juvenile

      Новый день уже подходит к концу, когда Чонгук все же решается выбраться из-под одеяла и посмотреть на время. На душе настолько больно и неприятно, что сложно найти подходящие слова, чтобы описать всю гамму эмоций и чувств парня. Как только перед глазами встает образ полуобнаженного и пьяного Чимина, с губ срывается отчаянный стон, а кровь приливает к щекам. Стыдно, до ужаса стыдно за свою подростковую несдержанность, за свою неоправданно жгучую ревность, за свои действия. Хен не ужасный человек, он не заслуживает такого обращения с собой, и Чонгук теперь окончательно убежден, что он не достоин Пака.       Когда время близится к полуночи, Чон наконец выбирается из кровати и первым делом идет в душ. Для начала, нужно смыть с себя усталость и запах старшего, от которого избавляться совсем не хочется. Но иначе Гук поступить не может, голова уже гудит от нескончаемых мыслей, и каждая деталь, напоминающая ему о его поступке, как ножом по сердцу. Несмотря на дикий голод, Чонгуку не хочется есть. Было бы неплохо запереться навсегда в комнате, дождаться совершеннолетия и свалить из страны, сменив имя и, может быть, даже пол. Чтобы такой ужасный человек, как Чон Чонгук умер для всех: для семьи, для друзей и для любимого человека, которого он унизил и обидел.       Сказать честно, Гук не сильно жалеет. При других обстоятельствах он бы зашел дальше, он бы выбивал из старшего сладкие и невозможно пошлые стоны, он бы касался его всего, подчинил бы себе и завладел бы не только его телом, но и сердцем. Если бы только Чимин позволил ему, если бы дал шанс или надежду на светлое совместное будущее. Но счастливого конца не будет, Пак прекрасно дал понять, что парни его не интересуют, а сердце уже кем-то занято. И, наверное, Чонгука расстраивают именно эти мысли. Нет, он готов смириться с тем, что рано или поздно ему придется потерять Пака, готов отпустить его. Однако все его действия и поступки настолько противоречат его же чувствам и мыслям, что от этого становится тошно. Он позволил себе касаться Пака там, где должен касаться только любимый и желанный человек. Он заставил испытать Чимина то, что старший должен был познать только с тем, от вида которого сердце под ребрами колотится в два раза быстрее, а в груди все клокочет от переизбытка чувств. Чонгук для Чимина таким человеком не был. Чонгук Чимина просто обесчестил.       Встряхнув влажными после душа волосами, Гук пытается отогнать угнетающие мысли и брезгливо осматривает себя в небольшом, запотевшем зеркале. Пожалуй, сбежать из страны — не такой уж и плохой вариант, но где ему теперь прятаться два с половиной года, чтобы не пересекаться с друзьями Хосока, а в частности — с одним конкретным человеком. Вряд ли Пак будет сам искать с ним, Чонгуком, встречи, да и, может, вообще перестанет общаться с Хо, чтобы только забыть все, что произошло прошлой ночью и больше не видеться с кошмаром своих снов, но Чон хочет быть уверен, что они больше не встретятся, чтобы больше не заставить старшего страдать.       Дверь в ванную резко распахивается, когда явно разъяренный Хосок влетает в помещение, и Чонгук даже не успевает испугаться, когда в лицо прилетает кулак брата. Парень по инерции отшатывается, чуть не запнувшись о ванну, и хватается за саднящую щеку, во все глаза глядя на тяжело дышавшего старшего. — Что ты с ним сделал? — кричит Хосок, хватая брата за чистую футболку, чтобы хорошенько встряхнуть и выбить из него хоть слово. — Отвечай! — Х-хен, под- — Сука, — зло выплевывает Хо, отталкивая младшего от себя новым ударом в солнечное сплетение.       