Неидеальная

Эмили устало вздохнула, чувствуя, как металлический позвоночник впивается острыми гранями в податливую кору поваленного дерева. Девушка смотрит на звезды, думает, что не против стать одной из них и забыть, кто она такая и кем была раньше. Небо темное, фиолетово-синее, испещренное множеством разномасштабных светящихся точек, которые мигают, переливаются, играют с наблюдающими за ними в прятки, скрываясь за тучными облаками. Звезды всегда казались Эми живыми — такими крохотными лучиками, которые на самом деле достигали огромных размеров. Разведчица любила вот так выбираться по ночам, уходить подальше от мерного гула уснувшей базы, чтобы потом найти тихое место и думать. Думать о прошлом, которое так хотелось забыть; о настоящем, которое не блистало красками; о будущем, которое может оборваться, как тонкая нить, стоит ей лишь оступится и рухнуть в бездну. — Не спится? Заслышав приближение автобота задолго до того, как тот подойдет, девушка даже не вздрогнула от прорезавшего ночную тишину вопроса. — Бессонница, — пожимает плечами, не желая задумываться, как такой жест выглядит в лежачем положении. Автобот садится рядом, так же поднимая взгляд голубой оптики к небу. И вновь на полянке царит умиротворенная тишина, иногда прерываемая гулом вентиляционных систем. Девушка смотрит на звезды и вновь думает, что, пожалуй, Кибертрон отсюда не увидеть — слишком далеко, да и не светится он, как маячок. «Жаль», — быстрая мысль, — «Я бы прогулялась по железным городам» — Скучаешь по дому? — вопрос задан спонтанно, от чего и сама Эмили, и пришедший автобот удивляются почти синхронно. — Скучаю, — грудной голос, но не такой глубокий, как у Прайма, с небольшой хрипотцой, приятно ласкает слух. Эмили переводит взгляд на собеседника, смотрит внимательно, а потом как-то горько усмехается. — Мне жаль, — автобот хотел было возразить, что девчонка никогда не теряла свой дом, но молчит, встречаясь оптикой с серо-зелеными глазами. Там, на дне черных зрачков плещется боль, едким дымом клубится печаль, и непролитыми слезами плещется отчаянье. — Мне тоже, — плечевые сегменты движутся, — иногда я представляю, какой бы была моя жизнь, не случись всего этого дерьма. — Я вам завидую, — Эмили отталкивается ладонями от коры, садясь и потягиваясь, — у вас есть дом, пусть и разрушенный. Вы можете его восстановить, может начать все с самого начала. Осталось лишь найти Оллспарк, и все наладится. — Ты забыла о десептиконах, — автобот говорит спокойно, без уже приевшейся ненависти в голосе и Эми с удивлением отмечает, что ей нравится. Нравится вот так сидеть под сенью деревьев в компании инопланетного робота, говорить о своем прошлом, делится своими мыслями и получать взамен молчаливую поддержку, буквально осязаемую. — Я могу поговорить с ними. Могу помочь вам закопать топор войны. — И ты справишься? — трансформер вопросительно склоняет голову к плечу, совсем как человек. Этот жест вызывает у девушки улыбку. — Пока не попытаюсь, не узнаю, — несколько минут тишины, — а вообще, думаю, Мегатрон и сам устал от войны. Автобот удивленно вентилирует, оптика его мерцает в полутьме, и Эми кажется, что рядом с ней сидит не трансформер, а кто-то такой родной и близкий, совершенный. — Почему ты так думаешь? — Он сам говорил об этом. Несколько раз, — замечает на себе недоверчивый взгляд, — что? Это вы думаете, что десептиконы бесчувственные ублюдки. Я знаю их, как уставших от войны работяг. Ему неожиданно стало не по себе. Такие слова из уст белковой казались смехотворными, но, учитывая и помощь Нокаута в ее лечении, и затишье десептиконов в период ее реабилитации, да и просто то, что за весь тот месяц, пока Эмили была у фиолетовозначных, она оставалась жива, наводило на определенные мысли. — В тот день, когда Бамблби нашел