«Olympus»
Hermès: Знаете когда я спустился в подвал то я подумал Hermès: "ТАК ВОТ КАК ВЫГЛЯДИТ ОЛИМП Hermès: " Ares: Ты просто у аида в его подземке засиделся и не помнишь нихуя Aphrodite: Опять ты материшься, Арес. Aphrodite: Как тебе не стыдно...))) Chiron: Вот, кстати, заметил я одну интересную вещь. Chiron: А Гермес-то не матерился вообще. Chiron: И Дионис, вроде, тоже. Héphaïstos: Дааааа Héphaïstos: А певичка блять разорался Méduse: Это было громко. В какой-то момент я даже подумала, что "люди, сидящие попой на спинке лавочки" придут и отПИИИИИЗДЯЮТ нас. Hermès: АААААААААААААААА Hermès: Я прям представляю как ты материшься Hermès: Это так мило почему-то Méduse: ))) Chiron: Кстати, мне очень интересно, куда это Певичка и Арес вместе съебали. Chiron: А то аж стартанули не как туберкулёзники - как обычно. Hermès: На свиданку Chiron: ВНАТУРЕ? Hermès: Хд да Héphaïstos: ЛОЛ ЧЕ Héphaïstos: ЭТО ТАК СТРАННО РЕБЯТ Héphaïstos: ПЕДОФИЛЫ МОГУТ БЫТЬ ТОЛЬКО РЫЖИМИ? Méduse: А геронтофилы только каштановыми. Hermès: И кудрявыми ))))) Ares: И богатыми Apollo: Ох, Певичка бороду тоже отпустит. Aphrodite: Усы более по-педофильски, я считаю. Pan: Она у него не растет жеж Chiron: ПХАХАПАХХАВПХВАЛПЩАЬВРПЗЫЩЛКИЩЗ УЫБЗЩПЛВЫ Chiron: Извините.) Hermès: Хдддд Orphée: Мне не очень понятна эта реакция. Пересланные сообщения: Pan: Она у него не растет Chiron: ПХАХАПАХХАВПХВАЛПЩАЬВРПЗЫЩЛКИЩЗ УЫБЗЩПЛВЫ Apollo: Ну... Как бы я не хотел это признавать, но у Кощея шикарная борода. Hermès: О БОЖЕ ДАААААААААААААА Hermès: Я ПОТЕКЛАААААААААААА Hermès: Зато я могу её трогать) Hermès: И не только бороду))) Apollo: ГЕРМЕС НУ ЕБАТЬ ТЕБЯ В РОТ Apollo: Ну мы же договорились!!! Hermès: ))) Chiron: Я вот вообще думаю, может побриться? Hermès: НЕ СМЕЙ. Chiron: Но почему? Hermès: НЕ СМЕЙ БЛЯТЬ!!!!!!!! Chiron: Да че ты разорался? Хорошо, не буду. Aphrodite: Ой, это он еще не орал. Chiron: Ты просто не знаешь, что происходит у нас дома. Aphrodite: Ох..... Aphrodite: Гермес такой милый, аааа.))) Hermès: Почему ты обращаешься со мной как с ребёнком Hermès: Даже Хирон так не делает Aphrodite: Ну ты младше и ниже меня. :3 Apollo: А надо бы. Пересланные сообщения: Hermès: Почему ты обращаешься со мной как с ребёнком Hermès: Даже Хирон так не делает Hermès: Ццццц Hermès: Всего-то на год и на несколько см Ares: ТЫ ДАЖЕ НИЖЕ ПИВИЧКИ БЛЯТЬ Hermès: Да вы заебали Hermès: Ой идите нахуй Chiron: А мне нравится. Orphée: Мне тоже. Пересланное сообщение: Chiron: А мне нравится. Ares: ВСМЫСЛЕ Orphée: Ну... наконец-то хоть кто-то ниже меня и это не девушка. Hercule: НАКОНЕЦТО Пересланное сообщение: Hermès: На свиданку Hercule: Я ТАК ДОЛГО ЭТОГО ЖДАЛ Héphaïstos: Блин а можно создать такую же беседу но без Хирона Dionysos: Почему именно без него ? Asclépios: Потому что он наш классный руководитель Hercule: ПХХАХХААХЗПХАВЩПЗАХЩРХВЗАЩПХЗАП Apollo: Хд. Pan: Блять как же мы вас малых понимаем господииии Chiron: А я что, плохой учитель? Вы блять охуели там? Artémis: Ты не плохой учитель Chiron: Вот-вот. Artémis: Ты хуевый как человек блять Chiron: ОЙ ЕБАААААТЬ. Chiron: ДА ПОШЛА ТЫ НАХУЙ. Apollo: Просто даже если вспомнить пед институт. Что ты там творииил... Hermès: А МНЕ ИНТЕРЕСНО Hercule: Я ПОМНЮ КАК У НЕГО УСИКИ ДЕВСТВЕНЫЕ БЫЛИ Artémis: ВДЗАЛВПЛАВЖПОАВОПАОЖАПОЖДАЖ Artémis: А ЕЩЕ Pan: А ЕЩЕ Artémis: У НЕГО В ОЧКАХ ТАКИЕ ЛИНЗЫ ТОЛСТЫЕ БЫЛИ КАК У БИБЛИОТЕКАРШИ Pan: СУКА Я ХОТЕЛ ЭТО НАПИСАТЬ Hermès: ВНАТУРЕ? Artémis: ДАААА Artémis: ОН ЕЩЕ БЫЛ ПИЗДЕЦ ДЛИННЫЙ И ТОЩИЙ БЛЯТЬ Apollo: И КЛИЧКА У НЕГО БЫЛА. Apollo: КОЩЕЙ. Hercule: ИЛИ ГЛИСТА Orphée: А еще он был заикой и вечно проглатывал буквы в словах, и вместо "я блистаю" говорил "я глистаю".) Chiron: Ой бляяять. Тебе ли это вспоминать, Певичка? Chiron: Я щас вспомню, как ты напиздячился одного пива блять на свой ДР и блевал на Баореля. Hercule: АПХВПЩВАЗХПЩХЗАПХЭАПЭАПЭЭЛАПЛПАДЛАПЛДАП Hercule: А Я ПОМНЮЮЮЮЮ Artémis: АААААААААААААА БЛЯ ЭТО КОГДА ОН CСАЛ И БЛЕВАЛ??? Apollo: О БОЖЕ ДААААААААААААААА. Chiron: А ЕЩЕ БЛЯТЬ ТАКОЙ ГОВОРИТ: "СЕГОДНЯ МНЕ 18 И ЕБАТЬ Я НАПЬЮСЬ СЕГОДНЯ". А Я СПРАШИВАЮ: "ТЫ ХОТЬ ВЫДЕРЖИШЬ?", А ОН ТАКОЙ: "ДААА". ПИЗДАБОЛ БЛЯТЬ. Artémis: Заметь после этого он перестал пить вообще то пиво Apollo: Зато я помню, как Антуан и Никодем вечно дрались. Один раз кто-то из них выкинул другого в окно и их хотели отчислить. Chiron: Жирный, кому ты пиздишь? У нас просто забрали студаки, заебал. Hermès: ДПАХЗПХЗАВЗХПЛАХВЗЛПАВЗХЛПАВДЛВПХЩВАЛПАВХПЛВАЭПЖЛАВ Hermès: ТАК ВОТ ЧТО В Ы В УЧИТЕЛЬСКОЙ ОБСУЖДАЕТЕ ХДДЖД Hermès: БЛЯ А ПОЧЕМУ ЖИРНЫЙ ХДДДДДДДДДДДД Ares: ЧО ЕБАТЬ Ares: АНЖ ЖИРНЫЙ Chiron: Да потому что он был жирной свиньёй. Orphée: Ну не прямо свиньёй, он же не так много жрал. Hercule: БЛЯТЬ ОН РЕАЛЬНО МНОГО ЖРАЛ Hercule: МЫ КОГДА С НИМ В СТОЛОВКУ ХОДИЛИ Я ЛИБО ЕЛ БЫСТРО ЛИБО НЕ ЕЛ ВОБЩЕ ПОТОМУ ЧТО ОН МОГ СОЖРАТЬ И МОЮ ЕДУ ТОЖЕ Chiron: Кстати плюс, хд. Aphrodite: СЕРЬЁЗНО? ХДДДДДДДДД Aphrodite: Хотя я вообще не могу представить его толстым. Dionysos: АООЕИКЧДЬЭЮЪТИМСЧУЯЙЧЫБЩЭОСКУЧЯЕЩШГЩОТИМВСЧВФЫЯКЧМИТ Aphrodite: Представляю, как они смотрелись с Комбефером: толстый и тонкий, хдддд. Héphaïstos: АХАХАХАХ Hermès: ПИЗДЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЦ Apollo: Да хватит уже. Apollo: А тебе, Жильбер, скажу даже больше. Ферр и Баорель друг друга терпеть не могли. Chiron: ДААА. Chiron: Что правда, то правда. Chiron: Эх, молодость... Pan: Дааа летел на меня как макака Hermès: АПЛРЖВАЛПЖПАЖДААЖПАЖДПАЛЖААААА Chiron: Слышь, козлоногий, а ты не пизди там. Я всё таки теперь не как макака, а как медведь. Héphaïstos: Бля чет кощей сегодня злица) Héphaïstos: Всех нахуй посылает Artémis: Месячные наверное Artémis: Ебаться хочет конина Artémis: Жильбер блять выеби его Chiron: Баорель вообще эмо был. Pan: Ну знаешь кощей Pan: Я ведь тоже уже не такой дрыщавый Pan: И это не эмо а панки Пересланное сообщение: Chiron: Баорель вообще эмо был. Ares: АЩЖПНШАМЫУЕЬХАХАХАЗАГИМСЫ Ares: ПРОСТО ПРЕДСТАВЬТЕ ЕГО С РОЗОВОЙ ЧЕЛКОЙ И ВО ВСЕМ ЧЕРНО РОЗОВОМ Héphaïstos: АОАОАОАОАО Héphaïstos: Я Б ВДУЛ))) Aphrodite: МмМ эМо4кИ.)))) Hermès: СУКАА ФЕЙИ Hermès: ЩИТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ СО МНОЙ Pan: дА ЕБАНЫЙ В РОТ Я ПАНКОМ БЫЛ А НЕ ЭМО Пересланное сообщение: Ares: ПРОСТО ПРЕДСТАВЬТЕ ЕГО С РОЗОВОЙ ЧЕЛКОЙ И ВО ВСЕМ ЧЕРНО РОЗОВОМ Pan: ЭТО ЭМО Pan: А Я ПАНК Apollo: Так что волосы у него были не розовые, а зеленые. Dionysos: ЕЩЕ ЛУЧШЕ Méduse: Всегда хотела зеленые волосы. :3 Artémis: А ЕЩЕ У НЕГО ВСЯ РОЖА БЫЛА В ПИРСИНГЕ Artémis: И ПРЫЩАХ Artémis: ОХ СУКА ЭТИ ПРЫЩИ Artémis: Мелкая если будешь выглядить как он отпизжу тебя Пересланное сообщение: Méduse: Всегда хотела зеленые волосы. :3 Orphée: Это ты ему их ещё не давила. Orphée: О ГОСПОДИ, ЗАЧЕМ Я ВСПОМНИЛ. Dionysos: ФУ Dionysos: Боже Dionysos: Все интересней и интересней Hercule: Он еще все время свои песни эти тупые слушал Hercule: Ну вы поняли Hercule: Панковские вот эти вот Chiron: Так, ну вот не надо тут. Green Day была пиздатая группа. Orphée: У вас ещё две одинаковые футболки были с этой группой, из-за чего вы ещё больше друг друга ненавидели. Apollo: И вся одежда в шипах, понимаете? Apollo: И цепи ещё там какие-то. Apollo: Все проколото, в каждом ухе десять дырок (я считал), и железки висят. Hermès: ГДЕ Orphée: На шее. Chiron: И рожа гнилая. Pan: Прям как у тебя в лучшие годы)))) Hermès: АХПЗВЩЕПКУЩ4ЬРИУ9КШЕЗУКОЕ0-4ОУЗКОЕ4ОЕВАЩОПАВЛОАПЩКЛ Hermès: АНТУАН РАЗ ТЫ МОЙ ПАРЕНЬ ТЫ ОБЯЗАН ПОКАЗАТЬ МНЕ СВОИ ФОТКИ ТОГО ВРЕМЕНИ Chiron: Ну уж нет. Hermès: Так я могу у матери попросить) Chiron: Ну то с колледжа были, а не с универа. Apollo: Вот именно, а ты там ещё хуже выглядел. Вот ТЫ реально был эмо и гомоненавистником. Hermès: ЧТОООО Hermès: АХАХХАХАХАХ БЛЯТЬ Chiron: Сука я готом был. Hermès: Поэтому выбирай Hermès: Либо ты мне показываешь универские фотки Hermès: Либо я