Тем временем:
Жильбер резко проснулся от яркого света, но глаза открывать не стал. Как только солнечные лучи пробились через его веки, Курфейрак сразу же начал морщиться и закрывать лицо, в частности глаза, своими ладонями и отворачиваться от окон, плотные шторы которых раздвинул Комбефер. Комната сразу же наполнилась светом, и***
Такое отношение у Жильбера было вплоть до последнего базового экзамена, а вот когда начались углубленные, — в его случае химия и биология, — то он уже немного занервничал, ведь он обещал своему любимому, что наберёт девяносто или выше баллов, к чему они вместе так усердно готовились весь год, однако Курфейрак поставил себе цель сдать экзамены ровно на сто. Так и было, но с небольшой проблемой: по биологии было сто, а по химии девяносто девять. Курфейрак очень расстроился, узнав результаты, и в этот же день подал апелляцию, после которой всё-таки сдал сдал химию на желаемый результат. Грантер нервничал каждый день, даже в выходные, усердно готовясь к каждому предмету, а особенно к назревающим обществознанию, истории и праву. У Реми не было особой необходимости сдавать именно эти предметы, однако он всё равно выбрал их, аргументируя это тем, что в жизни всё пригодится. Со своей будущей профессией он определился давно — он всегда мечтал стать художником. В рисовании он делал большие успехи, и это было заметно всем, однако отец не считал такую форму заработка серьёзной. В детстве Грантер часто получал за то, что не понимал точные науки — ту же математику, что немало раздражало отца. Но со временем он привык к тому, что у сына другой склад ума, и ему пришлось с этим смириться. Для профессии художника не требовалось никаких особых экзаменов, но что-то Реми всё-таки должен был выбрать, и этим чем-то в итоге оказались предметы Этьена. Грантер сам толком не знал, зачем взял именно их, однако руководствовался уверенностью в том, что он не хуже остальных учеников мсье Анжольраса, о которых ходило мнение, что они "все всё знают". Так или иначе, нервничал Грантер ужасно, хотя знал, что способен сдать то же обществознание. Целых пять раз он переживал процедуру проведения экзамена, и, выходя с истории, обществознания или права, отправлялся не домой, а прямиком к Этьену, который ждал, пока все его ученики выдут с экзамена. Реми садился рядом с ним, и на вопрос: «Ну, как прошло?» отвечал несвязным мычанием, после которого утыкался лицом в шею учителя, прижимался к нему и сидел так до тех самых пор, пока Анжольрас уже сам не вставал, чтобы уйти. Монпарнас, как полная противоположность Грантеру, сдавал физику и информатику, ибо эти предметы вместе с математикой были у него профилирующими. Он был достаточно хорошо подготовлен к этим экзаменам, однако всё равно продумал план, как протащить с собой в аудиторию телефон, что было категорически запрещено. «Они не посмеют притронуться к моему баклажану,» — заверял он. Пройдя через металлоискатель семь раз и окончательно всех доконав, он был предупреждён о том, что если телефон зазвонит, то его удалят с экзамена, наконец-то пропущен дальше. В отличии от всех остальных, во время самой процедуры проведения экзамена он был невероятно спокоен, просидел все четыре часа, проверяя каждое задание по нескольку раз, чего он обычно не делал, не воспользовался телефоном, ради которого так рисковал и благополучно отправился домой. Все предметы были сданы успешно, и в последствии Пьер заявлял, что ни разу не усомнился в себе.***
«Olympus»
Méduse: ЭТО ПИЗДЕЦ. Orphée: Что такое? Méduse: Да экзамены ебучие. Ares: Че блять Ares: Ты че тоже сдаешь? Héphaïstos: Капец тут все школяры Galateía: Внатуре Pan: Революция не свершиться )))) Méduse: Ну да, сдаю. Méduse: А вы тоже? Ares: Да ебать Ares: А ты че сдавала? Méduse: Литературу. Ares: Фу извращенка Orphée: ... Ares: Певичка ты че? Hercule: Он филолог хдд Dionysos: Философ? Ares: А Ares: Ну прости Певичка Ares: <3 <3 Ares: Певичка я тебя так люблю >///3//< Chiron: Мой ученик. Chiron: Горжусь тобой. Orphée: Нет, ты меня не любишь. Ares: ДА В СМЫСЛЕ МОЯ ЛАПУСЕЧКА Orphée: Ты запятую после обращения не ставишь. Ares: (((( Ares: Раз так, то знайте же, Орфей-Певичка, судя по всему, для Вас любовь - это всего лишь слово. Ares: Ах да, Вы же филолог. Так для Вас какие-то слова, ошибки, орфография и многое другое важнее моих чувств. Спасибо, что растоптали меня в прах. Я весьма обижен Вашим высказыванием. Chiron: А Х У Е Т Ь Ares: Я Вас любил, Орфей. Ares: Прощайте.Пользователь Ares покинул беседу «Olympus»
Orphée: ... Méduse: ОМГ Я ТОЛЬКО ЧТО ПОВЕРИЛА В ЛЮБОВЬ.Пользователь Ares вернулся в беседу «Olympus»
