***
Спохватившись, Кира утер выступившие слезы. Сжав кольцо в кулаке, он думал, что делать дальше. Понимая, что его неосторожные слова ранили Момо, Изуру был уверен, что теперь между ними уже точно все кончено. И дернул же его черт это сказать… правда, Кира и не думал упрекать Момо, не делал акцента на словах «для тебя» и просто, по сути, констатировал факт, но Хинамори имела полное право и обидеться, и возмутиться, и бросить его. Что она, собственно, и сделала. Теперь Момо его никогда не простит. Да и какая ей радость жить с человеком, который зависит от таблеток и может умереть в любую минуту, если забудет или не сможет принять лекарство? На какое-то время Изуру захотелось и правда забыть о лекарстве. Зачем ему такая жизнь — без Хинамори, с постоянным чувством собственной неполноценности, потому что все вокруг — живы, а он — мертв? Но — нет. Кира не сможет умереть — он понимал, что просто не позволит себе такой роскоши, и именно из-за Хинамори — ведь, если Изуру умрет, Момо всю жизнь будет винить в этом себя. Значит, жизнь — его кара, и нужно снова смириться, сцепив зубы, как смирялся всегда. Умерли родители — смирился, предал капитан — смирился, не смог защитить Момо — смирился, умер — и то смирился. Ожил — тоже пришлось смириться. Было проще, когда шла война, тогда не хватало времени на раздумья о своей участи… Дверь палаты скрипнула. В Кире шевельнулась безумная надежда, что это вернулась Момо, но это был всего лишь Акон. — Ну что, Кира-кун, как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Лучше, — ответил Изуру, и не соврал — физически он правда чувствовал себя прекрасно, это душа разлеталась на мельчайшие осколки. Тело же больше не болело, сердце билось ровно, дыхание тоже пришло в норму — можно было даже идти на службу. На службу! Они ведь с Момо до сих пор работают вместе! Им придется разговаривать, что-то обсуждать, и пусть их беседы будут касаться только работы, все равно они будут смотреть друг на друга, находиться рядом, может, даже случайно соприкоснутся руками, перебирая документы… Как же это будет тяжело — видеть Момо и знать, что он уже не сможет ее поцеловать, не сможет даже обнять или подержать за руку… Но он должен довольствоваться хотя бы тем, что сможет вообще видеться с Хинамори, пока их отряды работают вместе. Потом у Изуру уже вряд ли получится видеть Момо часто, раз в неделю — и то счастье. Так что эти дни, когда отстраивается Сейретей, должны стать лучшими в жизни Киры… — Эй, Кира-кун! Ты меня слышишь? — Акону пришлось потрясти коллегу за плечо, чтобы обратить на себя его внимание. Изуру моргнул, возвращаясь в реальность. — Да, прости, Акон-сан, — ответил Кира. — Я задумался. Акон деловито заговорил: — Твои показатели в норме, так что в ближайшее время точно не умрешь, если, конечно, не забудешь о таблетках. Вот новый блистер от Куроцучи-тайчо, не потеряй. Если все же потеряешь — приходи за новым, но Куроцучи-тайчо будет злиться. Прием таблеток не зависит от приема пищи, но их стоит принимать один раз в сутки. Не строго по часам, но промедление более двадцати четырех часов, как ты убедился, весьма опасно. Ты понял? — Акон нахмурился, сомневаясь, что Кира его слушал. Но Кира слушал, и поэтому кивнул: — Да, понял. Спасибо, Акон-сан. — Да что там, это Куроцучи-тайчо спасибо, я просто ассистировал, — отмахнулся Акон. — А где Куроцучи-тайчо? — спросил Кира. — О, Куроцучи-тайчо очень занят, — поведал Акон. — Он играет с Немури-чан в дочки-матери…***
Выйдя из Двенадцатого отряда уже вполне живым, Кира направился к родному Третьему. В Пятом совершенно точно была Хинамори, а он пока не был готов с ней встретиться — брошенное кольцо, казалось, жгло тело через карман хакама. Но в Третьем его уже поджидал Оторибаши-тайчо. Конечно же, Роуз обо всем знал, и, увидев Киру, схватил того за плечи, как будто проверяя, жив ли лейтенант на самом деле. Удостоверившись в этом, капитан отпустил Изуру и драматично прижал руку ко лбу: — Ох, Изуру-кун, и как ты мог забыть принять лекарство! И я тоже хорош — знал ведь, что тебе надо, а забыл, напрочь забыл! Ужасно получилось! Хинамори-сан наверняка вся в слезах