прошу мать показать тебя эмо Chiron: ДА СУКА Я ГОТОМ БЫЛ БЛЯТЬ ЖИЛЬБЕР ЕБАТЬ ТЕБЯ В РОТ Hermès: Ну ты итак это сделаешь) Hermès: Поэтому выбирай Chiron: Твоя мать, кстати, тоже была готом. Hermès: ... Ares: Кстати Ares: О том что Хирон медведь Ares: Он кентавр Ares: Но всё равно Ares: Мне становиться жалко гермесв Aphrodite: Это да Hermès: Что Hermès: Почему Hermès: ? Asclépios: У тебя скоро др Asclépios: И Хирон тебя выебет Héphaïstos: И ты сдохнешь нахер Dionysos: Внатуре у него же хуй наверное больше чем та бутылка из под пива которое мы пили вчера Hermès: ВАПХЭЗПХАЛПЗАЛХПЛХА Hermès: ВЫ ДОЛБОЕБЫ? ХДДДДДДД Aphrodite: И правда. Гермес ведь такой маленький, милый, беззащитный мальчик. :з Artémis: Вот именно Artémis: А ЧИРОН БЛЯТЬ конь Artémis: Лошадь Artémis: Кобыла Artémis: Огромная хуйня на ножках да еще и накаченая и с огромным хуем блять Apollo: Откуда такие интимные подробности? Artémis: А че тупая по твоему Artémis: Он же блять не импотент Artémis: У него хуй как встанет так все пуговицы на штанах отлетают нахуй Chiron: А с хуя ли он беззащитный? Я его защищаю. Пересланное сообщение: Aphrodite: Ну ты такой маленький, милый, беззащитный мальчик. :з Artémis: Да кто б его от тебя защитил Dionysos: Я ЗНАЮ Dionysos: Его ПОКА ЧТО девственное не порваное ачько Dionysos: Пардон))) Orphée: Так, подождите! Orphée: Вы что, пьёте? Hermès: Дааа они бухают как скотины Orphée: Ну ты поговори-поговори. Я сколько раз видел, как ты куришь. Orphée: И пьёшь!!! Hermès: ПФ Hermès: ЭТО НЕ Я Orphée: А кто тогда? Hermès: ЭТО КТО-ТО ЗА МЕНЯ Orphée: ... Apollo: Господи, как же революционные имена, взятые из мифов, вам подходят... Apollo: Если честно, то... Apollo: Я хуею. Hermès: ПХАПХЩПХАЩДХАЩПХА Hermès: О Hermès: Я ЧЕ ВСПОМНИЛ Chiron: ? Hermès: А ПОЧЕМУ МОЯ КРАСОТКА НЕ ПИШЕТ Pygmalion: А че мне писать? Hermès: А ты быстро ответил Hermès: Вот ты крыса Apollo: Я даже не знаю, кто такой Пигмалион... Ares: Вот настолько редко пишет мариус Apollo: ТАК ЭТО МАРИУС. Pygmalion: А я не знаю че ме писать Hermès: С Галатеей там у вас в личке того самого этого того) Pygmalion: Чего? Hermès: Ну того самого)) Pygmalion: Че того самого Hermès: Того самого того))) Pygmalion: Да ты заебал Chiron: Гермес, ты в курсе, что она в этой беседе?) Hermès: Ой) Galateía: Ну это тупо 8 баллов по географии))) Hermès: А я не на гуманитарный факультет иду))) Galateía: Ц Héphaïstos: Химбио? Hermès: Нет Chiron: В СМЫСЛЕ? Hermès: Я биохим))) Chiron: Иной раз я тебя ненавижу. Hermès: НУ ЗАЯЯЯЯ Hermès: НУ ИДИ ПОЦЕЛУЮ Chiron: Сам иди. Я на кухне... Hermès: ))) Hermès: ТАК СТОП ПОДОЖДИ Hermès: Я не задал ГОМОНЕНАВИСТНИКУ самый главный вопрос Hermès: А почему мы встречаемся? Héphaïstos: Запоздалая реакция Chiron: Ну вот только не надо мне тут. Hermès: Ну мы потом с тобой ещё разберёмся. Ares: Они еще не женаты а уже семеиные разборки хдддд Apollo: АХХАХААХЖХАПХПАХЖАХ. Apollo: Боже... Apollo: Кстати, Гермес, а ты когда домой уходишь? Ares: Как быстро месяц пролетел Apollo: И не говори. Apollo: Знаешь, он очень хорошо помогал по дому. Ares: Понятно почему вы ему баллы завышали) Dionysos: Чет они с Гермесом внатуре пропали Ares: Они пошли разбиратся видимо Dionysos: И ебаться Pan: Иногда поражаюсь как вы ненавидите друг друга но мыслите пиздец одинаково Пересланные сообщения: Ares: Они пошли разбиратся видимо Dionysos: И ебаться Dionysos: ДА ПРЕКРАТИТЕ Ж ВЫ НАГОВАРИВАТЬ Ares: Фу***
Следующий день:
Очень трудно вставать в сраные шесть утра, как думал Грантер, решивший в этот день подняться пораньше, чтобы всё успеть. Сегодня выпускной вместе с вручением: по такому случаю нужно было побриться, одеться, короче говоря, привести себя в порядок. Реми встал и внезапно осознал, что остался в квартире совсем один, что бывало довольно редко. Все попытки побыть наедине с собой оказываются тщетны, когда помимо тебя на твоей жилплощади находятся еще четверо маленьких детей: братьев и сестёр. Но сейчас родители ушли на работу, а никого из "гномов", как называл Грантер своих младших, в доме не наблюдалось. Его мало волновало, где все они сейчас были, потому что отправиться они могли куда угодно, так что следовало бы немедленно заняться приготовлениями к предстоящему торжеству, пока никто не соизволил возвратиться. Задумчиво наблюдая за тем, как короткие чёрные волоски вперемешку с пеной исчезают в водовороте слива раковины, Грантер размышлял над тем, что же ждёт его после выпуска. Выпуск по сути ничего не менял: они все останутся учиться в этом учебном заведении, а точнее просто перейдут другой корпус — общий лицей, ну и разве что их распределят по профилям. Некоторые предметы и вовсе отпадут, что было весьма приятно. Однако неприятным было то, что все его друзья соберутся в параллельном классе у Комбефера: Курфейрак, Жоли, "ублюдок Монпарнас". Даже эта сволочь собирается покинуть его, а ведь Реми так привык к тощей фигуре с вечно чем-то недовольной гримасой справа от себя, что без неё ему будет уже как-то непривычно. И даже Фейи, которого он и без того видел очень редко, из-за учёбы и его вечных спортивных мероприятий уходит в совсем другой лицей. Тем не менее, Анжольрас останется его классным руководителем. Этот факт был единственным лучиком солнца в беспросветной тьме, именуемой лицеем, в который ученики должны будут перейти по окончании колледжа. Вручение будет проходить в большом актовом зале, который находится как раз в другом корпусе колледжа. Данная операция производилась для того, чтобы учащиеся, а в особенности те, кто не собирался уходить, смогли увидеть, в какой обстановке они будут учиться в дальнейшем. Реми жил буквально в паре метров от своего учебного заведения: стоит только выйти из подъезда, а через дорогу уже вход на территорию колледжа. Грантер даже распознал из окна своих товарищей, поджидавших его у дома: яркого Жильбера, возле которого всегда находится такой же яркий большой дядя, и чёрного Пьера, который на фоне других учащихся был чем-то вроде чернильной кляксы в силу своего "стиля". Сегодня Монпарнас был действительно темнее, чем обычно — как-никак, важное событие, надо выглядеть нарядным. Семья Реми не обладала большими деньгами, — а иногда даже и малыми, — чтобы раскидывать их куда попало, поэтому его костюм на сегодня выглядел ничуть не вычурно, но вполне нарядно. В конце концов, простые белая рубашка и брюки при правильном применении могут смотреться довольно изысканно. Зато Жильбер сегодня выглядел действительно блестяще: жёлтые бриджи на подтяжках, в которые заправлена белая рубашка с короткими рукавами, такой же жёлтый пиджак, элегантно накинутый на правое плечо. Монпарнас, как уже было сказано, — пятно. Очень празднично. Зато девочки в их классе надели сегодня роскошные и даже пышные платья, кроме одной, всегда отличавшейся от других — Мюзикетты. Эта та девочка, которая всегда всё делает по своему. Революционерка же — и отражается это даже в такие моменты. Сегодня её легко можно было назвать выпускником, а не выпускницей, если бы не её длинные, слегка завивающиеся пышные локоны, на сгибах которых мелкими частичками отражалось солнце, создавая естественный блеск блондинистых волос, слегка развивающихся на утреннем летнем ветерке. Некоторые пряди падали ей на лицо, улыбающееся Азельме, и она игриво, как бы немного флиртуя, убирала их за ухо, не переставая улыбаться, иногда отводя взгляд от своей слегка низенькой подруги. Сама же Азельма смотрела на неё снизу вверх. Её лицо всегда было серьёзным и немного грустным, но лишь из-за того, что у неё по жизни такая внешность — милой маленькой девочки. Слушая болтовню Мюзикетты, Азельма смущённо улыбалась, приподнимая брови, а иногда и вовсе смеялась, закрывая лицо руками, потому что очень стеснялась чего-то. Просто потому, что она такая, и это очень нравилось Мюзикетте. Румянец на щеках Азельмы в эти моменты