да любой полезет к нему, если выпьет, правда же? Если бы он только не был занят. А ещё меня сильно беспокоят события сегодняшнего утра, когда Шин сцепился с Минхёком, просто сорвался, как собака с цепи, а потом злющий вдруг куда-то увёл Кихёна. В тот момент мне серьёзно поплохело от всевозможных мыслей, что он может что-то сделать Ю, но взгляд, которым меня одарил Хосок перед уходом, внушил странные ощущения. Я не пошёл следом и остался, чтобы успокоить шумного и не менее злого Ли Минхёка. Ю Кихён вернулся ко второму уроку целым и невредимым, хотя молчал и избегал любых контактов с нами. Минхёка это бесило, но я почему-то понимал Ю и не настаивал на общении, пока тот не захочет сам.*****
Пока еду к месту работы, успеваю сделать кое-что из домашки прямо на коленках в автобусе, и время в дороге пролетает очень незаметно. У дома семейства Шин происходит что-то странное: два тонированных чёрных автомобиля брошены прямо в проёме ворот, призванных огораживать территорию, и те остаются открытыми нараспашку. Я сбавляю шаг, потому что это выглядит как-то подозрительно, но потом замечаю одного из сотрудников охраны с трещащей рацией, медленно расхаживающего неподалеку, и, поклонившись ему, всё-таки прохожу внутрь, с опаской поглядывая на автомобили. На самой территории стоит гробовая тишина, что тоже подозрительно — ведь завтра вечером запланировано какое-то важное мероприятие, и сейчас здесь должны усиленно готовиться к нему. Первым делом направляюсь в дом для прислуги, где мне нужно получить задание на сегодняшний день от управляющего, да и просто поздороваться со всеми не — лишнее. Я надеюсь, что после ночи, проведённой здесь, и совместного завтрака с Шин Хосоком, мамины коллеги хотя бы не заточат на меня зубы. А слухов не избежать, это уж точно. Я тихо захожу в дом и, закрыв за собой дверь, замираю под прицелом чужих глаз. Небольшой холл вмещает в себя маленькую кухню для персонала и место для отдыха с несколькими простыми диванами, парой кушеток у стены и письменным столом, заваленным тонной бумаг. Кажется, сейчас здесь собрались все — даже стулья у маленького обеденного стола заняты. — А… Эм… Здравствуйте, — я замешкался, но вовремя вспоминаю, что необходимо поклониться. Это и делаю. — Че Хёнвон, временный работник. — Привет-привет, проходи, — негромко отвечает одна из женщин, сидящих на диване. — Завтра тоже будешь ты? — Это замечательно! — почти шёпотом выражает свою радость другая, беззвучно хлопая в ладоши, когда я киваю. — Лишняя мужская сила не помешает! Мужчина за столом усмехается и шепчется со своим коллегой, сидящим рядом, а третий, которого я знал, как управляющего, подходит к письменному столу и принимается копаться в бумагах, выискивая нужную. — Сейчас я найду твой план на сегодня… — бурчит он, быстро перелистывая стопку в руках. — Не спешите, управляющий Ким, — просит его женщина, которая заговорила со мной первая. — Там… — она кивает в сторону выхода, — сами понимаете… Работёнка может быть внеплановая, а он как раз дружит с молодым господином. Все резко перестают шуршать и затихают, переглядываясь. Кто дружит с молодым господином? Я? Ну, да, конечно, дружим — не то слово. Управляющий откладывает стопку бумаг, согласившись с коллегой, и обращается ко мне: — Подожди здесь немного, а потом отправляйся в хозяйский дом. Там… Сам поймёшь. — Х-хорошо, — отвечаю, внимательно выслушав. — Но… Чего мне ждать? Ответа на свой вопрос так и не получаю, будучи насильно втиснутым на диван между двух немаленьких размеров женщин. Обстановка крайне странная, все тихонько общаются на различные темы, но никто не уходит, покорно чего-то выжидая. Они расспрашивают о здоровье мамы, о делах в школе и о всякой ерунде, пока управляющий Ким не даёт разрешение приступить к работе. Я