Ares: ) Dionysos: А ты могёшь Dionysos: Терпеть тебя не могу но ты к р а с а в е л л а Orphée: Мда, Арес, всегда бы ты так писал... Ares: Че Ares: Нравится Ares: ? Hermès: ТАК БЛЯТЬ. Пересланные сообщения: Chiron: Горжусь тобой. Hermès: Я ЧЕ ТО НЕ ПОНЯЛ НАХУЙ. Ares: Началось Dionysos: Ну все капец Dionysos: Он злой Artémis: С чего ты так решил? Dionysos: Да потому что он точки ставит Dionysos: А он их ставит только огда злиться Hermès: Я НЕ ЗЛОЙ БЯЛТОВЫИЬ. Dionysos: Я его тогда исключу на время Hermès: САМ ТЫ СУКА ЗЛОЙ. Dionysos: А то будет бомбалейлоDionysos исключил пользователя Hermès из беседы «Olympus»
Héphaïstos: ... Orphée: Хм, пожалуй у меня появляется интерес к этому Гермесу. Ares: Не понля блять Hercule: ЧТО?)))))))) Chiron: Я тоже блять как бы не понял. Orphée: Ну типа... Он такой... Orphée: Как сказать-то? Гиперактивный что ли. Orphée: Он действительно очень похож на Гермеса и я хочу узнать, что это за человек. Chiron: = _ = Chiron: Ну смотри мне блять. Ares: И МНЕ З:< Dionysos: ) Пересланные сообщения: Hermès: ПЕРЕДАЙ ХИРОНУ ЧТО ОН КОЗЕЛ. Hermès: ОЙ Ц. Hermès: ОЙ ЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦ. Hermès: ЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦПАУЦЫПРКРКЫУРКРКЫ Hermès: . Dionysos: Да ты че ебу дал Hermès: ДА КАКОГО ХУЯ ОН БЛЯТЬ АРЕСУ. Hermès: :С Hermès: Я ХОЧУ БЫТЬ ЕГО УЧЕНИКОМ БЛЯТЬ. Hermès: ЦЦЦЦЦЦЦ. Hermès: ЗРЯ ЯЙЦА КАТИЛ К НЕМУ. Hermès: ЦЦЦЦЦЦЦ. Hercule: Хддд Chiron: Ой ладно блять, добавляй его обратно.Dionysos добавил пользователя Hermès в беседу «Olympus»
Hermès: Че надо. Chiron: Не обижайся, сладенький. ♡＼(￣▽￣)／♡ Apollo: Знаешь что, мужик-потаскуха, у тебя вообще-то свой Ахиллес имеется. Orphée: Вот именно, что ты как шлюха? Hercule: Я и не знвл что шлюха это литературное слово Ares: А у Гермеса свой Персей Пересланное сообщение: Apollo: Знаешь что, мужик-потаскуха, у тебя вообще-то свой Ахиллес имеется. Hermès: Какой Персей? Galateía: ВАДХЫЗЛПЗЫВПХЛАХЛАВЛЫЛДАВЖДАВ ОРУУУУ Dionysos: Ты ебу дал?)))) Пересланное сообщение: Hermès: А кто такой Персей? Hermès: Да блять кто такой Персей? Ares: НУ ЧУВААААК Hermès: ДА Я НЕ ПОНИМАЮ ЧЕ ТЫ ОРЕШЬ НА МЕНЯ ОЙ ВСЁ ИДИ НАХУЙ Artémis: ОРУ Artémis: ОБОЖАЮ ГЕРМЕСА Hermès: Я тоже себя обожаю, но кто такой сука этот Персей...
Hermès: ААААААААААААААААААААААААААААА Hermès: Я ВСПОМНИЛ Hermès: КТО ТАКОЙ ПЕРСЕЙ ) Dionysos: Мммм да что ты Hermès: Дааа)))))) Ares: Молодец Ares: Угощу тебя конфеткой Hermès: Какой блять конфеткой? Hermès: Это я тебе и Дионису вечно жрать покупаю Chiron: Но ты же Бог прибыли и торговли. Hermès: ТЫ ОХУЕЛ? Hermès: НЕТ Hermès: Я Hermès: БОГ Hermès: Д Hermès: Е Hermès: Н Hermès: Я Hermès: К Chiron: ... Hermès: ПОНЯТНО БЛ? Hermès: ИЛИ НЕПОНЯТНО? Hermès: ТЕ ПОНЯТНО? Hermès: ))) Apollo: Кстати, если у вас уже закончились экзамены, то может уже пора организовать встречу, о которой вы так мечтаете? Ares: ДАВАЙ Ares: ММ УВИЖУ ПЕВИЧКУ Hermès: Ммм а я увижу своего мужика с большим хуем Hermès: Да простит меня Персей Orphée: Можно я пойду на эту встречу с кем-нибудь? Orphée: А то мне уже страшно одному. Ares: Конечно Ares: Я тебя провожу и защищу от всех Orphée: Да я хочу, чтобы меня от тебя защитили. Apollo: Я тебя защищу, Орфей, с нами пойдешь. Chiron: Да я тебе въебу. Пересланные сообщения: Hermès: Ммм а я увижу своего мужика с большим хуем Hermès: Да простит меня Персей Hermès: А меня кто-нибудь защитит? Hercule: Хм Hercule: Наверное персей) Hermès: Ц скаааа)))) Chiron: Гермес, а ты что сдавал? Hermès: А Hermès: ВОТ Hermès: НЕ Hermès: СКАЖУУУ Ares: Крч Hermès: Заткнись пожалуйста Ares: ) Hermès: Я тебе жрать каждый день покупаю Hermès: И в кафе даже вожу Hermès: Пожалуйста заткнись Hermès: Моих деняк хватит чтобы заткнуть твой рот сука Dionysos: В общем Pygmalion: Значит так Asclépios: КРЧЧЧ Hermès: МОИХ Hermès: ДЕНЕГ Hermès: ХВАТИТ Hermès: АБСОЛЮТНО Hermès: НА Hermès: ВСЕХ Méduse: Так-так-та-а-ак. ) Héphaïstos: ))) Galateía : )))))))))) Artémis: Я тоже заинтересована) Apollo: А ты точно демократ? Hermès: Фу какие вы меркантильные Пересланные сообщения: Méduse: Так-так-та-а-ак. ) Héphaïstos: ))) Galateía : )))))))))) Artémis: Я тоже заинтересована) Hermès: Аресу с Дионисом просто жрать нечего Hermès: А так я свои деньги готов тратить только на своего сладенького Chiron: Неужели на меня?) Hermès: Нет, не на тебя) Hermès: На Персея. Chiron: Нихуя ты меня отшил. Orphée: Гермес. Ares: Добро пожаловать в клуб)))) Пересланное сообщение: Chiron: Нихуя ты меня отшил. Hermès: АХХАХАХАХХАХАХХАХАХАХ Orphée: Гермес блять. Hermès: Ну да Пересланное сообщение: Apollo: А ты точно демократ? Orphée: МЕРКУРИЙ СУКА БЛЯТСКАЯ! Hermès: А? Orphée: У тебя действительно так много денег? Dionysos: Мажор он блять Dionysos: А не много денег Hermès: Amo mia mamma e mia papa <3 Hermès: E soldi) Hermès: Un sacco soldi)))| Я люблю своих маму и папу <3 И деньги) Много денег))) |
