Наши дни.
— Это что за мадам? — выдохнул подошедший сзади Илья, наклонившись к монитору, перед которым сидела Лера. К бесконечному вторжению в своё личное пространство и невесомым мимолётным прикосновениям она, наверное, не привыкнет никогда, а уж заставить своё тело на это правильно реагировать не сможет тем более. Но сейчас было не до прошедшей по ногам волны мурашек — всё внимание приковывало действо, разыгрывающееся в режиме онлайн перед глазами. — Дрю, можешь поближе подойти, там какой-то мужик за Вайнштейном маячит, я не пойму, кто это? Пробубнив что-то про «на что я, мать вашу, подписался», парень с закреплённой на одежде камерой слежения, начал пробираться ближе к шикарному полированному гробу, заваленному цветами. Естественно, ни на какие похороны он идти не собирался, пока к нему за столик в обед не подсел холёный, для мужика слишком красивый блондин, бесцеремонно похлопавший его по плечу и, не обращая внимания на непечатное выражение, которым его поприветствовали, указавший взглядом на собственный телефон, лежащий на столе экраном вверх. Желание крыть непрошенного гостя херами пропало в тот же миг, когда в открытом окошке скайпа Вяземский разглядел машущую ему Никки. Ухватив смартфон, он вставил наушник и готов был взорваться фонтаном возмущения, когда рядом с его Леркой сел Соколов и недвусмысленно приложил палец к губам. Незнакомый парень рядом невозмутимо попивал кофе, став объектом перекрёстных взглядов подавляющего числа девушек в кафе, а Андрей всё продолжал слушать монолог своего бывшего вожатого, изредка лишь отрицательно или положительно качая головой. Он и так понимал, что вокруг холдинга происходит какая-то нездоровая канитель, но не подозревал, насколько всё серьёзно на самом деле. — Дальше что? — спросил он, поворачивая ключ в зажигании. — На похоронах нам нужны глаза и уши, — пожал плечами Кир. — Преступник часто приходит последний раз взглянуть на свою жертву, так что… — Никитосу и Илюхе высовываться нельзя, понятно. Почему ты сходить не можешь? — Лицо приметное, особо светить им нельзя, — подмигнул парень. — Долбаный ты Мистер Вселенная, — закатил глаза Дрю. — Ладно, давайте свою камеру. Кирилл начал увлечённо объяснять, что как крепится и работает, Вяземский рассеянно кивал, прогоняя по третьему кругу одну и ту же мысль. — Они вместе теперь? — А? — Никитос и Соколов. — Вместе, ага… Тормозят они вместе, синхронно так прям. Все высокопринципиальные, дальше некуда, знающие, что и как. Трахались бы уже давно, раз тянет друг к другу, так нет, всё мозги один другому ебут. Андрей хмыкнул, не в силах сдержать улыбку. Ни убавить, ни прибавить. Ещё в лагере было заметно, как между ними воздух полыхает, с тех пор так ничего и не изменилось. Женихи все эти, помолвки, бабы — так, для галочки, чтоб общественность глупыми расспросами не донимала. Гаранина, в какой-то мере, жаль, конечно, но ничего б хорошего у них с Валеркой не вышло… И вот теперь Дрю, нацепив на лицо скорбную маску, медленно пробирался в эпицентр траурной церемонии, к заинтересовавшему Никки мужику в застиранной толстовке с капюшоном, который маячил аккурат между Вайнштейном и его дочерью. В идеально сидящем чёрном платье, широкополой шляпе, с солнечными очками на пол-лица Кристина до ужаса нелепо смотрелась рядом с тихо плачущими родителями усопшего и своим тяжело вздыхающим отцом. Словно не на похороны собиралась, а на красную ковровую дорожку. Алая помада и безупречный маникюр совершенно не гармонировали с ненакрашенными лицами пришедших проститься с Исполнительным директором холдинга женщин. — Так что за мадам? — повторил вопрос Соколов, устроив подбородок на плече непроизвольно напрягшейся Никитиной. — Кристина Вайнштейн, собственной персоной. — Это та самая, которая должна сейчас полуживая под капельницей лежать? — Угу. — Что такого этот парень ей