(В цвету) только для тебя

      Если бы у Чимина спросили, на что он больше всего на свете любит смотреть, он бы не задумываясь ответил, что на своего лучшего друга, Чон Чонгука, на его мягкие волосы, и застенчивую улыбку, и широкие плечи, и узкую талию. На те милые розовые губки, которые он имеет привычку надувать, если что-то идёт не по его желанию, на те тёмные глаза, в которых, кажется, потонула всеми своими созвездиями целая галактика.              Ему также нравится смотреть на такого Чонгука, как сейчас, болтающего с друзьями и склонённого над ближайшей поверхностью с чуть отодвинутой пятой точкой, маячащей перед самыми глазами. У него это уже может считаться за вредную привычку: опираться о столы или спинки стульев, скрестив ноги и явив всему миру идеальный изгиб своей спины. Чимин так и не может решить, специально ли Чонгук это делает или просто так случайно у него получается, а Пак как дурак пускает на него голодные слюни без особой на то причины.              Он спрашивал как-то мнение Тэхёна по этому поводу, так как тот чуть лучше осведомлён о сексуальных привычках их общего друга. Чимин убеждает всегда себя, что причиной тому общая принадлежность Тэ и Чона к омегам, в то время как сам он альфа, и поэтому Чонгуку, естественно, комфортнее открываться кому-то своего пола. К сожалению, Тэхён, кажется, никогда не знает ответов на задаваемые альфой вопросы, а тот никак не может выведать их для себя сам.              Чонгук рядом с ним всегда избегал разговоров о сексе, что Чимин, опять же, списывал на их разные статусы. Однако каждый из группы их друзей так открыто об этом говорит, да и сам омега, если верить остальным, перестаёт себя особо сдерживать, если рядом нет Пака.              Вот, например, вчера, когда Чимину пришлось оставить их компанию пораньше, чтобы успеть на работу, Тэхён чуть позже доложил ему, как воодушевлённо Чонгук щебетал о том, что двое альф предложили ему тройничок. Чонгук, очевидно, предложение отклонил, но и Чимину рассказать о нём особо не спешил.              И что-то в этом всём раздражало Чимина.              Нет, не то, какое его другу сделали непристойное предложение. Чёрт возьми, да Чимин привык к этому уже. Он вынужден каждый день сидеть верной шавкой рядом с омегой и устраивать мини-взбучки каждому альфе, который только попытается забраться к нему в штаны. Не то чтобы Чонгук вообще когда-либо рассматривает эти их приставания и предложения всерьёз.              Нет. Всё дело в том, что они, вообще-то, лучшие друзья. Чимин рассказывает Чонгуку всё. И Чонгук свободно говорит с ним на любую тему, которая только не касается его сексуальной жизни. Да альфу бы и не беспокоило это, если бы Чонгук не делился этим так открыто со всеми, а его нагло обрубал, стоило только разговору свернуть не туда.              По какой-то причине, он не хочет, чтобы Чимин знал. Сам Чимин не хочет совать свой нос, куда не надо, но ему так же не нравится, что от него так открыто шифруется человек, с которым у них вроде бы очень сильная и глубокая дружба. Ведь именно омега и поёт сладко на каждом шагу, как он любит Чимина и доверяет ему, как сильно дорожит их дружбой, при этом дразнит постоянно, спрашивая, не было ли у Пака кого в последнее время. А потом просто закрывается от него; всегда требует ответов, но никогда их не даёт.              Бесит. Не то, что Чонгук не рассказывает ему всё, — в конце концов, есть у него право на личное пространство, — а то, что он до безумия непостоянный, то притягивает к себе, то отталкивает, то холодно себя ведёт, то преувеличенно тепло — и так каждый чёртов день.              Чимин поджимает губы, возвращаясь взглядом к своей книге, бездумно водя им по словам, пока они не сливаются в сплошное чёрно-белое месиво. Смысл теряется очень быстро, а глаза так и возвращаются к Чонгуку каждые несколько секунд. Дерьмово хотеть своего друга, при этом ещё быть по уши в него влюблённым и знать, что твоим он не будет никогда.              Альфа скрипит по полу ботинками, отстукивая нервно пальцами по столу. Они с Чонгуком собирались вообще-то взять с собой еды и посмотреть какой-нибудь фильм у младшего, но Чимину уже начинает казаться, что тому гораздо интереснее остаться здесь и позависать с остальными их друзьями.              Возможно, просто стоит уйти сейчас, и чуть позже написать Чонгуку.              Чимин захлопывает книгу и встаёт со своего места, чтобы вернуть её на полку в шкафу. Всё равно она недостаточно интересная, чтобы купить, или просто сам альфа не в том настроении.              Тяжело вздохнув, Чимин направляется к выходу, вылавливая по пути из кармана телефон. В любой другой день он, вероятно, просто забил бы на это. Давно привык потому что. Так их дружба с Чонгуком и работала: сегодня они не разлей вода, а завтра едва смотрят друг на друга, словно впервые в жизни встретились.              Однако в последнее время всё становится только хуже. Чимину слишком тяжело сдерживать свои чувства. Если бы он не любил его так сильно как своего лучшего друга, то давно уже попытался бы отдалиться, однако дело не просто в романтическом влечении к омеге. Они были якорем друг для друга уже столько лет, что и вспомнить сложно. Не так-то просто разрушить связь, подобную их.              Чимин уже почти выходит, как вдруг чувствует обнимающие его талию руки и знакомый, сладкий аромат, наполняющий воздух вокруг; Чонгук пахнет как цветы, как целый грёбаный сад. Пак задерживает дыхание. Этот аромат в последнее время становится всё сильнее и сильнее, что говорит о приближающейся течке, однако сам омега ни о чём подобном не упоминает.              — Куда собрался? — спрашивает Чонгук, укладывая подбородок на плечо альфы. — Забыл обо мне?              Нет. Чимин не сможет забыть о Чонгуке, даже если сильно захочет.              — Хотел немного свежим воздухом подышать, — врёт Чимин, накрывая чужие ладони, лежащие на его животе, своими. Он откидывает голову назад на Чона и смотрит с лёгкой улыбкой. — Мы идём смотреть кино или нет?              — Конечно, — тут же соглашается Чонгук, просияв, — сейчас только попрощаюсь быстренько с Джуном и Хоби, окей?              Чимин кивает, подтягиваясь и чмокая друга в щёку. Ничего необычного для них. Они и прежде целовались вот так. В щёки. И плечи. Чонгук разок даже поцеловал Чимина в губы по пьяни, но то была просто глупая, хмельная выходка во время игры в бутылочку — игры, о которой Чимин жалеет до сих пор, потому что никак не может забыть ощущение чоновских губ.              Чонгук ускользает, и Чимин может только наблюдать за тем, как он спешит вернуться к их друзьям. Он знает, что тоже должен пойти и попрощаться, однако чувствует себя сегодня немного неважным. С тех пор, как все они встретились в этом кафе, Чонгук большую часть времени провёл на коленях у Намджуна.              