Сколько себя помню...

Просыпается Чимин от странных ощущения в теле — не понимает, что к чему, пока не пытается пошевелиться. Юнги! Одно имя и этим все сказано. Чимин изворачивается и привстает на локте, стараясь не съехать по подушке. Этот человек, перед сном скромно уткнувшийся носом в стену, сейчас лежит по диагонали, уперевшись макушкой в стык стены и подлокотника дивана, а ноги закинув на Чимина. Ему удобно, а Чим, кажется, не чувствует свои конечности от кончиков пальцев почти до самых бедер. Нормально? Юнги точно да. Чимин еле садится, еле стряхивает с себя его копыта, еле стряхивает свои копыта с дивана и еле удерживается, чтобы не завыть. Кровоток восстанавливается и тысячи, нет, миллионы, маленьких иголочек заставляют в одночасье возненавидеть утро тридцать первого декабря. А еще немного Юнги. Много. Очень много. Какого, вообще, черта? Это Чиминова прерогатива складывать клешни на рядом лежащих. Хреновая прерогатива — он на себе сейчас ощущает все ее несовершенство. — Спать с приподнятыми ногами полезно при варикозе. Слышит тем временем за спиной хриплый голос. — И тебе доброе утро. У тебя варикоз? Чимин оборачивается и смотрит на ноги Юнги, спрятанные в штанинах треников. — Нет. Но полезно же. Чимин щурится. — Для спины полезно спать на полу, может попробуешь? Юнги переворачивается на живот, приподнимает подушку, пихает под нее голову и еле разборчиво бурчит из своего укрытия: — Нет. Мой дом, мои правила. Чимин фыркает и перестает разминать мышцы на икрах. Вроде полегче, он даже пробует подняться. Терпимо, хотя до идеала далеко. — Юнги, давай вставай. Нужно в магазин сходить. — Не-а, я в домике. Он только сильнее придавливает затылок подушкой. Чимину на ум приходят часы в виде избушки, которые когда-то висели в его старой квартире на стене. У них на уровне крыши были маленькие створки, которые каждый час открывались и из них выскакивала кукушка. Подумалось почему-то, что еще чуть-чуть и у Юнги тоже кукуха вылетит. — Я серьезно, давай просыпайся, — повторяет, но пока Юнги поднимет свою задницу, не ждет. Вместо этого топает к сумке, достает щетку, зубную пасту и идет в ванную. Закончив с водными процедурами и сходив в туалет, Чимин возвращается обратно и узревает прекрасную картину. Юнги, замотанный в одеяло, сидит посередине дивана, сложив ноги по-турецки и втыкает в одну точку. Чимин приближается, щелкает пальцами перед его лицом. — Прием, прием, земля взывает к спутнику, прием, прием, как слышно? Юнги пару раз моргает и поднимает на Чимина более-менее осмысленный взгляд. — Клубнички хочу. — Что?! Он шмыгает носом, вздыхает и повторяет еще раз: — Клубнички хочу! Вот говорят, езжайте, люди, за город, там воздух свежий. Свежий воздух — это полезно. А Чимин смотрит на Юнги и понимает, что либо все пиздеж и провокация, либо воздух тут не свежий. Пыль нужно протереть. В итоге, завтракать идут дошираком и чаем с клубничным вареньем. Юнги, как только раскачался и стал похож на человека, залез на кухне под стол, открыл дверку в погреб и вытянул оттуда запыленную банку. А потом протирал ее влажной тряпкой, бурча под нос «моя прелесть». Если Чимин вернется домой здоровым, это будет чудо. — Юнги? — М? — мычит он в ответ, отчищая языком ложку от варенья. — В тебя уже не лезет, хватит время тянуть. Юнги закатывает глаза и недовольно стонет. — Чего тебе неймется? — Наверное, того, что нужно приготовить хотя бы подобие праздничного стола? — Зачем? — Затем что Новый год! — То есть ты хочешь наготовить кучу всего, нажраться как свинья в старом, потому что, не дай бог, в новом война и поесть салатиков не