Дыхание перехватывает, все тело сковывает боль, и Гук может только завалиться на ослабевших ногах на пол, согнувшись пополам. В уголках глаз скапливаются слезы, и Чонгук с радостью бы разревелся сейчас, как ребенок. Не потому, что страшно, и даже не потому, что больно. Ему противно. От самого себя, от своих чувств, от понимания того, что о его ошибке знает брат, который сразу предупреждал, что Чимина следует обходить стороной. Это ведь его самый солнечный и теплый друг, это самое родное, что есть у Хосока. А Чонгук так самоуверенно и необдуманно позволил себе коснуться его, запачкать своими чувствами. — Если бы ты не был мне братом, я бы тебя просто убил, — шипит Хосок, сжимая кулаки и разглядывая свернувшегося на полу Чонгука. — Как тебе вообще в голову пришла такая мысль?! — П-прости, — сил едва хватает, чтобы сделать выдох, и Гук содрогается всем телом, сжимаясь под злым взглядом брата еще больше. — Прости, хен. — Чтобы я больше не видел тебя возле своих друзей, — немного успокоившись, шумно выдыхает Хосок. — Обходи их стороной. И меня тоже. — Что? — вздрагивает Гук, тут же поднимая взгляд на брата, чье лицо отражает полнейшее безразличие. — У меня больше нет брата, — если бы они не находились в доме, Хосок бы обязательно брезгливо сплюнул. Чонгук в этом почему-то не сомневается.       Ему остается лишь поджать губы и попытаться подняться. Хо стремительно покидает ванную, а вскоре Гук слышит хлопок входной двери. Родителей сейчас нет, видимо, старший воспользовался своими ключами, раз Чонгук даже не услышал, как он вошел. Радует, что живет Хо теперь отдельно, и Гуку не придется каждый раз избегать его уничтожающего взгляда.       Хочется, чтобы кто-нибудь поддержал. Чтобы кто-нибудь прижал к груди и успокоил. Так не хватает тепла и заботы, не хватает подбадривающих слов. Чонгуку просто хочется знать, что его чувства — это не грех, что его любовь не ужасна и не неправильна. Но кому можно довериться, если даже брат, всегда поддерживающий и подставляющий свое плечо, отвернулся от него? Родители от таких новостей тоже рады не будут, сочтут это за очередную выходку. Скажут, что это всего лишь очередная несерьезная увлеченность. И никто, черт, никто не поверит, что Гук полюбил всерьез и очень сильно, что его влечение к Чимину — это не просто желание затащить его в постель, но и нужда в его прикосновениях, в его улыбках, в его громком, заразительном смехе. Впервые в жизни Гуку захотелось с кем-то проводить время не только в постели, и страх быть непонятым настолько велик, что хочется плакать.       Если бы Чонгук не был так самолюбив, он бы обязательно позволил себе громко, как маленький ребенок, шмыгнуть носом и уткнуться в колени. Но он должен быть сильнее всего этого, должен справиться со своими слабостями и чувствами. Заставить человека насильно полюбить не получится, обратить его внимание после содеянного прошлой ночью — тоже. Поэтому Гук решает покончить со всем этим, отгородить себя от Чимина и постараться забыться. Просто сделать вид, что его больше не существует.       Именно с этими мыслями Чонгук собирает себя с пола и бросает взгляд в зеркало, только сейчас замечая скопившуюся каплю крови на нижней губе. Тело вновь обретает чувствительность, и от легкого касания к ране Гук тихо шипит, тут же зализывая ее и чувствуя привкус металла на кончике языка. Хосок сделал все правильно, Чон не обижается и не злится. Да, обидно, что брат не поддержал, что выбрал между ним и другом не его. Но на месте Хосока сам Чонгук сделал бы то же самое, поэтому он не имеет никакого права злиться или таить обиду.       В тишине квартиры тихий стук в дверь кажется громом среди ясного неба. Чон недоуменно смотрит в ее сторону и нерешительно отправляется открывать, не понимая, кто может прийти к нему в такое время. — Привет, — за дверью его встречает слабая улыбка и теплый взгляд, который буквально через секунду сменяется тревожным. — Что с лицом, Чонгук? — Почему ты здесь? — вопросом отвечает младший, чувствуя, как внутри все замирает и сжимается.       Чимин слегка хмурит брови, показывая свое недовольство из-за нагло проигнорированного вопроса, а после слишком уверенно проходит в квартиру, мягко отодвигая Чонгука с пути. Когда дверь за ним оказывается закрыта, а кроссовки поставлены на обувную тумбу, Пак цепко хватает запястье Гука и ведет его вглубь квартиры, безошибочно находя именно его комнату. — Это Хосок тебя так разукрасил? — Чонгук не понимает волнения старшего, внутри все бурлит от абсурдности ситуации.       