выхожу из дома прислуги почему-то первым, будто меня специально на это подтолкнули, таинственно намекнув, что работу найду сам. Слишком странно, я даже не решаюсь думать об этом, направляясь сразу к хозяйскому дому. Переходя из одного строения в другое, обращаю внимание на то, что у ворот машин уже нет, и сами ворота плотно закрыты. Захожу внутрь, совсем ничего не подозревая, но пока испуганные глаза посылают тревожные картинки к мозгу, ноги уже успевают подкоситься. Здесь всё — вверх дном. Выбиты стёкла высоких стеллажей, на полках которых раньше стояли всякие статуэтки и, скорее всего дорогущие, вазы, чьи осколки теперь украшают тёмно-бордовый ковёр гостиной, смешиваясь с клочками земли из поваленных цветочных горшков. Перевернут кофейный стол вместе со всем его содержимым, сломанный на две части ноутбук валяется на одном из диванов, сорванный карниз одним концом упирается в пол, исчезая в складках тяжёлой ткани штор. С открытым ртом и затаив дыхание вступаю на пол гостиной и осторожно прохожу внутрь, осматриваясь, пока не наступаю на что-то с громким хрустом. Испуганно выдыхаю и медленно перевожу взгляд вниз, убираю ногу, в это же мгновение вздрагивая из-за голоса, внезапно появившегося неизвестно откуда. — Уходи. Сердце учащённо бьётся, но страх постепенно уходит, оставляя за собой смятение. — Эй… — я медленно подкрадываюсь к дивану, за спинкой которого и раздался голос. — Почему ты сидишь там? — Уходи! — чуть громче просит Шин, но уже поздно — я успел обойти диван сбоку и заглянуть за него. Хосок сидит на полу, облокотившись о спинку дивана. Одна его нога согнута в колене, лицо спрятано в изгибе вытянутой руки. Волосы взъерошены, падают на глаза, полностью погружая в тень. Лучи света из окна освещают его тяжело вздымающуюся грудь. Что здесь произошло?.. — Что случилось? — спрашиваю вслух, опасливо присаживаясь на корточки и придерживаясь рукой за подлокотник дивана. — Неужели на тебя снова напали? Говорю и сам понимаю, какой несу бред. Напали? В собственном доме, напичканном вооруженной до зубов охраной? — Я… сказал тебе уйти, — рвано отвечает он. А я бы и рад уйти, убежать со всех ног, подальше от Шин Хосока и всей криминальной чертовщины, окружавшей его, но… — Я вообще-то на работе, — внимательно всматриваюсь в его силуэт, будто сумею в нём найти ответы. — И не могу уйти просто так. Хосок всё ещё одет в школьную рубашку, неизменно расстегнутую на все пуговицы, и чёрную майку. Его грудь вдруг начинает вздыматься чаще и резче, дёргается, будто он… плачет? — Тебе больно? — спрашиваю почему-то пришедшее на ум и осторожно тянусь пальцами к его руке. Он вздрагивает от прикосновения и резко поднимает на меня взгляд. Опухшая щека, разбитые губы, красные глаза. Чуть ниже скулы длинный ровный порез. Кровь размазана по подбородку, запеклась на его ладони, которой он ловит моё запястье, тут же испуганно отпуская. Всё это кажется сном, уж слишком противоположным реальности. — Что с тобой случилось, Шин Хосок? Где тот парень, на которого даже смотреть было нельзя? Он усмехается и отворачивается, а я чувствую словесную бурю, неизбежно подкатывающую к глотке. — Почему ты снова такой? Что всё это значит? — Тебе разве не приятно? — вдруг встревает Хосок и медленным движением вытягивает руку вперёд, крутит запястьем, с упоением демонстрируя кровь на пальцах. — Ты должен чувствовать справедливость… Разве нет? — Придурок! — я вскакиваю с места, чувствуя, как лицо начинает гореть, и вылетаю из хозяйского дома. Нет, даже не подумаю бежать за аптечкой, пусть этот ненормальный заботится о себе сам, пошёл он к черту. Руки от злости сжимаются в кулаки, и думаю о том, что нужно бы найти перчатки, чтобы безопасно собрать осколки с пола. Дом для прислуги заметно опустел, пока меня не