сможешь? — Потому что это сраная традиция — тридцать первого жрать сраные салатики! И я буду тридцать первого жрать сраные салатики! Как в прошлом году, позапрошлом и все те года, когда я мог их жрать, а если тебе лень, можешь просто объяснить, где магазин, я сам схожу. — А не заблудишься? — У людей спрошу. Язык на месте. Юнги хмыкает, пожимает плечами и коротко объясняет до какого поворота прямо, за каким на право и в какого цвета калитку заходить. Потом еще с усмешкой наблюдает, как Чимин собирается и перекладывает из сумки в карман карточку. Ну и пошел к черту. Со злости Чимин даже умудряется не заблудиться. Находит все с первого раза. Только калитка перекрашена, но на белом домике большими красными буквами написано «Магазин». Чимин это даже без линз бы смог прочитать, но их, благо, надел. Единственное, что оказывается не совсем удобным, просить все у продавщицы. Чимин привык к супер и гипермаркетам. Ходишь себе спокойно, собираешь продукты в корзинку. Тысячу раз успеваешь вспомнить, что забыл и зачем вообще пришел. А тут нужно быстро, без затупов. Везет, что продавщица — женщина, лет пятидесяти — играет роль заранее подготовленного списка и говорит, что нужно еще это, а возможно, это тоже надо взять. Знают люди свою работу. Но после вынесения вердикта, точнее, суммы, выходит небольшой конфуз. — А у нас только наличными. К такому Чимина жизнь не готовила... Он растерянно смотрит на нее, как баран на новые ворота, сжимая в пальцах карту. — Это как? — единственно, на что его хватает. — А вот так! — отвечает ему в тон, но потом сжаливается: — На телефоне есть? — Что есть? — Ну переводилка эта ваша! Банковская! Чимин втыкает с пару секунд, а потом до него доходит и он радостно кивает. Продавщица достает откуда-то из-под прилавка картонку с номером телефона и тычет пальцем в цифры. — Вот сюда. — Ага, спасибо. Он быстренько заходит в мобильный банк, вбивает номер, проверяет, вводит сумму и отправляет. Поворачивает экран к продавщице, чтобы она увидела состоявшийся перевод и тянется к пакету с продуктами. — Стой! — Что? Чимин останавливается, только успев обхватить пальцами ручки. — Минутку подожди. Чимин послушно замирает. Продавщица достает из фартука телефон, цепляет очки, которые висели на веревочке, перекинутой через шею, и начинает указательным пальцем тыкать по кнопкам обычной звонилки, примерно, одну в пять секунд. — Алло? Алло? Слышно? Вам пришли две тысячи восемьсот пять рублей? Да? Все, хорошо! Телефон опять скрывается в кармане, а Чимину повелительно кивают, мол, все, холоп, мзда принята, пшел нахуй. Ну Чимин и идет. Даже попрощаться забывает. — Да ладно! — именно этими словами его встречает Юнги. — М? — Ты, что, магазин ограбил? Чимин опускает пакет на пол. — Почему ограбил? — Ты же с картой пошел! А у них терминала нет. Чимин на мгновение прикрывает глаза. Так вот почему он, сволочь, усмехался перед выходом. Знал и хоть бы слово сказал! — Прогресс на месте не стоит, знаешь ли. Терминала нет, а переводилки работают. — Кто? — Хуй в пальто! Я с тобой больше не разговариваю! — Правда? Чимин не отвечает, всем свои видом показывая, что да, правда. Вместо этого расстегивает и вешает куртку, разувается, но вот пакет взять не успевает. Юнги опережает, подхватив его и потащив на кухню. — Я помогу, не дуйся только. — Я не дуюсь. — О! Разговариваешь! — Юнги, не донеся свою ношу, бахает ее посреди комнаты и отряхивает руки. — Вот и ладушки! Единственное, что Чимин может сделать после, это прикрыть глаза рукой. Пиздец, товарищи. Это просто пиздец! Чимин не может так жить, это невозможно. Но выбора у него