Сказать, что Момо была разочарована — ничего не сказать. Она была зла, очень зла! Естественно, причиной раздражения лейтенанта стал тот самый незадачливый рядовой Чоджиро — спрашивая у него имя и звание, Хинамори действовала просто по сценарию ареста. Она
знала этого парня — он был хорошим человеком и неплохим кидошником, обучался демонической магии под руководством Момо и делал успехи — именно поэтому и выжил, когда напали квинси, вовремя выставив бакудо и защитив этим не только себя, но и двух своих товарищей. Хинамори нравился веселый и компанейский Чоджиро, и ее ужасно расстраивала мысль о том, что в пожаре виноват именно он, пусть и нечаянно — так расстроилась бы школьная учительница, если бы ее любимый ученик внезапно разбил окно.
Конечно, ничего серьезного рядовому не грозило. Готей-13 уже не находился в состоянии войны, да и преступление Чоджиро не было тяжелым, его просто подержат пару дней под замком, а потом она, Момо, посадит его на месяц гауптвахты, но все равно… Чоджиро был одним из
ее людей, ее, а не бывшего капитана Айзена или нынешнего капитана Хирако, и его проступок ужасно ранил Хинамори.
А тут еще Кира с его цветами. И Хицугая — Момо знала, что, потушив огонь в казармах, Широ не преминет заглянуть к названной сестре.
Она села за стол и потерла ладонями виски. В голове кружилась тысяча мыслей: Кира, розы, таблетки, Хирако, огонь, снова Кира… Столько всего свалилось на Хинамори — как будто она в состоянии все это вынести. Судьба явно не благоволила к лейтенанту Пятого отряда, подкидывая ей на пути испытание за испытанием.
И Кира. Да, Кира, Кира, который теперь в порядке, который любит ее, который извинился перед ней — и она уже готова была сказать, что больше не сердится, а потом…
Но Момо не собиралась первой приходить к Изуру. Она уже совершила эту ошибку прошлой ночью, а Кира просто ее оттолкнул! Нет, — думала Хинамори, — пусть
он теперь за ней побегает. Она не хочет снова отдавать всю себя тому, кто не хочет ее принять.
Момо услышала шаги в коридоре и вздохнула — ну конечно, Широ не мог так просто уйти в свой отряд. Свежесть его духовной силы выдала капитана с головой.
В кабинет Хинамори Тоширо вошел с букетом роз в руках — сначала она испугалась, что у нее появился еще один поклонник, на этот раз в лице брата, но Хицугая спросил:
— Почему у тебя под дверью цветы валяются?
— Ах, это Кира! — вырвался у Хинамори вздох облегчения.
— Кира? — прищурился Тоширо, находя вазу и ставя в нее розы. — Воды налить надо, чтобы не сразу завяли, — отметил он. — Так тебе Кира цветы дарит?
— Ну, — замялась Момо, — да. Дарит.
Отрицать очевидное было бы глупо.
— Ты ему нравишься? — спросил Хицугая.
— Наверное, — осторожно признала Момо.
— А
он тебе? — продолжал Хицугая.
— Вообще-то… да, — неуверенно ответила Момо.
— Так да или нет? — настаивал Хицугая.
— Широ! — вспылила Хинамори. — Сколько можно меня допрашивать?! Да, мне нравится Кира-кун! Доволен?
— Не знаю, — сказал Тоширо. — Но вообще-то Кира — неплохой вариант. Он вроде хороший человек. Но ты мне скажи, если он тебя обидит, обязательно скажи, слышишь?
— Не глухая, — ответила Момо себе под нос.
— Что? — переспросил Хицугая.
— Слышу, — уже громче сказала Хинамори. — Обязательно скажу, если что.
Тоширо успокоился и сел на стул, сложив руки на груди.
— Кстати, о Кире. Мне тут Куроцучи рассказывал, что сегодня в обед он к нему заходил, — припомнил Хицугая.
— Зачем? — спросила Момо.