Hercule: Я конечно же изззззз что это за язык? Chiron: Je verstehen everything, так сказать.| Я всё понимаю, так сказать. |
Orphée: Да вы просто не очень умные. Orphée: Io è corretto, Hermes?)| Я же прав, Гермес?) |
Hermès: O sssi Hercule: Ой идите наааахуй Héphaïstos: Люблю италию Héphaïstos: Но больше польшу Héphaïstos: Вы говорите на польском? Asclépios: Конечно Asclépios: Пше пше пше Héphaïstos: ДА БЛЯ НУ НЕ СМЕШНО( Pan: ХДД Apollo: Да вы заебали. Мы будем собираться или нет? Chiron: Ты решай, ты же лидер. Pan: Вождь Hermès: Ленин Apollo: ...***
Наступал вечер, но небо всё ещё было светлым и ясным, без каких-либо признаков приближающихся сумерек. От выхода из метро до места встречи было далековато, если идти пешком. Аполлон не стал затрачиваться и арендовал какой-то подвал в глуши города. Чем ближе он вместе с Хироном и Орфеем подходил к данной локации, тем меньше людей наблюдалось вокруг, но когда они уже были совсем близко, то люди исчезли совсем. «Как хорошо, что с нами Хирон,» — Подумал Певичка, когда краем глаза увидел где-то вдалеке небольшое столпотворение подозрительных мужчин, кто в деловых, а кто в спортивных костюмах. Наверное, мафия, или что похуже. Место было действительно подозрительное, как и личности, которых увидел Орфей. У Аполлона даже пробежали мурашки от сильного волнения о младшеньких революционерах. Он начал жалеть о том, что выбрал одно из тех самых злачных мест, разбросанных по всему Парижу, в которые соваться было себе дороже. В подобных закоулках могло случиться что угодно, однако именно они не патрулировались отрядами полиции. Аполлону сделалось совсем не по себе. «Они же ещё совсем дети, я сильно переживаю из-за этого,» — Говорил он Хирону и Орфею. В то же время его грело то волнительное, но всё равно приятное чувство, что он наконец-то увидит своих братьев и детей, с которыми в скором времени будет шествовать на митинге, борясь за права униженных и оскорблённых, или, возможно, стоять на баррикадах. Только Орфей больше нервничал от осознания того, что сейчас он встретится лицом к лицу с тем самым напористым Аресом, в течение такого долгого времени не дававшим ему спокойно жить. Почему-то он представлял его себе, как... Хирона, который будет в качестве его охраны сегодня — огромным, накаченным мужиком, и, наверное, таким же бородатым, но не так ухаживающим за собой — хоть он и знал, что этот Арес наверняка учится либо в колледже, либо в лицее. Когда они уже дошли до пункта назначения, то небо уже приняло более мрачные краски из-за приближающейся ночи. А когда они спускались в подвал по бетонной лестнице, которой, казалось, и конца не было, то услышали издалека какие-то крики и дикий смех, как будто кто-то носился по помещению, и всё остальное в этом роде, что Аполлон и его товарищи так привыкли слышать каждый день, работая преподавателями. Голосов было много, все они сливались и перемешивались между собой, так что не возможно было разобрать или прислушаться, есть ли среди них кто-то знакомый. И вот Аполлон, Хирон и Орфей появились из лестничной темени. — Нихуя се... Ой! — Удивился Гермес, но быстро осознал, что видит перед собой своего классного руководителя и тут же прикрыл рот рукой. Аполлон, то есть Анжольрас, тоже был порядком удивлён: его взору предстали все те, кого знал лично. — Так, стоп! — Встал со своего места Арес, расставив руки в стороны. — Где Пе-вич-ка? М? — Не Певичка, а Орфей! — Не выдержал тот, в реальной жизни оказавшийся Жаном Прувером, но тут же осёкся, увидев, как изменилось лицо говорившего. Тот страшно выпучил глаза и некоторое время не мог произнести ни слова, оставаясь стоять на месте, как громом поражённый. Прувер виновато оглянулся на сопутствовавших ему Хирона и Аполлона, то бишь Комбефера и Анжольраса, но те и вовсе остолбенели. Антуан, оправившись первым, шепнул другу совершенно серьёзно: — Ты не поверишь: за Жеаном ухлёстывает какой-то школьник... Но тому было не до шуток. Этьен с усилием попытался успокоиться и собраться с мыслями, но голос Пана, молчавшего вплоть до появления Аполлона с компанией, внезапно помешал ему: — Да нет же! — Вскинулся он, увидев Фейи. Это оказался Никодем Баорель. — Этого быть не может! Так не бывает! Ведь не бывает же? — Подарок судьбы, — пожал плечами Геркулес. — Мсье Баорель, Вы только что его заметили? — Протянул иронично Гермес, высовываясь из-за спины Ареса и кивая в сторону Гефеста. — Ну знаешь, Боссюэ, подарок судьбы был бы, если бы все здесь присутствующие оказались взрослыми, серьёзными, готовыми на риск людьми. — Наконец высказался Аполлон. — Погодите-ка минутку! — Громко начал Гермес. — То есть нас Вы не считаете серьёзными людьми? То