не мог перекрыть даже тональный крем. Все сегодня были в костюмах и платьях, даже преподаватели при параде. Повсюду шум и разговоры, с многими учениками пришли также и их родители. Одним из таких учеников был Жильбер, родители которого уже успели примкнуть к кругу общения так называемых "предков". Были даже те, кто притащил всю свою семью смотреть на столь знаменательное событие. Палящее солнце начинало набирать обороты. Такие преподаватели, как Анжольрас, свой класс всегда заставляли приходить на час раньше, потому что: «Вы самый худший класс, который не хочет всё делать вовремя!» Но Этьен хотя бы сам приходит, а не заставляет учеников ждать целый час своего классного руководителя, а потом ещё и полчаса само мероприятие. Но вскоре всем сказали зайти в актовый зал, и толпа поспешила. При входе в это помещение создавалось ощущение, похожее на то, которое чувствуешь при проникновении в театр на какое-нибудь невероятное представление, спектакль, оперу. Зал был затемнён, единственными источниками света оставались маленькие лампочки, размещённые вдоль стен, оформленных блестяще; помимо них присутствовал свет, исходящий от прожекторов на сцене. Вдоль стен между лампами стояли высокие столбы от пола и до самого потолка, имевшие белый, слегка пожелтевший цвет и выполненные в древнегреческом стиле. Хоть зал был слабо освещён, но, тем не менее, было видно, что в его цветовой гамме преобладали золотые и красные тона. Сцена была очень большая, а из-за кулис хитро выглядывала голова статуи Аполлона — бога искусства и музыки. Потолок был очень высоким, а посередине висела гигантская массивная, но всё же изящная люстра. Она казалась невероятно огромной и тяжёлой, как будто готовой тотчас же сорваться с места и полететь вниз, если потолок вдруг её не выдержит. Единственное, что выливалось из всей этой цветной кавалькады — ковровые дорожки, а точнее сами ковры, проложенные вниз по ступенькам от входа до самой сцены. Они были тёмно-зелёными. Все уже растеклись по своим местам. Анжольрас и Комбефер проконтролировали, чтобы их классы сели вместе и ближе всех, а сами встали около этой помеченной ими территории. Как и любое другое вручение, всё началось с речи директора, в данном случае Жана Вальжана. Каждая его речь, — неважно, было ли это вручение, линейка или похвала коллектива после очередного крупного мероприятия, — была пыткой! для учащихся и даже некоторых преподавателей: он говорил очень долго, может и интересно, но тихо, из-за чего к его словам невозможно было прислушаться из-за постороннего шума, так что желание слушать пропадало вовсе. — ...теперь вы все поступаете в лицеи. Кто-то остаётся в нашем, а кто-то уходит... Но в лицее учиться не так долго, ведь эти всего лишь два года пролетят быстро и незаметно. И вот вы уже и взрослые... — говорил Вальжан всё так же тихо, иногда возвышая тон, чем выражал гордость. Было такое ощущение, что он сейчас до того растрогается, что на его глазах появятся слёзы, которые вот-вот начнут скатываться по его слегка морщинистому лицу. Таким, как Жильбер, Пьер и Реми, не хотелось его слушать вообще, поэтому они сели вместе и решили обсудить что-то своё, по их мнению, намного более важное. За речью директора последовала процедура вручения синих, то есть обычных аттестатов об окончании колледжа. Раздавать данные документы доверили Анжольрасу, который гордо вышел на сцену. Он был настолько сильно взволнован, что утром перед выходом из дома даже забыл расчесаться. Директор же оставался на сцене и произносил класс и имена учащихся, чтобы те поднимались на сцену и Анжольрас вручил им аттестат. Если честно, то Антуан и Этьен немного повздорили, ведь этому кощею доверили раздавать красные аттестаты с отличием. И всё по той же схеме. Анжольрас был порядком удивлён, что Курфейрак получил красный, ведь весь выпускной год он бездельничал или "вала ебал", как говорила Эпонина. Когда вручение закончилось, то все, кто получил красные аттестаты, остались на сцене, потому что им было необходимо произнести речь. Схема была от большего к меньшему, и, так как Курфейрак был единственным красненьким в своём классе, то произносил речь он последний. Зал молчал, но когда Жильбер подошёл к микрофону, то со своих мест тут же подорвались Грантер и Монпарнас, радостно крича и аплодируя, что, зачем-то, подхватила остальная масса присутствующих. Нечего сказать, в своём колледже Курфейрак был известной личностью. — Приветик, — поздоровался Жильбер, взявшись правой рукой за микрофон и слегка навалившись на него. — Мне стоит начать с того, чтобы поблагодарить вас всех, но этого я делать не буду. В первую очередь я хочу сказать спасибо своему учителю химии Антуану Комбеферу. — У ля-ля-я-я! — Послышалось из зрительного зала, намекая, что Комбефер для Курфейрака не только учитель. — Ха, — усмехнулся Жильбер. — Так вот, этот человек... Без него бы... Вернее, с его помощью я смог расширить круг своих знаний по химии, биологии и их отдельным разделам, и смог сдать все эти предметы на сто баллов. С его помощью я стал единственным за последние пять лет во Франции с таким результатом по национальному экзамену. А так же хочу поблагодарить своего классного руководителя Этьена Анжольраса, чьи предметы тоже я сдал тоже на максимальный бал. Но! — Он выставил указательный палец вперед. — Но... Главная его заслуга в том, что он меня дисциплинировал, как только мог, и ведь получалось, хотя это в принципе невозможно. Я знаю, меня хотели исключить много-много-много раз, но мне всё сходило это с рук благодаря ему. Мой спаситель... Теперь же хочу поблагодарить моих лучших друзей Пьера Монпарнаса и Реми Грантера, которые не давали мне скучать и не дадут делать этого дальше. С которыми мы совершали такие глупости, за которые убить мало. Вспомнил я сейчас, как эти двое подрались из-за того, что, внимание! — Жильбер снова поднял указательный палец. — Из-за того, что Реми — еврей, — из зала уже были слышны смешки и Жильбер сам невольно начал смеяться, а его голос дрожать, — а Пьер — католик. — Сидящие в зале вместе со всеми преподавателями и директором были в ауте: зал прыснул смехом. А Жильбер улыбался, будто возомнил себя комиком на стендапе. — Собственно, эта вся история, но есть ещё одна. Как-то раз преподавателя по физике не было, и наш класс целый урок бездельничал, но тут мы втроём решили выпрыгнуть в окно. Вы думаете, мы не прыгнули? А мы прыгнули. Жаль, что никто ничего не сломал, и мы прошли снова на урок через главный вход как ни в чём не бывало. Теперь тайна, как мы вошли, не выходя, раскрылась для Жавера. Жильбер стоял на сцене ещё какое-то время, рассказывая байки, которые они творили вместе с Монпарнасом и Грантером, и считал, что никому за это ничего не будет. После его речи, которая была достаточно долгой, последовал ещё ряд выступлений, включавший в себя песни, танцы, стихи и речи от классных руководителей, которые тоже пытались петь и плясать, чтобы хоть как-то взбодрить публику. Но таким как Жильбер, Пьер и Реми было абсолютно неинтересно, и они уже чуть ли не молились об окончании данного действа, потому что было жарко и скучно и все уже успели устать. А ведь ещё ехать в кафе, на которое, опять же, не все подписались добровольно. Казалось, что эти мучения никогда не закончатся. Единственным выступлением, которое их смогло зацепить и даже понравилось, была песня Мюзикетты. Как уже было описано выше, она не была в роскошном нарядном платье, а наоборот, надела деловой костюм, такой же яркий, как и у Жильбера. Красные брюки на высокой талии, в которые заправлена светло-розовая футболка, и красный пиджак на одной пуговице, подчёркивающий её узкую талию и грудь. Когда она пела, её голос был очень нежным и ласковым, но в иные моменты песни, когда было необходимо понижать голос, все удивлялись: как такой высокий голосок смог