То, что делает нас людьми

Пайкмен продолжал бормотать нечто нечленораздельное, пока Макс тащил его не очень трезвое тело по вымощенной камнем дорожке. До лагеря древесных скаутов оставалось совсем немного – так бы он сказал, если бы шёл один обычным шагом. Но сейчас на нём плёлся Эдвард, постоянно спотыкаясь и почти не шевеля ногами. Макс знал окрестности лагеря как свои пять пальцев. Знал все дорожки и просеки, знал все пути и трассы. Это не было чем-то необычным – он проводил здесь почти каждые каникулы, и большую их часть хотел сбежать от остальных. Ещё были дни, когда они с Дэвидом устраивали импровизированные походы, обходя окрестности и ухаживая за ними. Это было в какой-то степени сентиментально – то, как они ухаживали за этим Богом забытым местом. В лагерь всегда приезжало мало детей, не больше десяти, но, как говорил Дэвид, это и придавало лагерю свой шарм. Вообще, шарм лагеря был в неизменности. И в какой-то степени Макс был благодарен Пайкмену. Не потому, что сейчас уже шестой час утра, а он тащит его пьяное тело по мощёной дорожке, но потому, что в этом редком лесу, купающемся в лучах рассвета, Макс чувствовал себя снова десятилетним. Когда к тебе приходят люди из прошлого – это не только приятно, но и до пугающего странно. Прошлое Макса – до лагеря – нельзя было назвать плохим или хорошим, но оказавшим влияние – определённо. То самое лето осталось в памяти Макса, въелось так, что не вывести. И каждое последующее было бледнее предыдущего, потому что постепенно теряло свои детали и обрастало новыми. Лесные скауты были деталью, исчезнувшей со временем. И вот и они вернулись в его жизнь. И Макс не был рад этому в привычном понимании этого слова. А в душе нарастало ощущение чего-то, будто всё нутро чувствовало приближения каких-то невероятных событий. Хотя что может быть невероятнее, чем происходящее до этого? Если бы жизнь Макса была сценарием, он бы сказал, что это был кульминационный момент. Абсолютно всё, что с ним случалось, вело к этому. К Пайкмену, упавшему на землю у входа в лагерь древесных скаутов. — Дальше сам ползи, — отрезал Макс, пиная его. — Ты настоящий скаут, — отозвался полусонный Эдвард. Чёрт, он ухитрился заснуть, пока Макс тащил его. — Ты мне теперь должен, — добавил Макс, особо не надеясь, что Пайкмен запомнит это. — Конешн, — кивнул он и кое-как поднялся на ноги. – Пйду будить свй отряд. И Эдвард медленно потащился вглубь лагеря. А Макс повернул обратно. На часах было около семи утра. Через полчаса поднимется Дэвид. Через полтора – весь лагерь. И жизнь забурлит. Максу необходимо было влиться в неё именно в этот момент, чтобы не дать Дэвиду сосредоточиться только на нём одном. Или лучше поговорить раньше, чтобы, что называется, отстреляться сразу?.. Он терялся. Но, тем не менее, нельзя было просто стоять на месте. Макс позволил ногам нести его по проторенной дорожке назад, прямо в эпицентр неизбежного. Лагерь не изменился за год. Как и за последние шесть лет в целом. Лагерь не менялся никогда, он был оплотом некой хаотичной стабильности. Зелёный флаг радостно подпрыгивал при малейших порывах ветра, иногда истерично дёргаясь, а иногда опадая. Всё как обычно. Только совершенно по-другому. — Макс?.. Дэвид удивлённо уставился на него. Обычно такое выражение лица описывается фразой «словно привидение увидел». Макс неосознанно скопировал это выражение. Потому что происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Видимо, реальность, вселенная, всевышний, правительство, рептилоиды – решительно всё хотело, чтобы Макс увиделся с Дэвидом именно в этот момент именно в этом месте. И это было… скорее, неприятно. Макс не испытал никакого облегчения, не почувствовал, что страх и волнение, тщательно скрываемые даже от самого себя, ушли. Наоборот – в животе как будто потяжелело, и во всём теле почувствовалась слабость. Дэвид нахмурил брови и моргнул, ожидая его реакции. — М, дай пройти, — Макс попытался как можно более независимо пройти мимо, чтобы поскорее достичь обеденного зала, но Дэвид ловко остановил его, подхватив под локоть. — Ты откуда? – строго спросил он. — О, а тебе ещё не доложили? — Макс снова почувствовал злость на Дэвида. Не пылающую, но усталую и грязную, липкую. Разве Гвен не ябедничает абсолютно обо всём? К чему тогда все эти дурацкие подводки? Почему нельзя просто сказать: «Макс, ты повёл себя очень плохо и за это получишь лечебную пиздюлю»? На кой чёрт Дэвид разыгрывает этот театр? Хотя, возможно, просто потому, что он, как и Макс, к этому разговору попросту не готов. — Я иду отсыпаться, потому что последние полчаса я был занят тяжёлым физическим трудом. И да, последнее ты можешь трактовать как угодно, долбодятел, — Макс выдернул руку из хватки Дэвида (получилось у него, скорее всего, не потому, что он сам был сильным – потому что сейчас он был обессилен – просто Дэвид позволил ему идти). Макс ринулся в сторону обеденного зала, особо не думая о том, куда идёт. Где, кроме палаток, занятых детьми, он мог отоспаться? При том, что спать ему не хотелось – хотелось иметь возможность просто обдумать произошедшее и подготовить себя к разговору. Он не получал никаких якобы знаков по прибытии в место назначения – потому что ранний подъём Дэвида знаком быть точно не мог. Посему он пришёл к выводу, что час для разговора в этом конкретном дне может быть абсолютно любой. Стоп, чего? Какие знаки, Максимилиан? Звучит как полнейшая чушь. Да, его подгоняло чувство вины и даже стыда, но никак не умыслы вселенной. И странная череда случайностей, начавшаяся с кошки – всего лишь череда случайностей. Макс оказался в зале и, недолго думая, полез на полупустой чердак. Там, по крайней мере, можно было поспать на свёрнутых палатках, уставившись в деревянный потолок. Не то чтобы Макс считал это романтичным, но родным – в какой-то степени. Лет пять назад именно здесь они с Гвен и Дэвидом нашли документы на собственность, счета и доверенности, подписанные и заполненные Кэмпбеллом. И именно благодаря этим находкам лагерь стал вторым домом для Макса. Вторым юридическим. Макс упорно продолжал моргать, пытаясь не дать себе провалиться в сон. Он должен быть готов поговорить с Дэвидом, готов объяснить ему своё поведение, готов к этому разговору… Наверняка Дэвид, как и он сам, множество раз прокручивал этот предстоящий разговор в голове, прекрасно понимая, что звучать он будет совсем не так, как ему представляется. Абсолютно все разговоры звучат не так, как ты хочешь. На фоне этих мыслей Макс не заметил, как задремал. Очнулся он от громкого стука. По ощущениям прошло несколько часов. Макс сонно достал телефон из рюкзака и посмотрел на экран. На деле он проспал до самого вечера. Часы показывали шесть. Внизу, в обеденном зале, звучали голоса. Макс кое-как слез с мешков, стараясь издавать как можно меньше звуков, и глянул в щели между досок. Внизу кучка детей занималась таким важным делом, как игнорирование приёма пищи. Слышны были споры с вожатыми, имён которых Макс не знал и знать не хотел. Поэтому решил спускаться через кухонный люк. На кухне неизменный Квартирмейстер готовил ужин. Вернее, мешал в кастрюле с пюре непосредственно само пюре. — Даров, — сказал он, даже не глядя на Макса, старавшегося быть незаметным. — Даров, — ответил Макс. — Ужин, — сварливо сообщил старик, зачерпывая тарелкой пюре и протягивая его Максу. — Спасибо, — Макс взял тарелку и вынул из ближайшего стакана ложку. Квартирмейстер удивлённо вскинул бровь, но ничего не сказал, вернувшись к своему занятию. Макс сел на стол, всё ещё не желая выходить в