***
— Микаса, чего это ты призадумалась? — Кирштайн в нарочито развязной манере прислонился бедром к краю стола, за которым и сидела азиатка, поразительно молчаливая и задумчивая даже для себя. Но видя, что девушка так же продолжила угрюмо ковыряться в своей каше, Жан сменил свой тон на озабоченный и неподдельно взволнованный, — Микаса, все в порядке? Это из-за Эрена? Заслышав имя брата, девушка таки подняла немного растерянный взгляд на парня и еще с пару раз тупо моргнула, переваривая информацию. Ее руки будто все еще жгло от крови титана, которого она и не убивала, а хриплая отдышка соулмейта все еще изредка сотрясала девичью грудь. Сон донимает ее уже с пару дней, и Микаса уверена, что он не оставит ее еще достаточно долго. Она помнила отчетливые ожоги на руках, лице, ногах даже сквозь плотную ткань формы, помнила, что титан мертв и мертвы два очень близких человека, которых нельзя забывать. Но то, как она все-таки убила титана, точнее, как покончил с ним ее соулмейт, она помнила расплывчато. Расплывчатые образы быстро выскакивали из головы, заливисто смеясь над тем, как Микаса, в попытках удержать их, сжимает пальцами пустоту. Растерянность поражает ее не хуже меткой пули прямо в лоб, оставляя в голове зияющую пустоту, похожую на вакуум, в который девчонка самовольно себя заключила. Даже на всеобщем построении девушка не может выкинуть из головы навязчивые мысли, которые яркими картинками так и норовят заполнить сознание постепенно, явно против воли самой азиатки, перекрывая заботы о брате. Сегодня над Эреном должен будет состояться суд, и ей невероятно повезло, что растерянное состояние списали именно на это. Ведь Армин также не отличался жизнерадостностью и то и дело заходился в нервных припадках неконтролируемой паники. Его не по-мужски красивые руки тряслись крупной дрожью и, подстать им, начинала трястись и нижняя чуть оттопыренная губа. Мальчишке было тяжело, даже слишком для обычного подростка, которого сейчас должны волновать вовсе не такие вопросы, если верить добрым книжкам о счастливом прошлом. Когда он стоит рядом с ней на суде, Микаса будто бы собственной кожей ощущает дрожь друга, видит, как он сутулит и без того узкие плечи, как трясутся его коленки и чуть подкашиваются тонкие, как палки, ноги. Она безмолвно перехватывает острый локоть блондина, все так же продолжая слушать судью, призывая и Армина не особо обращать на ее жест внимание. Сегодня и без того почти все взгляды присутствующих устремлены на них, а тихие перешептывания «сообщники титана» без проблем достигают острого слуха обоих друзей. Когда Эрен таки срывается, Армин, кажется, готов был на расплакаться на месте, а вместе с ним и Микаса от сдавившей грудь безысходности во всем. Эрен не оказался ее соулмейтом, его вот-вот могут казнить из-за того, что он не желает усмирять свой пыл, а ее родственная душа вовсе не желает находиться. Судьба снова смеется, давится и заливается смехом пуще прежнего, буквально крича азиатке в ухо, что та неудачница. Ей то самой известно, что Микаса стоит сейчас в одном помещении с НИМ и уж точно сможет его лицезреть, да только наверняка не сможет понять и разглядеть простой истины. Когда раздается первый удар, никто не верит, все удивленно таращатся на низкорослого мужчину, который беспристрастно рассматривает мальчишку у его ног, отплевывающегося кровью. Раздается еще один удар, он сменяется следующим и следующим, пока свободолюбивый крик Эрена не прерывается, оставляя после себя лишь беспомощный хрип. Непонимание Микасы быстро сменяется злостью, подкрепленной яростью, направленных только на мужчину, который все так же стоит около Эрена, упираясь ногой в начищенном сапоге ему в голову. Армин около нее произносит ошарашенное «Это же…» и затыкается на полуслове, услышав приговор друга. Эрену Йегеру назначено быть под контролем капитана Аккермана, который никак не реагирует на это, только разве что