преображаться в такой низкий и местами грубый тенор. Это завораживало. Когда песня закончилась, Курфейрак аплодировал своей подруге громче всех; и кричал тоже — никто не смог его заглушить. Он даже приготовил для неё цветы, поскольку знал, что она будет выступать, после бурных аплодисментов поспешил на сцену дарить огромнейший букет. Среди выступивших девушек тоже были те, кому что-то подарили, но Мюзикетта со своим богатеньким другом решили "изъебнуться" — так они говорят. Выступление Мюзикетты было последним, слава Богу. И по окончании всего мероприятия ученикам наконец-то позволили покинуть место. Выйдя на улицу, все тут же начали фотографироваться: всем классом, с друзьями, учителями или родителями. Все были такие яркие и красивые, в основном девушки — их платья были очень разнообразными: красные, желтые, голубые, с декольте, длинные, короткие, пышные, облегающие... Анжольрас и Комбефер дали своим классам время разгуляться, но ненадолго. Они быстро собрали всех своих учеников и их родителей, чтобы решить вопрос о том, как они будут добираться до кафе. У немногих из собравшихся родителей были автомобили, но самый вместительный, конечно же, у отца Жильбера. Поэтому всех, кого смогли, запихнули к нему. В этой машине даже отодвигались задние сидения, за которыми были ещё два, и именно туда Жильбер с Пьером и Реми решили протиснуться. Комбефер и Анжольрас долго спорили, где же можно повеселиться их классам. Комбефер настаивал на том, чтобы отвести детей в кафе-мороженое под названием «Une Glace à Paris», что находилось на улице Сент-Круа де ла Бретонри, но Анжольрас сказал, что там не будет места на тридцать с лишним учащихся, не включая их родителей, и потому отстоял свою точку зрения — пойти в ресторан «Benedict», находящееся в нескольких метрах от кафе-мороженого, потому что там много места и большие столы: дети, учителя и родители не будут друг другу мешать. Автомобиль отца Жильбера приехал самым первым, ведь Антуан Курфейрак тот ещё гонщик. В закоулках, где ни пройти ни проехать, он чудесным образом находил лазейки и проходы, пролетал между другими машинами и людьми весьма впечатляюще и быстро: сидящие внутри думали, что в какую-то минуту они взорвутся. Но то, что они прибыли первыми ничего не решало, ведь их не впустят без организаторов, а то есть классных руководителей. Но те ехали недолго: примерно через пять минут уже начали подъезжать все остальные. Наконец-то они оказались внутри, где было свежо и прохладно, чего очень не хватало, учитывая ужасающее пекло, царившее на улице. Места в ресторане было действительно много: просторный зал, три длинных стола и один поменьше — они были около стен — и импровизированная танцплощадка. Сам ресторан был достаточно мрачен, поэтому решили впустить свет, раздвинув плотные и тяжёлые темно-коричневые шторы. Окна были большие, поэтому свет наполнил весь зал. Также были удобные диванчики бежевого цвета и бар, хотя Анжольрас и не собирался заказывать алкоголь. Более того: он был категорически против. Но всё же у Антуана Курфейрака присутствовала смекалочка, потому что он любитель выпить хорошего алкоголя. Когда он узнал, что спиртного не будет не то что у учеников, но даже у родителей, то немного расстроился. Поэтому хитрый батя решил, что так дело не пойдёт, аргументировав это тем, что «Ну какой же это выпускной без алкоголя? Вот я, когда выпускался с колледжа, напился так, что глаза мои перестали видеть!» Анжольрас ответил, что это сомнительный аргумент. Антуан и Беранжера решили купить два ящика виски и коньяка — один для учеников, второй для родителей. Но как такие большие ящики протащить незаметно от зорких глаз Этьена Анжольраса? Но у хитрого бати нашёлся гениальный план: пока Беранжера отвлекала учителей — Анжольраса, Прувера, Баореля, Козетту, Эпонину и Боссюэ — тем, что позвала их всех покурить (но Жеан пошёл чисто за компанию), батя подозвал к себе Жильбера, чтобы тот помог отцу в его предприятии. На самом деле было непонятно, что сокрыто в этих ящиках Пандоры, поэтому когда отец с сыном притащили их, то все были в культурном шоке. Один ящик отец заныкал под стол, где должны сидеть родители, а второй туда, где должны были сидеть ученики. На вопрос «Что в этих ящиках?», который задали Пьер и Реми, Жильбер так и ответил, что там алкоголь, — коротко и ясно. И его друзья сразу поняли, что вечер будет не скучным. Безусловно, Антуан Курфейрак — не единственный Антуан на данном мероприятии, который любит выпить. Хоть по Комбеферу и не скажешь, что он любитель, но его позиция — если уж пить, то по максимуму. Среди учительского состава были ещё такие любители, как Баорель и Тенардье. Стандартная троица учителей: дурной физрук, извращенец-химик и твёрдый по характеру, самый грозный из преподавателей — трудовик. Анжольрас сразу всем сказал, не только своим коллегам, что никакого алкоголя на столах быть не должно, но, конечно же, никто его не стал слушать. Все Антуаны — затейники, поэтому Комбефер тоже не остался в стороне и заказал алкоголь прямо в том ресторане, где они находились, и ему было абсолютно всё равно, что Анжольрас узнает об этом. Не оставалось сомнений, что Антуан, Никодем и Эпонина пронесут этот запретный плод даже на баррикады. Итак, учителя снова вернулись в помещение и шалость, как говорится, удалась. Мероприятие уже началось, все расселись по своим местам в ожидании главного — еды (по мнению выпускников). Когда раздали тарелки, в которых было какое-то блюдо из зелени, помидоров черри и ещё чего-то, умело скрытого под листьями салата, вышла ведущая — нечто вроде тамады на свадьбе, ибо её задача состояла в том, чтобы развлекать публику и устраивать всяческие игры и конкурсы. — М-м-м, какая вкусная трава! — Саркастично восклицал Пьер, вкушая огромный лист салата. — М-м-м, чувствуете великолепные нотки этого прекрасного напитка? — Не отставал Жильбер, взяв в одну руку фужер для вина, наполненный яблочным соком, немного покручивая его и осматривая, воображая себя сомелье. Во время этого расхваливания и вкушения пищи организатор что-то говорила, но ученикам, будущим студентам, слушать не хотелось вообще ни в какую, поэтому они продолжили заниматься тем, чем занимались, чему был очень недоволен Анжольрас, ведь щедрые похвалы раздавались на весь ресторан. — Ита-а-ак, детишки, колледж уже закончили! — Начала ведущая. — Да! — Отвечали детишки. В самый неожиданный момент внезапно появился официант с подносом, увенчанным тремя огромными кружками с пивом, пена из которых выходила за края. Весь зал обратил на это внимание, а официант был направился к учительскому столу, где раздал эти кружки Никодему, Антуану и Эпонине. Это вызвало бурю эмоций у Анжольраса, но Комбефер сумел его утихомирить, сказав, чтобы он просто смирился, и заказал для него вина. — Ну что, время конкурсов? — Продолжала ведущая. — Для начала нужно создать две команды. Давайте так: класс мсье Анжольраса первая команда, а класс мсье Комбефера — вторая. А теперь подумайте над названием. Хоть с выпускниками обращались, как с маленькими детьми, они тотчас вошли в азарт и начали перешёптываться между собой. Жильбер тут же отрекомендовался от своей команды. — Мы будем назваться «Пастбище Этьена»! — Выкрикнул глашатай. — Хорошо, а вы? — Обратилась ведущая ко второй команде — классу Комбефера. — Секс-бомбы. — Солидно произнёс Фейи. — Ого! А почему? — Удивилась женщина. — Потому что наш классный руководитель самый сексуальный. — Ответил Фейи, указывая на Комбефера. — Действительно, — согласилась ведущая, взглянув на мужчину. — Ну хорошо. Первое задание заключается в том, что каждая команда должна станцевать танец по просьбе своего лидера, то есть классного руководителя. Кстати, каждая команда должна предоставить по две пары или танцора. Анжольрас, что бы вы хотели видеть? Этьен убрал фужер с вином от своего