зал; где-то там Дэвид и куча детей. Разговор получится как минимум неловким. Старые добрые споры в зале не умолкали. Удивительно, насколько шумными могут быть дети. И насколько конфликтными. Люди, которые соглашаются работать с ними за такие копейки – безумцы. С другой стороны, без финансовых махинаций Кэмпбелла доход лагеря был настолько невелик, что вожатые получали ещё меньше, чем Гвен с Дэвидом в своё время. И это удваивало стоимость труда нынешних безумцев в два раза. Макс им не завидовал. Провести всё лето в лагере, пытаясь ухаживать за стадом дурачил? Определённо нет. Ни за какие коврижки Макс не пошёл бы на такое. И никому бы не советовал. Однако эти отчаянные были здесь и, более того, заметили постороннего на кухне. Вернее, Максу так показалось. Не желая выяснять, было ли это наваждением или они действительно увидели его, он поспешил ретироваться через чёрный выход. На улице всегда лучше. Не считая того, что вероятность встретить там Дэвида была ещё выше. На улице постепенно темнело. Макс обошёл территорию лагеря, остановившись у берега озера, где традиционно лежали дрова для костра. Этой ночью, видимо, что-то намечалось, потому что рядом с дровами сидел Дэвид, разжигая костёр. На деревянной скамейке лежала гитара. Всё как раньше. Только немного по-другому. Дэвид то ли не слышал, как Макс подошёл и взял его гитару, то ли предпочитал не слышать именно сейчас. Он упорно раздувал слабый огонек, подбрасывая в него тонкие веточки. На небе не было ни тучки, и на озере стоял штиль, так что ничто не могло помешать ему распалить костёр. И, покончив с этим, Дэвид просто сел на противоположную скамейку. Он не смотрел на Макса и старался, чтобы их взгляды не пересекались в целом. К сожалению, костёр был недостаточно большим, чтобы огонь закрывал их друг от друга. И это определённо было упущением. Дети, собиравшиеся к ночным посиделкам у костра, удивлённо смотрели на него, но будто стеснялись задавать вопросы – а может, им было всё равно. Детей редко волновали вещи, которым можно было найти вполне логическое объяснение. Возможно, они предполагали, что Макс – новый вожатый. Вокруг костра жужжали весёлые истории кемперов, и, в целом, атмосфера была приятной. Удивительно – почему? Макс редко заставал детей, настолько заинтересованных в какой-либо лагерной активности. Макс вообще редко встречал заинтересованных детей. В чём заключалась хитрость? Даже при нём почти никто не был так увлечён разговорами с Дэвидом, никто не рассказывал страшилки с такой охотой. Кэмперы жарили зефир на костре и рассказывали друг другу истории. Для них это был обычный лагерный вечер у костра. Почти обычный. Потому что напряжение продолжало держаться в воздухе, и дети нет-нет, да и поглядывали на Макса. Но Дэвид упорно делал вид, что Макса рядом нет. Возможно, он ждал каких-то шагов с его стороны. Возможно, он обиделся и решил просто его игнорировать. — Ты чего жидишь гитару? – спросил у Макса какой-то пацан. Макс уставился на него в некотором удивлении. Да, он действительно замер с гитарой в руках, полуопершись на неё и не давая никому забрать. Эта привычка осталась у него с позапрошлого лета, когда вся лагерная смена чуть ли не на стену лезла от пения Дэвида, и Макс взял на себя тяжелую задачу спасать всех от него. — Может хотя бы сыграешь что-нибудь? – продолжил пацанёнок. Ещё несколько детей уставились на Макса, беззвучно спрашивая то же самое. — Он весьма плох в гитаре, — вдруг холодно сказал Дэвид. Вернее, он сказал это просто серьёзно, но это ведь Дэвид, и все знают, что он не может звучать не жизнерадостно. До этого момента. В сравнении с любой его фразой эти слова звучали льдом. Возможно, именно такой смысл он и пытался вложить в них. — У меня был не самый лучший учитель, — огрызнулся Макс, выставляя