Не-живые

      Здесь, на звездной станции, не слышно, как бьется в развернутые батареи солнечный ветер и как сыто урчит реактор в самом сердце отсека где-то в глубине. В лабораториях царит вечная тишина, которую обеспечивают специальные щиты, и мы, творения Мастера Фаэнаро, не слышим голосов, не слышим звездного пения, не слышим даже собственных шагов — нас создавали идеальными, способными распознать мельчайшие интонации в незнакомом языке и без ошибок повторить любой звук.       Нас создавали гибкими и сильными, и дали нам безупречные тела, которые не уничтожить вакууму и бескислородной атмосфере. Двенадцать творений, двенадцать идеальных существ, до кончиков ногтей преданных своему создателю, потому что невозможно иначе — как можно пойти против собственного сердца? Как можно предать сознание? Он вшил в нас послушание, позволив принимать решения самостоятельно, но это была лишь небольшая уступка правилам, запрещавшим создавать разумных без права воли.       Мы не любили его. Нет, не так — мы обожали его, мы были готовы пойти на все, лишь бы он улыбнулся нам своей еле заметной ухмылкой, бросая почти равнодушное — «Хорошо», и двое из нас, безымянные, погибли прямо на лабораторном столе, оставаясь в сознании до самого конца. Еще трое не пережили испытаний, как Мастер Фаэнаро называл это, и остались только воспоминаниями, не стертыми лишь благодаря доброй воле создателя, и осталось — семеро.       Самый старший из нас, Нельо, был первым, кто пережил все тесты и первым, кому создатель дал имя. Он обучал остальных из нас, сплетая наши разумы в общую сеть и позволяя нам брать у него знания и куски обрывочного кода… Мы не понимали тогда, зачем и почему, не понимаем и сейчас, когда его больше нет с нами. Сквозь тысячи звездных лет мы можем чувствовать друг друга, и мы знаем — его нет с нами.       Ему единственному дозволялось изредка говорить с иными, впитывать звуки их голосов и стати их тел, привыкать к чужим лицам и именам, показывать их нам — через стекло и щиты, говорить нам без слов — вот идет Финдекано, вот — Махтан… Мы были счастливы тогда, зная, что Нельо научит нас и поможет нам, и что создатель не оставит нас в своей великой и тем униженной гордыне… Не надо говорить о том, что мы стали виновником бед, постигнувших его — нет, это была не наша вина. Как могли мы, послушные и преданные слуги и создания его, позволить ему умереть? Мы не смогли защитить его, и это терзает нас сильнее, чем вся вина мира, что когда-либо была, могла бы терзать душу живого.       Вот наш строй, смотрите и не смейте говорить, что мы были ошибкой Мастера Фаэнаро! Мы встали бы между ним и смертью, если бы он не приказал нам уйти. Мы не смогли ослушаться приказа.       А в ту ночь, когда впервые за многие циклы угасли нити золотого Лаурлина и серебряного Тельприна, когда мы стояли — оглушенные сотнями звуков, что неслись к нам со всех сторон, когда мы узнали, что нет больше Сияющих Камней, и что создатель наш решил отправиться вслед за своими детьми…       Он звал их детьми. А нас — лишь по именам, что от него звучали как клички, безликие и бездушные. Он называл нас в честь своего отца, и каждое из имен содержало принадлежавшее тому. Словно шутка, что будет повторяться из цикла в цикл — «Финвэ», «Финвэ», «Финвэ»… Только мы могли звать друг друга иначе, давая имена, что никогда не слышали иные, да и не могли слышать, и даже творец не знал их.       Нельо, Руссандол… Маэдрос, ты первым подчинился приказу создателя — склонил огненно-рыжую голову, признавая его власть, и принял его волю выше своей. Мы пошли за тобой, хотя наши искусственные, титановые сердца разрывались от боли, которую мы не должны были знать.       Мастер Фаэнаро поставил свои Камни выше нас. Он приказал нам вернуть их — или умереть, пытаясь сделать это; он знал, что наши тела переживут и голод, и боль, и тысячи тысяч иных страданий, и они пережили. Зачем? Для чего?       Нас звали Фаэнариони, Создания Фаэнаро. Мы были живыми — мы чувствовали, мы пели, мы боролись за то, чтобы иметь право выжить!       Нас звали…