— Мм… Да вроде на операцию какую-то, — ответил Тоширо. — Куроцучи еще удивлялся, что, мол, в здравом уме согласился вытерпеть какую-то там сильную боль… Ну ты же знаешь Куроцучи. Я его не особенно слушал. Мы вообще бы не разговаривали, если бы наши отряды в пару не поставили… А теперь приходится терпеть этот сумасшедший дом: Немури все стены разрисовала, а Акон взял привычку курить в нашем туалете и брызгаться духами Мацумото, пока она не видит, чтобы запах табака перебить… А когда она видит, то так на него кричит…
Момо не слушала излияния названного брата после того, как тот сказал о боли — она сложила два и два: восстановленная грудь Киры, его загадочные слова про «современную науку», а потом слова Куроцучи-тайчо про операцию…
— Ой, — сказала Хинамори, прерывая Тоширо и схватилась за голову. —
О-ой…
— Что с тобой? — заволновался Хицугая. — Голова болит?
— Широ, что Куроцучи-тайчо еще говорил тебе про боль? Вспомни! — потребовала Момо.
— Ну… кажется, он говорил, что не мог дать Кире обезболивающее и вколол ему что-то для немоты, иначе крики бы были громкие, — вспомнил Тоширо. — Хинамори? Хинамори, ты что, плачешь?
— Широ-ча-а-а-ан! — прорыдала Момо. — Это он из-за меня-я! Это из-за меня Кира на это пошел! Неужели ему правда было
так больно?!
— Хинамори, не плачь, — растерялся Хицугая. — Все же в порядке с твоим Кирой!
— Ничего не в порядке, — плакала Момо. — Я такая жестокая! Он ради меня… А я его прогнала…
снова!
Тоширо вздохнул и пошел принести сестре водички. Благодаря службе в одном отряде с Мацумото он давно выяснил, что когда женщина плачет, нужно дать ей воды, дружески погладить по спине и выслушать, что теперь и собирался применить по отношению к Хинамори.
Когда он вернулся, Момо уже просто тихо всхлипывала, утирая слезы. Хицугая поставил перед ней стакан с водой и, пока девушка пила, дрожа так, что зубы стучались о край стакана, неловко гладил ее по спине, вспоминая, что с Рангику это обычно работало.
— Все нормально, Хинамори… Все нормально, — бормотал Хицугая. — Черт,
перестань, я сам сейчас заплачу!
— Прости, Широ, — Момо поставила на стол опустошенный стакан. — Спасибо тебе…
— Разве ты просила Киру идти к Куроцучи и делать операцию? — спросил Тоширо, уже давно не спорящий с сестрой по поводу своего имени.
— Нет, конечно! — возмутилась Момо. — Я и так была согласна, а он почему-то решил, что станет мне отвратителен, если я увижу… Ну и, наверное, поэтому…
Тоширо медленно покраснел.
— Хинамори, мне кажется, я не готов знать
подробности, — сказал он, неловко потирая затылок.
Момо тоже покраснела и прикрыла рот ладошкой.
— Прости, Широ-чан! Но… что мне теперь делать? Идти к нему? Просить прощения?
— За что? — удивился Тоширо. — Это была полностью его инициатива, а ты тут ни при чем. Ни в коем случае не иди к нему первая. Если он рискнул пойти аж в Двенадцатый, то и к тебе снова прийти не побоится.
— А если не придет? — всхлипнула Момо.
— А если не придет, я его по стенке размажу, — пообещал Тоширо. — Да шучу я, Хинамори, дура, не реви!
***
Из кабинета капитана Третьего отряда снова доносились звуки гитары. В последнее время Оторибаши увлекся роком, и на этот раз разучивал композицию генсейской группы AC/DC под названием Highway to Hell, резко ударяя по струнам и периодически для пущей экспрессии подвывая своей музыке.
— Оторибаши-тайчо, — позвал капитана Кира, заглянув в приоткрытые сёдзи.
— Living easy, loving free…
— Оторибаши-тайчо!
— А?! А, Изуру-кун, — Роуз нехотя отложил гитару. — Ну что, мой мальчик? Вижу, ты жив и даже относительно цел — Хинамори-сан тебя простила?
— Не совсем, — мрачно ответил Кира и поведал капитану, как было дело.