было, многие разбрелись по территории, вернувшись каждый к своей работе. Я же кидаюсь к подсобному помещению, слишком резко дёргаю за дверную ручку. Будь у меня побольше сил, та, наверное, слетела бы с петель. — Управляющий Ким? — Полегче, Хёнвон, — нервно смеётся мужчина и заботливо проверяет целостность дверной фурнитуры, пропуская меня внутрь тесной подсобки. — Ну, как там? Только не говори, что нужно менять мебель… — умоляющим голосом. Я несколько раз моргаю, молча уставившись на управляющего. — Стекла выбиты и… — О, нет! — он трагично закидывает голову назад. — Кидай идею с уборкой, уводи молодого господина в гостевую комнату, сегодня ему придется переночевать там. Как только уведёшь — сообщи, я отправлю тебе подмогу. Боже, у нас так мало времени! — Подождите, управляющий Ким, — останавливаю его. — Скажите. Что там произошло? — Ты не знаешь? — мужчина удивлённо замирает в дверях. — Я думал, вы дружите. — Д-да… Дружим, — нагло вру, но стараюсь быть как можно убедительнее. — Не успели ещё поговорить, понимаете… — Нам так повезло, что сейчас с нами ты, — вдруг тихо говорит тот. — Видимо, вы с молодым господином действительно в очень хороших отношениях. Обычно он никого не подпускает после ссор с отцом. Потом… И сам дров наломать может. Ты уж присмотри за ним, ладно? Всеми силами пытаюсь подавить удивление, но и управляющий Ким заметно напрягается и одёргивает себя, быстро выскальзывая за дверь. Какое-то время я стою, переваривая услышанное, думаю, что, возможно, мне послышалось, но — нет. Всё-таки хватаю перчатки и плотный мешок для строительного мусора, поскольку точно понимаю — заговорить с Хосоком ещё раз будет уже сложнее. Для меня. Когда бесшумно возвращаюсь в хозяйский дом, там всё по-прежнему: пол в осколках и человеческая тень прямо за спинкой дивана. А у меня внутренности скручиваются в тугой колючий узел. Я встретил Шина раненным тогда ночью, в безлюдном переулке, в абсолютно бессознательном состоянии, и крови было — даже не сравнить, насколько больше, но… Сейчас он выглядит гораздо хуже. Будто из него выпотрошили всё, что было внутри. Он в полном сознании и одновременно без него. Я медленно наклоняюсь и начинаю собирать наиболее крупные осколки сразу от двери, постепенно продвигаясь ближе к дивану. В комнате абсолютная тишина, нарушаемая лишь лязгом осколков, брошенных мною в мешок. Я боюсь заглядывать за диван, боюсь начала разговора и не знаю, как говорить. — Встань, пожалуйста, ты мешаешь мне убираться, — в итоге выдаю я, смотря на него сверху вниз. Шин сразу поднимает голову, смотрит каким-то затуманенным взглядом и пытается встать с пола, ухватившись рукой за спинку дивана. Его рот приоткрыт, а координация настолько плохая, что не выдерживаю этого зрелища. Беру его за руку и, закинув её себе на плечи, помогаю Хосоку сесть на диван. Он довольно тяжёлый, я едва не падаю на него сверху, расставив вытянутые руки. — Надо перебраться в комнату для гостей, придётся ночевать там. — Не хочу, — отвечает Шин и становится неожиданно бодрым. Я складываю руки на груди и смотрю, как он облизывает засохшую на губах кровь. — И что теперь? Хосок снова опускает голову, чёлка падает на его глаза. Он зарывается руками в волосы, размышляя о чём-то своём, ерошит красные пряди и поднимает взгляд: — Я хочу уйти отсюда. Возмущённо вздыхаю, и меня начинает штормить шквалом эмоций: то одно, то другое. Не чувствую себя психически адекватным. Хочется залезть под шкаф, словно я — испуганный кот, и там громко смеяться сквозь слёзы. Хосок продолжает смотреть на меня исподлобья, прожигая своим острым взглядом, и потому испытываю дикое желание уйти самому. — Иди. — Пойдём со мной, — говорит, а не спрашивает Шин, вдруг поднимаясь с дивана и проходя через открытые двери своей комнаты. Я