есть мы, по-вашему, на риск не готовы? Да когда дело доходит до того, чтобы изменить ситуацию в стране к лучшему, я самый что ни на есть серьёзный! Вы ведь по возрасту судите, правда? А революция, между прочим, совершается молодыми! Вот так вот! — Крикнул Гермес. — Прекрасно, Жильбер, успокойся, — с нетерпением пробормотал Анжольрас, но того неожиданно поддержали. — Да Вы ведь сами всегда нас учили, что за свои права нужно бороться, во что бы то ни стало, — сказала Азельма, причём с несвойственной ей твёрдостью. — Нельзя терпеть насилие над личностью! А наши потомки что скажут? Мы ведь не только ради самих себя это делаем. И что станет со страной, если сейчас мы отступим? Мы же, в конце концов, французы, наша Родина — колыбель революции, мы просто не можем бездействовать в такой момент! Некоторое время никто в подвале не произносил ни слова, ибо такой выпад поразил всех. — Всё! Меняем лидера! — Крикнул Арес и начал хлопать ладонями друг о друга, чтобы все обратили внимание. — Курфейрак скорее лидер среди вас — пездюков. — Вмешалась Артемида. — Так, прекратите! — Закричал Анжольрас. Когда все замолчали, он продолжил. — Мои товарищи-революционеры, мы собрались здесь... — В подвале...— Решил дополнить Гермес, на что в ответ получил неодобрительный взгляд от вождя. — Мы собрались с вами здесь... В подвале! Не для того, чтобы выяснять отношения, а для того, чтобы вернуть ту Францию, за которую боролись наши предки. Мы должны сделать всё, чтобы исправить положение в государстве и улучшить жизнь граждан, потому что кто, если не мы? — Анжольрас говорил это, и сам не заметил, как влез на не весть откуда взявшийся в подвале стул. Сердце колотилось в груди и ему казалось, что воздуха вот-вот не хватит из-за волнения и он прямо так задохнётся. Но этот дрожащий голос слушали все, кто находился в помещении, и в огонь, уже давно мерно горящий в их сердцах, как будто подлили ещё бензина, из-за чего пламя вспыхнуло с неописуемой силой. — Вы должны решить, действительно ли вы готовы к этому, ведь дело может дойти и до гражданской войны. Если вам страшно, то вы можете уйти. А если вы желаете улучшить страну так же, как желаю я и Хирон, — Анжольрас указал на Комбефера, — и Орфей, — он обратил другую руку к Жану Пруверу, — а также оставить след в истории, то будьте готовы к тому, что когда мы восстанем, то не будет пути назад... Конечно же, мы не прямо сейчас пойдём строить баррикады: на подготовку к этому нужно ещё мно-о-ого времени. И я верю в вас, братья мои и сёстры. — Вау... — Подал голос Дионис спустя какое-то время молчания после речи Аполлона. — А можно вопрос? — Спросил Гермес и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: — А встречаться мы будем здесь? А то дорога долгая, кризис экономический в стране, транспорт дорогой... Себе-то я дорогу оплачу, но я не собираюсь оплачивать её ещё трём людям постоянно. — Да, действительно. Ну и глушь ты выбрал. — Высказался Пан. — И сам уже понимаю, что глушь, — немного резко ответил Этьен. — Я же не знал изначально, что половина пришедших будут дети. — С таким составом нам разве что второй крестовый поход детей на Иерусалим организовывать, — сказал Геркулес с усмешкой. Курфейрак хотел было возмутиться, но в данный момент его встревожила совсем другая мысль. — Так, подождите, — нахмурился он, — Хирон это... Антуан? — Гермес неодобрительно приподнял бровь и оглянулся вокруг. Взгляды обратились в сторону "кентавра". Тот выглядел слегка озадаченным — тон Жильбера ему не очень понравился. — Ну да, — как-то неуверенно ответил он, но тут же решил спросить сам: — А ты, я так понимаю, Гермес? Пиздишь больше всех. И было бы неплохо узнать, что там у тебя за Персей? Гермес гордо выпрямился. Сдаваться он и не думал, а наоборот продолжил разбираться. — А Ахиллес твой как думает? — Он произнёс это даже с какой-то обидой. — Да нет никакого Ахиллеса! — Выкрикнул Антуан. — Точнее есть, но это ты! Ты Ахиллес! Что, неужели неясно? — А ты Персей! Тебе, что ли, тоже неясно? — Так какого чёрта ты ко мне лез? Не мог же ты знать, что это я. — Это было по приколу! И ты, между прочим, мне отвечал! Да ты сам первый начал, а ещё выкорёбываешься! — Нет, не я первый! Хочешь проверим? — А давай-ка проверим! — Оба сразу же достали из карманов свои телефоны. — Боже, какова моя роль в сей драматичной сцене? — Не выдержал Анжольрас, всё это время стоявший чуть ли не между ними. Но те уже никого не слышали и убежали куда-то "проверять". — Тихо, тихо, тихо! — Боссюэ подбежал к Анжольрасу, не переставая наблюдать за ссорой Гермеса и Хирона. — Я нашла! — Выкрикнула Афродита, глядя на экран телефона. — Вот! Гермес написал, что он обожает Ареса, потом Хирон чё-то того самого, а Гермес