Это всё, конечно, сугубо платоническое, но Чимин на грани. Он становится дёрганным, когда его друг с кем-то сильно сближается. Знает, что это не совсем честно, поэтому никогда даже пальцем ноги не пошевельнёт, чтобы как-то препятствовать дружбе Чона с кем-то — или чему-то большему, — хотя ему по-прежнему хочется орать во всю глотку, когда он замечает, как омега виснет на ком-то так же, как раньше вис только на нём.              Чонгук всегда был застенчивым, открылся другим совсем недавно, привык к физическим контактам с остальными своими друзьями. Чимин гордится им, но не может избавиться от ощущения, что теряет что-то особенное, что-то, связывавшее только их двоих.              Вернувшись, Чонгук обнимает Чимина за талию и игриво вытягивает его на улицу.              — Хоби сказал, что может провести нас сегодня на одну большую вечеринку. В каком-то крутом ночном клубе. Пойдёшь?              Чимин сглатывает шумно, опуская взгляд себе под ноги. Он любит вечеринки. Всегда чуть ли не сам себе приглашения выбивает, сейчас просто не то настроение, учитывая, что в последние дни такого рода развлечения у него тесно связаны с не самым занимательным наблюдением за тем, как к Чонгуку подкатывают свои яйца сотни горячих альф, до тех пор, пока ночь не подходит к своему логическому завершению, а омега не упивается стыдливо повышенным к себе вниманием. Он настолько вылез из своей привычной раковины, что теперь уже едва ли смущается флирта так, как было раньше. Опять же, Чимин безумно за него рад, но ненавидит смотреть, как это происходит снова и снова.              Ему не следует идти. Только хуже будет себя чувствовать — факт.              Чимин тянет губы в извиняющейся улыбке, желая отклонить его предложение и надеясь, что это не расстроит особо Чонгука. Жалеет сразу же, как только ловит взгляд широко раскрытых глаз, таких ярких и полных надежды на положительный ответ.              — Ага, конечно, пойду.              Ну блядский боже, а.               У Чонгука всё лицо буквально светится.              — Прекрасно! После фильма, да? Можем собраться на вечеринку у меня.              — Конечно, — соглашается Чимин, мысленно снова себя ругая, в то время, как рука на его талии сжимается чуть сильнее. Улыбнувшись своему лучшему другу, он тоже приобнимает его, пользуясь шансом и скользя ладонью едва ощутимо по боку вниз.              Чонгук кажется вполне довольным, когда они идут вот так бок о бок, направляясь за своей любимой едой на вынос. Он пахнет очень сладко, заманчиво, с каждым шагом притягивая Чимина всё ближе и ближе к себе.              Пак играет в опасные игры, позволяя себе чувствовать то, что он чувствует к омеге, зная прекрасно, что не может действовать, не разрушив ту связь, которая у них есть. Либо он продолжит изводить себя запечатанными внутри чувствами, либо раскроется и потеряет своего лучшего друга.              Прямо сейчас Чимин, вроде как, ненавидит всё.                     

~♡~

                    Собираться у Чонгука дома — это какая-то пытка. Не раз Чимин чувствует, что у него вот-вот начнётся гон.              Маленькая Чонова квартирка всегда довольно сильно пахнет этим сладким, фруктовым ароматом, который шлейфом следует за омегой повсюду, но особенно насыщенный именно здесь. Почти аппетитный. Чимин уже даже готов выброситься в окно, если так и дальше продолжится. Обычно всё не так плохо, но сейчас у Чонгука со скоростью летящего без тормозов поезда приближается течка.              Из-за этого Чимин слегка нервничает по поводу сегодняшнего вечера, протискиваясь с трудом в толпе мокрых от пота незнакомцев. Если у Чонгука начнётся течка, а они будут в самом центре клуба, забитого до отказа людьми, всё закончится дичайшим беспорядком.              Если бог есть, Чимин готов прямо сейчас ему помолиться.              Чонгук никогда не относился легкомысленно к своим течкам, всё тщательно высчитывая, планируя и подгоняя под них свою жизнь. Если он и правда так близок к очередной, то Чимин и правда с трудом представляет, что он может так бездумно пуститься во все тяжкие с окружающей его толпой возбуждённых альф.              Паку стоит больше верить в своего лучшего друга. Ему не о чем беспокоиться. Чонгук не стал бы так рисковать ради какой-то вечеринки.              Они добираются до своих друзей. Хосок вместе с Сокджином и Тэхёном уже на танцполе. Юнги, по-видимому, предпочёл остаться дома. Чимин понимает. Здесь громко — ужасно громко, — а Юнги любит покой и тишину.              Намджун ждёт их у бара, а рядом с ним на стойке и напитки. Чонгук воодушевлённо опрокидывает сразу же в себя шот и тянется уже за следующим, хотя Чимин даже не успел свой ко рту поднести.              Это странно.              Не похоже на Чонгука.              — Кто-то сегодня слишком разошёлся, — говорит Намджун после того, как Чонгук также залпом выпивает второй шот и кричит им через музыку, что собирается к Хосоку и остальным. Чимин провожает его взглядом, а затем запрыгивает на барный стул рядом с другом.              — Ага. Не понимаю, что на него нашло, но он какой-то… — другой.              Чимину не нравится это. Он не уверен, но, может, дело в том, что они чаще стали зависать большой компанией, или в том, что Чонгуку уже можно легально веселиться и отдыхать в клубах, или, возможно, омега переживает какой-то кризис, о котором никому не говорит. Однако всё это сильно волнует Чимина.              Намджун пожимает плечами.              — Эх, давай позволим ему немного посходить с ума. Бедный ребёнок столько лет прятался в самом себе, так что не удивительно, что его сейчас так расслабило.              Чимин вздыхает, неуверенно заказывая себе у бармена сладкий фруктовый коктейль и возвращается взглядом к своему лучшему другу.              Возможно, Намджун прав, однако волнение Чимина меньше не становится. Это так не похоже на Чонгука — напиваться так веселья ради, тереться всем телом о друзей и позволять альфам одному за другим урывать танец с собой, стоять неприлично близко, и рукам — мацать бёдра.              У Чимина мурашки по спине от этого, но он пытается радоваться за Чонгука. В прошлом он часто жаловался, что тоже хотел бы пойти развлекаться с Чимином, но слишком нервничал для этого. Это то, чего он хотел. Чимин просто должен быть счастлив за него.              Альфа склоняет голову набок, обхватывая соломинку губами и отпивая немного коктейля. Краем уха он слышит, как Намджун сообщает ему, что идёт танцевать к остальным. Чимин не особо вникает. Всё его внимание привлекает альфа, который прижимается к чоновской спине и шепчет ему что-то на ухо.              Чимин чувствует, как спотыкается и сжимается в груди его сердце, когда омега усмехается сказанному. Неужели, это тот самый момент, когда он потеряет своего Чонгука навсегда, отдаст какому-то чужому альфе?              Пак пьёт быстрее, прося попутно новый коктейль.              Чонгук разворачивается лицом к альфе, прижимается и говорит ему что-то, укладывая руки на плечи незнакомца.              