губы кривит в горькой усмешке, а после совершенно точно смотрит на Микасу. Она уверена, что этот взгляд не случаен, он словно пронизывает ее насквозь, оценивая положение, заостряя внимание на том месте, где теперь уже Армин удерживает девушку за локти, чтобы та ненароком не вырвалась и не напала на лучшего воина человечества. Холодное серебро его глаз почти незримо поблескивает заинтересованностью, но после того, как Леви натыкается на ярко-алую вещь, оно сразу сменяется холодностью, от которой кровь стынет в жилах Армина, попавшего под перекрестный огонь. Черты лица девчонки кажутся Леви знакомыми, и он невольно вспоминает своего соулмейта и недавний сон о ней. Вспоминает угвазданные в крови руки, благо, что не в собственной, тела взрослых, очень знакомое взгляду лицо матери девочки. Взгляд натыкается снова на красный кусок вязанной ткани, и мужчина замирает на месте. Леви помнит, как этот самый шарф еще во снах надоедливо терся о подбородок колючей тканью, как и сейчас, помнит, с каким трепетом к нему тянулись тонкие, словно ветви, руки девушки. Яркие образы, всплывающие в сознании выбивают разом весь воздух из легких капитана, а мысли, все до единой, вращаются только вокруг одного. Он снова поднимает на нее взгляд, встречается с ее собственным, где явственно читает слепящую ее же ярость. Отмечает красивые черты лица, слишком необычные, слишком знакомые и похожие на кого-то, кого он точно где-то видел. И когда точный ответ уже совсем близок, мужчину с толку сбивает Эрвин, быстро настигающий его и что-то говорящий в своей привычной манере, заставляя Леви практически бездумно кивать, а после следовать за ним молчаливой тенью, выкидывая все ненужные на данный момент размышления и догадки из головы.***
Вылазка за стену должна была пройти сложно, все этого ожидали, но и представить не могли масштаба бедствия (не могли или не решались?). Женская особь без особого сожаления отшвыривала солдат так далеко, что те становились крохотными точками в небе, а после летели на землю мертвыми кусками мяса. И даже хваленые крылья свободы не могли им помочь уцелеть, лишь потом они скроют их раздробленные кости и ярко-красные раны, контрастирующие с мертвецки бледной кожей. Леви знает свое дело, отвлекаться подобно другим не стоит, иначе шансы сдохнуть заметно увеличиваются, потому он с ювелирной точностью выпускает леску, следуя за Женской особью, которая сумела забиться довольно далеко в чащу. Эрен Йегер, бесполезный мальчишка, как нельзя лучше показал свою никчемность. (Степень никчемности повышается, когда надежды слишком велики.) Эрен сумел пробить самое дно и увязнуть настолько глубоко, что даже его хваленая сестрица не в силах была вытащить его беспомощное тело из пасти титана. Капитан видит, как она рьяно рвется в бой, перепрыгивая со стволов прямиком на титана, а после буквально летит обратно, мощно отталкиваясь красивыми, такими по-женски длинными ногами. Он впервые думает с невероятным понимаем в перемешку с сожалением, что такой девчонке как Микаса Аккерман не место на войне. Она, под стать диковинной, до дрожи красивой кукле, должна стоять в самой видной витрине, сверкая редкими участками открытой белоснежной кожи и привычно хмурясь, от чего необычный разрез ее глаз только становился краше. Но она здесь, снова нападает, пытается привычно оттолкнуться от грубого ствола дерева ногой, но сапог не вовремя соскальзывает, подводя девушку. Кажется, пора готовить мешок для трупа. Леви, не думая, бросается к ней, подхватывая на лету, и утаскивает на широкий сук дерева. Сердце колотится словно бешеное, когда он переводит дыхание и смотрит на девчонку. Она вновь полна решимости и вот-вот спрыгнет на титана, даже не задумываясь о собственной жизни. В груди капитана, совсем близко к сердцу, там, где, говорят, находится душа, что-то неприятно тянет. Глаза застилает совсем недавно увиденная во сне картина того, как маленькая