пальцами аккорды. Да, ему, на самом деле, хотелось что-нибудь сыграть. Желательно, на глазах у Дэвида. Сыграть ему в лицо, и сыграть хорошо. Не потому, что его задели слова о неумении. Каждый раз, когда Дэвид проводил уроки игры на гитаре для него, Макс делал вид, что совершенно не слушал. И даже не потому, что ему было неинтересно, или он стеснялся, нет – просто это было частью образа, в котором Макс был заключён с первых дней лагеря. И, пусть их отношения тысячу раз поменялись, он никогда не признает, что ждал редких уроков с нетерпением. Макс ударил по струнам, подняв глаза на Дэвида. К сожалению, это вышло не настолько круто, как он себе представлял. Но, в целом, неплохо. Дети смотрели на него с восхищением. Вряд ли кто-то ещё из них умел играть на гитаре. По крайней мере, человека с навыками выше нулевых игра (и пение) Макса не поразили бы настолько сильно. Хотя, может, весь восторг был вызван для них тем, что Макс был удивительным гостем, ворвавшимся в маленький лагерный мирок и устроивший концерт. Ну и, возможно, детей просто радовало аморальное наполнение песенки. В отличие от Дэвида. Он резко поднялся с места, хлопнув в ладоши. — Время уже позднее, — сказал он, пытаясь звучать строго. Однако в его голосе так и сквозило смущение – за несколько лет Дэвид никак не научился скрывать подобные вещи. – Всем пора бы уже спать!.. Раздался гвалт голосов, протестующих против закрытия этого импровизированного концерта одного исполнителя с двумя песнями, однако Дэвид оказался непреклонен. Дети кое-как расходились по палаткам. С огромной неохотой. Постепенно, Макс с Дэвидом остались у костра одни. Первый всё ещё продолжал пытаться играть на гитаре, дабы избежать разговора, но избежать его теперь было бы просто невозможно. — Отложи гитару, Макс, — попросил Дэвид как можно спокойнее. Это, однако, не скрывало бушующей внутри него бури эмоций. Макс нервно вцепился в инструмент, будто бы тот мог как-то спасти его от неизбежного. Это было, конечно, глупо, но Макс чувствовал себя слишком уязвимым без неё. – Мне нужно поговорить с тобой. Макс. Вот опять этот тон. Покровительственно-отцовский. — Ну давай, говори, я тут, — буркнул он, пытаясь не смотреть Дэвиду в глаза. Это, конечно, было не сложно. Просто слегка невозможно. — Гвен, — начал тот после недолгой паузы, — рассказала мне о твоих похождениях. — Каких из? – это было неправильной реакцией, но подливать масло в огонь всегда было любимым занятием Макса. Даже когда огонь горит вокруг него. Гулять так гулять, верно? — Обо всех! – Дэвид будто бы сорвался на несколько тонов выше, но тут же взял себя в руки. – Макс, это… это неприемлемо! — Что именно? Я делал много вещей. — Ты сбежал из дома, — отрезал Дэвид. – Дважды, причём за одни сутки. — Гвен была предупреждена. Во всех случаях, — отмахнулся Макс. Вышло, правда, неуверенно. И Дэвид это почувствовал. — А как же та алкогольная вечеринка? — Как будто для тебя это стало неожиданностью. — Стало! – Дэвид не мог держать себя в руках. Нет, такой подвиг был ему не под силу. – Мало того, что это незаконно... — О, так тебя волнует только законность происходящего? – тут же среагировал Макс. Подумать только – сколько всего аморального случилось за последнюю неделю, сколько вопиющих поступков, но всё, что волнует Дэвида – законность. Не причины, не следствия, но только то, могла ли их сцапать полиция. Которая, на самом деле, могла. Но важно ли было это? Важно было то, что Дэвид волновался. По крайней мере, Максу так казалось. Кроме того, он ожидал речей в духе «ты очень огорчил нас с матерью». Да, они были противные, действующие на совесть, но в том-то и была их прелесть. Они показывали, что Дэвиду не плевать на Макса как на личность, на его судьбу, моральный облик, но… законность? — Макс, ты