рта. — Хочу вальс. — Ответил он. Зал вдруг замолчал. — Бля... — Внезапно шёпотом выпалил Грантер. Но никто ему ничего не сказал, а наоборот — все начали посмеиваться. — Не ссы, мы станцуем, — поспешил успокоить его Курфейрак. — Так, так, так, а Вы, мсье? — Обратилась ведущая к Комбеферу. — Хочу ещё пива. А про танец... Пускай это будет фламенко. — Ого! Сложный танец. — Что-о-о? — Закричал Жоли. — Может не надо? — Спросил Фейи. — Я же самый сексуальный учитель. Делайте, что говорю, — аргументировал Антуан, к которому уже подошёл официант с новой кружкой пива, забрав предыдущую, уже опустошенную Хироном. Это было задание на импровизацию, поэтому от «Пастбища Этьена» выпихнули Жильбера с Мюзикеттой и Пьера с Азельмой, а от «Секс-бомб» Фейи с Сюзанной и Мариус с Эстель. Первым танцем был вальс. Жильбер и Мюзикетта умели танцевать, но не знали, как это правильно сделать, учитывая и значительную разницу в росте, ведь Мюзикетта была выше своего друга на голову. А вместе их поставили, потому что это забавляло как и одноклассников, так и учителей. Но Гермес и Афродита были слишком уверены в себе, чтобы сидеть, сложа руки, поэтому в танце вела Мюзикетта, что немного всех удивило. Вообще они собирались исполнять вальс на вручении, но никаких нервов на репетиции ни у них, ни у Анжольраса не хватило, и в итоге класс решил ограничиться песней Кетты. А вот Пьер не умел танцевать вообще, как и Азельма, поэтому это задание выводили целиком и полностью ловкие и умные Курфейрак с Мюзикеттой. Вторым танцем шло фламенко, которое никто не умел танцевать и даже не знал как. «Что-то типа танго,» — решили «Секс-бомбы», и совместили все виды танцев, которые вообще могли бы быть — от танго и вплоть до тектоника.***
Под вечер все немного устали от всевозможных конкурсов и танцев. К слову, танцевать заставляли всех поголовно, а если кто-то не желал вставать, то к ним подходил Анжольрас и брал за воротники, из-за чего ученикам приходилось повиноваться и идти на "танцпол", чтобы у Этьена больше не было к ним претензий. — Так, а ну быстро все встали и пошли танцевать паровозиком! — Разрывался Этьен, и по всему залу зазмеилось нечто вроде человеческой многоножки. Наконец настало то время, когда количество конкурсов сократилось и в колонках начали просто ставить музыку, а под нее уже выходил танцевать тот, кто хотел. И тут Реми и Пьер пришли к выводу, что пора доставать что-то покрепче, чем сок. Жильбер оказался слишком бережливым, чтобы наливать абсолютно всем, поэтому повезло только Пьеру, Реми, Мюзикетте, Азельме, Фейи и Жоли, а Мариус — неженка. В то время, пока Анжольраса отвлекал уже пьяный отец Жильбера своими разговорами о жизни, Курфейрак успел наскоро разлить коньяк вышеупомянутым индивидам. Следует похвалить Антуана Курфейрака за то, что он додумался перелить весь коньяк в коробки из-под соков ещё вчера дома, проделав невероятно кропотливую работу, а сам сок Жильбер будет пить ещё месяц. Это было сделано для того, чтобы одноклассники Курфейрака, также желавшие вкусить запретный плод, не начали бунтовать и орать, тем самым привлекая бдительное внимание преподавателей и других родителей, которые были против того, чтобы на мероприятии присутствовал алкоголь. Пока троица и две прекрасные дамы пытались напиться, настало "время историй". Начала играть спокойная музыка, свет уже давно был потушен, а по помещению сверкали лучики светомузыки, как в ночном клубе, но не как радость эпилептика, а медленно ползая по поверхности, на которую они попадали. — Ну что ж, время предаться воспоминаниям? — Спросила ведущая спокойным голосом. — Вспомните различные случаи из школьной жизни, которые с вами происходили. Слово предоставляется преподавателям, ведь работа учителем достаточно весёлая. — Ну тогда я начну! — Поднял фужер с шампанским Антуан. — Скорее всего все наши с коллегами истории будут связаны с легендарной троицей, которую уже знает весь колледж и в скором времени узнает ещё и лицей. Я говорю о Курфейраке и его друзьях Монпарнасе и Грантере, — родители Жильбера и отец Пьера сразу же посмотрели на своих отпрысков. — Вот что не забудется в моей голове, так это история, приключившаяся со мной, когда я только начинал работать. Это был первый год, и я был совершенно незнаком с моими учениками. Я проводил очередной урок химии и у нас была лабораторная работа. И Грантер думал, что он "самый умный" (собственно, как и всегда). В тот день он сидел с Монпарнасом, который по моему предмету тоже "самый умный", в то время как Курфейрак действительно пытался работать. Несмотря на то, что Грантер и Монпарнас друг друга терпеть не могут, они вдвоём решили сделать ядерное оружие, как я думал, и смешивали просто каждый элемент, который видели, с другим элементом. В итоге вся эта смесь начала дико бурлить и яростно брызгаться, так что юные химики отчего-то испугались, начали материться и чуть не бросили колбу в меня. Ребята, не советую вам идти на физмат или химбио, потому что я буду вашим классным руководителем. Сказав этого, Комбефер спустил очки на нос и подмигнул Пьеру и Реми. Будь они чуточку трезвее, это обстоятельство смутило бы их, но они расшалились до того, что подмигнули ему в ответ. К превеликому счастью, это укрылось от глаз Курфейрака, от которого в состоянии ревности можно ожидать одни ужасы. — А я вот помню, — начал Жан Прувер, — как Комбефер постоянно разыгрывал класс Анжольраса тем, что меня не будет, и все, в частности Пьер Монпарнас, просто искренне молились и благодарили Бога, кричали «Аллилуйя!» и «в воздух чепчики бросали». — А я помню, как случайно пнул футбольный мяч и он прилетел в голову Грантера, а потом его отрикошетило в какую-то девочку. — Вставил Баорель. В зале послышался смех. — А ещё я вспомнил, — снова начал Комбефер, — как на моём уроке я учуял запах мандаринов. Но не придал этому значения, пускай детки покушают, был первый урок, а они голодные, бедняжки. И позже, где-то к половине урока, я вызвал к доске отвечать Жильбера Курфейрака, от которого как раз несло вином и мандаринами. Я заставил его писать цепи реакций, а он упал. Об этой истории знал только я и его одноклассники, к слову. — Да вы, я смотрю, шустрые ребята, — засмеялась ведущая, обращаясь к классу Анжольраса. — А что насчёт 3а? Может, сами ученики вспомнят какие-нибудь истории? Кто у вас самый шутник? Оба класса указали на Курфейрака. — Если хотите историю про 3а, то я могу рассказать, как у Стефана был насморк, и он решил поделиться этим со всем, включая мадемуазель Фошлеван, — Жильбер прервал свой рассказ и отсел от Жоли, всеми силами пытавшегося закрыть ему рот. Многие из присутствовавших знали эту историю и заранее начали посмеиваться, в том числе и Козетта, с которой Жоли тогда "поделился о том, что у него насморк". — Короче, у этого додика не было салфетки, — Жильбер уже сам не выдерживал и смеялся, — он высморкнулся в руку и показал ей! — Наконец закончил он, вырываясь из лап красного от стыда Жоли. — Ох, ну это уже слишком, — заметила ведущая, мастерски пытаясь сохранять самообладание. — Может припомните что-то менее жуткое? — Тогда я расскажу ситуации из прошлого года, когда мы были ещё в четвёртом классе, но это не связано с 3а, — начал Грантер. — Собственно Жильбер, — указал Реми на предыдущего рассказчика, — решил покрасить свои волосы в голубой цвет, а наш классный руководитель Анжольрас против всего вот этого вот. И в день, когда перевоплотившийся Жильбер пришёл в первый раз в колледж с голубыми волосами, то Анжольрас оставил его у себя после уроков, и я не знаю, что там происходило и что он ему говорил, но из кабинета был слышен дикий ор нашего преподавателя. После этого Жильбер выбежал весь красный, на пороге нервного срыва, будто он сейчас заплачет, и побежал к мсье Комбеферу в лаборантскую. Мы с Пьером побежали за ним. В общем, бедного мальчика