нет. Так что, взяв многострадальный пакет, он сам тащит его в кухню. — Юнги, говорю сразу. Если ты не будешь помогать, жрать салатики ты тоже не будешь. — А курочку? Он внимательно наблюдает, как Чимин разбирает покупки. — И курочку. — А картошку? — У тебя есть варенье, его и будешь есть. Карлсон на выезде! Юнги шмыгает носом, прям как утром, перед тем как захотеть клубнички. — Ладно... Поставив вариться картошку, морковь и яйца на оливье, Чимин начинает убирать лишнее в холодильник, оставив на столе колбасу и соленые огурцы. Юнги со скорбным лицом достает две доски и два ножа. — Скажи, а эти м... гости. Кто они вообще? И почему претендовали на участок? Юнги садится на стул, подвигает к себе доску с ножом. — Это сестра моей матери. Бабушка, которая здесь жила, как раз по маминой линии. — Оу! А почему тогда тебе все оставила, а не пополам? Юнги издает нечленораздельный звук, а потом бросает нож и подскакивает со своего места. — Пойдем покажу! — Куда? — Просто пойдем! Юнги огибает стол, хватает за руку и тащит прочь из кухни. Это типа «найду тысячу причин, лишь бы ни черта не делать»? Через пару минут Юнги уже тарабанит в дверь соседнего дома. А Чимин стоит на носочках, потому что не успел запихнуть ноги полностью в ботинки. Дверь открывает опять Чанми. Юнги бесцеремонно отодвигает ребенка в сторону и, скинув обувь, тащит Чимина за собой. Он чуть не наворачивается, зацепившись за порог. Ботинки слетают в полете. Обернувшись, успевает увидеть, как Чанми захлопывает дверь, поправляет их обувь, отпинав ее в угол, и уверенно несется следом. — Мама, Юнджи на чердак полезла, я с ним! На чердак они действительно залезают. Темный, без единого окошка. Юнги делает несколько шагов куда-то в сторону, поднимает руки вверх и все озаряет свет лампочки, вкрученной в патрон, висящий на одном проводе. Запах спертый, затхлый, но помимо этого ощущается что-то знакомое, едва различимое... Чимин промаргивается. Оглядывается по сторонам и тупо открывает рот. Картины. Много картин. Маленьких и больших. В простых деревянных рамах и в резных золоченных. Сложенные стопками на полу, прислоненные к стенам или балкам, поддерживающим крышу. Выйдя из ступора, Чимин как завороженный движется вперед. — Это все твое?! Чимин оборачивается и ошалело смотрит на Юнги. — Нет. Это дедушка. А мое вон там. Юнги указывает направление и Чимин срывается туда. Усаживается прямо на пыльный деревянный пол и запускает руки в ящик, который сразу не углядел. Листы в нем в основном А4, еще много обычных тетрадных и на самом дне с десяток А3. Все рисунки датированы. Начиная с две тысячи третьего года. Рассматривая один за другим, Чимин видит, как стиль меняется, а мастерство явно растет. После непонятных монстров и кривых животных на него начинают смотреть вполне себе жизнеспособные волки и лошади. Вслед за мордами прорисовываются тела — все более реалистичные и пропорциональные. За ними появляется фон, превращаясь из набросков стволов и куцей травки в полноценные пейзажи. Пару раз Чимин натыкается на портрет женщины, но он слишком увлечен, чтобы спрашивать — наверное, это либо бабушка в молодости, либо мама Юнги. Еще находятся несколько чертежей зданий. По всей видимости, Юнги не искал определенную нишу, рисуя все подряд, что только придет в голову. Насмотревшись вдоволь, Чимин собирает все обратно, оставив лишь один тетрадный листок, который показывает Юнги. — Когда ты сказал, что не взялся бы за свои работы, до обучения, ты имел в виду это? Юнги играет с сережкой в губе и хмыкает. — Нет. Это я уже ходил в художку. Чимин поворачивает к себе рисунок, рассматривает