девочка бросается прямо на огромного вонючего мужлана, не думая, просто бросается и безошибочно прорезает грубым лезвием его жирную свинячью кожу. Параллели, которые он ведет, слишком очевидны, ведь настрой, с которым она смотрит сейчас вниз, нервно оправляет ремни и перебрасывает мешающиеся волосы, слишком знаком ему, да и не по-наслышке он о нем узнал. Микаса истощена, пусть ее движения и резкие, но руки, как и все тело, беспрерывно сотрясает мелкая дрожь, с которой девушка старается совладать. Выходит у нее слишком плохо, чтобы Леви позволил ей снова занять главную роль действия, потому он удобно перехватывает клинки и вместо нее прыгает вниз. Перерезая сухожилия и мышцы титана, Леви думает, что делает это из-за Йегера, который, по воле случая, стал надеждой для многих. Вытаскивая Эрена, Леви думает, что делает это потому, что все остались без сил и больше некому было его спасать. Когда она присоединяется к нему и заглядывает в глаза, все убеждения рушатся песчаными замками на ветру, проявляя слишком горькую для мужчины правду. Все это он сделал вовсе не потому, что чувствует долг или жалость, а из страха, потаенного слишком глубоко, чтобы его увидеть, который шептал на самое ухо о том, что если Микаса сейчас полезет в драку, то не выберется оттуда живой. Считается ли правдой то, чего никто не хочет принимать?***
Оказавшись в деревянной повозке, запряженной лошадьми, Микаса спокойно вздыхает. Подле нее лежит Эрен, сипло дышит, но все же дышит, к великому облегчению многих. Рядом сидит капитан и Ханжи, которая с особой кропотливостью осматривает его ногу, так неудачно поврежденную во время спасения Микасы и ее непутевого братца. Леви сидит спокойно, уставившись в пустоту, будто и не он только недавно практически чудом выбрался из западни с парой бесполезных солдат и травмой ноги. Короткий, но весьма ощутимый укол сострадания поражает Микасу, после на его смену приходит неизменное чувство вины. Вина, такая явная, перекрывает всю ненависть, ранее испытываемую к этому человеку, поселяя в груди, прямо под острыми ребрами, что-то доселе неведанное. Она кратко смотрит на Аккермана, пытается его понять, но потом все равно бросает это дело, ведь за непроницаемым взглядом весьма трудно что-то разглядеть, чего уж говорить о его мотивах и мыслях, которые наверняка потаены слишком глубоко внутри, чтобы никто их не увидел. Невольно перед глазами азиатки снова появляется яркая картинка из сна, руки снова жгутся от чужой боли, которую родственная душа будто не замечает. Она прекрасно видит его глазами, как он стоит полностью окровавленный напротив испаряющейся туши титана. Мышцы мелко подрагивают, а глаза то и дело норовят закрыться от усталости, которую человеку контролировать полностью не под силу. Он поднимает взгляд. Микаса повторяет за ним — в жизни натыкается на леденящий взгляд капитана, в воспоминаниях — на лежащую чуть поодаль от тела голову титана. Темные волосы пропитаны горячей кровью, а огромные глаза совсем по-человечески закатились на небо, будто желая разглядеть пару звезд на прощание. Только жизни в них нет и подавно, и внутреннее беспокойство потихоньку успокаивается, когда девушку настигает мысль о том, что титан мертв и безвреден. Ханжи только закончила осматривать ногу коротышки, что-то тихо ему говорит, из-за чего он медленно отводит взгляд, переводя его на женщину, сосредоточенно слушая и что-то так же тихо отвечая. Микаса не будет влезать в разговор, для этого она слишком послушная, словно хорошо выдрессированная собака. Она сидит и ждет, когда Зое отойдет или хотя бы закончит разговор с капитаном, а после уж задаст интересующий вопрос. — Майор Зое, — Микаса ожидает момента, когда женщина обернется, но не учитывает того, что вместе с ней повернется еще капитан и пара других солдат. Робость, так не вовремя проснувшаяся, сковывает горло, когда азиатка таки открывает рот, чтобы задать интересующий