ответил, что Хирон ему тоже нравится. — Не успел Комбефер обрадоваться тому, что он был прав, как Курфейрак резко развернулся, язвительно фыркнув и скрестив руки на груди. — Ссора набирает обороты, — шепнул внезапно оказавшийся рядом Боссюэ Антуану. — Давай извиняйся. — Почему я? — Хирон спрашивает слишком громко. — Я что ли виноват? — Господи, ты детскую психологию в универе изучал? — Геркулес смотрит на него, как на помешанного. — Ты старше и умнее, ты должен поступить правильно, а не вести себя как маленький мальчик. Комбефер терпеть не мог, когда в споре с ним кто-то, особенно Этьен, оказывался прав. Приходилось признавать свои ошибки, которых накопилось немало, и засовывать гордость куда подальше. Но Курфейрак был ему слишком дорог, чтобы ругаться с ним из-за каких-то пустяков, так что он берёт всю свою волю в кулак, подходит к Жильберу, обнимает его со спины и начинает нашёптывать на ухо что-то очень приятное. Тот не выдирается и решает послушать, так что обходится без выцарапывания глаз и прочих ужасов. Видно даже, как Жильбер улыбается. Улыбается так, что его щёки и уши становятся малиновыми. — Они самая милая пара на свете, — мечтательно говорит Дионис, прижимая руки к груди. — Вот ещё, — фыркает Арес. — Самые милые — мы с Певичкой. Кстати, мне было кое-что обещано... Он тоже решает предаться воспоминаниям и достаёт телефон. — Привожу дословные цитаты. Это ведь так называется, мсье Жан? Или как мне Вас называть? — Он со сладкой улыбкой оборачивается к своему преподавателю литературы. Тот утвердительно кивает и даже не спешит возмущаться, как обычно делал в беседе, даже улыбается. — Я написал: «Поэтому приглашаю тебя на свидание после нашей встречи революционеров», и даже сердечко отправил. Геркулес сказал «Соглашайся блять», а ты ответил, мол, хорошо. Так что теперь пришло время за свои слова отвечать, — Арес победоносно убирает телефон и смотрит Орфею прямо в глаза. — Ну во-первых не "ты", а "Вы". Я пока не твой парень, Пьер, так что не допускай вольностей. — Он подходит к богу войны поближе и проводит тыльной стороной ладони по его щеке, бледной и холодной. — А во-вторых давай, веди меня на свидание. Вот он я. Монпарнас нервно сглатывает и сохраняет молчание. Рассматривает лицо Жеана. Это был совсем ещё молодой преподаватель, ему только недавно исполнилось двадцать пять. Он весь дышал свежестью и был довольно низкого роста, что позволяло Пьеру не запрокидывать голову и смотреть на Прувера прямо, когда он с ним говорил. — Странно, что ты ему не припоминаешь десяток по древнегреческому и латыни. Ух! — Снова вернулся в разговор Гермес, который чувствовал себя сейчас действительно богом, ведь его только что умолял о прощении кентавр. По крайней мере, это он сам так с собой решил. — Были баллы и ниже, Арес. — Сейчас я припомню твоему ёбырю, который мне ноль баллов ставил. — Развернулся к Жильберу Монпарнас. — Ой, как ты не хорошо выражаешься о моём любовнике, который учитель и который в два раза старше тебя. — И тебя! — Сказали хором все находившиеся в данном помещении. — Ах, товарищи, это всего лишь формальности. — Развёл Жильбер руками. — Любви все возрасты покорны, как говорится. — Вот честно, — начал Дионис, приложив руку к сердцу, — для меня ваша пара хоть и милая, но в моих глазах вы как дед и внук полуторамесячный. — И не только в твоих... — Почесал затылок Пан. — Ты просто мне завидуешь! — Саркастично отвечает Жильбер. — Ведь у меня такой прекрасный и умный мужчина. Конечно не богат, но я-то, — указывает он на себя, — кто? Правильно, бог деняк. Я могу потратить на него хоть всё своё состояние. — Какое твоё состояние? У тебя родители депутаты консервативной партии. — Сказал Монпарнас, и все тут же замолчали. Деяния лидеров данной партии известны каждому, поэтому все косо смотрят на Курфейрака, от чего тот немного съёживается и озадачивается. — Да, мои родители в этой партии! И что? — Жильбер решает возмутиться, чтобы таким образом защититься от возможных предстоящих нападок. — Убеждения родителей не определяют убеждения их детей, ясно? Между прочим, дед Мариуса тоже в этой партии. Мариус, совершенно неожиданно услышавший своё имя в разговоре, только хлопает глазами и мотает головой из стороны в сторону. — А ты на свою красотку стрелки не переводи. Сам в дерьмице поплавал и его за собой тянешь? — Арес как будто только и искал повод, чтобы с кем-то сцепиться. — Сам ты в дерьме! — Не выдерживает Гермес и даже топает ногой. Комбефер успокаивающе гладит его по плечу. — Нет. В дерьме ты, а я в объятьях Певички. — С этими словами он берёт запястья Жеана и обматывает его руки вокруг себя. «Не трогайте меня, я под защитой,» — говорит этот жест. Прувер нисколько не сопротивляется и