сделал, интересно, раз она, жертвуя здоровьем, на похороны притащилась… — Бросил, — хмыкнула Никитина. — Судя по тому, как она себя ведёт, ей так не кажется. Кристина, действительно, держала себя, словно между ней и Сергеем вплоть до дня его убийства были отношения: приобнимала за плечи его мать, отдавала распоряжения представителям ритуальной службы. Лере, вполне естественно, должно было бы быть обидно, как минимум, но было странно всё равно, что там выкидывает бывшая девушка Гаранина, лишь в груди ворочался ком из сожаления, чувства вины и желания разобраться с этим мерзким делом. Заметив Вяземского, Кристина изогнула губы в язвительной улыбке. Подозрительный парень, топчущийся за её спиной, поглубже надвинул капюшон и начал активно копаться в карманах. — Не знала, что вы с Серёжей дружили, — хмыкнула блондинка. — Не знал, что у тебя ни капли уважения к себе, — парировал Андрей. — Степ ведь не знает, что ты здесь, кукла? — Стёпочка знает ровно столько, сколько ему нужно знать, — хмыкнула Вайнштейн, вскидывая подбородок. — Тебе самой от себя не мерзко? Неожиданно Соколов подался вперёд, неприятно припечатав Леру грудью о ребро столешницы и, напрочь игнорируя её возмущение, рявкнул в динамик: — Андрюха, в сторону её оттащи, быстро! Надо отметить, вопросов Дрю не задавал, резко дёрнув блондинку за руку на себя и вправо, так, что она практически упала в его объятия. Незнакомец в толстовке неожиданно потерял прикрытие и оказался под огнём перекрёстных взглядов, извлечённый из кармана шприц блеснул на солнце, привлекая к себе внимание. Они срываются с места практически одновременно: стоящий чуть поодаль Кир и убийца, намеревавшийся сделать смертельную инъекцию, однако у второго фора метров в двадцать. Парни успевают исчезнуть за углом, когда к делу подключаются специальные агенты, получившие строжайший запрет стрелять на поражение. Лера потрясённо выдыхает. Камера на пиджаке Дрю передаёт всё нарастающий гомон толпы, чьи-то судорожные охи и всхлипы. Господин Вайнштейн, вмиг ставший белее мела, пошатнувшись, опирается о заваленный венками и цветами стол, Вяземский не спешит выпускать его дочь из хватки, не до конца осознав, что именно только что произошло, Кристина же беззвучно смеётся, не пытаясь вырваться, и похоже это на тихую истерику, грозящую перерасти в безумие. — Говорили же тебе, сиди в больнице, дура, — качает головой Илья. — Соколов… Звуки приходится выдавливать из себя нечеловеческими усилиями и они неприятно царапают гортань. Брюнет, наконец, отводит взгляд от монитора и поворачивает голову, его опасная близость на этот раз не вызывает ровным счётом никаких эмоций. — Ты же понимаешь, что на её месте должна была быть я. Понимает. Это ясно, как белый день, вот только недовольно сводит брови к переносице, слишком сильно сжав пальцами её плечи. — Это было покушение на Кристину Вайнштейн, — строго припечатывает он. — Которая слишком вжилась в роль девушки Гаранина… — Никитина, ничего не случится, поняла меня? — Уже случилось, — грустно улыбнулась Лера. — Начинаю задумываться о том, чтобы перейти на девочек, а то все мужчины, которые были мне дороги, либо умирали, либо оказывались конченными козлами. Безропотно проглотив «козла», Илья притянул задумавшуюся девушку к себе и чмокнул в висок. — Дурочка… Скоро всё закончится. Верь мне. Есть ли вера человеку, своими поступками и словами пробившему сердце насквозь? Все эти байки про второй шанс придуманы теми, кого никогда не убивали предательством. А она, наверное, просто идиотка безмозглая, раз вопреки всему готова поверить тому, что он говорит. Лера кладёт ладонь на грудную клетку, ощущая размеренную ровную пульсацию чужого сердца, медленно выдыхает, прикрыв глаза и уткнувшись носом парню в ключицу, словно купаясь в нахлынувшем ощущении безопасности и спокойствия. Всё будет хорошо. Ведь не может