Отстраняясь с каким-то извиняющимся выражением на лице, он едва заметно улыбается. Альфа говорит что-то ещё, на что Чонгук лишь пожимает плечами, кивая, и тот уходит.              С трубочкой во рту и слегка расширившимися от удивления глазами Чимин видит, как Чонгук поворачивается к нему лицом. Улыбается, подманивая к себе рукой, и затем закидывает голову назад, падая в ритм новой песни.              Чимин потерян в восхищении Чонгуком, смотрит почти как загипнотизированный. Вдруг раздаётся тихий хлопок, и целое облако блестящих конфетти сыплется сверху на танцпол. Естественно, альфе до фонаря захватывающий вид разлетевшихся над толпой блёсток — он жадно ждёт реакции своего лучшего друга.              Чонгук смеётся, стоит только блёсткам опуститься на него, глаза прикрываются, чтобы не позволить мелким частичкам попасть в них. У Чимина кружится голова, он теряется в своём восхищении омегой, раскинувшим руки в стороны. Чон стряхивает немного блёсток с себя, а затем продолжает танцевать.              Слишком он прекрасно выглядит вот так, думает Чимин. Чонгук всегда выглядит потрясающе, но ещё более прекрасно в этой белой футболке, чей ворот сполз достаточно, чтобы открыть чарующий вид на ключицы, а материал впитал весь пот со спины омеги. Те блёстки липнут к мягким, каштановым прядям волос, блестят на ресницах прикрытых век.              Такой он восхищающий, потерянный в музыке, ослепляющий своими невозможно яркими глазами сильнее, чем стробоскопы. У Чимина всё внутри рвётся к нему, тянет оплести крепко руками и притянуть до невозможного близко, сливая два тела в едином танце.               Но вместо этого Чимин сжимает крепче свой стакан с каким-то цветастым напитком, игнорируя трубочку и допивая остатки одним залпом. Порядка трёх альф уже вьются хвостиком за его лучшим другом. И что здесь ловить?              Только он тянется ко второму своему коктейлю, голубому, прохладному и дожидающемуся его на барной стойке, как чужая рука утягивает его к себе. Чимин следит за стаканом взглядом, натыкаясь в итоге на Чонгука, стоящего рядом и подносящего трубочку к своему рту.              Альфа не может глаз отвести от того, как Чоновы очаровательные, розовые губы смыкаются на соломинке и голубая жидкость тянется по ней вверх. Омега ухмыляется, передавая коктейль обратно Чимину, который слишком ошарашен и очарован, чтобы принять его. Поэтому Чонгук просто ставит стакан на стойку.              — Потанцуй со мной, Чимин, — мурчит он, наклоняясь ближе, останавливая губы в опасной близости от паковского уха, — мне не нравится смотреть, как ты тут скучаешь один.              — Всё в порядке, Куки, — пытается сказать Чимин, но голос его слишком тих, чтобы можно было услышать за музыкой. Кажется, собственный язык отказывается работать нормально, отказывается выговаривать слова чётко и громко. Сладкий Чонгуков запах душит, кружит голову.              Омега практически стонет ему на ухо, упираясь своими ладонями в чужие напряжённые бёдра. Чимин ёжится, стоит только Чонгуку протиснуться меж его ног, обнять крепко руками за талию.              — Почему ты не хочешь со мной потанцевать, Чимини? — спрашивает Чон, утыкаясь лицом в Чиминову шею.              Голос у него низкий и плаксивый, а надутые губки Чимин может чувствовать даже кожей собственной шеи. Любой предположил бы, что Чонгук превращается в прилипчивого малыша, когда напивается, однако Чимин достаточно близко к нему, чтобы уловить запах и узнать тон голоса омеги. Тот самый тон, который появляется только с началом течки.              — Чонгуки, — умудряется выдавить из себя Пак. Ему нужно увести друга подальше отсюда.              Чонгук мычит, двигаясь ближе. Бёдра его толкаются вперёд, и Чимин едва сознание не теряет от тех скупых, но таких приятных толчков, что делает омега.              — Обожаю, когда ты меня так зовёшь, Чимин, — выдыхает он на ухо.              Чимин в такой заднице окажется, если прямо сейчас не выведет своего лучшего друга хотя бы на улицу.              — Нужно отвезти тебя домой, — говорит, пытаясь встать, однако Чонгук толкает его обратно на место.              — Но я хочу потанцевать с тобой, — мурчит в ответ омега, целуя Чиминову шею.              Целуя его шею.              Чимин хочет умереть. Однако он старательно проглатывает свою похоть и дышит через рот, чтобы не позволить прекрасному запаху бить по его органам чувств, затем чуть отталкивает друга назад и всё же встаёт. Он так и держит руки на чужой талии, прижимая близко к себе, но не позволяя двигаться ещё ближе.              — Гук, — говорит он, стараясь звучать строго и мягко в одно и то же время. Чонгук хмурит брови на него. Он не привык к тому, что Чимин говорит ему «нет», ведь прежде же спускал и позволял делать всё, что только его душе захочется. — Мне кажется, ты вот-вот потечёшь. Вокруг тебя столько альф вилось, да и сам ты очень сильно… виснешь.              — Я не висну…              — Неа, виснешь, — обрубает Чимин, смотря на Чонгука так, как обычно родители смотрят на своё провинившееся чадо, — сам же знаешь, каким становишься во время своих течек. Давай поедем домой.              Стоит только Чимину попытаться утянуть его подальше от бара, как Чонгук притягивает его обратно. Альфа ненавидит, каким сильным его друг бывает иногда.              — Не могу водить в нетрезвом состоянии, — говорит Чонгук, по-прежнему немного дуясь и сжимая руки на паковских запястьях. Тянет на себя. — Потанцуй со мной.              Чимин вздыхает, переставая двигаться, когда горячее омежье тело жмётся к его. Его лучший друг снова утыкается лицом в шею, нежно касаясь её губами, согревая дыханием и без того накалённую докрасна кожу. Он пользуется занятостью Чонгука, чтобы выловить из кармана телефон и поднять его на уровне глаз над чужим плечом. Медленно одной рукой, потому что вторая так и остаётся на чоновской талии, Пак набирает и отправляет Намджуну СОС.              Чимин слышит, как омега выдыхает сбивчиво, прокладывая губами дорожку из поцелуев к его уху.              — Так сильно тебя хочу, Чимини.              Если бы подобное было возможно, сердце альфы остановилось бы в ту же самую секунду, как неожиданные слова сорвались с чужого языка. Он знает, что Чонгук имеет в виду совсем не это, что за него говорит начавшаяся не вовремя течка, однако всё равно позволяет себе на одну крохотную, совсем незаметную секундочку поверить.              — Говорил же, что ты течёшь, — отвечает он, стараясь тихо рассмеяться и свести всё к очень плохой, но по-прежнему безобидной шутке. Так ранит меньше, да и избавляет Чонгука от неловкости, которую он наверняка испытает, стоит только всему этому закончиться.              — Дело не в моей течке, Чимин, — начинает было омега, отстраняясь, чтобы заглянуть в лицо друга, но в этот самый момент откуда-то сбоку вырастает Намджун. Чимин никогда прежде ему так благодарен не был. Он знает, что всё дело в течке, но слышать, как Чонгук пытается это отрицать, — уже слишком для него.              