успокаивал взрослый мужик-химик. Всё. — А я вот помню, — крикнула Мюзикетта, — как мы сидели на уроке литературы, в кабинет внезапно зашёл мсье Комбефер и унёс Жильбера на руках. — Весьма романтично... — Призадумалась организатор. После целого ряда весьма занимательных историй снова началась музыкальная пауза. Зал всё так же был погружен во тьму, единственным источником света оставались растекающиеся по всей поверхности цветосочетания светомузыки. Песни играли недостаточно дурацкие для того, чтобы Жильбер выходил под них танцевать, поэтому он решил разделить свободное время со своими верными товарищами за перекусом десерта — мороженого. Пока Жильбер молол о чём-то своим еле подвижным языком, на его плечо опустилась чужая рука и начала навязчиво поглаживать. Жильбер обернулся к её владельцу и узнал в нём Генриха из класса Комбефера. — Пошли покурим? — Спросил он. Это был в меру высокий по сравнению с Жильбером парень, подкаченный, но в его лице преобладали женские черты: гладко выбритый подбородок, естественная припухлость губ, зелёные глаза с густыми ресницами, на которых четко обнаруживалась нанесённая тушь; его волосы, уложенные в стоячую укладку, имели блондинистый цвет, но надо лбом была видна тёмная линия отросших корней. — Ребят, вы пойдёте? — Обращается Жильбер к Реми и Пьеру, но те отрицательно машут головой, и тогда Жильбер встаёт со своего места. — Ну пошли. Когда Генрих и Курфейрак вышли из ресторана, Мюзикетта с очень напряженным лицом подошла к Пьеру. — Разве это не тот чёрт, который подкатывает к нему? — Шёпотом спросила она. — Да по ходу... — призадумался Пьер. — Мне кажется, — влез в разговор Грантер, — Курфу либо приятно мужское внимание и осознание того, что кому-то он нравится именно в этом самом плане, либо он блять настолько тупой, что не понимает подкатов блять! — Злобно закончил он, но музыку перекричать не смог, и поэтому никто из сидящих дальше его не услышал. — Как же он бесит! — Вскричал Монпарнас. — Даже больше, чем Грантер. Пизде-е-ец! — Ох, я очень польщён, — доложил Реми. Этот самый Генрих достаточно долго пытается ухаживать за Жильбером, но все его попытки проваливались как до появления Комбефера, так и тем более после. Но Курфейрак был либо слишком добрым, либо слишком коммуникабельным, но при этом лицемерным: если человек ему не нравится и раздражает, он всё равно находит с ним общий язык и, в случае чего, может даже завоевать доверие для своей собственной выгоды. Однажды Генрих решил вписаться в компанию Курфейрака, но ему сразу дали понять, что дресс код он не проходит и «рожа его им не нравится», после чего Монпарнас его избил и Генрих перестал гулять с ними. Через какое-то время химик уже был достаточно под шафе и его организм тоже потребовал никотина. Он позвал Этьена и они вместе вышли из ресторана. Комбефер закурил, уже зайдя за угол, поднял глаза от сигареты и увидел своего ученика Генриха Наварра, нагло целующего Курфейрака. Тот всеми силами пытался его оттолкнуть, но это у него получалось из рук вон плохо: он даже не мог освободить из рук Генриха голову. Антуан замер, его сердце забилось с невероятной скоростью и как будто бы потяжелело, зрачки сильно сузились, а брови сдвинулись к переносице — едкое чувство ревности окутало его грозовым облаком. Анжольрас заметил, как его друг с чего-то сильно сжал кулаки и направился в сторону Генриха и Жильбера. Генрих боковым зрением увидел своего классного руководителя, настроенного не очень позитивно, и сразу же отскочил от Курфейрака, а затем и вовсе убежал обратно в помещение.***
Все, кто мог, уже напились. Музыка до сих пор играла, кто-то танцевал, были всякие игры, но вдруг всеобщее спокойствие нарушила песня группы Queen «Don't Stop Me Now». Поскольку легенды колледжа были фанатами этой группы, то все они, за исключением Грантера, сразу повскакивали из своих мест и бросились танцевать и петь. Ну как петь? Орать. — I'm burnin' through the sky-y-y yeah! — Запевали Курфейрак с Мюзикеттой и Монпарнасом. По их движениям родители начали подозревать об их не совсем трезвом состоянии. — That's why they call me Mister Fahrenhe-e-eit i'm trav'ling at the speed of li-i-ight! — Продолжали Курфейрак с Мюзикеттой. Монпарнас решил вернуться к столу. Грантер сидел за столом совершенно один, подперев щеку левой рукой, а правой ковыряя десерт, принесённый уже как полчаса назад. В этом состоянии — задумчивости, наступающей после опьянения, — его и застал Пьер. — Ты что, сюда пожрать пришёл? — Нагнулся он над Реми. Тот, в свою очередь, посмотрел на него с недоумением. Поняв, что словами тут ничего не добьёшься, Пьер схватил товарища за руку и потащил прямо на середину танцплощадки, не забывая при этом пританцовывать и заставлять Грантера петь вместе с ним. За одной песней Queen последовала другая, за ней третья и так далее. Треки легендарной группы сопровождались безудержной пляской Курфейрака, Монпарнаса, Мюзикетты и примкнувшего к ним Грантера. Но ко всеобщей любимице «Bohemian Rhapsody» они уже выдохлись, и один только Жильбер остался и подпевать заливающемуся из колонок Фредди Меркьюри. — Mama-a-a, life had just begu-u-un! — Вопил Жильбер. — But now I've gone and thrown it a-a-all awa-a-ay! Mama-a-a, a-a-ah! — И глупец бы догадался, что он был пьян. Курфейрака переполняла энергия. И когда заиграла следующая песня, то ему вдруг взбрело в голову заставить всех плясать вместе с собой. Он был как Этьен: каждого поднимал со своего места и выгонял отбивать чечётку на импровизированном танцполе. Данная участь постигла всех: одноклассников, родителей и учителей, причём все решили подчиниться. С каждой песней Жильбер приглашал всё больше народу и отплясывал вместе с ними. Он перетанцевал со всеми своими друзьями по нескольку раз, со всеми учителями, и даже с Эпониной, со многими родителями и особенно с отцом Пьера. Песни были энергичные, поэтому отец Клод после нескольких движений уже валился с ног. Но в конце Курфейрак опять несколько раз ставил «Don't Stop Me Now» и танцевал её с Комбефером, который был обделён в течение всех предыдущих танцуль Жильбера. По сравнению с Комбефером Курфейрак казался крошечным, ведь едва ли доставал своему химику до плеч. Далее следовали необязательные танцы: кто-то танцевал, кто-то ел или просто сидел. Но самым отрывным был отец Жильбера. Он просто рвал танцпол, как говорили родители и преподаватели, и он постоянно выкрикивал, что танцы — его стихия. Во время одного из конкурсов он даже запрыгнул на учительский стол, где стояло очень много блюд, от чего незанятым остался только небольшой участок у самого края, куда и взгромоздился Антуан Курфейрак. Однако мало того, что он оттуда не свалился, так ещё и всё, что стояло на столе, не полетело оттуда на пол. Отец Жильбера активно размахивал руками и ногами, двигаясь в ритме весёлой музыки, и поймал множество бурных оваций от всего зала. Один Анжольрас был до чертиков напуган этой пляской, в ужасе вскочил, когда она только началась, иногда срывался с места, чтобы в случае чего подхватить мсье Курфейрака, и уже до самого её конца не садился на место, стоя в отдалении и зажав рот руками.***