мог попасть в беду… — То есть всё происходящее для тебя – не беда? — Я не собираюсь обсуждать… — Реальные последствия поступков? Реальные их причины? Да, ты прав, давай лучше сосредоточимся на том, что могло бы случиться, ведь именно в этом корень проблемы! — Макс! Последнее слово Дэвид прокричал. Прокричал так, что оно разнеслось по поверхности озера эхом. Волнами. Ударилось о противоположный берег и вернулось обратно. — Это тоже проблема, — чуть спокойнее добавил он, почувствовав, что вернул себе главенство в разговоре. – Как и то, что ты делал. Это аморально. Это… не то, как мы… я пытался тебя воспитывать. — Ключевое слово – пытался? Дэвид проигнорировал это замечание. — Мне больно видеть, что, едва лишившись моего контроля, ты пускаешься во все тяжкие. — Не переживай, наркотиков там не было. — Макс! Я не про… Я имею в виду, что всё это… Это неуважительно. В том числе то, как ты избегал этого разговора. — Я подросток, Дэвид. Мы все таким занимаемся. — Дело не в этом. Дело не в том, что ты подросток, и ты это прекрасно знаешь. Ты делал это… намеренно? – Голос Дэвида звучал неуверенно, будто не понял до конца, считает ли он себя правым или нет. Забавно: у них обоих было столько времени подумать над тем, что они друг другу скажут, однако выходило совсем не так, как они представляли. — О, как ты догадался?— рыкнул Макс. — Почему? И он ещё спрашивает, чёрт возьми. Он ведь прекрасно знает, почему Макс это делает. Возможно, Дэвид просто пытается развести его на ответ вслух. Какая, впрочем, разница? Это в любом случае не изменит того, что Макс сделал, не сотрёт события из истории. Никто ведь не пострадал, и сейчас Макс всем доволен. — Ты ждёшь, что я скажу, что скучал по лагерю? Потому что чёрта с два! – агрессивно выдавил он. — Макс, я давно и хорошо тебя знаю. И прекрасно понимаю, что за всем этим что-то должно стоять. Ты же не станешь просто так… — Просто так развлекаться? Просто так занимать всё то время, на которое ты меня бросил? Дэвид побледнел. — Я не бросил тебя, и ты это прекрасно знаешь. — Ну, ты ломанулся сюда без какой-то причины, — Макса начинало злить происходящее. Вернее, он начинал злиться. На самого себя. Произнося это вслух, он чувствовал себя максимально глупо. Но, тем не менее, это было то, что он чувствовал, то, как он это воспринимал. – Оставив меня самому себе без какого-либо ориентира, и я ломанулся занимать свободное время чем попало. Кто в этом виноват? — Тебе уже давно не десять, Макс! Мне казалось, что ты достаточно самостоятельный, чтобы… — Почему-то раньше ты о таком не думал. — Ч… — Дэвид оборвался на полуслове, проглотив это, а затем глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. – Я не поведусь на твою провокацию. Макс фыркнул. — Макс. Я всегда стараюсь делать всё ради твоего блага. Но ты знаешь, как важен для меня этот лагерь. И я думал, что ты достаточно взрослый, чтобы понять и принять подобное. — Да, но… Макс захлебнулся в словах. Он не знал, что ответить. Хотя нет, знал. — Но ты знал, на что идёшь. — В смысле… — В смысле, когда усыновлял меня. Ты мог догадаться, что тебе придётся принести подобные жертвы. Разговор вышел из-под контроля. Дэвид помрачнел. — Я и без того принёс достаточно много жертв, Макс. — О, каких? Что-то я не припомню, чтобы у тебя вообще что-то было. Лучшая защита – нападение. Макс не мог понять, почему продолжал наезжать на Дэвида, но пугало его иное: правдивость его слов. Да, он был уверен в том, что говорил, пусть раньше об этом и не задумывался. В любом случае, он взял главенство в разговоре. В разговоре, который получился совсем не таким, как он хотел. Представлял. Ожидал. — Представь на секунду свою жизнь без меня! Какой бы она была? Да ты бы в жизни не выбрался из своей лагерной зоны комфорта