ошарашенно смотрю, как он совершенно ровными движениями открывает шкаф и стягивает с себя вещи, скидывая их на пол. Он снимает всё, остается в одном нижнем белье, но вдруг и оно для него становится лишним. Шин хватается обеими руками за широкую резинку трусов и тянет их вниз, и только в этот момент я отворачиваюсь. Меня снова штормит, сердце колотится, как сумасшедшее. Я сам — сумасшедший. Зачем смотрел? Да кто угодно мог смотреть, ведь массивный гардероб Шин Хосока стоит прямо у входа в его комнату. Кто это придумал? Ерунда какая-то. За спиной слышится хруст осколков под уверенными шагами, и я не успеваю повернуться, как Хосок берёт меня за руку и тянет к выходу. Безвольно следую за ним и думаю лишь об одном — как хорошо, что после всего он всё-таки оделся. А то мало ли что. Мы идём слишком быстро, почти бежим по дорожке к воротам, я замечаю непонимающие лица работающей в саду прислуги, и зажмуриваюсь, не в силах как-либо прокомментировать происходящее. Только покинув территорию дома, всё-таки останавливаюсь и вырываю свою руку из крепкой руки Хосока, что заставляет его резко повернуться. — П-подожди… Куда ты? — говорю, восстанавливая сбившееся дыхание. — Я не могу уйти, у меня же там… Он смотрит на меня какое-то время и в ответ просто отмахивается. Шин продолжает идти, и мои ноги действуют сами по себе. Мы долго идём пешком, доходим до самой автобусной остановки, и Хосок подозрительно её рассматривает, вчитывается в расписание, а после плюхается на скамейку, откинувшись назад и прикрыв глаза. Солнце стремительно садится за горизонт, погружая всё вокруг в свои пламенные цвета, мягко ложится чуть тёплыми лучами на кожу. У Хосока очень светлая кожа, губы тёмные от запекшейся крови, а на шее горят полосы от чужих пальцев, и у меня мурашки по спине пробегаются от осознания того, кому эти пальцы принадлежат. На дороге пусто, лишь изредка проносятся одинокие машины, поднимая вихрем пыль. Ветер лёгкий, но довольно прохладный, он заставляет поёжиться и сильнее кутаться в мешковатую толстовку. Снова перевожу взгляд на Шина, а он — в одной футболке, но даже не шелохнется, так и сидит, прислонившись затылком о пластиковую часть конструкции автобусной остановки. Его грудь снова тяжело вздымается, и губы чуть приоткрыты. Солнце скользит ещё ниже, а я замечаю красные подтёки у основания его ноздрей. Автобус подъезжает совсем неожиданно, оповещая нас шипением автоматических дверей. Мы заходим внутрь и, как я и ожидал, Шин совершенно не знает, как пользоваться общественным транспортом. Пропускаю его по своему проездному, и мы садимся по разные стороны, каждый уставившись в окно. Помимо нас в автобусе ещё несколько человек, кто-то дремлет, кто-то тихо разговаривает где-то на самых последних рядах. Остановки проносятся одна за другой, пассажиры меняются, пролетают улицы, успевает полностью стемнеть, но Хосок всё также не двигается. Мне интересно, что же он собирается делать, куда направляется, но спрашивать боюсь, да и что-то мне подсказывает — у него в голове сейчас совсем пусто. Автобус прибывает на конечную остановку, и только после уставшего голоса водителя, я поспешно встаю и похлопаю Шина по плечу, приглашая на выход. Вечерний город моментально окружает нас холодными потоками воздуха, пахнущего осенней ночью. Мне холодно, мне паршиво, а у Хосока, наверное, зияют дыры в тех местах, где он должен что-то чувствовать. На улице слишком темно, не все фонари работают, невозможно полностью разглядеть тёмную гладь впереди, но в воздухе пахнет водой, и я понимаю, что мы находимся недалеко от реки. Шин уверенно идёт впереди меня, а я всё смотрю ему в спину и не знаю, как остановить. Мне кажется, что так мы проведём целую бесконечность. Пальцы рук покалывает от холода. — П-послушай, — заикаясь