действительно обнимает Пьера. Это замечают и с непониманием в глазах переглядываются. — Какой ужас, — сокрушается Аполлон. — Так, а можно ли задать щекотливый вопрос? — интересуется Комбефер и, не дождавшись разрешения, тут же продолжает: — Данное собрание должно что-то постановить? Мы уже давненько здесь торчим, и ничего. — А это не моя вина, что данное собрание ничего не может постановить, — вскидывается Анжольрас. — Как видишь, большая часть бунтовщиков тебе в дети годится. Что мне им поручить? Прокламации печатать? Младшие бунтовщики пробуют возмутиться, но их усмиряют. — И вообще, — продолжает явно раздосадованный Анжольрас, — вы помните, что у вас уже скоро выпускной? Чтобы на вручение пришли все, понятно? Если кого-то не увижу, будет... не очень хорошо. И вести себя прилично! Чтобы ни капли от соков не осталось. Эти соки заказывали ваши родители, они мне всю душу с ними вымотали: вечно им было мало этих соков. Так что соки все выпить, ясно? — Да ясно блять, — огрызается Монпарнас. — Соки все выпить. Чего ж тут, ебать, неясного? — Стойте! — вскрикивает Жеан, выпуская Пьера, и оглядывает всех взглядом, полным подозрения. — Вы тут что, все материтесь? — Певичка, а ты только это понял? — Вопрошает Пан, глядя на товарища с сожалением. — Только сейчас понял весь катастрофизм ситуации! — Объясняет Орфей. — Нет, вы только посмотрите: такие маленькие, а уже ругаются! Да некоторые из вас, — не буду говорить, кто именно, — перед конкретными из присутствующих учителей из штанов выпрыгивают, лишь бы выпендриться, а сейчас почему-то вообще языки распустили. Вы почему так выражаетесь, да еще и в присутствии старших? Заметив, что Прувер разошёлся не на шутку, учителя попятились к дверям, и наиболее проворные в лице Пана и Геркулеса даже успели улизнуть. У остальных не нашлось столько наглости, да и уходить просто так было как-то не комильфо. Однако Жеан заметил эти поползновения и не оставил без внимания. — Идите-идите, коллеги, я вынужден высказать этим юношам и девушкам, что они, употребляя такие слова, очерняют себя! Иди, Этьен! — Прикрикнул он на Анжольраса, попытавшегося увести его вместе с остальными. Поняв, что из этого ничего не выйдет, он вздохнул и покинул помещение следом за Комбефером. — Вы знаете, что когда вы так говорите, у вас изо рта жабы падают? Вам самим-то не противно? — А Вы и некоторые учителя, вроде мсье Баореля, тоже так выражаетесь! — встревает Грантер. — Будто бы у Вас вместо жаб розочки! Жеана чуть не раздуло от такого утверждения. — Я хоть раз позволял себе такое в стенах колледжа? Я, попрошу прощения, не вставляю мат через каждое слово! Я ещё не говорю о том, что вы писали в беседе. Один мат-перемат! Да у вас ещё молоко на губах не обсохло, чтобы так выражаться! Так выражаются люди, сидящие попой на спинке лавочки возле подъезда, которые семечки плюют, или хуже того — в тюрьме сидят! На зоне! Давайте, сделайте себе ещё наколки с помощью швейной иглы и гелиевой ручки, какие-нибудь золотые купола! Просто невозможно было всё это читать и невыносимо слушать, особенно от таких, как вы — малолетних хамов! В классической литературе подобное дозволялось, чтобы скрасить слог, обрисовать ситуацию более ярко, показать индивидуализм автора, — хотя даже в подобной стезе это иной раз не очень-то красиво, — а не так, как делаете вы! Мат через каждое слово! Это отвратительно! Лучше бы вы так домашнее задание выполняли и стихи учили. Вот в следующем году тех, кто останется в нашем лицее и выберет гуманитарный факультет, буду гонять: выше пятнадцати баллов не поставлю, ясно?! — Прувер разогнался уж очень сильно, с каждым предложением он повышал тон и его голос набирал всё больше злобы и презрения. — Так они ещё позволяют себе хамить! Что это за вставки, Реми? Ты думаешь, если кто-то так делает, то и тебе тоже можно? Нет! Ты очень сильно ошибаешься! Как вы думаете, почему я заставляю вас читать? Не только потому что это образовательная программа, но и для того, чтобы вы улучшали свою речь, чтобы вместо мата можно было вставить другие слова-синонимы более приличные. И мат, Реми, я использую только в крайних случаях, хотя, признаю, что это тоже очень некультурно и стыжусь. Но разве я позволяю себе вставлять его в свою речь постоянно? Вы со своими родителями так же разговариваете? Я уверен, что нет. — Жеан, успокойся, они уже всё поняли. — Комбефер спустился обратно в подвал и попытался успокоить Жеана, так как того было слышно даже на улице, и, собственно, вытащить всех из подвала и пойти наконец-то домой. — Слушай. Разве тебе приятно слышать от своего "сладенького" такую далеко не сладкую речь? — Они ещё дети и вскоре поймут, что это нехорошо, мы ведь и сами были такими же. — Ты ведь