Я хотела бы жить в другом мире

Их приняли более чем радушно. Из каждого окна доносились песни о гномах-героях, что придут освободить славный народ от дракона. Бургомистр устроил в их честь пир, вино и эль лились рекой, и теперь они все наконец-то могли как следует поесть и даже немного расслабиться. Бомбур ел без остановки, Оин с Глоином соревновались в количестве выпитого эля, Кили и Фили довольно поглаживали набитые животы. Но его волновала только девушка. Это странное создание еще с Ривенделла не на шутку взволновало короля. Там, на берегу, они еле оторвались друг от друга. Ее соленые от слез губы, заплаканные глаза, глядящие так преданно, будто глаза щенка, умоляющего не бросать его – все это пробуждало в нем нечто, чего раньше он никогда не испытывал. Что-то неуловимо изменилось в девушке за ту вечность, что он не видел ее. Когда она только появилась, свалившись на его голову лохматым, тощим недоразумением, ничего кроме отвращения король не почувствовал. Женщины слабы и глупы – им не место в опасном походе. Но волшебник заставил его взять Асю с собой, сказав, что она им еще пригодится. Девчонка ругалась хлеще любого из гномов, курила и смотрела на всех диким волчонком. Она вечно мешалась, путалась под ногами, она даже бегать нормально не могла – ее приходилось таскать на себе. Вечно куда-то падала, за что-то цеплялась. Да и чего он хотел от женщины, которая боится чертовых кроликов?! Но тогда, в Ривенделле, она не побоялась. Никто никогда не смел так отвечать ему, разговаривать с ним в таком тоне. Даже маг уважительно к нему относился, все его боялись, а девчонка не побоялась плюнуть своими ругательствами прямо в лицо. И потом, когда он решил все же извиниться, как воспитанный гном, она решила, что раз так неприятна ему, то лучше будет обоим сделать вид, что они незнакомы. Он не понимал, что произошло с ним тогда. Слова девушки перевернули его мир с ног на голову. Она заинтересовала его своими странными манерами, своим стилем общения, непонятным, слишком смелым для женщины. Она решительно никого не слушалась. Когда ей поручали то или иное дело, она делала только то, что сама хотела. И он видел, как смотрит на нее Бофур. Когда во Мглистых горах он увидел, как лежит ее тело, безжизненное и беззащитное, как течет алая кровь из раны на голове... Он ничего не мог с собой поделать, его будто что-то вело, заставляло его руки укутывать ее в свою шубу, нести ее, он не контролировал собственную голову. Так же, как когда в первый раз ударил Бофура. Тот не знал, не мог знать, что творится в душе короля. Хотя этот горе-король и сам не знал. Она догнала его там, в лесу. Он пытался прогнать девушку, грубо прогнать, но она снова удивила его, ощутимо пнув его по колену. В тот момент он увидел ее глаза. Она боялась кроликов, постоянно визжала от страха, была физически слабой, недалекой и грубой. Но ее глаза! Кто-то из эльфов рассказывал ему, еще очень давно, что глаза это зеркало души. В глазах девчонки, такой неказистой снаружи, била ключом неведомая ему сила. Там было все – бесстрашие, доброта, и что-то еще, чего он не мог разгадать. Он понимал, что не может, не должен позволять себе этой слабости, но ничего не мог с собой поделать – его тянуло к девчонке, словно магнитом. Он король, и должен исполнять свой долг перед народом, подданные не поймут, если он представит девушку двору как невесту. В душе его велась война, жуткая, кровавая битва. Он хотел, страстно желал сделать эту странную, такую непохожую на привычный ему народ девушку своей, но не мог. Она постоянно была так близко и так далеко... В страшных муках он сдерживал слова, вырывающиеся из нутра, он не имел на них права. Но та ночь, когда она сбежала, пропала, растворилась в темноте, словно и не было ее никогда, все изменила. Сражению внутри себя он позволил вырваться наружу, снова подняв руку на беднягу Бофура. Он рвал и метал там, на поляне, ему уже было плевать, что они все подумают, он лишь хотел вернуть ее. Вновь прикоснуться к ней, вдохнуть аромат ее волос, заглянуть в ее глаза. Он не мог понять, что происходит с ним, да и не желал. В темнице эльфийского короля он разбил руки о стены от страшной безысходности, от осознания того, что может никогда ее больше не увидеть. Он пытался представлять ее лицо, но не мог, пытался вызвать в памяти ее прикосновения, но мозг отказывался помогать ему в этом, и он кричал, и вновь бил голыми руками камень, чувствуя на щеках слезы бессильной ярости. Страх того, что она погибла там, в лесу, застилал глаза мутной пеленой, и он проклинал себя за то, что не смог спасти ее. Когда пришел хоббит и начал рассказывать о плане побега, Торин не слушал, он сидел, вжавшись в стену, утопившись в своем горе, и потом лишь делал то, что велел ему Бильбо, словно и не королем был, а безвольным, бесхребетным червем. Он не чувствовал ударов о деревянные стенки бочонка, не болели многочисленные синяки и ссадины, не чувствовал голода, истощившего его тело. Ему было бы плевать, даже если бы он утонул. Пустота, оставленная сбежавшей девушкой, казалась раной, будто вырвали часть его самого. Хоббит вытащил его из проклятой бочки в темноту, и король решил, что умирает, увидев то, чего так желал. Видение, лишь прекрасная предсмертная агония, показывающая ему Асю. Ее лицо, будто светившееся изнутри, округлившиеся в испуге карие глаза, переливающиеся серебром в лунном свете волосы, перекинутые через плечо длинным хвостом – все это заставило сердце стучать быстро и часто, заставило его дышать. Он шел к ней, не видя никого и ничего, ноги были слишком слабы, и он шатался, но ему было плевать, слезы на ее щеках заставляли оживать в груди нечто, способное свернуть горы, лишь бы высохли эти соленые ручьи. Что-то изменилось в ней, она не смотрела больше волком, она не была больше дикой. Движения ее стали более плавными, руки нежнее. Жаркий огонь, охвативший его вместе с ее поцелуем, когда он прижал ее к себе, заставил его забыть о своем титуле. В конце концов, у него есть племянники, способные продолжить род Дурина.