Время перевалило уже за восемь часов, за окнами начали сгущаться сумерки. Но отправляться домой никто и не думал: все только ещё больше ликовали, самые скромные личности покидали свои углы и шли в отрыв вместе с остальными. Весь этот праздник жизни нужно было каким-то образом утишить, поэтому в самый разгар диких танцев Жильбера, парой которого в этот момент являлся Боссюэ, заиграла мелодия медленного танца. На эти пляски в стиле конвульсии чрезмерно активного Курфейрака и малодеятельного Боссюэ наблюдали уже напившийся выше нормы Антуан, который очень сильно ревновал, отчего и обозлился, и Жоли, который по неизвестным причинам тоже был недоволен тем, что его друг танцует с экономистом. Курфейрак разочарованно заскулил и отпустил экономиста, у которого от бешеного ритма пляски выступил пот на лысине, и принялся напряженным взглядом выискивать кого-то в зале, но его личное пространство уже успел нарушить химик, прижавшись к нему сзади. Тем временем несколько пар уже успело сформироваться, и среди прочих оказались Мюзикетта и Азельма. Правда, медленным танцем это было трудно назвать: подруги просто обнимали друг друга и раскачивались из стороны в сторону. Тем временем очередь грустить дошла до Монпарнаса. После вечера безудержных танцев на него вдруг опустилась ночь, и он просто глядел в пустоту, ссутулившись над пустой тарелкой и согнувшись при этом почти вдвое. Кто-то положил руку на его спину и спросил, плохо ли ему. Он поднял голову и чуть не столкнулся лбами с Грантером, который как раз чувствовал себя весьма превосходно. Монпарнас мотнул отяжелевшей головой в качестве отрицательного ответа и перевёл взгляд на жмущиеся друг к другу парочки, заполонившие пространство между столами. Реми сразу обо всём догадался. — Вставай-ка, — сказал он, поднимая еле способного двигаться Пьера со стула. — Зачем? — Не понял тот, как вдруг оказался прямо посередине танцплощадки, куда его затащил улыбающийся Грантер. — Я тебя приглашаю на медленный танец, чмо, — заявил он. — Чего? — Опешил Пьер. Для него это было более чем странно. — Да ты бы себя видел со стороны: сидишь там такой кислый, того гляди позеленеешь. Я решил тебя взбодрить, — и, не дожидаясь согласия, Грантер положил руки на талию Пьера и притянул его к себе. Тот был, мягко говоря, в шоке, но решил не противиться и приобнял Грантера за плечи. Со всех сторон стали хихикать и тыкать пальцами в самую странную пару вечера. Однако обоим было до того наплевать на происходящее вокруг них, что они совершенно абстрагировались от внешнего мира и просто молча танцевали, без их привычных усмешек и гадостей в сторону друг друга. Монпарнас даже начал получать удовольствие, как вдруг кто-то налетел на него сзади и отдавил ногу. Монпарнас зашипел и обернулся и, к своему удивлению, встретился взглядом с шатающимся от алкогольного опьянения Комбефером, который поспешил извиниться и отправился вальсировать в другое место, увлекая за собой переживающего приступ смеха Курфейрака. — А что, можно танцевать с учителями? — Удивился Эр. — Для этих законы не писаны, — пожал плечами Пьер. — Хотя вон сзади тебя Понмерси жмётся к географичке. Реми обернулся и в действительности увидел Мариуса с Козеттой, мило танцующих в самом неприметном углу зала. Монпарнас собрался было как-то это прокомментировать, но Грантер вдруг отпустил его и помчался к учительскому столу. Там он выхватил из рук Анжольраса бутерброд, съел его и с набитым ртом принялся умолять историка составить ему компанию в танце. Тот был несколько удивлён, но Грантер вдруг начал хныкать, и Этьен поспешил принять его предложение. Брошенного в одиночестве Монпарнаса охватила дикая злость и он уже собрался было вернуться в свою цитадель одиночества, но мсье Прувер вовремя преградил ему дорогу. — Уже уходишь? — С неподдельной огрочённостью в голосе спросил он. Тонкие рыжие брови сместились к переносице, выражая разочарованное состояние Жеана. — Я хотел предложить тебе... — Никуда я не ухожу, я всегда здесь, — затараторил Пьер, вызывая у Жеана улыбку. — Значит, ты не против? — Только за. Жеан положил руки на плечи Парнаса, как когда-то после их прогулки и перед поцелуем. Пьер хотел было нагнуться к нему, но Жеан сделал значительное выражение глаз, и Пьеру пришлось ограничиться объятиями. Ему было достаточно и этого: прикасаться к Пруверу, чувствовать его запах, ловить взгляд его нежных глаз. Он прижался ещё ближе и дотронулся губам до щеки Жеана. Тот в ответ погладил Монпарнаса по спине и развернулся к нему, но чёртова песня именно в этот момент сменилась какой-то другой. Монпарнас не знал её и слышал в первый раз, но уже люто ненавидел, что отразилось на его лице. — Ну что ты, Пьер, — попытался успокоить его Жеан. — Знаешь, сколько мы с тобой ещё станцуем?***
После всего этого представления Курфейрак, шатаясь, подошёл к столику, и, нагнувшись к Пьеру, Реми, Мюзикетте и Азельме, тихо сказал: «Ребят, пошли покурим». Его глаза то и дело закрывались и сильно покраснели, выражение лица было никакое, а пряди от его укладки вились в разные стороны. Вся компания встала и вышла на улицу, пока организатор в очередной раз придумывала какую-то игру. А "покурить" — это предлог, чтобы в этом не участвовать. Когда Антуан и Беранжера подозвали сына к себе, то он махнул рукой и крикнул, что идёт на отдельную квартиру ночевать. Пока ребята шли на улицу, они заметили, что с ними нет Фейи и Жоли. Впрочем, в их состоянии их не особо волновало отсутствие ещё двоих друзей. Выйдя и зайдя за угол все, кроме Азельмы, достали сигареты. Пока Жильбер всем поджигал их, Монпарнас услышал странные звуки, похожие на поцелуй, а он с недавнего события уже был знаком с таким звуком. Он решил отойти чуть дальше и увидел, как целуются пьяные Фейи и Жоли. Такой же пьяный Пьер впал в ступор и, наверное, на долю секунды протрезвел. Грантер краем глаза увидел, как сигарета Монпарнаса упала на землю и сразу же повернулся к нему, что сделали и остальные. Увидев шоковое состояние Пьера, пьяненькие друзья тоже решили посмотреть, что же он там такое страшное увидел. И всем предстала картина, как Фейи и Жоли, сидящие на лавочке, целуются, тесно прижавшись друг к другу, и обнимаются. Все тоже были ошарашены, как и Пьер, но Жильбер поступил достаточно умно: просто отошёл туда, где они до этого стояли и продолжил курить, потому что подшучивать над этим делом он не собирался из-за своего хорошего состояния. Остальные решили поступить также. Пьер поднял упавшую сигарету и потянул в рот. — Дебил блять! — Закричал Реми, бросаясь к нему. — Обожги фильтр, а то подхватишь какую-нибудь раковую палочку блять или СПИД рака и нас ещё заебёшь! — Грантер подходит к Жильберу и нагло, не спрашивая, достает зажигалку из заднего кармана его джинс. Возвращается к Пьеру и дезинфицирует его сигарету. — Боже, какая забота. — Вставляет Мюзикетта. — Это да... — Соглашается рядом стоящая Азельма. — Девки, а вам слабо засосаться? — Бросает Жильбер. Грантер и Монпарнас тут же обернулись. — Да запросто! — Махнула рукой Мюзикетта и повернулась с Азельме. — Нет блять! — Тонким голоском закричала младшая Тенардье, немного отойдя назад от подруги. Как бы то ни было, Мюзикетта всё равно дотянулась до неё и притянула к себе, крепко обняв за талию одной рукой, а второй придерживая за затылок. Она поцеловала Азельму, закрыв глаза, на веках которых от тусклого фонарного света мерцали блёстки розового оттенка. Азельма от неожиданности широко распахнула глаза, а её щёки покраснели от смущения, но всё-таки она расслабилась, сомкнула веки и решила получать удовольствие. Они целовались и обнимали друг друга, всячески гладя за плечи и талию. Азельма зарывалась в густых и длинных волосах подруги, накручивая её локоны на свои тонкие пальцы. Курфейрак всё это время стоял с очень серьёзным лицом, смотрел на них и, сощурившись, курил. — Послушай, они ведь сейчас раздеваться начнут, — шепнул ему Грантер. — Ну и пусть, — махнул рукой тот. — Зельма в первый раз целуется, пусть хоть узнает, каково это. Девушки наконец отстранились друг от друга, потому что им начало банально не хватать воздуха. Азельма уже не выглядела недовольной: напротив, она прижалась к Кетте, уютно устроив голову у неё на плече и гладясь об него щекой. Мюзикетта продолжала держать её за талию, проводя рукой по сутулой спине подруги. — На слабо хотел взять, сучка? — Выгнула бровь Мюзикетта. — Нет, просто интересно, — пожал плечами Жильбер. — Пускай тебе почаще будет интересно, — зевнула Азельма, утыкаясь носом в шею Мюзикетты.В это же время:
— Антуан, — с пьяным гонором обратился Никодем к Комбеферу. — Что? — Таким же нетрезвым голосом ответил Антуан. Он повернулся к товарищу, Его веки показались ему самому ужасно тяжёлыми; зрачки Комбефера были расширенны, глаза покраснели, а очки немного перекосились. — Вот это ты пья-я-яный, — протянул Баорель. — Да, — согласился Комбефер. — Да, так и есть. — Слушай, ты меня так бесишь, — закатил глаза Баорель. Антуан делает глоток пива и громко ставит кружку на стол. — Да что ты! — Восклицает он, но музыка его всё же заглушает. — Правда что ли? — Правда. — Иди нахуй, — сморщился Антуан и отвернулся от него. — Что? — Возмутился Никодем и сильно толкнул его в плечо, задев стол, из-за чего кружка с пивом опрокинулась и её содержимое вылилось прямо на Комбефера. Антуан был спокоен, но после пролитого на него пива взревел от ярости, выразившейся в бешеном взгляде широко раскрытых глаз. — Ты охуел? — Резко повернулся он к Баорелю, схватив его за воротник и потянув на себя. — Драться хочешь? Преподаватели, сидевшие рядом, обратили сразу внимание. Жеан попытался успокоить Комбефера, но это оказалось тщетно, потому что тот был беспросветно пьян. В итоге высокоинтеллектуальный разговор перешёл на улицу. Все преподаватели последовали за ними. Комбефер сразу начал орать на Баореля и резко к нему приближаться, физкультурник делал в ответ то же самое. — Что? В химики заделался и сразу такой умный блять? — Орал он. — Малолетку ебёшь и гордый весь, потому что в тюрьму не посадили? После этих слов у Комбефера как крышу снесло, потому что «Никто не смеет трогать моего Жильбера!» И кулак, прилетевший в лицо Баореля, почти того его с ног. Баорель озверел и ударил Комбефера в ответ, и тут уже началась настоящая драка: Антуан повалил Никодема на землю и избивал его одной рукой, другой придерживая своего противника. Но потом Баорель смог встать и проделать с ним то же самое, пробивая блоки Комбефера. Они избивали друг друга настолько сильно, насколько могли: ногами, руками, по лицу и по всему, куда приходились удары. Баорель бил Комбефера так, что тот загибался, а сам Антуан ударял Никодема в лицо с такой силой, что того сбивало с ног, после чего начиналась серия ударов в живот, так что Баорель не мог долгое время вставать, не пересиливая себя. Драка дошла до того момента, когда оба были в крови, синяках и ссадинах, а их одежда стала рваной и грязной, к ним невозможно было подойти. Но только Эпонина додумалась сбегать за ведром воды и выплеснуть на них. После такого неожиданного душа оба тут же успокоились. Никодем сел на землю рядом с Антуаном, который продолжил лежать, потому что до этого блокировал удары Баореля, лёжа на земле. — Вы больные? — Спросил их Анжольрас. В ответ ему махнули рукой с двух сторон. — Так, всё, поехали домой. — Что здесь произошло? — Закричала Азельма, внезапно появившаяся из неоткуда и увидевшая мсье Баореля и мсье Комбефера побитых и в крови. Комбефер увидел её и остальных членов компании, но он не обнаружил среди них Курфейрака, что побудило его молча встать и отправиться на его поиски. Он медленно и тяжко ковылял ногами, шатался, еле держа равновесие из-за количества выпитого, при этом тяжело и злобно дыша. Он завернул за ресторан и увидел, как Жильбер один сидит на лавочке, подпирая голову руками и глядя в пол. Антуан взъерошил его лохматые кудрявые волосы, которые из-за подвижных танцев и так распались из укладки и были крайне растрёпаны. Жильбер поднял голову и уставился на Комбефера уставшим пьяным взглядом, и его глаза тут же широко распахнулись. — Что с тобой? — Настороженно спросил Курфейрак, нервно гладя его по щеке, на которой была большая ссадина. — Подрался, — ответил Комбефер, всё так же гладя Курфейрака по голове. — С кем же? — С физруком. — Из-за чего? — Я очень пьяный и очень-очень-о-о-очень злой. Поэтому я нашёл тебя, чтобы успокоиться, — он очень крепко обнял и приподнял Курфейрака над землёй, а затем страстно поцеловал. Поцеловал так, что их зубы слегка стукнулись друг о друга. Антуан пытался не закрывать глаза, чтобы не свалиться, но они всё равно захлопывались, и ему приходилось открывать их вновь. Ему нравилось держать хрупкого на вид мальчика в своих цепких и жарких объятиях; нравилось ощущать его гладкий мягкий язык, которым Жильбер хаотично двигал, и то, какого вкуса он был — сладкий и терпкий от коньяка; нравилось чувствовать приятный естественный человеческий запах вперемешку с выветрившимся дорогим парфюмом; нравилось смотреть Жильберу в глаза, а также наблюдать, как он закрывал их от наслаждения моментом. От них звонко разносились причмокивающие звуки поцелуя, вздохи, которые выдавал из себя Жильбер из-за нехватки воздуха и всё такие же громкие, тяжёлые звуки хриплого дыхания Антуана. Химик целовал ученика очень долго, упорствуя с каждой минутой. Он всё крепче и крепче целовал его, иногда от переизбытка страсти прикусывая Жильберу губы, а иногда прерывал поцелуй, чтобы послушать запах своего фаворита, жадно вдыхая аромат и закатывая при этом глаза, и снова присасывался к нему так, будто это было в последний раз и на прощание. Для него всё это произошло в считанные секунды, словно по щелчку пальцев. — Давай сейчас закажем такси и уедем куда-нибудь в гостиницу? — Тихо проговорил Антуан, прервав сей страстный момент. — Что? Зачем? — Просто хочу побыть где-нибудь... где нет блядского надоедливого соседа, указывающего, что мне делать, и который вечно всем недоволен; нет тех, кто бы меня мог ещё нервировать, — задрал голову Комбефер, смотря на уже появившиеся звёзды. — А может быть заняться с тобой интересными вещами, — Комбефер был достаточно серьёзен. Когда он это сказал, у Курфейрака сразу тревожно забилось сердце, удары которого отдавались даже в ушах.***
В итоге Курфейрак не смог отказать Комбеферу, поскольку тот был сильно пьян и настаивал на... уединении, наверное. Он даже немного испугался Антуана — тот действительно был слишком злым. Они с грохотом ввалились в квартиру, еле перебирая ногами. Дождавшись, пока Жильбер снимет обувь, Комбефер подхватил его на руки и побрёл в дальнюю комнату в абсолютной темноте, пытаясь ничего не задеть и не споткнуться. Внутри было не сильно темно, поскольку комнату наполнял лунный свет, и Комбеферу удалось разглядеть там кровать. Он бросил на неё Жильбера и возвысился над ним, опираясь одной рукой о спинку кровати, а второй пытаясь расстегнуть джинсы Курфейрака. — Да в смысле?! —Вскрикнул тот и начал отодвигаться. — Куда ты убегаешь? Разве ты не хочешь? — Шокированно спросил Комбефер. Слова вытекали из него медленно, и ему приходилось прилагать много усилий чтобы их хоть как-то связать. — Не хочу, — пробубнил Жильбер. — Да что ты говоришь, мой хороший. А вот когда ты жил у меня, ты говорил совершенно другие вещи, — хитро улыбнулся Комбефер. Жильбер продолжил отодвигаться, но Комбефер всё равно помешал ему это сделать. Он всё-таки стянул с него штаны и расстегнул рубашку, а с себя довольно быстро успел скинуть бранную ткань. Всё это время Курфейрак пытался выбраться и даже делал попытки бить Комбефера, но его удары в сторону химика были слабы даже в трезвом состоянии. Антуан устроился между ног Жильбера и уже был готов к тому, чтобы стянуть с него нижнее бельё. Он позволил себе потрогать Жильбера за его член: гладил его, немного сжимал. Когда он притронулся к резинке от нижнего белья Курфейрака своими ледяными пальцами, по его коже пробежал холод и тот задрожал. Курфейрак всё так же продолжал вырываться, при этом крича: «Антуан, пожалуйста, не надо!». И только после того, как Комбефер заметил на его глазах скатывающиеся слёзы, то всё-таки отодвинулся сам, пристально разглядывая юного химика. Жильбер лежал на спине, его руки были над головой. Комбефер начал гладить его уже оголённый торс, а Курфейрак дрожал и смотрел на Антуана.