зову, и Хосок оборачивается. Я не знаю, как начать, поэтому мысли выливаются в слова слишком сумбурно. — Я понятия не имею, что происходит у тебя в семье, но… У меня тоже есть отец. И он бывал строг со мной. Просто… У всех свои методы, да? Всё, что делают родители, лишь потому, что действительно любят тебя и переживают о твоей судьбе. Хорошая попытка, но совершенно точно неудавшаяся. Хосок улыбается, а затем начинает смеяться, словно сумасшедший. — Любит? — спрашивает он сквозь смех. — Хёнвон. Вот скажи. Ты же меня ненавидишь, да? Я впадаю в ступор. Что это за вопрос вообще? И вроде простой, но с этим человеком всё совершенно не просто. — Ненавидишь, — отвечает за меня Шин. — Логично, что ненавидишь. Но, знаешь, что? — он делает шаг ближе и всматривается в мои глаза. — От этой твоей «ненависти» гораздо теплее, чем от так называемой «любви». Он смотрит ещё несколько секунд, не прерывая зрительного контакта, и меня бросает в дрожь. — Ты должен вернуться домой, — говорю, не в силах отвести взгляд. Меня пугает это странное ощущение, когда я смотрю на его губы. Понимаю, что всему виной — тот случай в машине, когда я был пьян, когда дал слабину и опустился на уровень инстинктов. Но неужели это было настолько хорошо, что до сих пор об этом думаю? Он красив, его губы — ещё красивее, его голос звучит притягательно, но он же — Шин Хосок, чёрт возьми! — Не хочу, — хрипло отвечает. — Тогда… Я пойду. Уже не только замерзшие конечности и тьма на улице говорят о том, что нужно скорее добраться до дома, но и мысли мои совсем не хорошие. Нужно уходить. Немедленно. — Останься со мной, — говорит он совсем внезапно, мои глаза округляются, и я смотрю на него более внимательно. — Пожалуйста. Мне кажется, что сейчас он стоит передо мною с обнажённой душой, совсем как недавно обнажался телом. От этого пробирает мелкой дрожью ещё сильнее, я действительно в ступоре. Какая-то часть души и сама кричит о том, что не должен оставлять его одного в таком состоянии, но другая говорит — всё происходящее не должно меня волновать, ровно настолько, насколько не волновало самого Шина, когда тот бросил меня избитого на холодном бетоне заброшенных складов. Но я остаюсь. Мы ещё долго плутаем по набережной, иногда перекидываясь фразами, заводим короткие разговоры ни о чём. Здесь, кажется, сумерки сгущаются особенно плотно, люди практически не встречаются. Могло бы быть жутко, да вот только чего бояться? Самый жуткий для меня человек уже здесь, и пугаться больше нечего. Я уже почти смиряюсь с диким холодом, как вдруг начинает накрапывать мелкий дождь.POV Wonho
Есть ли смысл реагировать на то, к чему уже давно привык? Есть ли смысл переживать и испытывать боль? Нет. Скандалы, крики, удары в стену, разбитое стекло. Я родился с этим? Я не боюсь, но эта пустота с каждым разом становится шире, убивая меня. — Как с тобой вообще можно было связаться? — не боюсь и смотрю прямо в яростные глаза. — Мама правильно сделала… Удар, я падаю вниз и катаюсь по полу от смеха — мне безумно смешно, аж воздуха не хватает. Рядом разбивается что-то массивное, и один из осколков задевает лицо. — Неблагодарный ублюдок…! — шипит отец, хватая меня за ворот майки. — Да что ты понимаешь вообще? Хочешь остаться один? — он сдавливает моё горло пальцами и тянет на себя. — Я даю тебе то, что спасёт тебя… Преподношу на подносе — бери! А ты вместо этого обнимаешься с каким-то дешёвым мальчишкой у всех на виду?! Хочешь всё испортить?! Снова удар и звуки бьющегося стекла. Кожа на шее горит, я захожусь глухим кашлем. Знал бы ты, отец, насколько этот «дешёвый», как ты его назвал, — бесценный. Его мысли, его поступки, весь он сам. Он настолько дорогой, что его нельзя желать. Даже его ненависть способна закрыть дыры, оставленные во мне. Какой же