меня на Немезиде, — девушка прикусывает губу, — у меня начался приступ. Я не выпила лекарство вовремя, а Нокаута не было, чтобы напомнить мне. Это просто стечение обстоятельств. И мне жаль, что я не смогла предупредить их раньше… — Что ты имеешь ввиду? — Нокаут ведь связался с вами, когда я была без сознания? — Да. Он помогал в операции. Эмили улыбается — нежно, с блестящими от слез глазами. И в этот момент кажется автоботу такой хрупкой и ранимой, что манипулятор сам тянется к ней и металлические пальцы ласково касаются спины. Девушка мелко дрожит от пробирающего до костей ветра, и теплый металл спасает от холода, а потому она прижимается к ладони автобота сильнее. — Я никогда не сомневалась ни в Нокауте, ни в Мегатроне. Он отличный лидер, — Эмили касается кулона, удобно уместившегося меж ключиц — неровный кристаллик чистого энергона, опутанного сетью серебряных нитей — подарок, сделанный на заказ. Единственное, что осталось в память о ее друзьях. — Слышали бы тебя другие… — А что не так? — За такие слова тебя могут расстрелять, как политического предателя. — На каком основании? — Эмили усмехается, — Пустят мне пулю в лоб за то, что я говорю очевидные вещи? Если бы Мегатрон не был лидером, достойным уважения, за ним бы не пошли ни Нокаут, ни Шоквейв, ни Саундвейв, никто бы то ни было еще. Не хочу обидеть Оптимуса, он тоже отличный лидер, но, будь у меня шанс выбрать, я бы выбрала Мегатрона. — Он хочет уничтожить Землю и взять людей в рабство, — напомнил автобот, впечатленный такой характеристикой своего врага. — И что с того? — Эмили притягивает колени к груди, обхватывая их руками и смотрит в сторону казарм, — Это не делает его вселенским злом. Мне плевать, если честно, что будет с человечеством. Серьезно, — замечая шокированный взгляд мигающей оптики, — я не шучу. Да, будет жаль таких людей, как Леннокс и Эппс, но, я думаю, мне бы удалось договориться на их счет. К тому же, я уже говорила, Мегатрон устал от войны. Ему даром не нужна наша планета. Он просто пугает людей, чтобы те сильно не расслаблялись. Вот и все. — Не боишься, что я раскрою все Оптимусу? — Нет. — А зря. — Ты не сделаешь этого, — девушка усмехается, — для тебя в этом нет никакой выгоды. Сейчас мои слова — это просто слова, так, пустой звук. У тебя нет доказательств, нет никаких фактов того, что все, сказанное мной, не ложь. — А ты врала? — Нет. Повисла тишина, в которой было отчетливо слышен шум вентиляции автобота, тихое дыхание белковой и стрекот цикад. — Откуда у тебя этот шрам? — автобот, решившись, осторожно касается пальцами плеча девушки. — Я никогда не знала своих родителей так, как их полагается знать ребенку. Для них я была расходным материалом, подопытной крысой. Сначала, когда мне было семь, меня продали в лабораторию. Не помню, как она называлась, в голове словно туман, когда я пытаюсь что-то вспомнить. Но это, на самом деле, не так важно. Важно то, что в тринадцать меня выкупили обратно, с коробкой документов и анализов. На мне ставили какие-то опыты, связанные с сывороткой, основанной на темном энергоне. — Откуда они его взяли? — Если верить документам, которые мне удалось достать, залежи энергона есть под Нью-Йорком, но правительство не позволило корпорации, курирующей те лаборатории, в которые меня продали, добывать его в непосредственной близости от горожан. Тогда разгорелся жуткий скандал, но я смутно помню все то, что проходило тогда в городе — меня, в большинстве случаев, держали в изоляционной камере под капельницами. На несколько минут вновь повисла тишина. Автобот покорно ждал продолжения рассказа, понимая, что вспоминать свое прошлое, напичканное болью и предательством родителей, не так легко, как кажется. — Когда шумиха улеглась и все забыли об этом, корпорация попыталась тайно добывать