не быть? На столе надрывается телефон и Илья, нехотя разомкнув объятия, берёт трубку. Пока он и запыхавшийся Кир, не догнавший маньяка, говорят о павуломе и хлориде калия*, строя какие-то уж совсем нелепые догадки, не подкреплённые результатами экспертизы, Никитина наблюдает за тем, как Дрю встряхивает Кристину за плечи, пытаясь привести в чувство. — Кукла, ты как? — В порядке. И убери от меня свои грабли уже, наконец. — На благодарность я особо и не рассчитывал, — хмыкнул парень. — Ты всегда такая стерва или бываешь нормальной хотя бы когда спишь? Девушка развернулась, чтобы уйти, затем передумала и шагнула к Вяземскому вплотную, многозначительно изогнув брови, словно бросая вызов: — Есть причина, почему я такая. Мне постоянно больно. В хорошие дни боль просто невыносимая, а в плохие такая, что жить не хочется.** Дежавю. Словно Лера где-то уже это слышала, слово в слово, но где и при каких обстоятельствах — не вспомнить. Кристину уже давно утащил, от греха подальше, её отец, облепленный толпой телохранителей, а Никитина всё прокручивала в голове отчеканенную от зубов фразу, за которую настойчиво цеплялся мозг. — Этот мудак раздавил шприц, но образца для анализа хватит, — выдернул её из размышлений голос Ильи. — Из квартиры выходишь только со мной. Никому не звонишь без моего ведома, а лучше, чтоб была всегда на расстоянии вытянутой руки. — Гестапо, — фыркнула Лера. — Может, ещё к батарее меня прикуёшь, м? — Надо будет — прикую, — вполне серьёзно заявил Соколов, поймав девушку за подбородок и наградив суровым взглядом. И почему-то она готова была поспорить, что он тоже думал о том, что однажды ему уже довелось приковывать её наручниками…Четыре с лишним года назад.
— Ничего мне сказать не хочешь? — прервал затянувшееся молчание Соколов, наконец, оторвавшись от лицезрения звёздного неба. — Шёл бы ты… Лера в который раз попробовала избавиться от стального браслета, но потерпела очередное фиаско. Вообще, было удивительно, что вместо того, чтоб отконвоировать упирающуюся её в лагерь, вожатый притащился на другой конец набережной, на тот самый старый пирс, где они когда-то, позабыв обо всём на свете, встречали рассвет. Небо, оно везде небо, да и звёзды с разницей в несколько сотен метров одни и те же. — Ведешь себя, как ребёнок, — фыркнул он. — А ты очень по-взрослому. У меня рука болит, кстати. — Придётся потерпеть. — Как ты нашёл меня вообще? — буркнула Лера, нахохлившись, как обиженный воробушек. — Если бы я не нашёл тебя сегодня, то поймал бы у поезда завтра, Никитина. — Ну просто чудеса дедукции, — закатила глаза девушка. — Наручники сними. — Как только, так сразу. Ключ, знаешь ли, где-то в карманах затерялся. — И где ты их взял вообще, придурок? — фыркнула Никитина, оставляя между ними несчастные десять сантиметров и обхватывая парня руками вокруг талии. — Патрульные поделились, по старой дружбе, — удивлённо выдохнул Соколов, никак не ожидавший этих объятий. Снова говорит больше, чем нужно, и ожесточённо прикусывает нижнюю губу. Послал же Дьявол эту девчонку ему в наказание… Но обниматься вовсе не входит в планы Леры, которая методично обшаривает сначала задние, а потом и передние карманы его джинсовых шорт. — Не нашла? — язвительно улыбнулся брюнет. — От меня ты благополучно свалишь не раньше, чем в конце второй смены, смирись. — Мудак, — процедила девушка, испепеляя его взглядом. — Но тебе ведь такие нравятся, правда? — Не льсти себе, Соколов. — И не думал. Знаешь, ты можешь говорить, что угодно, но стоит просто сделать что-то подобное, как твой пульс выдаёт тебя с головой. Тёплые пальцы очертили скулы, обвели контур губ, спустились к ключицам. Глупое сердце снова пустилось вскачь, словно издеваясь над своей хозяйкой. Лера шагнула назад, но чёртов стальной браслет на запястье не позволил толком увеличить дистанцию между ними. — Почему ты