он, когда любит?.. Я иду впереди Хёнвона и стараюсь не смотреть на него, потому что дико хочу его обнять. Мне кажется: как только заключу его в объятия — не смогу отпустить. Он пахнет волшебно, чем-то особенным. Он не использует парфюм, что неудивительно, но его волосы всегда оставляют легкий запах косметических отдушек воска для укладки. Мне приятно, что Хёнвон не оставляет и следует за мной, несмотря на то, что явно замерз. Он так неловко пытается успокоить, рассказывает о своем отце, который, наверняка, ругал того за какие-нибудь двойки в школе. Я улыбаюсь, а мои голые руки покрывает мелкими холодными каплями дождя. Через дорогу от нас мигает вывеска мотеля, и мы смотрим на неё одновременно. В тишине, разгоняемой звуком усиливающегося дождя. Хёнвон медленно отрицательно мотает головой, и мне приходится долго уговаривать его, чтобы зайти и хотя бы переждать дождь. Пока он ломается из-за каких-то собственных фантазий, успеваем прилично вымокнуть. Я беру ключи от номера, и мы поднимаемся на второй этаж по очень узкой лестнице. Номер в самом конце коридора, внутри он выглядит также безвкусно, как и весь мотель в целом. Здесь приглушённый розово-красный свет, большая двуспальная полукруглая кровать, заправленная вульгарным бельём (леопардовый принт), пара мягких кресел у окна, небольшой комод с зеркалом и вешалка для верхней одежды у входа. Хёнвон дрожит и озирается по сторонам, обняв себя руками. Я заглядываю в ванную комнату — там чисто и имеется всё необходимое, чтобы согреться и высушить одежду, поэтому предлагаю Че скорее пойти туда и переодеться, ведь он совсем недавно болел. К моему удивлению, уговаривать не приходится. Он скидывает рюкзак, вытаскивает телефон из кармана джинс, кидает его тут же прямо на кровать, и исчезает в дверях ванной комнаты. Я спокойно выдыхаю, стягиваю с себя мокрую футболку, развесив её на спинку кресла, и решаю осмотреться в номере получше. В верхнем ящике комода лежат пачка влажных и сухих салфеток, ниже — презервативы и несколько одноразовых упаковок лубриканта. Я останавливаю взгляд на клубничном и быстро захлопываю ящик, потому что живот начинает щекотать в самом ненужном месте. Только этого сейчас не хватало. Решаю приоткрыть окно и подышать влажным воздухом, но меня отвлекает тихая мелодия зазвонившего мобильного Че. Я замираю, задумавшись, и перевожу взгляд на дверь ванной комнаты, откуда до сих пор слышен звук воды. На экране чужого телефона светится «Ли Минхёк» вместе с их общим селфи, где они стоят на школьном дворе, приобнявшись и широко улыбаясь в камеру. Интересно, а как я записан в телефоне Хёнвона? И записан ли вообще… Внутри шуршит что-то неприятное, и с этими ощущениями я нажимаю «ответить» и подношу телефон к уху. — Что тебе надо? — вместо приветствия. На другом конце тишина, странные звуки и только через какое-то время звучит голос Минхёка. — Ты… — он шумно выдыхает. — Где Хенвон?! Почему ты отвечаешь на его телефон? Я не могу сдержать улыбки. И почему мне так нравится доводить его? Преимущество скорее всего не у меня и в приоритете из нас двоих точно не я, но всё выглядит именно так. Понимаю, что не имею никаких прав на Че, но мысли о том, что кто-то другой тянет к нему свои руки, заставляют меня вести себя именно так. Ничего не могу с этим поделать. — Хёнвон занят, — спокойно отвечаю и откидываюсь на спину в кровати. Даже не вру. — Вонхо! — кричит Ли. — Ты принуждаешь его? Что происходит? Я знаю, что Хёнвон не питает к тебе даже зачатков тёплых чувств. Он боится тебя! — Ты плохо проинформирован. — Ты ему угрожаешь? Я не спущу это тебе, знай. — Да мне плевать. — Не смей трогать его! — Это уж как получится… — я улыбаюсь шире, и в уголке разбитых губ начинает щипать. — Тяжело находиться с ним в одной постели и не