Он не заслуживает такого виноватого и извиняющегося взгляда от Чимина, он не заслуживает, чтобы его теплые пальцы касались аккуратно и бережно. Пак сейчас должен злиться и кричать, как это делал Хосок минутами ранее. Но старший лишь наносит заживляющую мазь, найденную где-то на полках шкафа, и наклоняется слишком близко, позволяя Чонгуку вдохнуть аромат полюбившегося парфюма. Еще немного — и Чон сможет уткнуться в его шею, вдохнуть запах его кожи, ощутить мурашки по спине. — Прости, я был пьян и немного напуган, поэтому не смог сдержать язык за зубами, — тяжело вздыхает Пак, убирая мазь обратно на полку и вытирая пальцы низом своей толстовки. — Но о случившемся знает только твой брат, честно. Я не хотел никому рассказывать. — Почему ты здесь? — надломившимся голосом повторяет свой вопрос Чонгук, не в силах выдержать взгляда карих глаз старшего. — Хотел убедиться, что ты в порядке, — без капли лжи сообщает Пак, присаживаясь перед Гуком на корточки.       Из-за этого он теперь почти на одном уровне, но Чонгук все равно выше. Смотрит на Чимина сверху вниз, скользит непонимающим взглядом по его лицу, чтобы найти хоть тень осуждения или ненависти. — О себе лучше беспокойся, — едва слышно выдыхает Гук, тут же опуская взгляд и сжимая пальцы в кулаки. — Мне было очень страшно, когда я осознал, что ты натворил. Даже не представляю, что испытываешь ты, — теплые ладони парня мягко касаются сильно сжатых кулаков, словно даруя тепло и спокойствие. — Наверное, весь день в комнате просидел, ненавидя себя?       От его слов все тело прошибает дрожь, из-за чего Гук тут же поднимает взгляд, чтобы убедиться, что старший говорит это все без намека на сарказм. Сердце пропускает удар, когда он замечает слабую улыбку на мягких губах, а глаза Чимина искрятся такой заботой и нежностью, что хочется утонуть в них. — Почему? — судорожно выдыхает Чонгук, чувствуя обжигающую влагу на щеках. Невозможно сдерживаться, когда человек, который должен ненавидеть и желать смерти, смотрит так любяще и тепло. — Почему ты так спокоен? Ты должен кричать и злиться, должен… — Чонгук, — мягко, но требовательно перебивает его Пак, поглаживая большими пальцами его побелевшие от напряжения костяшки рук. — Ты всего лишь подросток, воспринимающий действительность слишком остро и эмоционально. Если твое окружение будет вести себя точно так же — поддаваться эмоциям, злиться, ругать, то тебе легче не станет. Я не хочу усугублять ситуацию, не хочу заставлять тебя чувствовать вину. Как бы тебе не хотелось считать себя взрослым, ты все еще ребенок, совершающий ошибки. Старшие должны брать на себя ответственность за поступки детей, особенно, если они виноваты не меньше. — Я не понимаю, — честно признается запутавшийся в себе, в своих чувствах, в чувствах Чимина Чонгук, вглядываясь в глаза напротив. — Ничего не понимаю.       Со стороны старшего слышится тяжелый вздох, его пальцы чуть сильнее обычного сжимают ладони Чонгука, словно он решается для чего-то важного. Он напряжен, сосредоточен, как пловец перед прыжком в воду. — Если бы я не хотел, то вчера ничего бы не произошло. Я был не настолько пьян, чтобы не суметь дать отпор, — криво усмехается Пак, опуская взгляд на руки младшего. — Мне нужно было оттолкнуть тебя, но я поддался своим чувствам. Я так давно мечтал об этом, что мне даже становится противно от себя. Господи, я представлял себе секс с подростком, с братом своего лучшего друга!       Последние слова звучат так отчаянно и эмоционально, что Гук не сразу понимает их смысл. Он невольно приоткрывает рот, чтобы возразить, но через мгновение лишь тупо смотрит на старшего, не в силах даже выдохнуть. Все тело охватывает ужас от осознания. Чонгук в очередной раз прокручивает в голове произошедшее вчера, чтобы попытаться уличить старшего во лжи. Но в своей памяти Гук не находит ни единого аргумента, чтобы сейчас не поверить Чимину. — Чонгук, мне не нравятся парни, я тебе не врал, — не замолкает Пак, замечая замешательство на лице младшего. — Но мне нравится один конкретный малолетний придурок, не умеющий говорить о своих чувствах