сбежала, Валер? Голос прозвучал на удивление мягко, переливаясь глубокими полутонами, выдающими, что за вопросом стоит не просто праздное любопытство. — Не хотела тебя больше видеть. — Неправильный ответ. Давай попробуем ещё раз. Почему ты сбежала, Лера? — Я устала от всего этого… В кои-то веки не хотелось лукавить. Она просто чертовски устала стучать в запертую дверь, от Соколова, который пытался следовать одному ему ведомым правилам, от того, какой жалкой и ранимой становилась рядом с ним. Сморгнув слёзы, девушка отчаянно замотала головой. Она не плакала по пустякам, а тут готова была разреветься, как первоклассница, перед каким-то… И тут накатила злость. Чёрт возьми, он в свои 22 никак определиться не может, что ему нужно. Дистанцироваться получается откровенно хреново, он просто продолжает держать её, вместо того, чтобы отпустить на все четыре стороны и окончательно всё прояснить. Наручники уже не раздражают, напротив, кажется очень даже удачным, что брюнет точно никуда не сбежит ни от неё, ни от нужного ей разговора. Толчок ладонями в грудь получается не сильным, но заставляет вожатого сделать небольшой шаг назад, едва не соскользнув с мокрой бетонной плиты в море. Девушка усаживается на пирс, скованные руки вынуждают Соколова податься за ней и наклониться. Ну, а дальше, дёрнуть его вниз, перекатиться и оседлать сверху становится делом техники. — Какого… — Ты можешь говорить, что угодно, — практически процитировала сказанное им пару минут назад Никитина. — Вот только почему твоё сердце сейчас грохочет под 120? Зажав вену на запястье, она наклонилась и прикусила его мочку уха, с удовольствием убеждаясь, что права. — Физиология, — хрипло выдохнул брюнет, не делая попыток освободиться. — Неплохая отмазка. Только если это просто физиология, то какого чёрта ты так рьяно пытаешься меня от себя оградить, Соколов? Тебе не всё равно. Я тебе не безразлична, смирись. — Лера… — Хоть раз в жизни ты можешь прекратить всё детально анализировать? Делать то, что действительно хочется, не оглядываясь на эти свои «если» и «потом»? — Мне уже не шестнадцать, — улыбнулся уголками губ парень. — Мне тоже. Ты благополучно пропустил мой День Рождения неделю назад. — Получается, с меня подарок. — Достаточно обещания. Брюнет приподнялся на локтях и покачал головой, не прерывая игры в гляделки. — Не убивай меня, ладно? Так и не успевший ничего сказать Соколов замер, не уверенный, что не ослышался и что выдохнутые практически ему в губы слова — не плод его фантазии. — Мы не можем точно знать, что дальше. Это напускное безразличие похлеще клинка изнутри кромсает, понимаешь? Более чем. В тёмных глазах — океан эмоций и мыслей, со скоростью света сменяющих одна другую. И, кажется, он и сам себя методично убивает, вжившись в роль и играя по чужим правилам. Постоянно втискивать себя в ненавистные рамки, в попытке соответствовать чьим-то ожиданиям, следовать уставу, а не собственным стремлениям. Во что превратилась твоя жизнь, Илья Сергеевич Соколов? Самое время задуматься, а не потерял ли ты себя за всей этой Академской и погонной мишурой. — Не представляешь, как я потом об этом пожалею… Поцелуй отдаёт лёгкой горечью отчаяния и становится некой точкой невозврата. И эти идиотские наручники, которые изначально бесили до безумия, вдруг кажутся чем-то правильным и уместным, не позволяя оторваться друг от друга. Нетерпеливо комкая такую раздражающую сейчас ткань пальцами, Лера расправляется с собственной футболкой, Соколов лишь хмыкает, когда и его тенниска бесформенной тряпкой повисает на стальной цепочке между их запястьями. Подхватив девушку под ягодицы свободной рукой, он легко поднимается и в пару шагов перемещается на песок, затем движением фокусника извлекает откуда-то ключ, и браслеты открываются с глухим щелчком. — Что-то мне подсказывает, что дефлорация на песке — не