и сгнил бы тут, как… как… — Как кто? Макс дёрнул в воздухе руками, пытаясь подобрать верные слова. Но, как назло, не удавалось. Он потерял главенство в разговоре, давая Дэвиду возможность заткнуть его. — Да, моя жизнь была бы другой, если бы не ты, я не могу отрицать этого. Но хватит приписывать мои достижения себе. У меня были планы на жизнь, иные планы… — Так что ж ты отказался от них? — Потому что хотел тебе помочь. И хочу помочь до сих пор. Воздух трещал от напряжения, и Макс, кажется, готов был вот-вот взорваться. — А зачем? Мог бы спокойно прожить и без этого. — …а действительно – зачем? Лучше бы я тогда ничего не предпринял. Надо было оставить всё, как есть. Разве не так? Чёрт, это было совершенно не то, что Макс от него ожидал. Он и предположить не мог, что Дэвид начнёт… соглашаться с его провокацией. В глубине души Макс хотел услышать заветное «потому что я люблю тебя» и всё в таком духе; но он и предположить не мог, что Дэвид пойдёт таким нетипичным для него путём. — А хотя знаешь… всё это можно устроить. Ещё не всё потеряно. Я всегда могу заполнить нужные бумаги… Дэвид выразительно посмотрел на Макса; в его глазах блестел лёд. — Да пошёл ты! – Макс гордо продемонстрировал Дэвиду оба средних пальца и сорвался с места, метнувшись в первом попавшемся направлении. Разговор, очевидно, не сложился. Но Макса это даже немного радовало. По крайней мере, он высказал то, что накипело на душе за это время. Проблему они, конечно, не решили, но с плеч словно гора свалилась. Дорога, выбранная Максом, привела к озеру. Обычному озеру. Небольшое, неглубокое озеро, находившееся здесь с незапамятных времён. Огромная масса воды, отделяющая заросший особняк с полными подвалами вина от детского лагеря. И на весь лагерь была всего одна лодка. Макс знал, что Дэвид кинулся за ним буквально через несколько минут, лишь дав себе немного остыть. И ещё он знал, что с прошлогоднего инцидента у лагеря осталась всего одна лодка. А значит, он может безнаказанно провести ночь там, где его никто точно не достанет. Может дать им обоим остыть. И с достоинством провести второй раунд. Возможно, они помирятся. Залезая в лодку, Макс осознавал, что понятия не имеет, чего он на самом деле хочет. Помириться с Дэвидом? Возможно. Но адреналин и жажда споров всё ещё горели внутри, ставя под сомнение эту мысль. Однако, это было бы правильно. Хотя, когда Макс последний раз делал что-то правильное? Он быстро работал вёслами, вспоминая все прошедшие в лагере спортивные соревнования. Гребля – довольно полезный навык. Не то чтобы Макс владел им в совершенстве. Но в Лагере Кэмпбелл ты никогда не обучаешься чему-то хорошо – зато знаешь всего понемногу. Макс был уверен, что это – лучшая подготовка к жизни. И получил он её благодаря Дэвиду. Пугающий Остров возвышался таким же мрачным сборищем старых елей, как и раньше, давя на сознание. Не удивительно, что дети и по сей день держатся подальше отсюда. Даже Макс не особо любил это место и знал, на кого может наткнуться ночью в заброшенном летнем доме. Но это было лучше, чем прятаться на чердаке от Дэвида. Поэтому он понадеялся, что избежит сегодня нежданных встреч. Да и вряд ли Квартирмейстер с друзьями полезут в подвал. В подвале оставались нетронутыми залежи вина. Бутылки, покрытые слоем пыли, одиноко покоились на полках, отражая и без того слабый свет подвальной лампы. Макс стащил одну из них с полки. А затем ещё. Заняться здесь было решительно нечем. Макс кое-как открыл вино, используя валявшуюся в кармане скрепку, и сделал крупный глоток. Вино они пили на вечеринке с Эрин. До того, как случилось всё то, из-за чего они с Дэвидом поссорились. Возможно, если бы не Эрин, они бы не поссорились. Потому что Гвен не спалила бы их. Или потому что Макс не стеснялся бы