дотронуться, — в трубке снова слышен какой-то шорох и, кажется, тихие проклятия. — Ах, да, Минхёк! Завтра можешь не приходить. — А я думал, как же так отказать, чтобы ты не сильно обиделся, — язвит он. — Пока ты там играешься, твои ребята пытаются вернуть утерянное, Вонхо. — Что? Ли скидывает звонок, а я на всякий случай переключаю телефон Че в беззвучный режим. Небольшая тревога дёргает меня где-то изнутри, но быстро переключаюсь, потому что дверь ванной открывается. Хёнвон выходит в белом махровом халате и легонько пожимает плечами на мой удивлённый взгляд. Я ведь был уверен, что Че там сделает что угодно, возможно, начнет сушить свою промокшую одежду феном до самого утра, но нет, он оказался более благоразумным. — Согрелся? — спрашиваю, быстро вставая с кровати, уступая место ему. — Залезай под одеяло. — Немного. Спасибо. Че избегает моего взгляда. Думаю, что это к лучшему, и сам ухожу в ванную. Возвращаюсь через несколько минут, переодевшись в такой же длинный махровый халат, и сажусь в кресло, забравшись в него с ногами. Хёнвон сидит полулёжа на краю кровати, завернувшись в воздушное одеяло, и смотрит в мою сторону. Дыхание утяжеляется, когда я понимаю, что смотрит он прямо на меня. Долго и задумчиво, крепче сжимая худыми пальцами край одеяла. — Я думаю… — вдруг говорит, нарушая тишину. — Тебе тоже не стоит переохлаждаться. Его голос звучит так, что живот снова щекочет, в голове всплывает содержимое одного из ящиков комода, во рту пересыхает. Его волосы чуть мокрые, и губы такие притягательные в ночном свете из окна. Я вспоминаю их вкус, и по телу предательски прокатывается мощная горячая волна. Хочется кричать. Или бежать. Пожалуйста, Вонхо, держись. Я залезаю под одеяло с другой стороны кровати и осторожно ложусь, а Хёнвон всё также сидит, откинувшись боком на подушки. — Ты всё ещё боишься меня? — спрашиваю я, вспомнив слова Минхёка. — Нет, — врёт, но его голос очень спокойный. Я переворачиваюсь на бок, лицом к нему, и Хёнвон тоже разворачивается. Напряжение растёт, голова кружится. Че продолжает смотреть на меня, он снова не сводит взгляда, и я откидываю свою часть одеяла в сторону, потому что начинаю задыхаться. — Я хочу… — тихо и смущённо шепчет он, делая большие паузы между словами. — Извиниться… — я удивленно щурюсь. — За своё поведение в машине. — Не надо, не извиняйся, — пытаюсь перебить его. — У тебя есть любимый человек… Это было слишком неправильно по отношению к ней. Я должен извиниться перед ней, но… будет лучше, если она не узнает, да? — Перестань, Хёнвон. — Ты не должен был это терпеть, почему не остановил меня? — Потому что я не терпел! — не выдерживаю, чуть повысив голос, но до Че не сразу доходят мои слова. — С другой стороны… — он запинается. — Что? — Ты не должен извиняться. Ни перед ней, ни передо мной. — Ну, да… Я ведь был пьян, а ты не отвечал на поцелуй. Поэтому? Молчу, поскольку меня откровенно начинает потрясывать от накатывающего возбуждения. Ну почему он заговорил об этом?! Поднимаюсь в кровати и сажусь, свесив ноги и судорожно соображая, что же мне сейчас делать. Я — настоящий мазохист, загнавший себя в клетку. — А ты ждал ответа?.. — спрашиваю через плечо. — Возможно… В том случае… Я бы разделил чувство вины. Оборачиваюсь, уперевшись обеими руками в простынь. Хёнвон приподнимается от подушек, наконец выпустив одеяло из своих рук и расфокусировано смотрит на то, как я придвигаюсь ближе, цепляясь за каждый его вздох и откидывая остатки здравого смысла, как можно дальше. Нет, я не поступаю плохо, верно? Я не иду на поводу своих желаний. Я всего лишь… — Я могу забрать твою вину полностью, — говорю, выдыхая в его губы, но не касаясь их. У Хёнвона дрожат плечи, и одна сторона халата соскальзывает вниз по руке, оголяя слишком много. — Забери.