напрямую. Давно надо было рассказать мне все, чтобы избежать вчерашней ситуации. Я же провоцировал тебя специально, а ты и не заметил ни черта, пошел на поводу своей ревности. — Ты думал, что рано или поздно я сорвусь и признаюсь в своей влюбленности? — нервно облизнув пересохшие губы, Гук цепляет языком мазь и слабо морщится из-за неприятного вкуса. — Не думал, что все обернется именно так, — честно признается Чим, виновато улыбаясь. — Мне следовало просто поговорить с тобой, но, зная твой нрав, я бы не добился от тебя ни слова. Оставалось только выводить на эмоции, использовать скользкие пути. Я виноват перед тобой за случившееся, поэтому я здесь. — Твои слова ни черта не помогают, — издает тихий смешок Гук, чтобы Чимин не услышал вырвавшийся из груди всхлип.       Но старшему, кажется, не нужно ничего слышать или видеть, он чувствует все и так. Без лишних слов, без ненужных эмоций. Его ладошка касается щеки, большой палец стирает дорожку слез, а одобряющая улыбка словно возвращает к жизни, давая новый глоток воздуха. — Хосок поступил неправильно, но ты должен его понять, — переключаясь с одной темы на другую, Чимин пытается разложить все мысли Гука по полочкам. — Он тоже испугался, но не за меня. Ты дороже всех для него, и даже не сомневайся, что он выберет именно тебя, если его поставят перед выбором. Но он не знал, как правильно отреагировать на твой поступок, ведь любой другой бы на моем месте уже пошел в полицию и написал заявление. Только представь, как это испортит тебе жизнь. — Хен, это точно не помогает, — шипит Чонгук, запрокидывая голову, чтобы слезы не полились градом.       Внутри все рвется на части от понимания происходящего. Чонгук и без этого чувствовал себя ничтожеством, а теперь, когда он понимает волнение брата, ему становится еще хуже. Заставил стольких людей страдать, а все из-за чего? Ох, это так глупо, что даже слезы сейчас кажутся неуместными. — Дай ему время остыть. И не злись на него, — немного тише шепчет Пак, замечая дрожь в теле подростка. Он мягко дергает его за руку, привлекая внимание, и когда их взгляды пересекаются, парень лишь поглаживает большим пальцем влажную от слез щеку. — Никогда не держи ничего в себе, слышишь? Слезы — не признак слабости, Чонгук. Если хочешь, я никому не расскажу об этом.       И его улыбка такая широкая и искренняя, что Чон больше не сдерживается. Соскальзывает с дивана на пол, чтобы быть ближе к Чимину, наваливается на него всем своим телом, роняя на задницу и не замечая тихое болезненное шипение, и тычется носом куда-то в плечо, вздрагивая от собственного всхлипа. — Прости меня, пожалуйста, — лепечет он, чувствуя, как ладони старшего ложатся на его спину, успокаивая. — Хен, прости. Я не хотел причинять тебе боль, не хотел унижать и… — Тише, — шепчет Чимин куда-то в его висок, едва касаясь кожи губами. — Мы оба виноваты в случившемся, так что перестань извиняться.       Сил, чтобы ответить, не остается, поэтому Чонгук только коротко кивает и дает волю слезам, всхлипывая лишь изредка и тихо. Чимин терпеливо прижимает его к себе, мягко целует в висок после особенно глубокого вздоха парня и обнимает лишь крепче, когда тот возится, чтобы удобнее разместиться на полу между его ног. — Если хочешь знать, то мне понравилось. Несмотря на то, что это был мой первый опыт, — тихо усмехается Чимин, чувствуя, как парень в его руках напрягается. — Из-за алкоголя я совсем не почувствовал боли, но сегодня сполна ощутил последствия твоей несдержанности. — Ох, черт, — тут же спохватывается Гук, буквально отпрянув от старшего. Не сказать, что его больше ничего не тревожит, но после всплеска эмоций ему однозначно стало легче. Поэтому он уже вполне может позаботиться не только о себе.       