— Ну, тут ты не виноват, — сказал Оторибаши. — Тебе просто нужно подождать, пока Хинамори-сан остынет. Она же на этот раз не из-за тебя рассердилась.
— Что мне еще для нее сделать? — спросил Кира.
— О! — восхитился Роуз. — Тот самый период любви, когда хочется весь мир бросить к ее ногам за одну благосклонную улыбку! Знаю-знаю, я тоже таким был… Молодость-молодость…
— Так что? — настаивал Изуру.
— Не будь навязчивым, — посоветовал Роуз. — Ты уже подарил ей цветы. Я думаю, она сама к тебе придет. А пока займись-ка документацией, будь добр.
***
К вечеру на улице снова зарядил дождь, стучась в оконное стекло, словно просясь войти.
«Я не пойду к нему», — думала Момо, включая свет.
«Я не пойду к ней», — думал Кира, садясь за стол.
«Я должна быть гордой! Я все-таки
девушка!» — думала Хинамори, беря первый отчет.
«Я уже
достаточно для нее сделал», — думал Кира, делая случайную описку в слове и комкая листок.
«Сколько можно унижаться?!» — думала Хинамори, расписывая отчет.
«Она так
дорога мне…» — думал Кира, рисуя на документе профиль Момо.
«Я же его люблю», — думала Хинамори, рассматривая букет роз на своем столе, в который все-таки налила воды и даже добавила аспирина, чтобы дольше стояли.
«Я же люблю ее больше всего на свете!» — подумал Кира и так резко поставил точку, что порвал пером бумагу, а потом резко встал и вышел из кабинета, покидая работу. На улице лейтенант тут же промок до нитки, так как зонтик благополучно забыл, но не думал об этом, спеша к Пятому отряду.
Хинамори больше так не могла. Спустя полчаса терзаний ей уже стало все равно, что она должна быть гордой — она устала мучиться, да и Кира столько всего ради нее перенес, что она могла и поступиться какими-то убеждениями.
Решившись, Момо взяла зонтик и вышла из отряда, чтобы прийти к Кире и сказать ему, что больше на него не сердится, и что ценит его поступок.
Кира стоял у вход в Пятый отряд. Челка облепила его лицо, а форма — тело, но он не обращал внимания, потому что навстречу ему вышла Хинамори.
Лейтенанты застыли друг напротив друга, а потом Момо ахнула, выронила зонтик и бросилась Кире в объятия, а он поймал ее и прижал к себе, осыпая исступленными поцелуями ее лоб, щеки, веки…
— Изуру! — шептала Момо, прижимаясь к его груди. — Я знаю! Я все знаю про Двенадцатый отряд и ту операцию…
Зачем ты? Я ведь не просила!
— Прости меня, — просил Кира между поцелуями.
— Я простила, — всхлипнула Хинамори. — Я простила!
И тогда Изуру склонился и накрыл губами ее губы. Момо горячо ответила на поцелуй, обвивая руками шею юноши, доверчиво прильнув к нему, а потом взяв в ладони его лицо и нежно гладя скулы подушечками пальцев. Ладони же Киры спустились на спину девушки: одной рукой он гладил ее поясницу, а другой перебирал намокшие от дождя волосы.
— Я так тебя люблю! — прошептал Кира ей в губы.
Момо отчаянно покраснела и ответила:
— Я… Я тоже тебя люблю!
Они долго так стояли, обнимая друг друга и самозабвенно целуясь, не обращая внимания ни на холод, ни на дождь, занятые лишь своей первой любовью, и уж точно не замечали, что в окно Пятого отряда за ними наблюдали Хирако и Оторибаши.
— Ну вот они и выросли! — умилился Шинджи.
— Да, совсем взрослые, — поддержал его Роуз.
— Так и правда дети пойдут, — продолжил Хирако. — Роуз, представляешь, я стану дедушкой!
— Хинамори-сан тебе не дочь, — буркнул Оторибаши, но Шинджи отмахнулся, мол, какая разница?
— Так-то да, — ответил Роуз. — Породнимся, значит.
И капитаны чокнулись чашками с чаем, радостно улыбаясь.