самая лучшая идея, — насмешливо тянет он, ненавязчиво пройдя пальцами от лопаток до поясницы и заставив девушку прикрыть глаза и прогнуться в спине от этой невинной ласки. — Что-то мне подсказывает, что тебя изначально слишком волнует вопрос моей девственности, — хмыкает она, ощутимо прикусив кожу на его шее. — Боюсь тебя разочаровать… Тело горит, как при лихорадке, требуя новых прикосновений, лимонное полукружье Луны над головой кажется нечётким и расфокусированным от скользящих по коже губ. А потом место и время вовсе превращаются во что-то условное и весь мир сужается до одного человека, который, просто рвано дышит с ней в унисон. Попытки сдерживаться и быть осторожным заканчиваются ровно тогда, когда Лера решительно перехватывает пытающиеся её подготовить пальцы и нетерпеливо подаётся вперёд, позволяя заполнить себя одним толчком. Особым терпением тот Соколов, который сейчас вновь воскрес, никогда не отличался, поэтому нежность вмиг сменилась такой резкостью, которая заставляет тело рассыпаться на атомы и срывает хриплые стоны с припухших от поцелуев губ. Они словно жили сейчас не симметрично ударам качающего кровь сердца, а в темпе движения переплетённых тел, в ритме размеренных проникновений и прикосновений чужих губ, запускающих миллиарды мурашек галопом скакать по коже. — Бог мой… — Мне нравится моё имя, но можешь называть меня и так, если очень хочется, — тихо засмеялся Илья, замерев на вытянутых руках. — Идиот… Толкнув брюнета ладонями, девушка подалась вперёд, лишь для того, чтобы устроиться сверху и продолжить это безумие, в которое они оба нырнули с головой. Первоначальный дискомфорт от чувства наполненности уже прошёл, сменившись поднимающимся от низа живота жаром и зарождающейся истомой, предрекающей скорую развязку. Лера не была девственницей, по факту Соколов стал вторым парнем, которого она подпустила настолько близко, но в первый раз ею двигал скорее спортивный интерес, мало чем подкреплённый в эмоциональном плане. Сейчас же внутри бушевал настоящий цунами чувств и ощущений. И она, наивная, думала, что сможет просто так взять и убежать от этого человека, не учтя тот факт, что он уже успел обосноваться где-то глубоко внутри. Даже обои поклеил и прописку сделал без её ведома, чтоб его… Позволив девушке самой задавать темп, Илья играл языком с её напряжёнными сосками, наслаждаясь музыкой стонов, которые она вовсе перестала сдерживать. Эти звуки не были похожи на стоны его прежних подружек и дурманили похлеще самого секса. К чёрту устав, к чёрту задание и её папашу-генерала. Просто чувствовать себя снова живым, слышать, как далеко за сотню летит собственный пульс и действительно заниматься любовью, а не просто удовлетворять физические потребности. Он, безусловно, понимал, что нажил себе проблем, но думать сейчас об этом хотелось в последнюю очередь. Не сегодня, не теперь. Лера выгнулась дугой, оставляя на его спине болезненные бороздки от ногтей, и хрипло выдохнула. Через пару толчков и он пришёл к разрядке, но не спешил размыкать рук. Глаза в глаза, словно ведя безмолвный диалог о том, что только что здесь произошло и о том, что будет дальше. — Я попробую. — Что? Собственный голос прозвучал непривычно глухо, неприятно шваркнув по барабанным перепонкам. — Не могу обещать. Но я постараюсь не разбить тебя, как фарфоровую статуэтку, Никки. Чмокнув парня в кончик носа она ничего не ответила, поднялась и побежала к морю, ничуть не стесняясь собственной наготы. Как в тот самый вечер, перед дискотекой, чёрт побери. Соколов усмехнулся, избавился от контрацептива, прикурил сигарету и зашёл по пояс в воду, переводя взгляд с огромных южных звёзд на плещущуюся невдалеке девушку. Пора было признать, что эту партию он проиграл в тот самый день, когда увидел её обнажённой в душе и она не отвела взгляд, с вызовом вздёрнув вверх подбородок.