каждого монстрика из трех. — Ты хочешь сказать... — Нет, это не лучше того, что малюешь ты, тогда я просто немного погорячился. Ну хоть это радует. Чимин выдыхает. Осторожно убирает рисунок к остальным и поднимается на ноги. Наворачивает еще три круга по чердаку. Улыбается Чанми, она ходит хвостом и сует нос во все картины, которые рассматривает Чимин. После опять оборачивается к Юнги. — Охренеть! — произносит на выдохе. — Охренеть! — раздается снизу детский голосок. — Мать пизды даст, — доверительным шепотом сообщает Юнги. — Чанми! — раздается от лестницы на чердак. — Спалились...— удрученно в один голос бурчат уже втроем, переглядываются и смеются. — Юнги, еще раз, по твоей вине или твоих дружков, Чанми скажет что-то подобное, вынесу все это на улицу и сожгу! Понял? Женщина поднимается по лестнице, но не до конца, а только заглядывает. — В той же куче сожгу все ваши вещи! Юнги вмиг напрягается. — Доча, марш вниз, помогать. — Ну ма-а-а-м! — Быстро, я сказала. Папа приедет к вечеру, у нас ничего не готово, я не успеваю. — Я тут хочу. Чанми подскакивает к Юнги, прижимается плечом к его ноге и складывает руки на груди. Но в ответ на это... О, этот взгляд! Прожив семнадцать лет с мамой, Чимин такое уже как-то видел. Называется «Сверкнула молния и грянул гром». — Я. Сказала. Быстро. Вниз! — произносит она, отделяя каждое слово, а потом поднимает испепеляющий взгляд на Юнги. — А ты... — А давайте мы поможем? — влезает быстро Чимин. Истерики и скандалы ему не нужны, тем более перед праздником. Зачем портить друг другу настроение, к тому же, это Чим виноват. Ляпнул, забыв, что рядом ребенок. — Поможете? Мама Чанми удивленно приподнимает брови, кажется, такого поворота событий она не ожидала. — Ну да. Вы же готовите, наверное? Давайте поможем. Мы еще тоже не начинали, а так сразу все вместе сделаем, быстрее будет. — Да щас, прям! — Юнги наконец оживает. — Было бы неплохо... Увидев реакцию Юнги, его тетя если и хотела сначала отказаться, то быстро поменяла точку зрения. — Чимин, — представляется он подойдя к открытому люку и протягивает руку. — Кан Ёна, — представляется она в ответ, жмет ладонь, после чего начинает спускаться вниз по крутой лестнице. Чанми смотрит сначала вслед матери, потом на Юнги, потом на Чимина. Тяжко вздыхает и плетется к проему. Чимин спускается третьим. Поднимает голову. Юнги смотрит на него с чердака очень зло и показывает средний палец. — Не помогаешь — не ешь, — одними губами напоминает Чимин и развернувшись спешит за хозяйками дома. Юнги является позже. Чимин уже успевает сбегать за сварившимися яйцами, картошкой, морковью и остальными ингредиентами. Привалившись плечом к дверному проему Юнги сверлит его взглядом. Чимин кивает в сторону стола. Ёна сверкает зубами, издевательски улыбаясь. — Даже не думала, что у такого, как ты, могут быть хорошие и воспитанные друзья, — не удерживается она от колкости. Юнги скрипит зубами. Чимин отрезает кусочек колбасы и протягивает Чанми. — Давайте жить дружно? — весело предлагает. Малышка, запихнув колбасу в рот, согласно кивает. Юнги прикрывает глаза и шумно выдыхает. Ёна пожимает плечами. Ну вот, можно сказать, что Чимин оказывается в привычной для себя обстановке. Ёна вместо его собственной мамы, Юнги заместо Тэхёна, а Чанми... Пусть заменит почившего паука Гаёна. В принципе, похожа. Через несколько минут образовывается идиллия. Чанми ничего не делает, только таскает кусочки продуктов, Юнги, переборов свое упрямство отчищает кожуру с вареной картошки. А Чимин с Ёной нарезают все на салаты. Прям семейная обстановка. Чимину нравится.