Чимин смотрит растерянно, испугавшись, что сказал что-то не то. Он не сводит с младшего взгляд, когда тот поднимается и протягивает ему руку, предлагая свою помощь. — Прости, я совсем забыл, что может быть больно после вчерашнего, — немного смущенно улыбается Гук, свободной рукой вытирая остатки слез с лица. — Еще и уронил тебя на пол, не подумав. Вставай. — Ты слишком импульсивный, — слабо качает головой Чим, подавая ладонь младшему и поднимаясь с пола. — Я испугался, что опять задел тебя своими словами. — Нет, ты сказал все правильно, — тихо выдыхает Чонгук, нервно сжимая пальцами низ футболки. — Но ты ведь пришел сюда не просто так? Не верю, что все может быть так просто… Есть что-то, что может задеть меня? — Нам рано или поздно придется обсудить то, что чувствуешь ты. И что чувствую я, — от этих слов Чонгук неосознанно дергается, пытаясь защититься и отодвинуться от старшего. — Я решил, что будет лучше забыть о своих чувствах, — сознается он, на секунду поджимая губы. — Но как я смогу отпустить тебя после того, что ты рассказал мне? Хен, скажи, я могу… Могу быть рядом? — Тебе всего шестнадцать, Чонгук, — мягким голосом начинает Пак, боясь спугнуть мальчишку. — Мне двадцать пять. Неужели ты ничего не понимаешь? — И ты считаешь меня легкомысленным и глупым? — криво усмехается Гук, кивая своим мыслям. — Я тоже был подростком, я прекрасно понимаю, что ты испытываешь. Но все не так радужно, как тебе может показаться. Ты еще несовершеннолетний, меня могут посадить. К тому же, твои родители будут против, а брат вообще слушать не станет и отвернется от меня. Ведь ты… Ты для них всегда будешь ребенком, даже в тридцать лет. А что могу сделать я? Я не смогу защитить ни тебя, ни себя от общества, которое все еще не воспринимает такие отношения. Я не смогу уберечь тебя от твоей семьи, — Чимин нервно выдыхает, отчаянно ероша свои волосы пальцами. — Сколько бы я ни думал об этом, я никак не могу решиться на отношения с тобой. Если честно, я боюсь. — Чего? Осуждения общества? Моей семьи? Моего брата? — откровенно злится Чонгук, намеренно кусая нижнюю губу, чтобы отрезвить себя болью. — Глупый, — грустно улыбается Чимин, протягивая руку к парню.       Его пальцы касаются подбородка младшего, подушечка большого проходится по нижней губе, заставляя отпустить ее. Чонгук завороженно наблюдает за этим, дыша через раз, сердце замирает, а внутри словно взрываются планеты и вселенные. — Я боюсь окунаться в свою влюбленность с головой, боюсь сильно привязаться. Кто знает, как скоро я тебе надоем, ведь с годами я не буду молодеть. Через пару лет я надоем, еще через пару — тебе захочется разнообразия, а там глядишь, и на молоденьких потянет. — Ты не уверен в моих чувствах? — перебивает его Чонгук, дергаясь от руки Пака, как от огня. — Нет, вовсе нет. Я не уверен в себе. Боюсь, что ты получишь желаемое и быстро устанешь от этого, — Чимин опускает взгляд, прижимая отвергнутую руку к груди. — Но ведь и я могу тебе надоесть, — непонимающе смотрит на него Гук, хмуря брови. — Нет, я в том возрасте, когда люди делают свой выбор осознанно. У меня было много времени взвесить все за и против, оценить наши шансы и решиться на этот разговор. А вот тебе сейчас кажется, что все моря по колено, а горы по плечо. Ты еще многого не понимаешь, но со временем ты начнешь больше стесняться меня, заведешь новые знакомства, забудешь обо мне.       Мыслей в голове много, но Пак боится продолжать говорить, ведь это может обидеть Чонгука. Младший напрягается всем телом, хмурится сильнее и сжимает кулаки. Снова. Злится, не понимает ничего, но усердно пытается это сделать. Если он не будет прислушиваться к словам старшего, то вряд ли у них получатся отношения. — Три года, — вдруг произносит Чон, поднимая взгляд на растерянного Чимина. — Дай мне три года, хен, и я докажу, что моя любовь не пройдет ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Я не хочу сейчас обещать тебе вечность, но я по-настоящему люблю тебя. Мне страшно представить, что я могу потерять тебя навсегда. Я не готов к этому, хен. Ты мне нужен. — Три года? — переспрашивает Пак, напряженно задумываясь над этим предложением. — Как ты себе это представляешь? — Тайные отношения? — смущенно улыбается Гук кончиками губ, вытирая взмокшие от волнения ладошки об домашние штаны. — Можем ходить на свидания, вместе гулять, пересекаться в компании твоих друзей. Не станем никому рассказывать, пока ты сам этого не захочешь. — Уверен, что получится? — все еще без особого энтузиазма уточняет старший, оглядывая нервничающего парня. — Ох, черт, твое упрямство слишком плохо на меня влияет. Как я могу отказать тебе, когда ты так цепляешься за эти отношения? Чонгук, это запрещенный прием. — Я просто правда влюблен в тебя, хен. Мне хочется попытаться, даже если нет никакой уверенности, что все будет хорошо. Я готов рискнуть, но не стану настаивать, если ты не готов к этому, — и его улыбка, сводящая Чимина с ума, как контрольный в голову.       