Намджуну никаких объяснений даже не требуется, потому что он и сам прекрасно видит остекленевший Чонов взгляд, его томно прикрытые веки, цепляющиеся за Чимина пальцы и спрятанное в волосах альфы лицо.              — Ох, парень, — говорит он, слегка морщась от открывшейся картины, — давай-ка вытаскивать его отсюда.              Чимин лишь кивает, продолжая жать Чонгука ближе к своему боку, пока они все втроём пробираются к выходу. Чонгук продолжает тыкаться в Пака носом весь путь на улицу, а затем ещё лапает его и целует, когда они уже забираются в джуновскую машину.              Чимин счастлив иметь силу воли, о которой многие могут только мечтать, в противном случае Намджуну пришлось бы лицезреть кое-что не очень приличное, происходящее на заднем сидении его авто и вряд ли способное когда-либо стереться из его памяти.                                   — Спасибо, Джун, — благодарит Чимин, помогая Чонгуку выбраться из машины. — Подожди здесь. Я вернусь сразу, как только помогу ему…              — Нет, — хнычет тут же Чонгук, утягивая собственное тело обратно в салон. Он подползает ближе к Чимину, практически ложась на него. Взгляды встречаются, а между лицами остаются какие-то совсем жалкие сантиметры. — Останься со мной, Чимин.              — Чонгук, я не должен…              Чонгук протягивает руку, касаясь пальцем губ альфы в попытке заставить замолчать.              — Останься. Пожалуйста.              Он кажется таким уверенным в своих словах, но дрожь в голосе сдаёт с потрохами. Чонгук, вероятно, боится, что Чимин оставит его. Он хочет Чимина рядом, возможно даже нуждается в этом.              Пак кивает.              — Ладно, — шепчет он в Чоновы пальцы. Перехватывает руку полностью и улыбается ободряюще, — хорошо. Если это то, чего ты действительно хочешь… — стоит Чонгуку закивать быстро-быстро, снова глядя умоляюще, как Чимин обращается к Намджуну. — Ну, думаю, эм… забудь. Можешь ехать.              — Хорошо, — отвечает просто Джун, наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как парни вместе выбираются из машины. Усмешка на его губах заставляет Чимина нервничать: словно старший альфа знает что-то такое, о чём сам он пока не догадывается даже.              — Давай-ка поднимемся к тебе, — шепчет Пак омеге, обнимая и позволяя опереться на себя, когда позади слышится рёв умчавшейся намджуновской машины. Сердце сжимается от чужой дрожи: течка всё продолжает набирать свои обороты. К тому же, лёгкий ветерок легче не делает, так как Чонгук по-прежнему весь влажный от пота. Не самое приятное чувство, должно быть.              Чимин не отнимает рук от внезапно притихшего Чонгука до тех пор, пока они не добираются до квартиры последнего, а пальцы его сражаются беспомощно с ключами от двери. Его беспокоит, каким молчаливым стал Чонгук, альфа переживает, что его лучший друг, вероятно, совсем замёрз, пока они поднимались, или течка особенно болезненно бьёт по нему в этот раз.              Чон не тот, кто спокойно спит направо и налево с альфами во время своих течек просто для того, чтобы облегчить себе участь, как делает множество других омег, поэтому течки для него всегда особенно длинные и неприятные. Конечно, у него имеются различные игрушки, которыми он периодически пользуется, но делу они мало помогают.              Всё, что может Чимин, — это надеяться, что ему не придётся становиться свидетелем тому, как сильно будет страдать его лучший друг ближайшие пару дней.              Дверь позади захлопывается громко, а Чимин тут же разувает их обоих, помогая Чонгуку выпутаться из его слишком тесной одежды. Едва он хоть что-то успевает сделать, как омега хватает его за запястья и тянет на себя, сталкиваясь с ним ртами.              Чимину кажется, что он плывёт. Столько раз представлял нечто подобное. Со счёта можно сбиться, сколько раз он мечтал о новом поцелуе после того быстрого во время игры в бутылочку. Так, может, его воображение просто шутит с ним грязные шутки, заставляя верить в реальность происходящего?              Когда Чонгук отстраняется, Чимин почти жаждет почувствовать чужие руки по всему своему телу — ему бы очень этого хотелось, — однако младший лишь отступает назад, улыбаясь широко и ярко.              — Спасибо, Чимини, — мурчит, — за то, что остался.              Пак кивает как болванчик, протягивая руку и поглаживая костяшками пальцев по чоновской скуле. Горячий румянец тут же ложится ровно на его щёки, а глаза блестят стеклянно. Чимин видел его уже таким прежде, почти потерянным в природной лихорадке, выглядящим восхитительным и более красивым, чем солнце. Однако даже эта обезоруживающая красота не способна отвлечь альфу от лёгкой боли в сердце, от первобытного инстинкта позаботиться об омеге.              — Давай переоденем тебя во что-нибудь удобное, хорошо? — мягко произносит он, утягивая Чонгука за собой в его комнату. Тот в свою очередь уже стягивает футболку через голову, после приступая к ремню на джинсах, пока Чимин направляется к шкафу. Тормозит на полпути словно пригвождённый, когда и без того насыщенный Чонов аромат дразнит его и без того поражённые органы чувств.              Чимин прикрывает глаза, сглатывая и задерживая дыхание. Он не может двигаться, не может дышать, всё его тело натянуто напряжением как струна. Инстинкты так и подмывают развернуться, схватить себе так восхитительно пахнущего омегу, насытить Чонову текущую задницу альфьим узлом. Однако разум говорит «нет». Он не может. Не с Чонгуком. Не со своим лучшим другом.              Выдыхая медленно через рот, Чимин делает ещё один короткий шаг в сторону шкафа, как вдруг пара жадных рук обнимает его за талию, останавливая. Дрожа, он чувствует твёрдый пресс, жмущийся к взмокшей спине, и уже полностью возбуждённый член, потирающийся о его задницу.              Всё, что его окружает — это только Чонгук, его горячее дыхание на шее, посылающее вдоль позвоночника стайки мурашек, и большие ладони, скользящие под футболку, чтобы коснуться трепетно груди.              — Чимини, — выдыхает омега в Паково ухо, — неприятно, — звучит так, словно ему очень больно. Чимин знает, как сильно друг его ненавидит свои течки. Они всегда ужасно проходят. — Помоги.              Чимин почти давится воздухом. Невозможно, чтобы Чонгук просил то, о чём он, вероятно, просит, верно? Да даже если и возможно, за него говорит течка. Как и весь вечер до этого. Это ничего не значит.              — Чонгуки, я не могу… не могу, — альфа вздыхает полной грудью, когда Чон целует снова его шею. Слишком поздно до него доходит, как сильно он ошибся, позволив себе подобное: гигантская волна цветочной сладости атакует все органы чувств. Он дрожит в очередной раз, чувствуя, как заинтересованно дёргается в штанах член.              — Малыш, ты пьян.              — Едва, — тут же отвечает Чонгук, практически выстанывая слова в сгиб Чиминовой шеи в опасной близости от места для метки, — как и ты.              