понимаешь, что если они так выражаются, значит проблема в их воспитании. Значит нужно взять это дело в свои руки, мы же учителя, мы должны их обучать. По крайней мере я. Я же учитель французского языка и литературы. — И древнегреческого, и латыни, — встревает Гермес. — Древние греки зачастую были философами, но они не дофилософствовались до того, чтобы придумать нецензурную брань, Жильбер. Конечно, некоторые бранные выражения — это в переводе с древнегреческого, но у них это за мат не считалось, это же перевод. — Слушай, Жеан, — Комбефер сделал очень серьезное лицо, так что всем стало не по себе, особенно Пруверу. — Я думаю, если ты с вопросами о воспитании подойдёшь к их родителям, они тебе о-о-очень многое выскажут, а если это будет отец Жильбера, то даже без помощи слов. Поэтому об их воспитании нечего говорить, ясно тебе? Так что давай заканчивай эти разговоры, малые уже давно всё поняли. Да и к тому же поздно: если так и дальше будешь выступать, то потом придётся разбираться на улице с людьми с лавочки у подъезда. От подобных слов и достаточно грозного тона своего друга, настроенного крайне серьёзно, Жан Прувер почувствовал себя неловко. Он как будто сам оказался на месте тех, кого отчитывал только что. Но Комбефер не стал распространяться на эту тему и просто поднялся обратно на улицу. Жан Прувер всё таки послушал его, ведь тот всё-таки казался прав — не стоило говорить о воспитании и подобным образом лезть в дела чужих семей. Прувер собрался с духом и последовал за Комбефером вместе с младшенькими оппозиционерами. Все остававшиеся уже почти покинули помещение, как вдруг Арес отдёрнул Гермеса назад. — Ты что, дурак? А если бы я упал? — Возмутился Гермес. — Слушай, мне неловко тебя просить, но... не мог бы ты одолжить мне денег? — Арес говорил очень тихо, смотрел в пол и держался за затылок. — На свиданку с Певичкой? — На лице бога денег появилась хитрая ухмылка. — Сколько? — Ну... евро сто или сто пятьдесят... — Ты чего блять, с ума сошёл? В ресторан его вести собрался? Нет, ты пойдёшь нахуй с такими запросами, слышишь? Тридцать! — Да это мало! — Сам подумай, у тебя не может быть таких денег. Купи ему цветы и предложи выпить кофе. Этого будет достаточно. — Жильбер достал из кармана кошелёк и выудил оттуда три купюры. — Бери, пока я не передумал. Монпарнас всё же взял деньги и вместе с Курфейраком поднялся из подвала ко всем остальным.***
В центре города тихо, слышны только звуки проезжающих по парижской магистрали автомобилей. Изредка встречаются прохожие, прогуливающиеся взад-вперёд по проспекту Сюфран, но их совсем мало. Прохладный ветерок обдувает со всех сторон, несмотря на то, что сейчас лето. На улице темно и кругом фонари, ярко сверкающие вывески различных магазинов, салонов или кафе, горящих для привлечения внимания внезапных клиентов. Где-то за домами виднеется верхушка Эйфелевой башни, которая так же сверкает в тёмное время суток различными цветами, как гирлянда на ёлке в Рождество. Жан Прувер и Пьер Монпарнас идут рядом друг с другом. Несмотря на то, что Жеан учитель, он всё же был чуть ниже Пьера, своего ученика. Он всё время что-то увлечённо рассказывал Пьеру, и было сложно догадаться, рад он этому свиданию или нет, но его манера речи не выдавала какой-либо внутренней злобы или ещё чего-то в этом роде, а с губ не сходила улыбка. Пьер шагал возле него, положив руки в карманы чёрной толстовки, и весь пройденный ими путь смотрел под ноги. На его обычно бледном лице то и дело проступало смущение в виде красных щёк. Он почему-то был очень зажат: ничего не говорил, и когда его Жеан спрашивал, то неуверенно отвечал односложными словами, будто бы вовсе не имея отношения ко всему происходящему. Поведение его было чересчур стыдливое; он, казалось, стеснялся даже собственных рук, оттого и прятал их в карманах. Монпарнас всё же завёл своего спутника в приличное кафе, а точнее кофейню, как ранее посоветовал Жильбер. Всё то время, пока они находились в данном заведении, ничего из происходящего, кроме обстановки, не поменялось: Пьер молчал, а Жеан продолжал тараторить, таким образом скрывая свою неловкость по поводу того, что его грозный Арес за всю прогулку не произнёс ни слова. Наконец они вышли из кофейни и вновь отправились гулять по переулку. — Пьер. Монпарнас даже не обернулся в ответ на своё имя. — Что? — Еле слышно спросил он. — Ты чего какой-то грустный и молчишь всё время? — Да я не грустный. Жеан остановился и снял с Монпарнаса капюшон. Пьер тут же посмотрел на него и его щёки снова порозовели. — Стесняешься что ли? — Улыбнулся филолог, но Монпарнас ничего не ответил, а только опять отвернулся. — Не стесняйся, — продолжил Жеан и приобнял Монпарнаса. — Знаешь что? — Пьер снова