Пак судорожно переводит дыхание и цепляет пальцами ткань футболки Чона, притягивая его к себе вплотную. Младший немного теряется, не понимая, как расценивать это, но вмиг успокаивается. Если бы старший хотел ударить его, он бы сделал это еще раньше. — Хорошо, — тихо, словно боясь испортить момент, выдыхает Чимин в самые губы Чонгука. — Я даю тебе возможность повзрослеть. Только пообещай сказать сразу, если разлюбишь и устанешь от меня. — Не дождешься, — томно выдыхает Чонгук, теряя голову от такой близости.       Его руки тут же обвивают шею Пака, притягивая его ближе, а масляные от мази губы жмутся к его пухлым губам, не давая ответить. В ответ на свой импульсивный поступок Гук получает лишь слабую усмешку, которую он тут же стирает с губ старшего легким касанием языка. Слишком много времени ушло на разговоры, нужно было сразу начинать с нежных и долгих поцелуев. Это ведь так легко — показать свои чувства через мягкое, чувственное касание губ.       Это их первый поцелуй, и Чонгуку хочется продлить его, поэтому он запускает пальцы в волосы Чимина, слегка сжимает их у корней и надавливает на затылок, не позволяя отстраняться. И даже неприятное жжение на вновь открывшейся ранке не заставит Чона сейчас отстраниться и прекратить эти пьянящие касания. Пак от действий младшего млеет, цепляется за футболку сильнее, выдыхает рвано и смакует привкус крови на кончике языка. Чонгук чуть ниже, отчего приходится неудобно наклонять голову, но Чим готов потерпеть, лишь бы это никогда не прекращалось. Язык Чона творит невообразимые вещи, его губы властно сминают чужие, а зубы то и дело цепляют нежную кожу. Чимин тихо стонет и чувствует, как последние остатки воздуха покидают легкие, еще немного — и он начнет задыхаться. Однако Гук нехотя отстраняется раньше этого момента, напоследок целуя старшего в уголок губ. — Уже поздно, останешься? — прижавшись лбом ко лбу Чимина и прикрыв глаза, Чон переводит сбившееся дыхание. — С тобой? В одной квартире? — уточняет Пак, усмехаясь. — Я не буду приставать, — обещает Чон, отодвигаясь от него и заглядывая в его глаза. — Твоя очаровательная приятельница не выдержит второго захода так скоро.       И ладонь Чонгука опускается с характерным шлепком на ягодицу Пака, после чего младший игриво улыбается, замечая возмущенный и красноречивый взгляд Пака. — Посмотрим фильм, поговорим о чем-нибудь, — предложение слишком заманчивое, а улыбка так обворожительна, что Пак сокрушенно выдыхает и моментально сдается. — Найдешь мне вещи? — вопросительно изгибает он бровь, указывая на свое тело. — Мне бы не хотелось валяться на твоей кровати в уличной одежде.       Брови младшего вмиг взлетают вверх от удивления, ведь он не предлагал старшему ложиться именно в его постель. Но, видимо, они решили это негласно: Чимин не отказывается от близости с ним, Чимин не отталкивает и спать будет рядом, даже если в доме есть еще три спальных места. — Конечно, хен, — через мгновение улыбается Гук, кивая. — Для тебя — все, что угодно.       И младший не сдерживает свой душевный порыв, тянет Чимина к себе и снова заключает его губы в плен, целуя со всей любовью и нежностью. Мурашки окутывают все тело, теплые ладони старшего обжигают сквозь футболку, но Чонгук отвлекает себя от пошлых мыслей, собираясь сдержать обещание и пока не касаться Чимина в неположенных местах. Но только пока.       Кто бы мог подумать, что ему протянет руку тот, кого он вчера связал и почти трахнул. Чонгук такого себе даже не представлял.