была! Как она сейчас, Изуру-кун? — Не знаю, — сокрушенно ответил Кира и добавил: — Оторибаши-тайчо, мы с Момо расстались. Роуз едва не упал в обморок — Изуру пришлось пододвинуть к нему кресло. Капитан опустился на мягкое сиденье и страдальчески закатил глаза: — О боги, что я слышу! Нет, я не могу, я отказываюсь в это верить! Вы — такая прекрасная пара! Она тебя бросила? — лукаво сощурился Роуз, на пару секунд забыв о своих страданиях. Кира кивнул. — А из-за чего? Что ты натворил? — уже серьезно спросил Оторибаши. Изуру поведал ему свою историю без прикрас и дополнений, не пытаясь ни очернить себя, ни обелить. Капитан внимательно слушал и кивал. — Поня-ятно, — протянул он, когда Кира закончил. — Ну, что я могу сказать… — Это конец, да? — спросил Изуру. — Она меня уже не простит? — У тебя просто очень вспыльчивая женщина, — со знанием дела сказал Оторибаши. — Черти в тихом омуте, и все такое… Вообще хорошо, когда девушка с огоньком, но в данном случае… мда. Пойми, Изуру-кун, она была на нервах, заведенная вся, а ты ей прямо в лоб это свое «я и так мертв». Но ладно, я не буду тебя ругать, ты и так наказан. Зато могу тебя обрадовать: вспыльчивые люди, как наша милая Хинамори-сан, обычно отходчивы. Такая сначала тебя убьет, а потом будет рыдать над твоим хладным трупом. В общем, скорее всего, Хинамори-сан уже жалеет о своей вспышке и готова пойти на примирение. Только, естественно, первый шаг должен сделать ты. Помнишь, я учил тебя, что цветы покрывают все — даже могилы? Во-от. Пришли ей букет алых роз. И открытку с извинениями — тут без нее никак. И веди себя с ней мило, но не делай вид, будто ничего не случилось — ты виноват и должен извиниться. А пока займись работой. Куча отчетов уже набралась…***
— Как расстались?! — подскочила на месте Рангику. — Как расстались?! — побледнела Нанао. Момо всхлипнула и отпила глоток саке. Хирако, видя, что лейтенант в расстроенных чувствах мало на что способна, занялся бумагами сам, и Хинамори послала бабочку Нанао, а Нанао захватила по дороге Рангику, и теперь три девушки сидели в кабинете лейтенанта Пятого отряда и пили саке, заедая его рисовым печеньем. Повторив подругам свою историю, Момо тихо заплакала. Нанао встала, подошла к ней и обняла за плечи. Рангику залпом выпила пиалку саке. — Ты права! — заявила Мацумото. — Уж поверь, я-то знаю, что такое — стать соломенной вдовой! — Да, ты права, я не спорю, — мягко заметила Исе. — Но ты поступила слишком резко и даже грубо. Стоило ли бросать кольцо и говорить такие жестокие слова? — Не стоило! Я знаю, что не стоило! — разрыдалась Момо. — Я сама не знаю, что на меня нашло! — Ну-ну, ты просто перенервничала, — Нанао погладила подругу по волосам. — Не плачь больше, а то еще заболеешь… — Лучше пей, — авторитетно посоветовала Рангику, и, встретив хмурый взгляд Исе, обиженно надула губы, протянув: — Ну не знаю, мне помогало… В дверь постучали, и Момо тут же прислушалась, но реяцу была незнакомой, и принадлежала шинигами на уровне рядового. — Войдите, — разрешила лейтенант. Сёдзи распахнулись, и в дверном проеме сначала показались цветы — алые розы, источающие дивное благоухание, что заполнило всю комнату, — а за ними какой-то незнакомый рядовой со знаком Третьего отряда на форме. Он вошел и вручил цветы Хинамори, поспешно ретируясь. К стеблям роз была прикреплена открытка. Нанао с Рангику напряженно следили, как Момо отвязывает открытку, читает написанное в ней, и лицо ее светлеет, как небо, затянутое тучами, среди которых вдруг выступает солнечный луч. Хинамори счастливо улыбнулась и прижала записку к сердцу. — Он просит прощения! — радостно поделилась она с подругами. — Я думала, что он больше никогда даже не заговорит со мной! — Так, тебе хватит пить, — Нанао отняла бутылку саке, к которой было потянулась Момо. — Ты ведь простишь Киру? — Да, — подтвердила Рангику, отбирая бутылку у Исе и присасываясь прямо к горлышку, — Ты простишь его? Ты хорошо подумай, Момо, я знаю, о чем говорю! Ты его любишь, лучшие годы ему отдаешь, а он умирает! — Я его давно простила, — проговорила Хинамори, вдыхая аромат роз. — Ой, девочки, я так его люблю!