рассказать Дэвиду о случившемся. Они бы не выпили вино после водки, Макс бы не понизил градус, они бы не занялись сексом прямо на диване, не было бы всей этой канители с притворством её парнем. Которая Максу начинала нравиться. Как и сама Эрин. Она была сногсшибательной внешне и вроде как милой внутренне. Он купился на это. И рассказывать о подобном Дэвиду было немного стыдно. Однако, он сейчас сидит в подвале, пытаясь не думать об этом. И это тоже входит в список постыдных вещей. Нет, на самом деле ничего ужасного в поведении Макса не было… ведь так? — Я же не совсем мудак?.. – с надеждой спросил сам у себя Макс. Хотелось бы верить, что за время проживания с Дэвидом и Гвен он изменился. — Ты пьёшь чужое. Это уже немного по-мудатски, — ответил Максу мальчишеский голос. Макс резко огляделся по сторонам. Нет, в погребе никого, кроме него, не было. — Формально, это всё принадлежит Дэвиду, — буркнул он. Если это был голос совести, то Макс заткнёт его с помощью рациональности, как и всегда. Голос совести был не частым гостем в его голове, так что он плохо представлял, как тот должен звучать. А невероятный реализм звука он объяснит себе алкоголем. — Это всё принадлежит Кэмпбеллу. — Ты очень отстал от жизни, — Макс уселся на пол, предвкушая интересный разговор с собственной совестью. — Я из неё выпал, — рядом с Максом прямо из стены появился мальчик лет десяти. — О… Вау, — Макс сделал ещё один глоток. Докатились. Глюки. – Сочувствую. — Да ладно тебе, чел, — протянул призрачный мальчик. Макс сделал ещё один глоток. Во рту остался неприятный привкус. Хотелось пить ещё – вернее, запить его. — Так... почему это всё принадлежит не Кэмпбеллу? — Потому что он в тюрьме и теперь лагерем владеет мой дурацкий папаша. — Дурацкий? – мальчик склонил белокурую голову набок. – Почему же дурацкий? — Потому что… потому что я дурацкий, — буркнул Макс. — И почему же ты дурацкий? – продолжал сыпать вопросами воображаемый мальчик-совесть. — Потому что я испытываю его терпение?.. – Макс вздохнул. Признаваться самому себе в своих ошибках было тяжело, особенно вслух. – Потому что я мудак. — Попробуй больше так не поступать, — посоветовал собеседник. — Я уже поступаю. — Ну, тогда прекращай?.. – он выглядел сбитым с толку. — Не хочу. Макс одним долгим глотком опустошил бутылку. Собеседник смотрел на него с некоторым отвращением. Но на то он и был совестью. — Знаешь, когда я ссорился с родителями… Ну, я редко с ними ссорился… Мы расставались на громкой ноте, а потом они приходили ко мне в комнату и говорили что-то вроде «прости, Джаспер, мы были не правы» и я говорил «нет, вы меня простите, это я был не прав» и… — Даже если ты был прав? — Даже если мы оба были правы, — Джаспер важно кивнул. — И ты предлагаешь мне пойти к нему и сказать, что «звиняй, Дэвид, был не прав, но и ты был не прав, так что заткнись»? — Ну, первую половину сказать точно стоит, — он неловко улыбнулся. По-доброму неловко. Макс уставился в лицо собеседнику. Края лица расплывались, и ему почти не удавалось сфокусироваться на Джаспере. Но почему-то тот казался смутно знакомым. В любом случае, какая разница, если это всё ему просто мерещится. — Надеюсь, мне с тобой больше никогда не придётся разговаривать, манипулятор чёртов. Макс кое-как поднялся с земли и направился обратно к лодке. Бутылка всё ещё была у него в руках. Он пересёк остров, вернувшись на поросший травой берег. На небе светила полная луна, и озеро обозревалось достаточно ясно, чтобы видеть очертания лагеря на другом берегу. Очертания, но не единого огонька. Дэвид, видимо, решил не ждать сына. Впрочем, разницы не было. Макс чувствовал, что засыпает, но из последних сил залез в лодку и отправился обратно. По дороге на другой берег он не заметил, как сполз на дно и задремал.