энергон. Первые несколько месяцев у них довольно успешно получалось проворачивать свои дела под носом правительства, но потом…потом что-то случилось. Я не знаю подробностей, помню только, что эту корпорацию закрыли, а всех, кто был причастен к добыче энергона — расстреляли. Моим родителям тогда удалось украсть несколько цистерн со склада в Айдахо, куда те пригнали в надежде откупиться богачи их корпорации и продолжить работу. И, когда в лабораторию под Массачусетсом пригнали первые бочки с энергоном, начались опыты. Сначала мне вкалывали по шприцу в день. Первые инъекции были очень болезненными — энергон был вязким и слишком тяжело проникал под кожу. Отсюда и шрам. Остатки просто скапливались под кожей. — Но это ведь только начало кошмара, верно? — Верно. После того, как мое состояние вернулось к норме, моя мать словно сошла с ума. Она притащила меня в подвал, пристегнула к стене, чем-то опоила, а потом…потом пришла боль. Постоянная, ломающая кости и сворачивающая внутренности в плотный клубок, который невозможно распутать. На мне срывали злость — били кнутами, цепями…насиловали…помню, как меня рвало после их ухода…черт, я ведь тогда хотела сдохнуть. Даже нож из столовой умудрилась спереть. Пыталась порезать вены — меня нашли. На грани жизни и смерти, на залитом кровью полу, с вывернутыми в судорогах конечностями. Помню тот момент, когда очнулась. Мне было страшно. Жутко страшно, ведь, когда я пришла в себя, я увидела рядом с собой собственную мать. Она что-то писала тогда в планшете, иногда поглядывая на меня. И когда заметила, что я очнулась, первым ее словом было жестокое, хлесткое «ничтожество». Больно ли мне было? О да, я же была ребенком, я все же любила свою мать. Это потом я повзрослела, поняла всю глупость своих чувств, а тогда…в общем, еще полгода меня держали в лабораториях. Затем зачем-то отправили в школу — обычную, где учатся обычные дети из обычных семей. Тогда мне придумали липовую историю, что я училась на дому из-за частых переездов. Фактически правда, только с той поправкой, что переезжала я из лаборатории в лабораторию, иногда останавливаясь в мотелях. После одиннадцати классов меня зачислили на первый курс военной академии. Там-то я и познакомилась с Ленноксом и Эппсом. Они были на четвертом курсе, выпускники, уже готовились к поступлению в армию. Помню, как плакала на выпускном. Тогда они пообещали мне писать и звонить, но…меня после второго курса опять забрали и перевели в другое учреждение. Связь была потеряна, и я на время забыла о своей «другой» жизни, — девушка царапнула воздух пальцами, показывая кавычки на слове «другая». Автобот тяжело провентилировал, внутри содрогаясь от понимая, сколько пришлось пережить этой белковой. — Как ты сбежала? — Это вышло…случайно, — Эмили пожимает плечами, — в тот день на лабораторию было совершено нападение. Правительство хотело посадить моих родителей за опыты над детьми. И мне по чистой случайности удалось выбраться. Не знаю, живы ли мои родители сейчас — в тот день, когда на лабораторию напали десептиконы, я была без сознания. Но…знаешь, я благодарна за то, что они спасли меня. — Спасли? — Угу, — девушка потягивается и встает, — Нокаут нашел выход и создал лекарство на основе чистого энергона, которое помогало мне. Жаль, что все оно осталось на Немезиде… Ладно, спокойной ночи. Эмили, не дожидаясь ответа, слабо улыбнулась и, развернувшись, побрела в сторону жилых ангаров. Автобот тихо кинул вслед «Спокойной ночи» и уже собирался отворачиваться, когда его слуха настиг оклик. — Рэтчет! — М? — автобот повернул корпус в сторону белковой. — Спасибо, что выслушал! И Эмили, сонно улыбаясь, зашагала в сторону ангара. А Рэтчет, усмехнувшись, кивнул в пустоту и вернул взгляд к звездам. Эта ночь для него будет полна раздумий…