посмотрел на него. — Это же свидание, так... — Жеан полез к нему в карман и взял Пьера за руку. Монпарнасу почему-то такой поступок понравился и он сжал ладонь Прувера в ответ. Они продолжили идти. Монпарнас увидел впереди вывеску с цветочным магазином и сразу же оживился. Чай и кофе стоили не так дорого, поэтому все остальные деньги он решил потратить на дорогие цветы, а может даже на какое-нибудь растение в горшке, ведь Прувер очень сильно любит их, он знал это. Он сказал Жеану подождать его, а сам забежал в магазин. Пока он выбирал цветы, то его внимание вдруг привлекли кактусы. Один ему очень сильно понравился. Он был большой и с маленькими иголками, и в придачу ко всему на нём ещё росли белые маленькие цветы! Он купил его не раздумывая. Выйдя из магазина, он спрятал подарок за спину, и, подойдя к Жеану, вручил ему. У Жеана дома было очень много кактусов, так что ещё один ему вряд ли был нужен, но ему было настолько приятно, что он тотчас принял его и в благодарность обнял Пьера. Тем временем смеркалось и становилось довольно поздно для прогулок, так что несовершеннолетнего Пьера следовало бы отвести домой. По традиции пригласивший на свидание должен был проводить приглашённого, но тут было всё наоборот, ведь Жан Прувер от Пьера жил достаточно далеко. Перед тем, как открыть входную дверь, Пьер обнял на прощание Жеана и поблагодарил его за то, что тот согласился сходить с ним на свидание. Он попрощался с преподавателем и уже было развернулся к двери, но Жеан одёрнул его. — Подожди. — А? — Удивился Пьер. — Это же было свидание... — начал Прувер, накручивая на свой палец шнурок на толстовке Пьера. — Ну д-да, — непонимающе ответил Монпарнас, хотя это был вовсе не вопрос. — Ты только ничего не подумай. На первом свидании все так делают. — После этих слов Жеан приблизился к нему и положил руки на узкие плечи мальчика. Почему-то такой аргумент про первое свидание казался ему очень логичным. — В смы... — не понял Пьер, но поцелуй в губы от Жеана его перебил. Монпарнас был ошарашен: он впал в ступор, а его сердце заколотилось так, будто оно прямо сейчас прорвётся через грудную клетку. Он даже не знал точно, чувствует он что-либо к Жеану или нет. Он ощущал его губы на своих, такие мягкие и несравнимые ни с чем. Это, на самом деле, был его первый поцелуй, и он никогда не думал, что это произойдёт с его учителем литературы. Ох уж эти литераторы: начитаются своей этой романтической литературы, а потом вот такое... Поцелуй продолжался недолго, и после него Прувер сразу же развернулся и пошёл домой, слишком смущаясь своего поступка, чтобы что-то говорить. Монпарнас стоял ещё какое-то время, глядя на то, как Жеан уходит и постепенно пропадает в темноте, ничуть не освещённой фонарным светом. Пьер попытался прийти в себя, всё произошло так быстро: он даже не помнил момент поцелуя, зато помнил, как это было приятно. Несмотря на летнюю пору, к вечеру стало ещё холоднее. Завывающий ветер, который чуть не сбил Монпарнаса с ног, заставил его чуть ли не забежать в дом. Он даже не успел вставить ключ в замочную скважину, как дверь сама распахнулась перед ним. В глаза тут же ударил яркий свет, исходящий из коридора, он увидел перед собой чью-то тень. Это был его отец. — Ну и какой дьявол тебя таскал весь день? — Вскричал отец Клод, не пропуская Пьера внутрь. Его старческий голос был настолько злым и громким, что бил по ушам. — Я гулял, — фыркнул Монпарнас и проломился через него, словно танк, чтобы войти наконец-то в дом. — Ты хоть понимаешь, как мы за тебя волновались? — Поведение сына очень возмутило священника, из-за чего его голос сделался громче. «Это же какие голосовые связки надо иметь, чтобы вот так вот, блять, орать,» — подумал Монпарнас. — Даже представить себе не могу. — Монпарнас сразу же ушёл в свою комнату, стараясь не смотреть ни на отца, ни на показавшуюся из кухни мать. — Хотя, я даже не собираюсь. Такое хамское и неуважительное поведение к "тем, кто его воспитывает", разгневало Клода ещё больше, поэтому он отправился следом за сыном, чтобы тот получил по заслугам.***
По окончании физических наказаний и высказываний напоследок о том, какой Пьер духовно гнилой человек, отец наконец оставил его в покое. Так было всегда, если Пьер не слушался или не соглашался с чем-то; иногда даже из-за того, что он не так дышит или смотрит. Однако Клоду тоже доставалось. Насилие порождает насилие — Пьер не терпел унижений и наказаний и отвечал тем же. Хоть он выглядел далеко не как мастер по единоборствам, но был молод, а отец Клод уже стар, его силы и выносливость были ограничены. Если раньше Пьер терпел, то теперь ему это надоело. Все эти наказания переросли в драки, и в синяках оставался не только Монпарнас.