Чимин облизывает свои резко высохшие до царапающей корочки губы, пробуя языком витающий в воздухе вкус омеги.              — Всё из-за течки, Куки. Я не хочу, чтобы ты жалел потом…              — Не буду. Если с тобой, то я никогда не пожалею об этом, — Чонгук отходит на шаг назад, разворачивая Пака к себе лицом, и уже только одна картинка крадёт Чиминово дыхание: перед ним юный омега, обнажённый, смуглый, прекрасно сложенный и невероятно красивый. — Хочу тебя. А ты меня хочешь?              — Чонгук, — Чимин не может перестать наслаждаться пьянящим запахом, а Чонгук берёт в ладони его лицо. Пак поднимает свои и касается нежно чужих запястий. Каким дураком он будет, если признает сейчас своё желание, хотя знает прекрасно, что лучший друг хочет его только потому, что течка велит хотеть? Если Чимин признается и скажет чистую правду, Чонгук узнает обо всём. Узнает, что Чимин к нему чувствует. Однако сдержаться не может, стоит только заглянуть в самые восхитительные глаза на свете. Никогда не может. — Конечно, я тебя хочу.              Улыбка на чоновских губах кажется искренней, словно он рад тому, что услышал, словно есть пусть даже и малейший, но всё же шанс на взаимность.              — Этого я всегда хотел, — говорит он, двигаясь ближе и целуя снова, бормоча в самые губы, — и пытался заставить тебя это осознать целую вечность.              Чимин касается лица омеги, придерживая во время поцелуя, в то время, как юркий язык уже во всю пробует на вкус его губы, отчаянно просясь внутрь. Альфа и сам не сопротивляется, встречая Чонов язык своим на полпути, позволяя ему исследовать собственный рот, касаться всех чувствительных мест, до которых только возможно достать. Руки младшего поднимают чиминовскую футболку вверх, полосуя ногтями спину.              Если б Пак не знал наверняка, решил бы, что напился до беспамятства. Чонгук опьяняющий, он заставляет чувствовать себя совсем захмелевшим, безумным, заставляет даже грёбаную комнату крутиться перед глазами всё сильнее и сильнее с каждым прикосновением. Чимину даже не удаётся следить за руками, освобождающими его от одежды; Чонгук просто везде.              — Сядь на кровать, малыш, — бормочет Чон, грея горячими ладонями бока. Стоит только Чиминовой заднице встретиться с хозяйской кроватью, как Чонгук тут же тянет штаны с альфы, который очень охотно в этом помогает, приподнимая бёдра.              Пак даже не понимал до этого, насколько сильно возбудился лишь от поцелуев с омегой; один только аромат того влияет довольно сильно, учитывая то, насколько болезненно альфа уже возбуждён, как вздрагивает и расслабляется, когда Чонова ладонь обхватывает его стояк. На какое-то время даже кажется, что течка сейчас именно у него, потому что весь здравый смысл расплылся в горячей лихорадке.              Чимин приоткрывает рот с лёгким вздохом, когда Чонгук забирается на него, продолжая дрочить с оттяжкой, размазывая по всей длине выступающую естественную смазку, позволяющую кулаку легче скользить. Он хватает Чона за шею, притягивая для того, чтобы укусить легко за нижнюю губу, поцеловать родинку под ней — ту самую, с которой всегда не мог свести глаз.              Чонгук усаживается на чужих коленях, ведя пальцами вниз по груди, потирая большими чувствительные соски и заставляя Чимина дёргаться и извиваться под собой. Каждое прикосновение как разряд электричества. Они едва начали, а ощущение, что всего уже слишком много. Даже мельчайшие царапинки наполняют до краёв и за их пределы.              — Гук, — выдыхает Чимин в поцелуй, отстраняясь достаточно для того, чтобы заглянуть в глаза, — иди ко мне, — он отползает назад, упираясь спиной в изголовье кровати и утягивая Чонгука вслед за собой, снова усаживает на своих коленях. Какая-то его часть по-прежнему беспокоится, что Чон ещё будет обо всём жалеть, однако они уже зашли так далеко, а сам омега слишком совершенен в таком виде, весь тяжело дышащий и пылающий румянцем.              Чимин прижимает младшего близко, чтобы было удобней держать оба их члена вместе, дроча под пристальным чоновским взглядом. В горле встаёт ком, когда Чонгук роняет дрожащий выдох, и губы его, розовые и припухшие от поцелуев, слегка приоткрываются. Рука омеги скользит с Чиминовой груди и скрывается за спиной, и Пак слышит вдруг влажный звук: то длинные пальцы толкаются в текущую дырочку. Чонгук закатывает глаза от рванувших ощущений.              Чимин пробегается руками по его бёдрам, неотрывно наблюдая за парнем, чьи пальцы скользят в его же собственную дырочку, а таз инстинктивно толкается им навстречу, чтобы принять больше, глубже. Чимин знает, что не должен просто сидеть, пялясь на омегу, и лениво дрочить им обоим, однако мозг его совсем отказывается работать из-за пропитавшей воздух сладости, сгущающейся вокруг них влажности.              Чонгук шепчет, закрыв глаза, закинув голову назад и навалившись телом на Чимина. Тот чувствует побежавшую по его бёдрам смазку, в обильном количестве вытекающую из омеги, тёплую и насыщенную сладким ароматом. Член альфы дёргается, болит от силы возбуждения.              — Ч-чёрт, больно, Чимини, — хнычет Чон, снова толкаясь на собственные пальцы. Чимин слышит, как смазка вытекает обильно из него, и рот наполняется слюнями от одной только мысли об этом. — Нужно… больше.              — Я помогу тебе… — начинает Чимин, пытаясь сесть ровно, заставляя, наконец, работать свой поплывший разум. Однако Чонгук, упершись ему в грудь одной рукой, укладывает обратно.              — Нет. Останься так, малыш. Хочу объездить тебя. С тобой так хорошо. Не могу дождаться нашей сцепки, — Чон вдыхает хрипло, роняя голову вперёд и в очередной раз цепляясь взглядами. — Растяни меня, Чимини. Хочу, чтобы ты растянул мою дырочку, так, чтобы она была готова принять в себя твой узел.              У Чимина резко пересыхает в горле, и, широко раскрыв глаза, он заторможено кивает. Продолжая дрочить медленно одной рукой, он тянется свободной за Чонову спину, ведя по ягодице и ощутимо её сжимая. Чонгук улыбается ему в ответ, несмотря на тот дискомфорт, который доставляет течка. Наклоняется, чтобы снова поцеловать.              Зад у омеги влажный из-за смазки: вязкая жидкость остывает на крепких ягодицах, и Чимин сдерживает порыв поднести свою перепачканную ладонь и попробовать наверняка восхитительный вкус. Он быстро находит сжимающуюся вокруг двух омежьих пальцев дырочку, жаждущую куда больше, и дразнит колечко мышц, после всё же скользя внутрь одним.              — Чувствуешь, какой я мокрый для тебя? — шепчет Чонгук, и Чимина дёргает от обжёгшего ухо жара, от влажного касания упругого языка к хрящику и губ, обхвативших мочку. — Можешь больше одного. Мне нужно больше.              Альфа рычит, когда его целуют в очередной раз, упиваясь теплом горячей, влажной дырочки. Он делает ровно так, как сказано, проникая внутрь сразу двумя пальцами, вставляя по самые костяшки, которые тут же покрываются все смазкой, текущей вниз по ногам омеги.              — Так давно тебя хотел, Чимин.              Чимин забывает, как дышать с вставленными по основание пальцами в дырочке, судорожно сжимающейся и отчаянно требующей ещё. Требующей что-то побольше и потолще. Требующей Чиминов член. Чиминов узел. Они вместе растягивают омегу, входя настолько глубоко, насколько вообще возможно. Каждое движение вытягивает очередной шумный выдох из чоновской груди, едва слышные похвалы, смешанные с высокими стонами.              — Никогда прежде таким мокрым не был, — урчит Чонгук, поднимая одной рукой Чимина за подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза. Свои пальцы из себя он вытаскивает, сжимаясь вокруг чиминовских и начиная сильнее течь, буквально топя ладонь альфы в смазке. — Так долго ждал твоего узла.              Чоновы губы касаются легко паковских, рука по-прежнему придерживает за подбородок. Отстраняется, поднося вторую к самому рту Чимина: пальцы так и покрыты щедрым слоем смазки. Разум пьянеет от одного только запаха, внезапно сильного настолько, что вряд ли вообще когда-нибудь сможет выветриться.              — Хочешь попробовать меня, малыш? — спрашивает Чон. Едва слова срываются с его губ, как Чимин своими обхватывает средний и указательный, втягивая в рот. Держит зрительный контакт с омегой не в силах отвести взгляд, очарованный лёгкой усмешкой, и начинает сосать. — Так хорошо, Чимини.              Язык альфы кружит вокруг омежьих пальцев, в то время, как его собственные по-прежнему растрахивают текущую дырочку. Затем Чонгук неожиданно давит настойчиво на язык. Он толкается глубже в горячий рот, в глотку, душа. Наблюдает поплывшим взглядом за тем, как Чимин улыбается самыми уголками.              Младший начинает вытягивать свои пальцы обратно, однако Пак лишь обхватывает их губами плотнее, всасывая обратно внутрь, удостоверяясь в том, что не пропустил, не оставил ни одной капельки вкуснейшей, ароматной смазки, и лишь после сглатывая. Чимин выпускает их изо рта, возвращая внимание своим пальцам, пробирающимся глубже в пульсирующее нутро, и сгибает их ровно так, что кончики потирают простату.              Омега вскидывает бёдра навстречу поначалу, с плаксивым стоном опускаясь обратно на уже три пальца.              — Боже, ты такой узкий даже на моих пальцах, Гук, — выдыхает Чимин, глядя снизу-вверх на своего лучшего друга, на выражение полнейшей эйфории на его лице. — В тебе наверняка так хорошо будет. Я так давно тебя хочу.              — Продолжай так говорить, — шепчет Чонгук задушено, сражённый чиминовскими словами, — мне нравится слушать, как сильно ты меня хочешь. Скажи ещё раз, — прикусывает губу, снова впиваясь взглядом. — Скажи, что хочешь меня. Скажи, как сильно жаждешь почувствовать мою влажную дырочку на своём члене, как в моей заднице становится мокрее от твоей спермы.              Чимина трясёт, тяжёлые веки прикрывают глаза, голова сама собой падает назад, когда тело выгибается, ища желанных прикосновений.              — Блять, Гук… Не могу даже… Не могу думать нормально, пока ты так говоришь.              Рука сжимается вдруг вокруг запястья, вытягивает его пальцы из Чоновой задницы. Чимин наблюдает за тем, как омега поднимает его ладонь к собственному рту, слизывая широко языком смазку с них и не разрывая зрительного контакта.              — У тебя уже была сцепка? — спрашивает Чонгук, не отнимая пальцев от своих губ, опаляя их своим кипяточным дыханием.              Вся туманность как-то слишком резко исчезает из Чиминовой головы, и его кидает обратно в реальность, обжигающий румянец начинает щипать кожу щёк. Нет, не была. Никогда и ни с кем прежде у него не было сцепки. Он постоянно переживал гоны с одной лишь своей рукой и иногда парочкой игрушек.              — Прекрасно, — с улыбкой произносит омега, наклоняясь и упираясь своим лбом в Чиминов, — у меня тоже не было. Всегда хотел, чтобы ты был моим первым.              Чимин прикрывает глаза, позволяя себе посмаковать услышанное, а Чонгук тем временем приподнимается слегка, устраиваясь над членом альфы. Пак дрожит уже от того, как одна только головка скользит во влажный, гостеприимный жар. Паникует вдруг.              — Подожди… Гук… — хватается руками за омежьи бёдра, заставляя того застыть на полпути и уставиться удивлённо широко раскрытыми глазами. — Ты пьёшь таблетки?              Чонгук смеётся тихо, и у Чимина сердце замирает от этого звука.              — Конечно, глупый. Ты такой милый, всегда так переживаешь обо мне, — наклоняется ближе, прочёсывая рукой волосы альфы, при этом двигая бёдрами и потираясь ягодицами о его член, — всегда так заботишься хорошо, Чимини. Я знаю, ты доставишь мне сегодня незабываемое удовольствие.              — Доставлю, — обещает Чимин в самый Чонгуков рот, прижимаясь губами к губам и поглаживая пальцами волосы в ответ. Он задерживает хриплый вдох, когда омега опускается на его плоть, тесный жар поглощает жадно каждый новый сантиметр, смазка хлюпает, позволяя входить достаточно легко. Чонгук такой, такой чертовски мокрый. Для него. Мокрый для Чимина, благодаря ему. — Используй мой член, малыш, используй, чтобы расслабиться. Я доставлю тебе удовольствие.              Чонгук кусает собственную губу, опускаясь так резко, что плоть в один толчок оказывается полностью внутри, заполняет максимально. Привыкая, омега упирается руками в чужую грудь, сжимая их в кулаки до побелевших костяшек, а Чимин поглаживает успокаивающе его бока.              — Ты так меня идеально растягиваешь этим большим альфьим членом, Чимин, с ним внутри так хорошо.              — Да? Прекрасно. Хочу, чтобы тебе было хорошо, Гук, — Чимин прикусывает легко нижнюю чоновскую губу, заставляя того усмехнуться, а затем жмётся уже для полноценного поцелуя. Он почти горд тем, что Чонгук чувствует себя лучше уже от того, что его член просто находится в нём.              — Так прекрасно, — Чонгук садится ровно, упираясь теперь в Паковы плечи, а руки того продолжают лежать на крепких омежьих бёдрах, — буду объезжать тебя до тех пор, пока мы не сцепимся, малыш. Не могу дождаться, когда смогу почувствовать твой узел в себе, распирающий меня так сильно.              Чимин пытается ответить, но давится собственными словами, стоит только Чону неожиданно приподнять бёдра и опуститься обратно, снова тараня своё чувствительное нутро горячей плотью. Его тесная дырочка засасывает в себя так, словно была создана под Чимина и никого более; сладкая, вязкая смазка так и течёт по всему альфьему стволу, пока Чонгук трахает им сам себя.              У Чимина пальцы на ногах поджимаются, и голова безвольно падает на изголовье кровати от ощущения потёкшей по его мошонке смазки. Он даже не думал, что омеги могут так течь, но ему нравится, нравится абсолютно всё.              