вопрос, — …много ли было в истории разведки людей, кто убивал титана, отрезая ему голову? На секунду Микасе кажется, что ее собственные слова звучат резким приговором, не иначе, потому как спокойный взгляд капитана резко сменяется чем-то непонятным, что пугает и одновременно завораживает похлеще его привычной холодности. — Ну, я в качестве эксперимента не раз отрезала титанам головы, пытаясь понять устройство их внутренней системы… — Ханжи задумчиво потирает затылок, сбивая и без того растрепавшийся хвост в сторону. — Нет же, я о том, как много было случаев, когда человек убивал титана в бою, отрубая ему голову? — Микаса продолжает настаивать, помогая Ханжи вспомнить тот самый случай, и когда это наконец случается, женщина растерянно смотрит на капитана, будто вопрошая разрешения, но, увидев что-то в его взгляде, сменяет растерянность на спокойствие с толикой холодности. — Наверняка кто-то да пробовал, Микаса, но этот человек, должно быть, уже давно покоится под землей, если он, конечно, не Бог, — Зое смеется слишком напряженно для того, чтобы можно было выдавить ответную улыбку и воспринять все как должную шутку, ее смешки, больше походящие на кашлянье, рождают только большую недосказанность в голове Микасы. Мысль о том, что ее соулмейт, может быть, давно умер, слишком претит Микасе, ведь она сама прекрасно видела, как он стоит, вымотанный, но живой перед телом титана. Но, не желая донимать майора, Микаса замолкает и будто бы смиряется с этой мыслью. Ведь не многим, совсем не многим, известно шуточное прозвище, данное Леви когда-то самой Ханжи. В то время, перед очередной вылазкой Зое была слишком уж радужно настроена, весело щебеча о чем-то с подчиненными, как стало известно потом, придумывая позывные для конспирации. — Петра будет гончей, ты ведь видел, как быстро она бегает за нашим коротышкой, та-а-ак… — женщина потерла переносицу, смотря на какого-то солдата, — Мелтис будет ястребом, глаза уж очень похожи, а Леви… — она замолкает на полуслове, заворожено наблюдая за тем, как Аккерман отточенными движениями поправляет снаряжение, — Богом Смерти… Слышится команда «по лошадям», и позывные отступают на второй план на время всей миссии. Проливной дождь льет, не жалея людей, застилает глаза и нервирует и без того напуганных лошадей, чьи копыта беспрерывно соскальзывают с мокрой тропы, порождая еще большую панику не только животных, но и солдат. После окровавленной битвы, остановившись в лесу на добрые десять минут для подсчета уцелевших, Ханжи так и не замечает Аккермана, который не спешит мелькнуть где-то своим льдистым взглядом или же идеальной осанкой. Эрвин, стоя подле нее, заметно нервничает, то и дело оглядываясь по сторонам и ища того, в ком был точно уверен до самого конца. В его глазах, похожих на чистое небо, плескается недоверие ко всему происходящему, а уверенность в том, что Аккерман вернется, тает в блондине буквально на глазах. — Больше мы ждать не можем, по лошадям! — по команде Эрвина все быстро седлают загнанных животных, ждут, когда и он наконец последует собственному приказу, перестав вглядываться в непроглядную лесную чащу. Когда из-за высоких кустов слышится тихий топот копыт по мягкой после дождя земле, а после на поляне появляется сам Леви Аккерман, порождая своим появлением счастливое повизгивание Петры, успокоившийся взгляд Эрвина и, наконец, немного замедленную реакцию Зое, которая ничуть не стесняясь заявляет ему прямо в лицо, перед этим рассмотрев весьма потрепанный вид сослуживца: «ну, точно, Бог Смерти», получив в ответ лишь кроткое «не богохульствуй, очкастая». И сейчас, вспоминая минувшие дни, Ханжи снова поднимает задумчивый взгляд на Леви, который, не таясь, сосредоточенно о чем-то думая, смотрит на Микасу, которая сидит подле брата, также о чем-то размышляя. Тонкие губы женщины расползаются в улыбке, выражающей счастье за друга, который, как оказалось, не один в этом мире.