Вид скачущего на нём Чонгука, потерянного в чистом наслаждении, откидывающего собственные волосы назад с лица, абсолютно невероятен. Пальцы омеги оставляют после себя горящие полосы на груди Чимина, ногти царапают легко, и сам он ни на секунду не сбавляет темпа. Паков член исчезает в нём снова и снова, растрахивая, и Чонгук принимает его так, словно делал это уже тысячу раз прежде — течка гонит его нещадно.              Чимин никогда ничего подобного не видел и не чувствовал. Обнимающая его член теснота заставляет голову идти кругом, звуки стонов — высоких и хриплых, смешанных с подвываниями чиминовского имени — подводят к той грани, где, он чувствует, готов кончить слишком сильно, слишком быстро.              Альфа не сдерживается и впивается пальцами в Чоновы бёдра до синяков, безжалостно пятная упругую плоть дрожащих ног. Он слышит собственное дыхание, неровное и тяжёлое из-за Чонгука, из-за омеги, который пытается справиться с собственной течкой. Он голоден и жаден, вздрагивает каждый раз, как опускается со звонким шлепком на член, головка ударяет безжалостно по простате снова и снова, пока с его губ не начинают сыпаться почти крики.              — Т-такой большой, Чимини, — хнычет он, закидывает голову назад, губы дрожат, а дырочка сжимается вокруг Чимина, желая уже принять в себя толстый узел Чимина. Тот начинает увеличиваться, альфа чувствует, а Чонов голос только сильнее подстёгивает. — Ты так меня хорошо заполняешь, малыш. Этот узел будет таким восхитительным внутри.              Чонгук смотрит на него сверху-вниз, не сбавляя бешеного темпа своих скачков и хватаясь за чужие запястья. Тащит Чиминовы ладони на себя, ведя ими по собственному прессу.              — Коснись меня. Хочу чувствовать тебя повсюду, когда твой узел сцепит нас.              Выдержка Чимина рушится, он чувствует пульсацию в растущем узле. Ведёт руками по груди омеги, касаясь так, как он и просил, дразня и пощипывая на пробу его соски. Поскуливания и просьбы «ещё» тут же текут нескончаемым потоком, и альфа догадывается, что нашёл одно из самых чувствительных мест друга, то, что способно потопить его тело в удовольствии, в котором он нуждается и которое заслуживает.              Чимин сползает пониже в подушки, упираясь так, чтобы удобно было толкаться бёдрами вверх, не забывая при этом аккуратно пощипывать и поглаживать соски. Всё Чоново тело дрожит, он жмурится, выстанывая особенно громко. Член его дёргается, влажный и текущий предэякулятом, крепко стоящий и прижимающийся головкой к животу.              Пак входит так глубоко, как только возможно, основание его члена расширяется, в то время, как дыхание Чонгука становится более быстрым, глаза жмурятся сильно. Чон, кажется, потерян в удовольствии, в полнейшей эйфории от того, что Чимин исполняет любую его просьбу, касаясь там, куда указывают руки омеги.              Чиминовы вдохи-выдохи тоже становятся более частыми и хриплыми с каждым толчком, Чонгук отпускает его запястья, чтобы подрочить себе. По какой-то причине альфа не может отвести взгляд от того, как отчаянно водит плотным кулаком по своему члену омега, заставляя себя кончить вместе с Чимином. Бёдра его по-прежнему напрягаясь опускают жадное тело на полностью сформировавшийся узел старшего.              С размазанной повсюду смазкой — запятнавшей простыни, вытекшей на Чиминовы колени, разукрасившей внутреннюю сторону Чоновых бёдер соблазнительным блеском, — тяжёлым дыханием, и стонами, и слишком сладким, влажным воздухом, плотно прилипающим к телам, Чимин вскидывает бёдра сильно, а Чонгук в то же время свои резко опускает.              Его дырочка растягивается туго вокруг Чиминового узла, стоит тому проскользнуть внутрь, заполнить до тех пор, чтобы омеге хватило, наконец, чуть поумерить пыл своей течки. Чимин кричит любимое имя, кончая внутрь, пачкая чувствительные стеночки горячим семенем, и слёзы убийственного удовольствия текут неровными дорожками по горячей коже чоновских щёк.              Он повторяет безумно «да, да, да», подмахивая сбито бёдрами, словно ему недостаточно и распирающего узла, и жмурится. Красивое тело дёргается чувственно, когда вязкая сперма ложится на хаотично двигающуюся на члене руку, пальцы на ногах поджимаются, и сквозь зубы рвётся наружу крик удовольствия. Захватывает дух наблюдать за тем, как он кончает, как пот скользит по его вискам, а волосы липнут к влажному лицу.              Омега падает вперёд, укладывая голову на Чиминово плечо, и тот сразу же притягивает его в крепкие объятия, водя пальцами вверх-вниз вдоль позвоночника. Он вслушивается в выравнивающееся дыхание младшего, и чувствует, как по-прежнему сильно колотится в груди сердце.              — Удобно? — спрашивает Чимин, поворачивая слегка голову, чтобы поцеловать во влажный висок, пробуя с собственных губ солёный пот. — Замёрз?              Чонгук качает головой, но лёгкая дрожь по телу выдаёт его. Альфа прилагает последние силы, чтобы сдвинуться слегка и вытянуть простыни, оборачивая их вокруг омежьих плеч. Он не может просто сидеть и позволять Чону чувствовать себя некомфортно, пока они ждут, когда спадёт узел.              — Лучше? — мурчит он на ухо младшему, поглаживая по волосам. Задерживает дыхание, когда Чон отстраняется, испуганный тем, что может увидеть теперь в этих глазах, не затянутых дымкой похоти.              Сожаление? Стыд? Что если всему виной действительно была лишь течка?              — Гораздо лучше, Чимин, — вздыхает Чонгук, поглаживая чуть дрожащей рукой щёку старшего, — и да, мне удобно… если удобно и тебе, — ждёт утвердительного кивка в ответ и затем улыбается. — Хорошо. Подождём так, пока твой узел спадёт. А потом… — Чонгук прижимается ближе, обжигая горячим дыханием губы альфы. Тот снова может ощущать устойчивый привкус омеги в воздухе, — я хочу, чтобы ты меня снова трахнул, малыш. Ещё раз и ещё. Хорошо?              У Чимина резко подскакивает пульс, руки сильнее сжимают омегу, когда тот целует его быстро в губы, спускаясь после к острой челюсти.              — Хочу, чтобы ты трахнул меня на спине, держал мои ноги и вбивался так глубоко, как только можно. Хочу чувствовать тебя по всему телу, чувствовать полностью внутри. Хочу, чтобы моя задница надолго запомнила этот узел, — целует обманчиво невинно в щёку. — Ты же сделаешь это для меня, малыш? Трахнешь меня так, что я никогда об этом не забуду?              — Да, — без тени сомнения отвечает Чимин, давясь вдохом, когда его целуют снова, — сделаю для тебя всё, что угодно.              Чонгук потирается сильнее о Чиминов узел, заставляя тем самым альфу дёрнуться и снова застонать, ноги — согнуться в коленях, а пятки — утонуть глубже в мягком матрасе. Пак впадает в транс в чоновских руках, способный только следовать за задаваемым ритмом елозящих на его коленях бёдер, желая ещё больше — потому что всегда немного недостаточно. Чувствует настойчивое давление манящих розовых губ на свои.              Когда узел его спадает, а Чонгук возбуждает плоть снова, так что она стоит каменно, Чимин исполняет в точности то, что шептал ему жарко омега, и даже больше.              Он трахает на спине, удерживая Чоновы ноги в воздухе и закидывая их себе на плечи, в то время, как пальчики омеги царапают влажную от пота спину альфы. Чимин трахает его у изголовья кровати, чувствуя, как дрожащая ладонь сжимает его ягодицу, направляя, выбирая угол и скорость проникновения, интенсивность толчков.              В комнате задохнуться можно от запаха секса, смазки и феромонов, пота и спермы, текущих вниз по чоновским бёдрам вперемешку со смазкой. Ощущения переполняют обоих, отравляют, заставляют пьянеть бешено друг от друга.              Голова у Чимина находится в таком слабо соображающем состоянии, что, не будь его лицо меж Чоновых ягодиц, а язык не собирай жадно смазку и его собственную сперму, вытекающие из дырочки, он, к своему страху, вонзил бы бездумно зубы в шею омеги. Он пометил его бы без тени сомнения этой ночью. Не мешкал бы даже.              Однако, он помнит всё ещё, что Чонгук его лучший друг, а оба они сейчас слишком далеки от адекватного состояния. Он бы никогда не смог так поступить с младшим.                            Где-то посреди ночи Чимину снятся руки, путешествующие по всему его телу, губы, жадно выцеловывающие твёрдый рельеф пресса, присасываются к выступающей тазовой косточке, оставляя там наливающийся засос. Ему снится горячая ладонь на члене, и именно это будит его.              Ошарашенный внезапной похотью Чонгук целует его шею, пока рука продолжает водить настойчиво по полу-возбуждённой плоти, и Чимин на автомате кладёт свои ладони на горячие бёдра омеги.              — Прости, — шепчет Чонгук в покрывшуюся мурашками кожу, — не могу удержаться. Нужен твой узел. Моя… — отстраняется, сглатывая шумно, — моя течка. Больно опять. Пожалуйста, Чимин… мне нужен снова твой член.              Пак кидает быстрый взгляд на часы. Они поспали всего пару часов. Кто же знал, что быть с омегой во время течки так изматывающе. Хотя оно того стоит. Во всяком случае, если омега — Чон Чонгук.              — Да, хорошо, конечно, — бормочет он, садясь ровно. Чонгук помогает ему приподняться и откинуться спиной на изголовье кровати. Затем он забирается следом, не сводя с альфы пьяного взгляда и продолжая ему медленно надрачивать. Выглядит он при этом нереально, словно вышел прямиком из всех мокрых снов. Чимин думает даже, что всё ещё спит и забыл проснуться. — Продолжай, малыш. Делай, что нужно.              Чонгук упирается своим лбом в Чиминов, прикрывая глаза.              — Спасибо, — тихо благодарит он, втягивая в переполненный болезненной нежности поцелуй. Отрывается прежде, чем Чимин успевает ответить ему, потому что течка не знает жалости: она заставляет его тело болеть и вымаливать узел альфы. Он не может тратить больше времени на поцелуи, Чимин понимает. Ему нужен член, и нужен он прямо сейчас.              Стоит омеге развернуться к Чимину спиной, как тот теряется сразу, сбитый с толку тем, что младший вот так просто отвернулся от него.              — Гук…              — Хочу объездить тебя так, Чимини, — поясняет омега, кидая на него взгляд через плечо, устраиваясь поудобнее коленями на кровати спиной к Чимину. — Хочу, чтобы ты видел, как будешь трахать меня, каким мокрым станет твой член от моей смазки и как хорошо растянется моя дырочка под твой узел. Хочу, чтобы ты всё увидел, малыш.              Чимину кажется, что он не может дышать, впадая в то бессознательное состояние, ввести в которое его способен, кажется, один только Чонгук. Он ведёт ладонями по чоновским бёдрам, наблюдая за потёкшей дырочкой и откидываясь на хаотично скинутые вместе подушки ради лучшего обзора. В Чоне по-прежнему довольно свободно после предыдущих раундов, но ему, кажется, всё равно слишком мало, и Чимин нисколько не против.              Он слышит, омега бормочет что-то о том, как сильно его хочет, о том, как сильно нуждается в нём, и это заставляет трястись крупной дрожью, нетерпеливо прижимая одной рукой головку к смазанному и растянутому входу, а второй сжимая твёрдый бок. Чон смотрит через плечо, когда Чимин опускает его на себя, скользя внутрь поразительно легко.              Стеночки омеги по-прежнему такие же тёплые, сжимаются всё также тесно. Чонгук закидывает голову назад и вздыхает облегчённо; он мокрый невероятно из-за смазки и Чиминовой спермы, а ягодицы приятно розового цвета из-за силы толчков, с которой его всю ночь вбивали в матрас. Теперь альфа понимает, почему должен был это увидеть: увидеть то, как любимый омега приподнимается на дрожащих ногах и садится обратно полностью на всю длину.              Определённо, эта картинка никогда не покинет его память: вид на то, как Чонова дырочка буквально всасывает в себя, как вся длина члена альфы целиком исчезает в ладной заднице, а смазка блестит на напрягающихся с каждым толчком бёдрах.              У Чимина голова кругом идёт, руки сжимают упругую плоть ног омеги, пока тот трахает себя членом самозабвенно, принимая сильно, глубоко, дрожа, выстанывая и едва не плача, до тех пор, как начинает формироваться узел.              Чимин гладит ладонями по чоновским бокам, успокаивая в противовес убыстрившейся скачке на его коленях. Омега хватает запястья старшего, подтягивая к себе и кладя на собственный член.              Чонгук мокрый; мокрый на возбуждённой альфьей плоти, мокрый в его руке, текущий только для него. Запах его смазки и их пота смешивается, и Чимин упивается этим, трепеща всем телом, чувствуя себя совсем поплывшим, когда Чон упирается руками в его бёдра, чтобы удобнее было насаживаться на распирающий узел.              Дырочка растягивается вокруг Чимина, натянутая до предела разбухшим у основания членом, запертым теперь у омеги внутри. Стеночки его сжимают тесно, когда он кончает в кулак старшего, а дополнительное давление вытягивает оргазм и у самого Чимина. Он кончает в омегу, полностью заполняя его своим семенем и членом, и Чонгук стонет хрипло, протяжно и удовлетворённо, словно только этого он всю жизнь и желал.              В уголках его глаз блестят слёзы, пот катится мутными каплями вниз по его спине. Чимин никогда прежде не видел, чтобы течка так ударяла по младшему, заставляя буквально всё тело гореть лихорадочным румянцем. Кажется, если в нём нет члена Чимина, он чувствует сжирающую огнём боль.              Чонгук опирается назад, укладываясь на груди альфы и переводя сбившееся дыхание. Чимин вытирает свою покрытую спермой руку о постельное бельё, а затем обнимает притихшего омегу.              Он рад, что может быть сейчас рядом с Чонгуком, даже если они и будут жалеть обо всём утром, он даже представить не может, что оставил бы своего лучшего друга страдать в одиночестве.              Не совсем удобно лежать вот так под растянувшимся сверху Чонгуком, упирающимся ему спиной в грудь, но таким образом омега остаётся рядом, а Чимин в тепле, поэтому грех жаловаться.              Он бы никогда не подумал жаловаться на Чонгука в своих объятиях.